Город-коллаж и повторное покорение времени.

ОДНОВРЕМЕННОЕ ПРИСУТСТВИЕ ВРЕМЕН И МНОЖЕСТВА ЗНАЧЕНИЙ В КОЛЛАЖЕ – ЕГО АССОЦИАТИВНОСТЬ – Р.Е.

Мы думаем о сиденье для велосипеда Пикассо (Голове быка), созданном в 1944г.:

Вы помните ту голову быка, которую я недавно выставил? Из руля и сиденья велосипеда я сделал голову быка, и все поняли, что это – голова быка. Таким образом метаморфоза была завершена; и сейчас я хочу посмотреть, как будут проходить другие метаморфозы, в обратном направлении. Предположим, моя голова быка будет брошена на кучу мусора. Возможно, однажды мимо будет проходить кто-нибудь и скажет: «Ага, а вот это может оказаться мне полезным – из этого можно сделать руль для моего велосипеда…», и таким образом произойдет двойная метаморфоза.

Воспоминание о прошлой функции и ценности (велосипеды и минотавры); смещение контекста; отношение, которое вызывает слияние; эксплуатация и повторное использование значения (его когда-нибудь было достаточно?); устаревание функции, и соответственно агломерация отношения; память; предвкушение; взаимосвязь между памятью и умом; целостность ума – вот список возможных реакций на утверждение Пикассо; и, поскольку данное утверждение явно адресовано людям, его и нужно рассматривать с такой точки зрения – с точки зрения удовольствий, оставшихся в памяти и желаемых, с точки зрения диалектики прошлого и будущего, с точки зрения воздействия иконографического контекста, временной, а также пространственной, коллизии, возобновляя ранее начатый спор, можно продолжать строить в уме план идеального города.

После рассмотрения рисунка Пикассо возникает вопрос: что правда и что не правда, что есть древность и что есть современность; и из-за невозможности дать на полпути адекватный ответ на эту приятную сложность, мы обязаны идентифицировать проблему комплексного присутствия с точки зрения коллажа.

Коллаж и сознание архитектора, коллаж как техника и коллаж как состояние ума: Леви-Стросс говорит нам, что «промежуточная функция коллажа, возникшего когда умирало ремесло, не могла состоять ни в чем, кроме того, чтобы … переместить «бриколлаж» в область созерцания», и, если архитектор 20 века совершенно не хотел думать о себе как о «бриколере», скорее наоборот, именно в этом контексте необходимо рассматривать его равнодушие к важному открытию 20 века. Коллажу, казалось, не хватало искренности для того, чтобы представить коррупцию моральных принципов, измену.

Предполагается, что подход коллажа, подход, при котором объекты мобилизуются или выманиваются из своих контекстов, является на настоящий момент единственным способом, позволяющим решать основные проблемы утопии и традиции; и происхождение архитектурных объектов, внедряемых в социальный коллаж, не играет большой роли. Это связано со вкусом и убеждениями. Объекты могут быть аристократическими и могут быть «фольклорными», могут быть академическими и могут быть популярными. Происходят ли они из Пергамума или из Дахоми, из Детройта или из Дубровника, относятся они к 20-му или к 15-му веку, не очень важно. Общества и люди объединяются в соответствии со своими собственными интерпретациями абсолютных связей и традиционных ценностей, и, до определенной степени, коллаж объединяет гибрид представления и потребности в самовыражении.

Но только до определенной степени: поскольку если город, созданный с помощью коллажа, может быть более гостеприимным, чем город современной архитектуры, он не может в большей степени чем любой человеческий институт притворяться абсолютно гостеприимным. Идеально открытый город, как и идеально открытое общество, в такой же степени плод воображения, как и его противоположность.

Поскольку коллаж – это метод, ценность которого в его иронии, поскольку он кажется, представляет собой технику, позволяющую использовать вещи и одновременно не верить в них, он также является стратегией, которая позволяет рассматривать утопию как образ, иметь дело с фрагментами, но не принимать целое, и это ведет нас к предположению, что коллаж может даже быть стратегией, которая, поддерживая утопическую иллюзию неизменности и окончательности, даже может стать причиной реальных изменений, движения, действия и истории.

