Попытки сблизиться с индийцами

 

Прежде чем писать дальше о знакомствах с христианами, я должен рассказать о других переживаниях того же периода.

Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад занимал в Претории такое же положение, как Дада Абдулла в Натале. Ни одно общественное начинание не обходилось без него. Я познакомился с ним в первую же неделю и сказал, что намерен сблизиться со всеми индийцами в Претории. Я выразил желание ознакомиться с их положением и просил его помочь мне, на что он охотно согласился.

Я начал с того, что созвал собрание, пригласив всех индийцев Претории, и нарисовал им картину их положения в Трансваале. Собрание состоялось в доме шета Ходжи Мухаммада Ходжи Джоосаба, к которому у меня было рекомендательное письмо. На собрании присутствовали главным образом купцы меманцы, но было и несколько индусов. Впрочем, индусов в Претории вообще было очень мало. Речь, произнесенная мною на этом собрании, была, можно сказать, моим первым публичным выступлением. Я хорошо подготовился к выступлению, посвятив его вопросу о добросовестности в коммерции. Я то и дело слышал от купцов, что правдивость невозможна в коммерческих делах. Я этого мнения не разделял и не разделяю до сих пор. И теперь у меня есть друзья коммерсанты, которые утверждают, что правдивость и коммерция несовместимы. Коммерция, говорят они, дело практическое, а правдивость — из области религии; и они доказывают, что практические дела одно, а религия совсем другое. Не может быть и речи о том, считают они, чтобы в коммерческих делах оставаться до конца правдивым, говорить правду можно только, когда это удобно. В своей речи я решительно оспаривал это мнение, стараясь пробудить в купцах сознание долга, которое им вдвойне необходимо. Их обязанность быть добросовестными была тем важнее в чужой стране, что по поступкам немногих индийцев здесь судят о миллионах наших соотечественников, Я считал, что наш народ живет в антисанитарных условиях по сравнению с. англичанами, окружающими нас, и привлек внимание собравшихся к этому факту. Я подчеркнул необходимость забыть всякие различия между индусами, мусульманами, парсами, христианами, гуджаратцами, мадрасцами, пенджабцами, синдхами, каччхами, суратцами и т. д.

В заключение я предложил организовать ассоциацию, от имени которой можно было бы сделать представления властям относительно притеснений, испытываемых индийскими поселенцами, и изъявил готовность отдать этому делу столько времени и сил, сколько смогу.

Я видел, что речь моя произвела большое впечатление на собравшихся.

Вокруг нее развернулась дискуссия. Многие из присутствовавших захотели сообщить мне некоторые факты. Я чувствовал, что меня поддерживают. Лишь немногие из собравшихся говорили по-английски. Понимая, что знание английского языка полезно в этой стране, я предложил, чтобы все, у кого есть время, изучали английский язык. Я сказал, что овладеть языком можно даже в преклонном возрасте, и сослался на соответствующие примеры. Кроме того, я обещал вести группу, если такая будет создана, для обучения языку, а также помогать лицам, желающим заниматься языком.

Группа не была создана, но три молодых человека выразили готовность учиться при условии, что я буду приходить к ним. Двое из них были мусульмане — один парикмахер, другой клерк, а третий — индус, мелкий лавочник. Я согласился помочь им. Я не сомневался в своих педагогических способностях. Случалось, ученики мои уставали, но я не знал устали. Иногда бывало и так, что я приходил к ним только за тем, чтобы застать их занятыми своими делами. Но я не терял терпения. Ни один из троих не стремился к глубокому знанию языка, но двое примерно за восемь месяцев сделали весьма большие успехи. Они приобрели знания, позволившие им вести бухгалтерские книги и писать обычные деловые письма. Парикмахер ограничился познаниями, достаточными для того, чтобы обслуживать клиентов. Итак, за время учебы двое учеников овладели языком настолько, чтобы свободно вести дела на английском языке. Я был удовлетворен результатами собрания. Было решено созывать такие собрания, насколько мне помнится, раз в неделю или, может быть, раз в месяц. Они устраивались более или менее регулярно, и на них происходил свободный обмен мнениями. Вскоре в Претории не было ни одного индийца, которого бы я не знал и с условиями жизни которого не был бы знаком. Это побудило меня познакомиться с британским агентом в Претории м-ром Джэкобом де Ветом. Он сочувственно относился к индийцам, но пользовался очень малым влиянием. Однако он все же согласился помогать нам по мере возможности и просил меня заходить к нему в любое время.

