Механизм мироздания и вселенское божество

 

С помощью целого ряда творческих актов солнечный демиург утвердил замкнутую вселенную, которая движется точной механикой, почти полностью находящейся в его распоряжении. Один из гимнов дает несколько отвлеченное описание его действий и власти в рамках этого пространства: «Привет тебе, о Ра, когда ты восстаешь, Атум, когда ты уходишь на покой. Ты восстаешь каждый день, ты сияешь каждый день, являясь во славе, о царь богов. Ты Повелитель неба и Повелитель земли, который создает живых существ вверху и внизу. Единственный бог, который впервые начал быть, который создал землю и сотворил людей, который создал Нун и сотворил Нил, который создал воды и оживил всё, что в них, который воздвиг горы и дал жизнь людям и стадам… Божественный юноша, наследник вечности, который зачал и породил сам себя, единственный во множестве обликов».^{703} Солярный характер, приписанный здесь Ра, является отличительной чертой всех египетских демиургов. Сама территориальная организация страны, состоявшей из провинций, где каждая метрополия обладала собственным храмом и собственным главным богом, позволяет рассматривать личность демиурга в различных местных аспектах. В силу самого своего характера, местные традиции предлагают множество вариантов рассказа о сотворении мира.^{704} Не все эти варианты известны нам в деталях, однако все они заканчиваются введением в рассказ образа солярного бога, который, в зависимости от обстоятельств, предшествует творению, подготавливает его или завершает, проливая на мир свет.

 

Небесное пространство в образе женского тела

 

Небо — как видимое людям, так и то, что остается невидимым для них, — воплотилось в образе тела женщины.^{705} Она занимает свое место на небосводе в ходе последней стадии творения. Это тело — тело богини Нут — ограничивает пространство, которое ежедневно обходит Ра. Оно позволяет установить на место всю небесную механику и обозначает пределы организованного мира, в который оно напрямую и самым материальным образом встроено. Тело Нут и то, что оно ограничивает, не образовывает всего существующего пространства. За его пределами есть места, куда никогда не заглядывает солнечное светило. Эта периферия, неведомая для других богов и даже для духов, где царят вечные сумерки, поскольку здесь никогда нет восхода, станет, однако, последним прибежищем творца: он вернется сюда в конце мира, как мы уже видели в первой части.^{706} Солнце, заключенное в этой вселенной, которая определяет, таким образом, все его движения, порождает с помощью произведенного им самим потомства составляющие ее элементы. Как должен был выглядеть мир на самом первом этапе творения, остается не вполне понятным. Земля-Геб и небо-Нут появились лишь в третьем поколении: их родили сын и дочь демиурга, Шу и Тефнут. Значит, существовал какой-то промежуточный момент, когда сам облик творения еще не проявился, тот момент, когда «солнечного диска еще не было на небе», но когда голова солнечного бога «достигла дальнего неба».^{707} Некоторые тексты даже уточняют, что демиург зачал Шу, чтобы «узреть то, что он сотворил».^{708} Таким образом, некое достаточно неопределенное воздушное пространство предшествовало установлению небосвода в конце творения.

Когда творение было закончено, в мире, согласно некоторым текстам, воцарился золотой век:^{709} «Земля познала изобилие, желудки были полны: недостатка не было. Стены не падали, колючки не кололи во время первых богов. Порока не было на земле, крокодил не уносил свою добычу, змея не кусала».^{710} В течение этого изначального времени, «когда Эннеада еще обладала своей первоначальной силой и беспорядок еще не родился»,^{711} демиург состарился. После событий, о которых у нас уже шла речь, он решил удалиться от людей на небо. По его приказу Шу отделил землю от неба и превратился в воздушную «колонну», поддерживая свою дочь Нут. С тех пор он занимает пространство между этими двумя элементами, позволяя, таким образом, распространяться солнечному свету.^{712} Вмешательство Шу завершило сооружение вселенского механизма, которое потребовало участия трех поколений богов. Разделяя небо и землю, Шу предоставил своему отцу свойственное ему, ясно определенное место. Отдалившись от людей после их бунта, Ра, однако, не лишил их своего света. Днем он сияет, но вечером ослабший бог исчезает, чтобы вновь появиться и возродиться назавтра таким же могучим, как вчера. Определив роли своих детей в пространстве, в обновленном творении, солнечный бог установил цикличное время, которое позволяет ему избежать постоянного старения и обеспечивает ему бессмертие.

