Франкфурт-на-Майне, понедельник, вечер

Пани Малгожата,

возвращаюсь к 13 декабря. Личные истории, что называется, простых людей наверняка более интересны, чем рассказанные политиками (с обеих сторон баррикады), которые традиционно занимают и, видимо, долго еще будут занимать умы историков и социологов. Политики, и таково мое мнение, не сами сочиняли рассказываемые ими сюжеты. Они в основном воплощали в жизнь спущенные сверху сценарии, предварительно обсужденные с другими политиками. И это касается не только тех политиков, которым пришло в голову переоборудовать тюрьмы в интернаты, но и тех, которых арестовали и посадили в эти интернаты. Эти вторые, несомненно, жертвы, а потому у них несравненно больше права описывать свои страдания. С другой стороны, я склонен верить также в страдания Ярузельского, который в одном из последних интервью признался, что в декабре 1981 года он пережил мгновения, когда подумывал о самоубийстве.

Страдания так называемых палачей – это хорошо известная мне тема. Вот уже более десятка лет я живу в Германии, а здесь от нее трудно уйти. Она широко представлена в литературе. Причем не только мемуарной. Даже имеющие привилегию «позднего рождения» немцы не проходят мимо нее равнодушно. Закрытие этой темы коротким «и поделом им» (у нас, у поляков, есть такая тенденция) совсем не то, что устраивает меня. Я не впадаю в сентиментальность по отношению к «отверженным», но я в состоянии понять их горечь и обиду.

Упомянутый Вами американский писатель Филип Рот, кажется, также не уклоняется от этой темы, хотя в совершенно ином контексте, в другие времена и в другой стране. Однако Рот делает это, вписываясь в канву прекрасных сюжетов. Мне знакома книга, о которой Вы говорите. В 2002 году я летел на химический конгресс в г. Колумбус, штат Огайо, и во время пересадки в аэропорту Нью-Йорка купил новую книгу Рота, название которой по-английски звучало как «The human stain»^[36] и которое на польский перевели как «Человеческий порок». Я помню, как она меня увлекла (пожалуйста, никому этого не говорите!), я читал ее также в конференц-зале, «под партой», когда очередной докладчик становился слишком скучным.

Я купил Рота не вслепую. Мне была известна другая его книга, изданная в 1999 году под названием «Я вышла замуж за коммуниста». Именно после этой книги я сделался охотником за книгами Рота. Когда прочтешь «Я вышла замуж за коммуниста», лучше узнаешь самого автора. Что называется, как свои пять пальцев. Да Рот и не скрывал, что один из рассказчиков в книге – его альтер эго. Возможно, вы сочтете меня слишком въедливым, но мне почему-то всегда хочется знать, насколько читаемая книга автобиографична.

Все читатели были в восторге от блестящих описаний времени маккартизма, мне же лично больше всего понравилась картина несчастной семьи. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Рот взял эту знаменитую фразу из Толстого дословно и занялся генезисом несчастливой семьи. Я считаю, что все психотерапевты, пытающиеся склеить распадающиеся семьи, должны рекомендовать эту книгу своим пациентам.

Меня не удивляет Ваше восхищение «Человеческим пороком». Меня удивляет лишь то, что в этот горшочек сладкого восхищения Вы не бросили щепотку соли. По-моему, Вы, как «бдительная феминистка», должны были это сделать. А поскольку, как Вам известно, я также феминист, то позволю заметить, что после прочтения «Человеческого порока» может показаться, что Рот демонстрирует явные симптомы мизогинии. Считаю, что его женские героини, Дельфина Ру и Фауни Фарли, гротескны и Рот едва терпит их. В какой-то момент во время чтения книги у меня создалось впечатление, что Рот от имени своего героя мстит этим женщинам за его-свою импотенцию. Возможно, я ошибаюсь…

Для меня эта книга была также повествованием о быстротечности жизни, причем повествованием старого человека, который уже не может неизбежностью этой быстротечности пренебречь. Только молодость может думать: «Время проходит, ничего, впереди еще много времени». У Рота прощание с молодостью однозначно и неотвратимо. Оно символизирует импотенцию героя. По-моему, это извращенный способ показать то, чего люди не хотят принять к сведению: кое-что им уже не принадлежит. Они умирают. Бесповоротно.