Я снесся также с железнодорожными властями и сообщил им, что те притеснения, которым подвергаются индийцы в поездах, не могут быть оправданы даже утвержденными ими правилами. На это мне ответили письмом, в котором сообщали, что впредь индийцам, если они одеты соответствующим образом, будут выдаваться билеты первого и второго класса. Это было далеко не удовлетворительное решение вопроса, так как за начальником станции оставалось право решать, кто «одет соответствующим образом».

Британский агент в Претории ознакомил меня с некоторыми документами, касающимися индийского вопроса. Тайиб Шет также предоставил мне соответствующие документы. Из них я узнал, как жестоко обошлись с индийцами в Оранжевой республике.

Короче говоря, мое пребывание в Претории позволило мне глубоко изучить социальное, экономическое и политическое положение индийцев в Трансваале и Оранжевой республике. Я и не предполагал, что это изучение принесет мне огромную пользу в будущем. Я думал вернуться домой к концу года или даже раньше, в случае если бы судебный процесс окончился до истечения года.

Но бог располагал иначе.

 

XIII

Что значит быть «кули»

 

Здесь не место подробно описывать положение индийцев в Трансваале и Оранжевой республике. Желающие получить полное представление об этом могут обратиться к моей «Истории сатьяграхи в Южной Африке». Однако остановиться на этом вопросе в общих чертах необходимо.

В Оранжевой республике индийцы были лишены всех прав специальным законом, принятым в 1888 году или даже раньше. Индийцу разрешалось поселиться здесь только в том случае, если он служил лакеем в гостинице или занимал Другую должность того же рода. Торговцы были изгнаны, получив лишь номинальную компенсацию. Они протестовали, подавали петиции, но безрезультатно.

Весьма суровый закон был принят в Трансваале в 1885 году. В 1886 году в него были внесены некоторые изменения. Этот закон с принятыми к нему поправками обязывал индийцев при въезде в Трансвааль платить подушный налог в сумме трех фунтов стерлингов. Им разрешалось приобретать земли только в специально для них отведенных местах, причем правом собственности они и там фактически не пользовались. Индийцы были лишены также избирательного права. Все это предусматривалось специальным законом для «азиатов», на которых распространялись, кроме того, все законы, установленные для «цветных». Согласно законам для «цветных», индийцы не имели права ходить по тротуару и появляться без разрешения на улице после девяти часов вечера. Правда, те индийцы, которых принимали за арабов, этой регламентации не подвергались. Таким образом, получалось, что — применение закона зависело от произвола полиции.

Мне пришлось на собственном опыте испытать, что означали оба эти правила. По вечерам я часто ходил гулять вместе с м-ром Коатсом, и мы редко возвращались домой раньше десяти часов. Что, если полиция арестует меня? М-ра Коатса это беспокоило даже больше, чем меня. Своим слугам неграм он должен был выдавать разрешение. Но разве мог он дать его мне? Разрешение получал только слуга от своего хозяина. Если бы даже я пожелал взять такое разрешение, а Коатс согласился бы выдать его мне, это все равно было бы невозможно, так как явилось бы подлогом.

Поэтому м-р Коатс или кто-то из его знакомых свел меня к адвокату д-ру Краузе. Оказалось, что в Лондоне мы состояли в одной юридической корпорации. Он был вне себя, узнав, что мне нужно получить разрешение для того, чтобы выходить на улицу после девяти часов вечера. Он выразил мне свое сочувствие. Вместо того, чтобы приказать выдать мне пропуск, он написал письмо, разрешавшее мне выходить в любое время, не подвергаясь преследованиям полиции. Выходя на улицу, я всегда брал это письмо с собой. И если мне не пришлось ни разу им воспользоваться, то это чистая случайность.