.

 

)

Г.

Джеффри Кипнис

Формы иррациональности.

 

КРИТИКА РАЦИОНАЛЬНОЙ ТЕОРИИ ДИЗАЙНА

КРИТИКА ОГРАНИЧЕННОГО АВТОРСКОГО ЭГО

А ЕЩЕ – ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ НЕОБЪЯСНИМА - НА ТО ОНА И ИРРАЦИОНАЛЬНОСТЬ (М.Б. СПОНТАННОСТЬ И НЕ ВОСПРОИЗВОДИМА – НА ТО ОНА И СПОНТАННОСТЬ – ВТОРЮ Я ЕМУ)- Р.Е.

В первую очередь преподаватель и теоретик, Джеффри Кипнис преподавал теорию и дизайн в Государственном университете Огайо, работал в Департаменте архитектуры, а также в Лондонской архитектурной ассоциации. Он также является партнером фирмы Ширдель и Кипнис со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе. Этот текст – версия работы, впервые представленной на конференции по теории архитектуры. В ней он применяет логику кристалла для критики рациональности, стремясь идентифицировать источники сопротивления новаторству в дизайне и преодолеть их.

Кажется, перед нами стоит дилемма. Если растущая неважность архитектуры является результатом систематического подавления, тогда кажется, что основной вектор настойчивости и распространения этого подавления дает рациональная теория дизайна. Это так, даже когда проблема возвращается обратно к теории в этой форме. Как мы видели, рациональные дискуссии не могут помочь сформулировать необходимый вопрос – «какова форма иррациональности?». Иррациональность и все с ней связанное – амбивалентность, многоголосие, одновременность, мистика и так далее – все это вместе как раз и есть то, что сопротивляется и выходит за рамки рациональной формы «что это?». Короче говоря, не может быть перспектив, с точки зрения теории дизайна, у «усовершенствованной дискуссии», у «более тщательной дискуссии», означают ли такие фразы «более вероятную философию», или «более объективную историографию», «большую чувствительность к визуальному/эстетическому восприятию объекта», «большую степень социальной ответственности», или любые другие критерии, которые можно применить….

Прилагая усилия к тому, чтобы разрешить эту дилемму, давайте начнем уделять внимание логической необходимости. Если никакая практика никогда не оставалась верной модели рациональной дискуссии, если каждый дизайн выходит за рамки своих принципов, и если это условие не просто историческое, но конституционное, тогда здесь дело не в дискуссии и не в практике, а в модели взаимоотношений между ними. Рационалистская модель уже иррациональна. Таким образом, строго говоря, в момент проектирования архитектурный дискурс совершенно не является, и никогда не был, теорией или историей; когда он переходит к вопросу проектирования, он не представляет собой ничего кроме (и не менее чем) моральной стороны проектного процесса, получения разрешения на некие формы, поверхности, материалы, и запрета на другие. С точки зрения дизайна это, таким образом, ничто иное как (и не менее чем) проектный процесс как таковой.
Если тщательно изучить историю рационального дизайна, это условие, говорящее о том, что пока архитектор создает свой дизайн «по уважительным причинам», для создания дизайна нет «уважительных причин», - существовало всегда - от Палладо до Корба. То, что предлагается сегодня как новое, является лишь точкой, в которой эго коррелирует с рациональным дизайном, и всем хорошим, настоящим, прекрасным, которые, в свою очередь, подозревается как источники сопротивления. Эти соотношения не существуют как таковые,

 

но просто являются формами, благодаря которым переговоры с точки зрения архитектора становятся обязательной частью дизайнерского процесса…

Целью теории дизайна, изучающей рассматриваемое предположение, должно быть как можно дольше отсрочить и как можно тщательнее сгладить неизбежное вторжение потребностей эго в переговоры по поводу проектирования. В момент проектирования не может быть подлинного авторитета. Ни этический, ни моральный императив, ни приоритетность, ни прецедент, ни культурная или эстетическая ответственность не вправе ограничивать исследование возможностей завоевания материальной формы. Но дизайн это всегда процесс эго; он зависит от воздействия авторитета на архитектора, и это всегда ограничивается рамками переговоров…