В последнее время меня часто посещают такие мысли (хотя я не импотент, и это совпадение здесь абсолютно (!!!) случайно), и потому мне грустно. Видимо, это заметно, если судить по Вашему заботливому вниманию. Заявляю, что это отнюдь не проявление известного midlife-crisis.^[37] Я знаю, о чем говорю, потому что такой «кризис» мне случилось пережить уже несколько раз. Первый раз, когда мне было восемнадцать лет, а второй – после тридцати. И еще несколько раз потом.

Я удручен по той же самой причине, что и Цуккерман, герой книги Рота. А именно: что некоторые решения, которые я принял, нельзя отменить, что кое-каких вещей я уже не сделаю никогда, что я абсолютно не желаю с этим смириться и что даже знаю, кому по этому вопросу можно написать жалобу…

А может, я ошибаюсь? Может, это вовсе никакой не синдром неизбежной быстротечности времени, а всего лишь банальное SAD, то есть Сезонное Аффективное Расстройство настроения, следствие нехватки солнечного света? Ведь через неделю наступит самый короткий день в году. Наверное, стоит как можно скорее отправиться в какой-нибудь торговый центр и постоять в свете елочных гирлянд.

Сердечный привет,

ЯЛВ

 

Варшава, вторник

Пан Януш,

меня удивило, что роман Рота показался Вам женоненавистническим. Честно признаюсь, мне это даже в голову не приходило. Феминизм, если придерживаться терминологии, не боится слабых, сломанных жизнью женщин. Он не любит только ненастоящих. К тому же Рот проходится по всем своим героям. Я не вижу здесь никакой диспропорции. И как можно сравнивать поруганную молодую женщину, которую жизнь превратила в половую тряпку, и мужчину, решившего покончить с жизнью? Я бы не рискнула. Для Вас это история о преходящем, об импотенции – этом ощутимом подтверждении быстротечности жизни. А для меня это литературный пример самого худшего зла, которое человек может сделать самому себе, – отказа от своих корней, от самого себя. Рот пишет о страшной вещи – расизме. Я была в Южной Африке перед самым падением апартеида. Видела скамейки, предназначенные исключительно для белых, телефонные будки для черных и автобусы, в которых не было белых. Стыд. Позор. То, что не должно укладываться в голове, долго и четко функционировало. В книге Рота написано и об этом тоже, об ощущении превосходства, которое – нравится нам это или нет – есть в каждом из нас. Только не каждому удается победить в себе эту болезнь. Расизм, как дьявол, вводит людей в искушение. В ресторане нам необходим самый лучший столик, на светофоре не терпится тронуться с места первым… Когда мы считаем, что мужчины сообразительнее женщин, а женщины, в свою очередь, не любят своих свекровей, мы тем самым, сознательно или нет, соглашаемся на жизнь в пороке, или, если угодно, ставим на свою жизнь клеймо.

С уважением,

МД

 

Франкфурт-на-Майне, среда, вечер

Пани Малгожата,

я не упомянул проблему расизма в книге Рота, но это вовсе не значит, что я игнорирую ее. Идеи книги Рота в этом отношении для меня абсолютно очевидны. Я ценю «Порок» также и за то, что автор вплел свое послание в историю без излишнего морализма и ненужного менторства. В этом отношении роман напоминает мне трогательную книгу Э. Доктороу «Рэгтайм». Расизм во всех формах присутствует в современном мире на всех географических широтах и во всех культурах, независимо от уровня цивилизационного развития.

История человека в этом отношении добилась действительно видных достижений – под знаменем равенства она изменяла законодательство, освобождала рабов и через принятие соответствующих конституций уравнивала их в правах, – но эволюция человека как морального животного потерпела полный крах. Люди не хотят ощущать себя равными с другими. Им, как правило, хочется считать, что они лучше других. Если они не могут отличиться чем-то реальным, они начинают верить, что кожа, в которой меньше пигмента, лучше той, в которой пигмента больше. Ну вроде того, как если бы принять, что зеленые чернила лучше синих или что красный автомобиль лучше черного. Кроме того, свою инаковость (читай: превосходство) они рассматривают как право для привилегий. Мне кажется, это присуще человеческой природе: порок, с которым человек не может и, как выясняется, даже не хочет справиться. Это просто вписано в логику человеческого предназначения. Причем вписала это в нее своею собственной рукой мать-эволюция.