Д-р Краузе пригласил меня к себе, и мы, можно сказать, стали друзьями. Иногда я заходил к нему и у него познакомился с его знаменитым братом, который был прокурором в Иоганнесбурге. Во время англо-бурской войны он был предан военному суду за участие в подготовке к убийству английского офицера и приговорен к тюремному заключению на семь лет. Старшина юридической корпорации лишил его права адвокатской практики. По окончании военных действий он был освобожден и, будучи с почестями восстановлен в трансваальской адвокатуре, возобновил практику.

Впоследствии эти связи принесли мне пользу в моей общественной деятельности и во многом облегчили работу. Запрещение ходить по тротуарам имело для меня более серьезные последствия. Я всегда ходил гулять в поле через Президентскую улицу. На этой улице находился дом президента Крюгера. Это было весьма скромное здание, без сада, ничем не отличающееся от соседних домов. Многие дома в Претории выглядели гораздо претенциознее, их окружали сады. Скромность президента Крюгера вошла в поговорку. Только наличие полицейской охраны у дома свидетельствовало о том, что здесь живет должностное лицо. Почти всегда я беспрепятственно проходил по тротуару мимо полицейского.

Но дежурные менялись. Однажды полицейский без всякого предупреждения, даже не попросив сойти с тротуара, грубо столкнул меня на мостовую. Я испугался. Прежде чем я успел спросить, что это значит, меня окликнул м-р Коатс, который случайно проезжал здесь верхом.

— Ганди, я видел все. Я охотно буду свидетелем на суде, если вы возбудите дело против этого человека. Очень огорчен, что с вами так грубо обошлись.

— Не стоит расстраиваться, — сказал я. — Что понимает этот несчастный? Все цветные для него одинаковы. Он поступил со мной так же, как со всеми неграми. Я взял себе за правило не обращаться в суд с жалобами личного характера. Поэтому я не собираюсь подавать на него в суд.

— Это на вас похоже! — сказал Коатс. — Но все-таки подумайте. Его следует проучить.

Затем он обратился к полицейскому и сделал ему выговор. Я не понял, о чем они говорили, так как полицейский оказался буром, и они разговаривали по-голландски. Но полицейский извинился передо мной, в чем не было никакой необходимости. Я уже простил ему.

С тех пор я никогда больше не ходил по этой улице: на месте этого человека мог оказаться другой, который, не зная о происшедшем, мог сделать то же самое. Зачем без нужды рисковать быть снова сброшенным на мостовую? Я стал ходить другой дорогой.

Этот случай усилил мое сочувствие к индийским поселенцам. Я обсудил с ними, насколько целесообразной будет попытка возбудить дело по поводу этих законов, если это окажется необходимым после свидания с британским агентом.

Таким образом, я узнал тяжелые условия жизни индийских поселенцев, не только читая и слушая рассказы, но и на личном опыте. Я видел, что Южная Африка не та страна, где может жить уважающий себя индиец, и меня все больше занимал вопрос о том, как изменить такое положение вещей.

Однако моей глазной обязанностью в то время было дело Дада Абдуллы.

 

XIV

Подготовка к процессу

 

Годичное пребывание в Претории обогатило мою жизнь. Именно здесь получил я возможность научиться и овладеть кое-какими навыками общественной деятельности. Именно здесь религиозный дух стал моей жизненной опорой, и здесь также я приобрел настоящее знание юридической практики. Здесь я научился вещам, которые молодой адвокат узнает в кабинете старшего адвоката, и здесь же в меня вселилась уверенность, что, в конце концов, из меня получится настоящий адвокат. В Претории я узнал, в чем секрет успеха адвоката.

Дело Дада Абдуллы было не мелким. Исковая сумма составляла 40 тысяч фунтов стерлингов. Возникшее из коммерческих сделок, оно складывалось из запутанных расчетов. Частично иск основывался на выданных векселях, частично на обязательствах, содержавших обещание выдать вексель. Защита базировалась на том, что долговые обязательства были составлены обманным образом и не имели достаточного обеспечения. К этому запутанному делу относились многочисленные прецеденты и применялись различные законы.