Этот вселенский порядок навеки утвердил ритмы дня и года, дневное и ночное движение солнца. Он организует год, разделенный на три времени года по четыре месяца, двенадцать месяцев из трех декад, тридцать шесть декад по десять дней длительностью по двадцать четыре часа. Однако в этом году из трехсот шестидесяти пяти дней остается сверх того пять дней, которые не укладываются в совершенное равновесие чисел. Как и в пространстве, во времени также существует организованное «внутри» и хаотичное «вне». Традиционно эти дни, исключенные из «настоящего» года, считались днями рождения пяти детей Нут. Отделение неба от земли не дает Гебу и Нут производить потомство, и, как известно, только с помощью Тота Нут смогла родить детей, которых носила в своем чреве.^{713} Этих детей, зачатых вне нормальной супружеской близости, не любили, считая их чем-то чужеродным, и иногда даже называли детьми беспорядка — прозвище, которое они со временем вполне оправдали из-за своих бесконечных ссор и всех причиненных ими беспокойств. По отцу они принадлежали земле, и приписываемые им «биографии» сосредоточены вокруг Осириса не только в том, что касается ритмов солнечного цикла, но также и в отношении лунного цикла.^{714}

И днем и ночью люди могли наблюдать небесное пространство, воплощенное в Нут. Однако всё, что они могли видеть, приводило им на ум то, что было от них скрыто. Все небесные светила, в какой бы момент на них ни смотрели, оставались лишь блестящими образами более значительного целого, о котором можно было только догадываться. Люди, как мы увидим, получали всё от дневного неба, но узнавали всё от неба ночного. Солнце знает все пространства, которые оно проходит, но оставляет богу луны ночное пространство знания.

 

Дневное путешествие солнечного светила

 

Небесный свод, Нут, раскинулся с запада на восток; голова — на западе, ноги — на востоке. Чтобы тело Нут могло дать более связное представление о восприятии мира, включая четыре стороны света, некоторые тексты уточняют, что голова Нут находится на северо-западе, а ноги — на юго-востоке.^{715} Таким образом, Ра рождается на юго-восточной стороне неба. На изображениях, украшавших некоторые царские гробницы, дневное тело Нут снабжено деталями, которые варьируются в зависимости от воли художника.^{716} Например, в гробнице Рамсеса VI два ряда черных звезд обрамляют цепочку из двенадцати красных дисков,^{717} которые, возможно, обозначают двенадцать этапов хода солнца — двенадцать часов дня. Непомерно вытянутое тело богини должно напоминать о бесконечном пути, который проходит ладья Ра. На востоке кончики ее ног покоятся на земле, которую символизирует простая желтая черта, в то время как кончики пальцев Нут касаются земли на западе. Между небесным сводом и землей протянулась длинная река. По ней снует множество ладей, изображающих часы дня. Египтянин, воодушевленный мыслью о том, что его собственная естественная окружающая среда отражает божественную волю, конечно, представлял себе, что ее творец переселился в водное пространство, подобное тому, что он знал на земле. Эта река, которую Нут, в конце концов, проглатывает, рождается через ряд таинственных протоков на высоте ее лобка.^{718} Именно здесь встречаются ладья ночи и ладья дня, позволяя богу переходить из одной в другую. Эта дорога солнца, конечно, выступала в нескольких вариантах. Сообразно времени года дневной и ночной путь могли быть более или менее длинными.^{719} Третий и девятый месяцы египетского года, на которые приходились осеннее и весеннее равноденствия, были, естественно, единственными, в которые этот путь был одинаков. По всему южному берегу мелкие божества или зачастую безымянные духи выстраивались цепочкой на пути солнца. Конечно, у всех была своя особая миссия, но функции лишь немногих из них известны точно. К тем, кто приносил жертвы, и к богам-охранникам, вооруженным ножами и копьями, добавлялись гребцы или «бурлаки», тянувшие ладью.^{720}