Эволюционную обусловленность безудержного желания господствовать уже у прапрачеловека прекрасно и страстно описывает неутомимый американский популяризатор науки Роберт Райт. В своей книге (она читается как увлекательный исторический роман!) «Nonzero. Логика человеческого предназначения» Райт доказывает, что без жажды господствовать не было бы прогресса и развития, а цивилизация остановилась бы на этапе обществ (кое-кто даже говорит, что не обществ, а конгломератов слабо связанных друг с другом семей) охотников-собирателей. Пользуясь открытиями археологов, антропологи привели неоспоримые доказательства, что человеческие существа с самых ранних этапов истории стремились к так называемому общественному статусу, причем делали это остервенело. Кое-кто называет это низменными инстинктами. Но факт остается фактом, что эти самые низменные инстинкты уже господствовали в нашей жизни около 50 000 лет тому назад. Но как сегодня, так и тогда человек пытался поднять свое социальное положение в группе и произвести впечатление на других. Мы прилагаем огромные усилия, чтобы достичь этого, чтобы создать нечто такое, что найдет широкое применение, вызовет восхищение, а нам даст власть и сделает лидером. В случае, например, племени охотников-собирателей шошонов, которые десятки тысяч лет населяли территорию современного американского штата Вашингтон, этим «чем-то» стало изобретение и изготовление примитивной сетки для ловли зайцев. Сегодня в штате Вашингтон проживает другой лидер, который тоже придумал нечто, что очень подняло его социальный ранг. Его зовут Билл Гейтс. Короче говоря, без желания доминировать в группе не было бы ни прогресса, ни ловушек на зайцев, ни системы Windows…

Есть еще самонадеянные и уверенные в собственной непогрешимости, желающие убедить других, что это вовсе не порок и нечего здесь прикрывать, припудривать или стушевывать. Ибо если нет порока, то и скрывать нечего. Достаточно лишь убедить других, что так природа захотела. Но это имеет свои четкие границы. Когда большую ценность хочется доказать не тем, что была сделана более совершенная сетка для ловли зайцев или более совершенная операционная система для компьютера, а утверждается лишь то, что одна раса лучше другой, это никакой не прогресс. Это обычная низость. Я имею здесь в виду не столько неонацистских придурков, плетущих свои софизмы, сколько тех, кто под знаменем науки и своего авторитета старается создать и обосновать теорию на основе подтасованных данных. Одна из таких личностей – Уильям Шокли. Как физик Шокли был (он умер в 1989 году) для меня в какой-то степени авторитетом. В 1956 году он получил Нобелевскую премию за открытие транзистора, сделавшего революцию в электронике. Без транзистора и всего, что после этого открытия наступило, не было бы интегральных схем, Интернета и глобальной коммуникации. Но речь не об этом.

Овеянный славой и уважением, с гарантированным местом в энциклопедиях и к тому же очень богатый, Шокли под конец жизни совсем забросил физику и занялся генетикой. Причем весьма специфичной генетикой. После кратких и неполных исследований, которых не подтвердил никто, кроме него самого, Шокли объявил, что черные жители Соединенных Штатов имеют коэффициент интеллектуального развития (IQ) значительно более низкий, чем белые. Короче говоря, будучи лауреатом Нобелевской премии, он без зазрения совести использовал свою славу и везде, где только мог, распространял информацию, что негры менее интеллектуально развиты, чем белые, и что это обусловлено генетическими различиями, то есть, по мнению Шокли, вписано Природой или Творцом в эволюционную программу развития человека. И значит, это неизбежно. Но поскольку чернокожая часть населения США размножается значительно быстрее, чем белокожая, Шокли предположил, что американское сообщество как целое со временем значительно понизит свой уровень интеллекта. То есть, говоря кратко и крепко, оно станет сообществом глупцов. В качестве противоядия Шокли предложил создать специальный государственный фонд, в задачу которого входило бы финансировать каждого негра, если он воздержится от производства потомства! Кроме того, уже из собственных средств он финансировал создание специального образцового банка спермы (только для белых), хранящего семя мужчин с высоким коэффициентом IQ.

Теории Шокли, так живо напоминающие бредни нацистских евгеников, были столь ярко расистскими, что привели к демонстрации и беспорядкам в кампусах американских университетов. В 1980 году в Атланте в местной газете «The Atlanta Constitution» появилась статья, сравнивавшая теорию Шокли с нацизмом. Шокли обвинил газету в клевете на доброе имя и потребовал компенсации морального ущерба в размере 1 250 000 долларов. По суду он получил только символический один доллар, а суд высшей инстанции оставил этот приговор без изменений. Коллеги-ученые решительно отмежевались от Шокли, многие порвали с ним даже научные контакты. Независимые исследования, проведенные на репрезентативных группах, происходящих из тех же самых социальных слоев, полностью опровергли результаты и теории Шокли.