Обе стороны наняли лучших защитников и поверенных. Таким образом, у меня была прекрасная возможность изучить их работу. Мне поручили подготовить дело истца для поверенного и отобрать факты в пользу истца. Я учился, наблюдая, что поверенный принимает и что он отвергает, а также, что использует защитник из досье, подготовленного поверенным. Я понимал, что подготовка к процессу — прекрасное мерило моих умственных сил и способностей отбирать доказательства.

Я проявил к делу огромный интерес, весь ушел в него.

Я перечитал все документы по сделкам, имевшие отношение к иску. Мой клиент был человеком очень способным; он полностью доверял мне, что облегчало работу. Я тщательно изучил бухгалтерию и совершенствовался в искусстве перевода, так как мне приходилось переводить корреспонденцию, которая большей частью велась на гуджарати.

Хотя, как я уже говорил, меня интересовали вопросы вероисповедания и общественной деятельности и я всегда уделял этому время, в тот период не это было для меня главным. Главным была подготовка к процессу. Чтение законов и разыскивание, когда это бывало необходимо, судебных прецедентов всегда отнимали большую часть времени. В результате, поскольку я располагал документами обеих сторон, я приобрел такое знание фактов, относящихся к делу, какого, по-видимому, не имели даже сами тяжущиеся стороны.

Я помнил слова покойного м-ра Пинкатта: факты — три четверти закона. Позже это со всей силой подтвердил известный адвокат из Южной Африки, тоже покойный теперь, м-р Леонард. Как-то изучая порученное мне дело, я увидел, что хотя право на стороне моего клиента, закон оборачивается против него. В отчаянии обратился я за помощью к м-ру Леонарду. Он также почувствовал, что обстоятельства дела очень трудные.

— Ганди, — воскликнул он, — я знаю только одно: если мы позаботимся о фактах, закон позаботится сам о себе. Давайте глубже вникнем в факты. И посоветовал мне продолжить изучение дела, а затем вновь прийти к нему. Когда я снова стал изучать факты, я увидел их в совершенно новом свете, раскопал также старое южноафриканское дело, имевшее отношение к данному случаю. Обрадованный, отправился я к м-ру Леонарду и все ему рассказал.

— Прекрасно, — сказал он, — мы выиграем дело. Только надо знать, кто из судей будет вести его.

Когда я готовил дело Дада Абдуллы к процессу, я не понимал до конца первостепенного значения фактов. Факты несут в себе истину, и если мы придерживаемся истины, закон, естественно, приходит нам на помощь. Я видел, что в деле Дада Абдуллы факты действительно очень веские и что закон должен быть на его стороне. Но вместе с тем я видел, что эта тяжба, если в ней упорствовать, разорит обе стороны — и истца и ответчика, которые были родственниками и земляками. Никто не знал, как долго может тянуться процесс. Если допустить, чтобы дело разбиралось в суде, оно могло бы тянуться до бесконечности и без всякой пользы для обеих сторон. Обе стороны, следовательно, желали немедленного прекращения дела, если бы это было возможно.

Я посоветовал Тайиб Шету согласиться на третейский суд и рекомендовал переговорить об этом с его адвокатом. Я намекнул, что если найти арбитра, пользующегося доверием обеих сторон, дело быстро закончится. Гонорар адвокатов рос столь стремительно, что вполне мог пожрать все средства даже таких состоятельных купцов, какими были клиенты. Дело требовало с их стороны такого внимания, что не оставалось времени для другой работы. Между тем взаимная недоброжелательность возрастала. Я чувствовал отвращение к своей профессии. Как и адвокаты, поверенные обеих сторон обязаны были выискивать пункты закона, говорящие в пользу своих клиентов. В первый раз я понял, что выигравшая сторона никогда не возмещает всех понесенных расходов. Согласно положению о судебных вознаграждениях, существовала твердая шкала расценок для расчетов между сторонами, но фактически расценки в расчетах между клиентом и адвокатом были значительно выше. Я чувствовал, что мои долг состоит в том, чтобы помочь обеим сторонам и привести их к примирению. Я прилагал все усилия, чтобы добиться соглашения, и Тайиб Шет, наконец, пошел на это. Стороны избрали третейского судью, которому изложили свои доводы, и Дада Абдулла выиграл дело.