Одна из наиболее полных в ряду как изображений, так и текстов версий этого путешествия показывает на дневном небе семь ладей, местонахождение которых, несомненно, отмечает существенные этапы пути. Бог начинает плавание с первого часа дня и является жителям горизонта, «чтобы оживить людей, весь скот, всех червей, (всё), что он сотворил». Люди, если они уже могут заметить первые проблески дня, еще не видят рассвета. Таким образом, бога принимают и почитают те, кто живет на «земле жителей горизонта»^{721} — громкоголосые обезьяны и мифические существа. Первую ладью толкают шесть божеств с головами баранов или людей. Благодаря им ладья постепенно выходит со стоянки. В центре ладьи — солнечный бог с головой сокола в своем наосе с открытыми дверями. За наосом находится Ху, олицетворение творящей речи, принявший форму иероглифического знака, который символизирует свиту божества, а также его власть над жизнью и смертью. Перед наосом можно видеть Хека, воплощение личного знания божества. Сиа, Ху и Хека — обычные спутники демиурга, фактически олицетворения присущих ему основных творческих сил.^{722} Своим присутствием они напоминают, что каждый восход солнца — это сотворение мира.^{723} В передней части ладьи Геб, судя по всему, играл роль рулевого, бросая лот в глубины вод и стараясь избегать отмелей. Это напоминает нам, что Геб — бог земли, знающий все ее расщелины даже под водой. За ним, между двумя воплощениями Хора — «Владычица ладьи», корона на голове которой показывает, что она не кто иная, как одно из воплощений Хатхор, родной дочери бога.

Те же самые боги составляли экипаж второй ладьи, однако у некоторых при этом менялся внешний вид. «Бурлаки» исчезают. На носу ладьи появляется новая богиня, которую именуют «Та, что вызывает восход»;^{724} протягивая руку вперед, она творит свои заклинания, которые теперь позволяют ладье подняться в небо. Перед ней — четыре урея, которые образуют как бы защитный экран между лодкой и сценой убийства змея Апопа, следующей непосредственно далее. Дело в том, что этот монстр, родившийся из вод хаоса, проскользнул в реку и пытается прервать ход солнца. Двое духов пронзают змея своим копьем, в то время как третий яростно его рубит. В этом участвует сам покойный фараон — Рамсес VI. С третьей ладьей мы приближаемся к шестому часу дня, к зениту, где боги снова должны столкнуться с демоном Апопом. Тот пытается выпить воду из небесной реки, чтобы ладья оказалась на мели на ее песчаных берегах.^{725} Те же самые персонажи немедленно отражают атаку и, нанося удары чудовищу, заставляют его выплюнуть всю воду, которую он проглотил. Теперь плавание может спокойно продолжаться. С пятой ладьей пейзаж меняется. Ра прибывает в Поля папирусов, таинственный участок западного неба, славящийся своими чудесными растениями.^{726} Здесь произрастают гигантские злаки, со стеблями высотой от двух до трех с половиной метров и с колосьями длиной, по меньшей мере, метр.^{727} Уже видны города с медными стенами; один из них даже носит название города Ра. Всё говорит о том, что мы приближаемся к земле. Переход через это пространство осуществляется или заканчивается в девятом часу. Здесь боги и богини ждут солнечного бога. Среди них мы видим Осириса и Большую Медведицу в виде мумий.^{728} Вход в иной мир близок; появляется множество разных существ, соответствующих тем, что приветствовали солнце при его восходе. В это место допускаются и блаженные умершие, однако, как мы увидим, лишь после множества испытаний.^{729} За пределами этой области солнечная ладья мирно продолжает свое плавание к западу или, скорее, к северо-западу и в одиннадцатом и двенадцатом часу встречается с Духами Севера. Эти духи, способные отразить небесную грозу, могут вызвать ветры, благоприятные для входа в гавань. Уже на самом корабле они начинают сложные действия, связанные с причаливанием: тянут за канаты впереди и позади солнечной ладьи. На высоте уст Нут река широко разливается, между тем как солнечный диск готовится туда войти. Наконец настал двенадцатый час, и именно теперь бог, как нам говорят, должен упокоиться на Западе.