Последние годы жизни Шокли провел в полном одиночестве. Часть его бывших друзей сочла его сумасшедшим, часть – опасным психопатом с Нобелевской премией, а часть – истерически стремящимся к славе бесноватым старцем. Лишь его жена Эмми была с ним, считая, что генетические теории мужа представляют большую ценность, чем то, что он сделал для физики. Женщины часто любят не только своих мужей, но и их теории… даже когда они безусловно ложные.

Нобелевский лауреат Уильям Шокли один из примеров тех людей, кто убежден в своем превосходстве и не желает иметь никаких пороков. Стремление к совершенству иногда может показать, насколько мы несовершенны.

Сердечный привет,

ЯЛВ

 

Варшава, четверг

Пан Януш,

я лежу на диване, слушаю берлинское «Радио Джаз» и прихожу к выводу, что на свете полно таких жен, как жена профессора Шокли. Они не хотят увидеть своих мужей такими, какие они есть на самом деле, по разным причинам – ради собственной выгоды и из-за обычного страха. Поэтому в конфликтных ситуациях все их недостатки превращаются в индивидуальные особенности, характера и объясняются словами: ну что же, мой муж другой. А иногда они добавляют: выдающийся. Я знаю многих женщин, которые каждый день терзают ближайшее окружение своей фрустрацией, вызванной тем, что они продолжают играть роль половины в неудачных и давно уже умерших парах. Терзают? Да, терзают, в мельчайших деталях «прорабатывая» характеры своих мужей в бесконечных телефонных разговорах.

Мой телефон молчит лишь тогда, когда мужья посвящают своим женам целый день, не смотрят на них с ненавистью, не выходят из дома без мобильного телефона и не были уличены во лжи.

Удивительно, сколько женщин обманывают себя в этом отношении. Даже когда любовь, к которой они привыкли, давно полиняла, и это заметил бы даже слепец.

И каждый день, поднося трубку к уху, чтобы яко бы поделиться своими чувствами, а на самом деле пожаловаться на неверного, холодного, плохого мужа, они делают это только для того, чтобы услышать: перестань, он вовсе не так плох. Ты так считаешь? – переспрашивают они с надеждой в голосе.

В тот момент хочется закричать: «Ты с ума сошла, женщина? Собирай вещи и беги куда глаза глядят. Не трать на него свою жизнь. Уважай себя».

Напиши на листке, каким человеком ты была до того, как встретила его. Другим. Что случилось с женщинами, которые перестали замечать, с кем они проводят ночи и дни, что этот человек их не уважает, не любит и относится к ним хуже, чем они того заслуживают?

Звонит телефон, та же история, тот же сценарий. Не звонил, не звонил, а тут вот взял да позвонил. Вчера был милый, сегодня сволочь, а завтра… Легко догадаться. Я иногда думаю, как бы я повела себя на его месте? Стала бы я уважать женщину, готовую стерпеть все? А может, ее безволие и покорность вызвали бы во мне агрессию, желание пойти на сторону, но прежде всего нагнали бы на меня неодолимую скуку от уклада, в котором я существую? Порочного уклада….

Наконец-то я купила телефон, который определяет номер звонящего…

С уважением,

МД

 

Джебелъ-Али, Объединенные Арабские Эмираты, пятница, вечер

Пани Малгожата,

есть страны, где Вам не пришлось бы покупать такой телефон. И не только потому, что уже давно телефоны, в которых не высвечивается номер звонящего, непоколебимые традиционалисты могут приобрести только в антикварных магазинах. В этих странах женщины не рассказывают «тех самых историй с тем самым сценарием», что, однако, не означает, что у мужчин в этих странах нет «невыносимых пороков». Несогласие сосуществовать в одном измерении с пороком (потому что, в сущности, именно из этого несогласия берет начало фрустрация Ваших подруг) для женщин той страны, где я сейчас нахожусь, является чем-то столь же абстрактным, как и восьмимерное искривленное время-пространство. При этом мужчины здесь наверняка имеют гораздо больше пороков (но конечно, только если на все это смотреть с перспективы нашей, западной, культуры и традиции), чем партнеры Ваших подруг, что звонят Вам вечерами.

Чувство несогласия появляется у нас тогда, когда существует по крайней мере виртуальный образ некоей альтернативной, более совершенной системы, к которой мы начинаем стремиться. Так, например, появились феминизм и гендеризм, которые для большинства женщин в Польше ассоциируются, в частности, с Вашим именем и с тем, что Вы пишете в своих книгах и статьях и о чем рассказываете по телевизору. В Эмиратах феминизм отсутствует. Это факт. Зато не могу представить себе, что это означает также отсутствие «несогласия»…

Сидел я сегодня в Дубае в кафе, в два раза большем, чем варшавский торговый центр «Галерея Мокотув», смотрел на идущих в полуметре за своими мужчинами арабок и думал, не хотели бы они иметь здесь свою Домагалик.