Но это меня не удовлетворило. Если бы мой клиент потребовал немедленно выполнить решение суда, Тайиб Шет не смог бы уплатить всю присужденную сумму, а у порбандарских меманцев, проживавших в Южной Африке, существовал неписаный закон, гласивший, что смерть предпочтительнее банкротства. Тайиб Шет был не в состоянии сразу уплатить полную сумму примерно в 37 тысяч фунтов стерлингов, также — судебные издержки, но он был полон решимости выплатить всю сумму до последней паи; ему не хотелось, чтобы его объявили банкротом. Выход был только один. Дада Абдулла должен был разрешить ему выплачивать эту сумму сравнительно небольшими взносами. Дада Абдулла оказался на высоте и дал рассрочку на весьма продолжительный срок. Добиться этой уступки было для меня труднее, чем уговорить обе стороны согласиться на третейский суд. Но теперь и те, и другие были довольны исходом дела, а престиж каждого из них возрос. Радости моей не было предела. Я научился правильно применять законы, находить лучшее в человеческой душе и завоевывать сердца людей. Я понял, что настоящая цель адвоката — примирять тяжущиеся стороны.

Этот урок остался в моей памяти на всю жизнь, и в течение последующих двадцати лет своей адвокатской практики в сотнях случаев мне удавалось заканчивать дела частным соглашением. При этом я не оставался в убытке — не потерял денег и не растратил души.

 

XV

Религиозный фермент

 

Теперь пора снова вернуться к тем переживаниям, которые я испытал, общаясь с друзьями христианами. М-р Бейкер сильно беспокоился о моем будущем. Он взял меня с собой на веллингтонское собрание. Протестанты устраивают такие собрания раз в несколько лет с целью религиозного просвещения или, говоря иначе, самоочищения. Такое собрание называют также религиозным восстановлением или возрождением. Веллингтонское моление было как раз таким. Председательствовал известный в городе богослов преподобный Эндрью Меррей. М-р Бейкер надеялся, что атмосфера религиозной экзальтации на молении, а также энтузиазм и ревность молящихся неизбежно приведут меня к принятию христианства.

Но самые большие надежды он возлагал на действенность молитвы. Он твердо верил в молитву. Бог, по его глубокому убеждению, не мог не услышать пылкую молитву. Он ссылался на случаи из жизни таких людей, как Джордж Мюллер из Бристоля, который всйцело полагался на молитву даже в своих мирских делах. Я внимательно и без предубеждения выслушал его рассказ о действенности молитвы и заверил его, что ничто не сможет помешать мне принять христианство, если я почувствую к нему влечение. Давая такое обещание, я ни минуты не колебался, так как давно научился следовать внутреннему голосу. Мне доставляло наслаждение подчиняться этому голосу. Действовать же вопреки ему было трудно и мучительно.

Итак, мы отправились в Веллингтон. Имея в качестве компаньона «цветного», каковым был я, м-р Бейкер пережил немало трудных минут. Не раз ему приходилось испытывать неудобства только изза меня. В пути мы должны были прервать поездку, так как один из дней нашего путешествия оказался воскресным, а мр Бейкер и его единоверцы не совершают поездок по воскресеньям. Хозяин станционной гостиницы после долгой перебранки согласился, наконец, впустить меня, но категорически отказал мне в разрешении обедать в столовой. Мр Бейкер был не из тех, кто легко сдается. Он отстаивал права постояльцев гостиницы. Но я понимал, как неловко он себя чувствовал. В Веллингтоне я также остановился вместе с мром Бейкером. Несмотря на все его старания скрыть от меня те мелкие неприятности, которые ему приходилось терпеть, я видел все.

На моление собралось множество благочестивых христиан. Я был восхищен их верой. Я встретился с преподобным Мерргем. Многие молились за меня. Мне понравились некоторые очень мелодичные гимны.

Моление длилось три дня. Я имел возможность понять и оценить благочестие собравшихся. Однако я не видел никаких оснований для того, чтобы переменить свою веру — свою религию. Я не мог поверить, что попаду в рай и спасусь, только став христианином. Когда я откровенно сказал об этом некоторым добрым христианам, они были поражены. Однако ничего нельзя было поделать.