Задача сегодня состоит в том, чтобы преодолеть двойной занавес, разработать процесс дизайна, который бы сглаживал или отсрочивал возникновение ограничивающих рамок переговоров на уровне традиционных представлений эго…

В настоящее время два класса таких дизайнерских процесса, которые я называю «абсурдным» (“absurd”) и «сурдным» (“surd”), обещают достичь этой цели…

И «абсурдный», и «сурдный» означает «иррациональный», «абсурдный» - в смысле полностью лишенный смысла, логики и правдивости, «сурдный» - в смысле такой, о котором нельзя рассказать…

В «абсурдных» процессах принцип работы состоит в том (в то время как традиция архитектурной логики подозрительна своей авторитарностью), чтобы, несмотря на то, что форма логики дизайна может эффективно поддерживаться, исключить источники ее мотивов и критерии оценки из традиции принятия архитектурных решений. Таким образом, псевдорациональные методы сохраняются, но специфический контекст, источники, начальные условия и критерии оценки прогресса в дизайне, процесс, исключаются из традиционных архитектурных источников. Например, в проекте Биоцентра Айзенмана начальные формальные условия были созданы путем экструзии форм из биологических символов. Затем их подвергли смешали с помощью процессов, источником которых являются репликация DNA и фрактальная геометрия. Процесс дизайна оценивался, по крайней мере первоначально, с точки зрения того, до какой степени формальные манипуляции сделали аналогичными заимствованные процессы и помогли добиться построения новых взаимоотношений, свойственных этим процессам. По мере того как продолжался дизайн, ограничения, налагаемые переговорами, влияли на разработку дизайна…

ПРЕЛЕСТЬ – ОН ТАКЖЕ РАЗДРАЖЕН ЭГО АРХИТЕКТОРА КАК И Я – Р.Е.

В «сурдных» процессах концентрируются не на исключении архитектурной рациональности из дизайна, а на том, чтобы замолчать ее до той степени, до какой это возможно, чтобы позволить целостной личности, а не рациональному эго архитектора, руководить дизайном. Принцип работы в «сурдных» процессах исходит из того факта, что эго архитектора – ничто иное, как редуцированный или подобный нарциссу субъект целостной личности архитектора. Таким образом, идея состоит в том, чтобы сконструировать процессы, восстанавливающие отвергнутые архитектурой аспекты личности в архитектурном проектировании, путем отказа от рамок архитектурной рациональности. Темой является объективация без рационализации, исходя из предположения, что рационализация – через геометрию, например, - не единственный процесс, в результате которого может возникнуть объективация.

РАБОТА С ПРОТОТИПОМ КАК СПОСБОБ ИЗБЕЖАТЬ РАЦИОНАЛЬНОСТИ РЕДУЦИРОВАННОГО АВТОРСКОГО ЭГО – Р.Е.

Эти процессы обычно начинаются или с выбора внешнего, не архитектурного объекта, - картины, стихотворения, списка слов, способа поведения и т.п. – и передачи в физической форме содержания этого объекта-источника. Работы Джона Хейдака – хорошо известный пример таких методов. Как альтернатива, первоначальные объекты могут быть «подготовлены» таким образом, чтобы удалить все знакомые архитектурные рамки. Процесс дизайна может быть описан как создание специфического ритуала, с помощью которого архитектор объективирует «сурдный» материал. Этот(и) процесс(ы) дизайна … также доходят до того момента, когда приходит время принять во внимание ограничения переговоров.

Г.

Джанкарло де Карло

Аудитория архитектуры.

 

УСЛОЖНЕНИЕ ПРОЦЕССА ПРОЕКТИРОВАНИЕ ЧЕРЕХ УВЕЛИЧЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ – ЛЮДЕЙ (НЕ ТОЛЬКО АРХИТЕКТОРОВ), ИДЕЙ - Р.Е.

ПАРТИСИПАЦИЯ

Будучи когда-то участником Команды 10, Джанкарло де Карло (род. в 1919г. в Генуе) был одним из первых сторонников дизайна участия. Выступая против редуктивной и авторитарной природы модернизма, он стремился инициировать более широкий процесс проектирования, при котором принимался бы во внимание более широкий диапазон людей и идей. Эта работа, изначально представленная на конференции в Льеже в 1969г., сначала имела намеренно провокационное название «Архитектура слишком важна, чтобы ею занимались только архитекторы?».