Я представил Вас в черной, до земли, длинной абайе (своего рода сермяге) и в прикрывающей Ваши волосы и лицо шиели. Я вообразил, как могли бы выглядеть Ваши глаза в прямоугольном вырезе черной шиели. И захотели бы Вы тогда вообще показаться перед миром. Потому что существует возможность, что Вы были бы более ортодоксальной и носили бы черную шелковую шиель, целиком закрывающую лицо. Но такую, полностью закрытую, Домагалик я не мог себе представить. Да и не хотелось.

Этот вырез – единственное место, которое позволяет увидеть в женщинах их женственность. Кроме того, женственность этих женщин можно только вынюхать. Арабы создали первые духи, смешивая экстракты жасмина, розы и лилии, еще пять тысяч лет тому назад. Так и здесь, в Омане, производятся легендарные самые дорогие в мире духи «Amouage», составленные парижским парфюмером Ги Робером из ста двадцати эссенций, отобранных им из четырех тысяч. Весь Дубай пахнет, как парфюмерный магазин на Елисейских Полях. В моем представлении: у Вас был бы немного больший вырез в шиели и от Вас исходил бы аромат «Amouage».

От других женщин Вас только и отличали бы эти несколько миллиметров отсутствующего материала вокруг глаз. Возможно, и Вы тоже шли бы за своим мужчиной, но на расстоянии 30 сантиметров, а не полуметра. И на этом наверняка кончился бы для Вас доступный набор средств продемонстрировать свой феминизм. И я думаю, если бы Вы родились здесь, воспитывались и ходили бы в местную школу, Вам никогда не пришла бы в голову мысль о «несогласии».

Я не знаю, о чем думают эти женщины на сон грядущий. Но мне говорили, что я ошибаюсь, представляя, что засыпают они несчастными.

Наше представление об эмансипации и равенстве женщин известно здесь широко. Никто не запрещает женщинам в абайях читать переводы феминистских памфлетов Элис Шварцер. Если бы «Впрост» с Вашими фельетонами существовал на арабском языке, то нецензурированный журнал лежал бы на полке рядом с другими журналами во всех киосках. Женщины в абайях живут так, как живут, это их собственный выбор. Их подчиненность мужчинам, как мы ее воспринимаем, только видимость, а смирение с этой подчиненностью относится к числу основных способностей, которые требует от них их жизнь. Это идет от традиции, религии и от естественной убежденности, что такая модель жизни – самая лучшая. В том числе и для них самих. В стенах своего дома, когда вблизи нет чужих мужчин, а только муж, брат или отец, женщины снимают свои абайи и свои шиели и за чашечкой кофе обсуждают со своими мужьями на равных все, что касается семьи, которая в арабском мире – самое важное. Им не мешает то, что у их мужа есть еще три семьи с тремя женами, что они не знают номеров мобильников своих мужей и что им нельзя спросить, куда идет их муж сегодня вечером. Сегодня, в пятидесяти километрах от Дубая, на пляже в Джебель-Али, где полным-полно европейских женщин в бикини, я думал: если бы Вы жили здесь, Вы тоже считали бы такое их поведение порочным.

 

Но в одном Вы можете быть уверены: если бы Вы жили здесь, Ваш телефон не звонил бы по вечерам…

Сердечный привет,

ЯЛВ

 

Варшава, суббота

Пан Януш,

иногда у меня возникает впечатление, что многое Вы воспринимаете очень серьезно и слишком принципиально. Но это не упрек. К примеру, мой феминизм. Для Вас это идеология, а для меня стиль жизни. Моей жизни. Без шествий, речовок и ненужных манифестаций. Вы только подумайте, разве это не прекрасно, что мое восприятие мира уравновешивается профессией, которой я себя посвятила? И у Вас также, правда? Должно быть, поэтому я не верю, что женщины – не важно, где они живут, на Северном полюсе или в африканских трущобах, – не делятся друг с другом своими жизненными историями. Они делятся, но только в им одним известной кодировке. С помощью шифра, нам не понятного и который практически невозможно взломать.