Мои затруднения были гораздо серьезнее. Поверить в то, что Иисус — воплощенный сын бога и что только тот, кто верит в него, получит в награду вечную жизнь, было свыше моих сил. Если бог мог иметь сыновей, тогда все мы его сыновья.

Если Иисус подобен богу или является самим богом, тогда все люди подобны богу и могут быть самим богом. Мой разум; не был подготовлен к тому, чтобы поверить, что Иисус своею смертью и кровью искупил грехи мира. Метафорически в этом могла быть доля истины. Согласно христианскому вероучению, только человеческие существа имеют душу, а у всех остальных живых существ, для которых смерть означает полное исчезновение, ее нет. Я не разделял такую точку зрения. Я мог принять Иисуса как мученика, воплощение жертвенности, как божественного учителя, а не как самого совершенного человека, когда-либо рождавшегося на земле. Его смерть на кресте давала великий пример миру, однако моя душа не могла принять это как какую-то таинственную или сверхъестественную добродетель. Набожная жизнь христианина не дала бы мне ничего такого, чего не могла бы дать жизнь человека другого вероисповедания, Я видел в жизни и других людей то самое нравственное преображение, о котором наслышался от христиан. С точки зрения философии в христианских принципах нет ничего необычайного. Пожалуй, в смысле жертвенности индусы даже значительно превосходят христиан. Я не мог воспринимать христианство как самую совершенную или величайшую из религий.

При любой возможности я делился своими сомнениями с друзьями христианами, но их ответы меня не удовлетворяли.

Но если я не мог принять христианство как совершенную или величайшую из религий, то и индуизм не был для меня в то время такой религией. Недостатки индуизма были совершенно очевидны. Если учение о неприкасаемости стало составной частью индуизма, то оно могло быть лишь его прогнившей частью или каким-то наростом. Я не в состоянии был понять raison d'etre[7]множества сект и каст. В чем состоит смысл утверждения, что веды представляют собой вдохновенное слово божие? Если веды вдохновлены богом, то почему нельзя сказать то же самое о Библии и Коране?

В то время, когда друзьяхристиане пытались обратить меня в свою веру, такие же попытки предпринимали и друзья мусульмане. Абдулла Шет побуждал меня к изучению Корана, и, конечно, он всегда восхищался им.

Я написал о своих сомнениях Райчандбхаю. Переписывался я и с другими лицами, авторитетными в вопросах религии в Индии. Письмо Райчандбхая несколько успокоило меня. Он советовал быть терпеливым и более глубоко изучить индуизм. Вот одна из фраз его письма: «Беспристрастно рассматривая вопрос, я убедился, что ни в одной религии нет таких тонких и глубоких мыслей, как в индуизме, нет его видения души или его милосердия».

Я купил Коран в переводе Сэйла и начал его читать, приобрел и другие книги по исламу. Связался также со своими друзьями христианами в Англии. Один из них познакомил меня с Эдвардом Мейтлендом, и я начал с ним переписываться. Он прислал мне книгу «Безупречный путь», которую написал совместно с Анной Кингсфорд. Эта книга была отречением от современного христианского вероучения. Я получил от него и другую книгу «Новое толкование Библии». Обе книги мне понравились. Они, казалось, говорили в пользу индуизма. Книга Толстого «Царство божие внутри нас» буквально захватила меня. Она оставила неизгладимый след в моей душе. Перед независимым мышлением, глубокой нравственностью и правдивостью этой книги показались неинтересными все другие книги, рекомендованные мне м-ром Коатсом.

Таким образом, мои занятия увели меня в направлении, о котором и не помышляли друзья христиане. Моя переписка с Эдвардом Мейтлендом длилась очень долго, а с Райчандбхаем я переписывался до самой его смерти. Я прочел ряд присланных им книг. Среди них были «Панчикаран», «Маниратнамала», «Мумукшу Пракаран» Иогавасиштхи, «Саддаршана Самуччая» Гарибхадра Сури и другие.

Несмотря на то что я пошел не тем путем, по которому хотели вести меня друзья христиане, я навсегда у них в долгу за то, что они пробудили во мне стремление к религиозным исканиям. Я буду свято помнить о том времени, которое провел с ними. В последующие годы меня ожидали многие такие же приятные знакомства.

 

XVI