 

ДИАЛОГ В ПРОТИВОВЕС АВТОРИТАРНОСТИ

На самом деле сегодня архитектура слишком важна, чтобы ею занимались только архитекторы. Таким образом, необходимы реальные перемены, которые станут источником новых характеристик архитектурной практики и новых моделей поведения авторов. Таким образом, все барьеры между строителями и пользователями должны быть ликвидированы, с тем чтобы строительство и использование стали двумя разными частями того же процесса планирования. Таким образом, внутренняя агрессивность архитектуры и вынужденная пассивность пользователя должны раствориться в условиях творческого и связанного с принятием решений равноправия, когда каждый – с учетом специфики вносимого вклада – является архитектором, а каждое архитектурное событие – вне зависимости от того, кому принадлежит идея, а кому воплощение – считается архитектурой. Другими словами, перемены должны совпадать с изменением условия, действующего сегодня, - что человек является архитектором при наличии полномочий, делегированных ему репрессивным образом, а событие объявляется архитектурой в результате ссылки на классовый кодекс, в соответствии с которым законным является только исключение, причем подчеркивается степень, до которой событие вырвано из контекста. Уловка «не вписывается в окружающую среду» (которая так хорошо используется официальной критикой с помощью техники вырывания из контекста среды обитания или даже монтажных фотографий; или с помощью лингвистического анализа, который исключает все суждения об использовании и потреблении того, что создано в ходе анализируемого события) является, фактически, идеологической, политической, социальной и культурной фальсификацией, которая не имеет аналогов в других дисциплинах….

Мы не можем просто сидеть и ждать (в пещере архитектуры как таковой ожидать социального палингенеза, который автоматически сгенерирует архитектуру будущего), но мы должны немедля поменять весь диапазон объектов и субъектов, участвующих сегодня в архитектурном процессе. Нет другого способа, кроме этого, восстановить историческую легитимность архитектуры или, как мы сказали, вернуть доверие к ней.

Эволюция общества в направлении уничтожения классов, резкий рост населения и развитие техники ставят огромные проблемы, связанные с организацией физической окружающей среды. Чтобы сохранить свою роль, архитектура должна занимать четкие идеологические позиции и предпринимать оперативные меры в связи с этими проблемами.

В реальности участие трансформирует архитектурное планирование из авторитарного акта, которым оно было до настоящего времени, в процесс. Процесс, который начинается с определения нужд потребителя, проходит стадию формулирования формальных и организационных гипотез, доходит до стадии использования, на которой, вместо того чтобы заканчиваться, процесс начинается заново как непрерывное взаимодействие контроля и изменения формулировок, вызванные потребностями и гипотезами, являющимися причиной постоянного изменения определений.

ТВОРЧЕСТВО КАК ЖЕЛАННЫЙ «БЕСПОРЯДОК»

 

Рост и гибкость архитектурного организма на самом деле не возможны иначе как через новую концепцию качества архитектуры. И эта новая концепция не может быть сформулирована, иначе как с помощью более внимательного изучения тех явлений творческого участия, от которых отказались как от «беспорядка». Именно в их причудливом контексте, фактически, мы найдем матрицу открытой и самогенерирующейся формальной организации, которая отвергает частное и эксклюзивное использование земли и, через это отвержение, очерчивает новый способ ее использования – на плюралистской и объединяющей основе. Давая пользователю сыграть творческую роль, мы безоговорочно принимаем эту основу, и таким образом морфологические и структурные концепции и все операционные инструменты, которые до настоящего момента управляли архитектурным производством и сделали его открытым для вопросов. Весь широкий спектр переменных, которые подавлялись институциональной культурой и практикой, возвращается в игру, и поле реальности, в котором находится архитектура, становится макроскопическим и сложным. Таким образом, только принятие четкой идеологической позиции и применение строго научных процедур может гарантировать легитимные политические и технологические рамки, в которых новые цели могут дать толчок созданию, с помощью новых практических инструментов, сбалансированной и стимулирующей физической окружающей среды.

 

Г.