Я пишу Вам и слушаю своего любимого Херберта Грёнемайера, который поет: «Am Strand des lebens ohne Grund, ohne Verstand ist nichts vergebens ich baue die Traume auf den Sand, Es ist ok Alles auf dem Weg Est ist Sonnenzeit unbeschwert und frei Der Mensch heisst Mensch» (На пляже жизни без причины, без рассудка, у всего есть цель, я строю мечты на песке. Все ОК. Все путем. Солнечное время, ненарушенное и свободное. Человек значит человек).

Вот именно. Я могу слушать Грёнемайера день и ночь, потому что душой и сердцем он для меня стопроцентный феминист. Der Mensch heist Mensch (Человек значит человек).

И пигмейка, и арабка, и та, которая еще не знает, что скоро и ей придется переосмыслить свою жизнь, раньше или позже каждая из них признается самой себе в том, кто она на самом деле. Феминистка или нет – не имеет значения. Главное – является ли она собой. Потому что эмансипация, на мой взгляд, основывается на признании за собой права мыслить по-своему. А первая ступень ее достижения – примирение с собственным «я». Кстати, знаете ли Вы, что именно арабские женщины больше всех в мире покупают роскошное французское белье? Феминистское. Заказывают ли они подвязки и пояса для чулок? Уверена, Вы знаете ответ и на этот вопрос.

Как тут не поверить в метафизику? Хотя я к этому отношусь проще, чем Вы, поскольку не рассматриваю ее с научной точки зрения. Вы вчера прислали мне электронное письмо из Эмиратов, а сегодня мне позвонили и пригласили на презентацию. Какую? Улыбаетесь? Вы, разумеется, угадали… Самых дорогих духов в мире – «Amouage».

Я перечитала Ваше письмо еще раз и могу сказать, что меня не раздражают повторяющиеся телефонные сценарии, и я могла бы написать не один, но меня выводит из себя пассивность героев, их неумение постоять за себя. И еще многоженство.

Я представила себе всех этих жен, которые, как героиня «Крестного отца», зажигают свечи в церкви, узнав, что их похотливые мужья спят с другими женщинами. Наконец-то у них будет покой. Они выспятся, не будут бояться очередной беременности, подумают… Хотя последнее может оказаться слишком опасным, не так ли?

Для их мужей.

С огромной симпатией и уважением.

Спокойной ночи,

МД

 

Джебель-Али, Объединенные Арабские Эмираты, воскресенье, день

Пани Малгожата,

я позволил себе вернуться в наших беседах к Вашему (и, напомню, моему также!) феминизму только потому, что, если смотреть на него из страны, в которой я сейчас нахожусь, он предстанет в совершенно иной оптике. Этой оптикой правят законы отражения от выпуклых зеркал. Вы ведь помните их из уроков физики? Если нет, то Вы наверняка вспомните детство, ярмарки с каруселями и комнатами смеха в цирковых повозках. Наше отражение в эллиптических зеркалах было таким уродливым, что вызывало смех. Мы смеялись над слишком короткими ногами, над гигантскими носами или неестественно большими, прямо-таки рыбьими глазами. Отраженные в таких зеркалах, мы сами казались себе смешными.

Иногда я думаю, а может быть, женщины в абайях и шиелях, мимо которых я прохожу на улицах Дубая, воспринимают феминизм и феминисток в виде смехотворных отражений в кривом зеркале? Не видят ли они в этом зеркале неестественно деформированных женщин со слишком большими головами и потому беспрестанно размышляющих о том, что у мужчин слишком много прав; со слишком большими глазами, чтобы они могли закрыть их на подлость мужчин; со слишком большими ушами, которыми они ясно слышат все эти утопические речи об окончательной эмансипации? Я этого наверняка не знаю, хотя «принципиально и серьезно» очень хотелось бы знать. Но я наверняка никогда об этом не узнаю, потому что здесь немыслимо, чтобы незнакомый мужчина вступил в разговор с женщиной в абайе.

То, что арабские страны, а Эмираты в особенности, представляют из себя огромный рынок сбыта не только для французского, но в последнее время также и для итальянского эксклюзивного белья, я знаю из путеводителя, призывающего туристок покупать белье именно в Дубае. И правильно, потому что если присмотреться к торговым центрам этого города, то бутики с таким бельем находишь на каждом шагу. Даже если принять во внимание, что Дубай – зона свободной торговли и что все здесь значительно дешевле, чем в Европе, следует предположить, что клиентками этих бутиков являются очень богатые дамы. Если и есть в Дубае кто-то очень богатый, то это главным образом местные женщины; завистливые иностранцы называют их «туземками», что, по-моему, звучит пренебрежительно и обидно. Я видел в этих магазинах и подвязки, и пояса для чулок, из чего я делаю вывод, что на это должен быть спрос. Арабы, эти великие мастера торговли, никогда не станут держать в магазине товар, который не пользуется спросом. Вы же меня совершенно удивили вопросом о «феминистском» белье. Должен признаться, до сих пор даже не слышал о таком. Вы очень заинтриговали меня этим вопросом, потому что, не говоря уже о моем восхищении дамским бельем, мне просто захотелось знать, случалось ли мне когда-нибудь в жизни раздеть феминистку. Не поясните ли, что это такое – «феминистское» белье? Разумеется, если это не слишком личный вопрос…

Еще раз обращусь к теме арабских женщин (не беспокойтесь, завтра вечерним рейсом я должен, к сожалению, возвращаться во Франкфурт, а значит, эта тема естественным образом потеряет свою актуальность), причем в контексте многоженства, на которое Вы смотрите глазами своего – циничного в данном случае – воображения. Меня в феномене многоженства озадачивает один очень конкретный аспект, а именно: как эти женщины справляются с ревностью? Их способность подавить в себе такое необузданное чувство, как ревность, тоже идет от традиции и религии, предписывающей полное подчинение мужчине, полигамность которого – причем не обязательно только та, что санкционирована браком, – неотделима от его природы? Для современной женщины из нашего культурного ареала, причем не обязательно феминистки, наблюдение за тем, как ее партнер строит свои отношения с другой, было бы ниже ее достоинства. Но даже если опустить вопросы достоинства, а сосредоточиться исключительно на эмоциях, все равно отсутствие чувства ревности у этих женщин вводит меня в оторопь.

Потому что ревность и любовь идут по жизни парой. Как сестры-близнецы, но ревность, в отличие от любви, деструктивна. Патологическое желание иметь партнера в своей собственности толкает многих к самым большим и самым страшным преступлениям. Накопившийся в литературе и поэзии последних двух тысяч лет богатый перечень преступлений «от любви» не что иное, как перечень преступлений «на почве ревности». Я сам много раз в письмах к Вам сравнивал любовь с дурманом, с наркотическим действием опиатов, вырабатываемых в мозгу влюбленных. В случае ревности этот дурман зашкаливает, переходит все границы и после достижения некоторой критической массы (я употребил здесь термин «масса», потому что молекулы эмоции имеют свою атомную массу) ведет к потере чувств. Недавно в одной из интересных интернет-публикаций на тему психологии я прочел, что испытывающий ревность переживает более восьмидесяти пяти разных эмоций, в число которых входят такие крайне негативные, как унижение, страх, отчаяние или отверженность. Кроме того, концентрация кортизола, стероидного гормона стресса, в слюне такого человека перекрывает более чем на 1500 % норму! Поддержание такого уровня кортизола в течение длительного времени может привести к необратимым процессам отмирания клеток головного мозга, к своеобразному разъеданию коры головного мозга. Как получилось так, что некоторые женщины сумели овладеть всеми этими эмоциями, возвыситься над своей химией и стать выше ревности? А может, они просто не любят этих мужчин? Как Вы думаете?

Херберт Грёнемайер! Я потрясен. Оказывается, Вы знаете его песни настолько, чтобы цитировать целые строфы. Гениально! Знают ли в Польше это имя? Мне всегда хотелось спросить об этом у знакомых. Теперь-то уж я наверняка это сделаю. Грёнемайер продает миллионы пластинок, его выступления собирают полные залы, и он не сходит со сцены вот уже более двадцати лет. Он певец «взволнованной лирики», как называют его музыку критики, а им вторят СМИ. Он автор прекрасных оригинальных и поэтичных текстов, композитор, актер (он играл в семи фильмах). Самый большой его хит «Manner» («Мужчины») 1984 года журнал «Шпигель» назвал «тайным национальным гимном немцев». В словах своих произведений он говорит о самых важных вещах, таких как любовь, гордость, зависть, боль, отчаяние и надежда. Он провоцирует людей, практически заставляет их задумываться. Он вселяет в людей надежду. Не только своей музыкой. Он дает надежду также своей жизнью и выживанием вопреки всему. В 1998 году в течение нескольких недель уходят из жизни больной белокровием его брат (он отдал свой спинной мозг для пересадки брату) и от рака груди его многолетняя спутница жизни Ана Хенкель, мать двоих его детей.

В 1987 году, сразу после моего приезда в Германию, я, еще не зная языка, когда чувствовал себя одиноко в пустой квартире, включал телевизор, и мне казалось, что по нему постоянно крутят только военные фильмы. Такое очень польское языковое предубеждение поколения, воспитанного на «Четырех танкистах» и капитане Клоссе. Но когда звучали песни Грёнемайера, тоже по-немецки, у меня это ощущение напрочь исчезало. И хоть я не слишком много понимал из того, о чем он пел, но как-то подсознательно чувствовал, что о чем-то очень важном. Если не по каким-то другим соображениям, то хотя бы только из-за Грёнемайера стоит выучить немецкий…

До контакта из Франкфурта…

Сердечный привет,

ЯЛВ

 

Буско, понедельник

Пан Януш,

я сижу на скамейке в почти пустом в это время дня парке, наслаждаюсь неземной тишиной, птичьим пением и предаюсь философским размышлениям. Если бы еще пару лет назад кто-нибудь сказал мне, что я буду радоваться пребыванию в санаторном антураже, то… Вот именно. Тишина, неаккуратно собранные волосы и любимая футболка, в некоторых местах обесцвеченная серой. Свобода. Именно поэтому я не променяю эти две июньские недели, которые провожу здесь каждый год, ни на какое другое место, и нигде я не обретаю такое душевное спокойствие, как здесь.

 

Но это так, мимоходом. В этом году я все свободное от реабилитационных процедур время часами смотрю футбольный чемпионат. Голландцы не ахти, однако сыграли вничью с немцами, шведы поразительно выбили из игры болгар, Фигу не тот, Байо не играет, Джеймс из английской сборной неотразим. Сегодня португальцы защищают свою честь в матче с русскими, а испанцы? Вовсе не уверена, что я хочу, чтобы они обыграли греков…

Думаю, я не ошибаюсь, предполагая, что Вас не особенно интересует футбол?

Я все чаще прихожу к выводу, свойственному зрелости, что многое в нашей жизни в значительной степени не является случайностью. Когда мне было одиннадцать лет, я, вопреки запретам родителей, – а меня как раз хотели в очередной раз загипсовать, – пошла играть с друзьями в футбол. Я пробила одиннадцатиметровый, чтобы на несколько последующих лет распрощаться с возможностью ходить и бегать. Штифты, костыли, вытяжки и слова утешения – угораздило же меня получить перелом, случающийся один раз на несколько тысяч. В результате я больше не забивала штрафных, но страсть к футболу осталась.

 

Сижу себе на скамейке и наблюдаю за больными, прихрамывающими людьми, чья жизнь в большей степени пролетела.

Из обрывков доходящих до меня разговоров слышно удивление, что все так быстро прошло. Было и больше не вернется. Этим, наверное, и продиктованы отчаянные попытки привлечь внимание слишком расстегнутой блузкой, кричащим макияжем и громким смехом. Мне не нравится, но я могу это понять. Хуже обстоит дело с придавленными прозой жизни охотницами, которые не считают себя проигравшими и, несмотря на то что прозвучал сигнал окончания охоты, продолжают выискивать зверя. Есть в их поведении что-то унизительное и угнетающее. На фоне достойного поведения старых людей, которых здесь так много. Именно рядом с ними я чувствую покой. Потому что знаю – всему свое время и место.

Все в жизни приходит и уходит. Поэтому раз в год, всегда в середине июня, я приезжаю сюда, где на первом плане не вырождение и пороки, а примирившаяся со всем старость. Если у кого-то здесь случится эмоциональный кризис, жизненная иерархия все поставит на место. А на ее страже стоят даже бездомные псы, скрытые от солнца тенью, отбрасываемой одинокой старушкой. Я не хожу на танцы по вечерам, потому что, как Вы уже знаете, люблю футбол.

Кроме того, моя семья и собака в Варшаве.

С уважением,

МД

P.S. Я не знаю, что такое феминистское белье, так же как не вижу разницы между женщиной современных нравов, которая, как я понимаю, является для мужчин более легкой добычей, и той, которая к тому же еще и феминистка. Мне вспомнился анекдот о блондинке. Что делает блондинка после пробуждения? Одевается и возвращается домой. Современная или феминистка? Если бы продолжить в юмористическом духе, то, возможно, Вам и удастся раздеть феминистку, но только после того, как Вы поклянетесь, что будете смотреть на нее не как на двухголового теленка, а как на…

 

Франкфурт-на-Майне, среда, утро

Пани Малгожата,

хотелось бы присесть рядом с Вами на той скамеечке… Там, в Буско.