 

Ночное путешествие солнечного светила

 

Итак, солнце исчезает в устах Нут и продолжает свое путешествие внутри ее тела, которое представляет собой ночное пространство. Во время всего этого путешествия его тянут за собой незаходящие звезды, расположенные вокруг Полярной звезды — их прозвали «Те, что не знают усталости». Становится ясно, что теперь мы уже не в реке, а в песчаном русле, по которому ладья не может плыть без посторонней помощи. Это пространство также следовало пересечь за двенадцать часов, и дорога за каждый час составляла определенный этап, обозначенный портом, который должна была пройти ладья. Фактически путешествие внутри самого тела Нут начиналось только в третьем часу ночи.^{730} Следуя анатомии богини, на самом деле солнце начинало свой ход, перемещаясь по ее рукам.^{731} Именно в этот момент были видны последние отблески заката. Одна поздняя традиция устанавливает точное соответствие между часами и частями тела Нут. Так, например, ее губы соответствовали двенадцатому часу, зубы — третьему. Шею и бюст ладья пересекала в четвертом и пятом часу. В десятый час небесное светило наконец достигало вагины — и рождалось снова. На высоте бедер богини находился восточный горизонт.^{732}

В ходе ночного путешествия (в отличие от дневного) не менялись ни число, ни природа пассажиров и спутников солнечной ладьи. Наос, по-прежнему расположенный в центре ладьи, отныне обернут изгибами тела змеи Мехен — близкой родственницы кусающего себя за собственный хвост Уробороса и символа «беременности», через которую проходит солнце, прежде чем снова родиться. Сам бог также имеет одну и ту же форму — человека с головой барана, — что также символизирует его возрождение в ходе путешествия.^{733} В каждой из двенадцати ладей Маат, стоя лицом к нему, показывает знак жизни, который должен пробуждать в нем жизненные силы в ходе всего путешествия. На мостике впереди и позади наоса бога окружают одни лишь Ху и Сиа; последний направляет канат к «бурлакам», чтобы судно не сбилось с пути. Процессия осторожно продвигается вперед. Горят факелы, освещая путь и отгоняя враждебные силы. Демоны, вооруженные ножами, окружают путешественников, готовые к любой случайности. Проводники постоянно присутствуют и следят за тем, чтобы ладья не заблудилась. Она продвигается вперед по прямой линии, и только в седьмом часу бог солнца делает крюк, чтобы остановиться перед дверью, которая ведет в область Нареф, в один из некрополей Осириса; однако он не проникает туда.^{734} Солнце предстает здесь на редкость уязвимым, за ним постоянно наблюдают и защищают его, окружая всеми средствами, способными поддерживать жизнь. Кроме того, в ходе этого путешествия оно кажется странно статичным по своей форме. «Беременность» Нут, через которую оно проходит, никогда не изображается и не показывается прямо; она происходит невидимо в чреве богини. Манера изображения хода ладьи однообразная, даже геометрическая: муки ада показываются лишь мимоходом. Изображение здесь подчеркнуто лишено всякой драматичности. Всё путешествие в корне отличается от того, что должно пережить солнце в подземном мире (к этому мы еще вернемся), где ему в беспокойной обстановке помогают собрать тело бога, которое уподобляется телу расчлененного Осириса.^{735}

 

Небо Тота

 

Пока солнечное светило продолжает свой ход внутри чрева богини, снаружи мы наблюдаем появление луны, звезд и планет. Все эти светила (за исключением луны) следуют по тому же пути, по которому проходит дневное солнце, поднимаясь, когда оно заходит, и заходя, когда оно восходит. Считалось, что они исчезают из-за обжорства Нут, которая проглатывает их в тот момент, когда они гаснут на заре дня. Став невидимыми, звезды в свою очередь совершают свое путешествие внутри тела богини, чтобы вечером возродиться на востоке.^{736} Следуя своему ритму появлений и исчезновений под линией горизонта, некоторые из них делят небесное пространство на тридцать шесть деканов,^{737} образуя пояс вокруг вселенной, который солнцу суждено проходить за год. Каждый из тридцати шести секторов неба, через которые проходит Ра, в течение десяти дней принимает у себя бога или одно из его обличий.

Точно так же в ходе этого ежегодного путешествия потомство Владыки Вселенной должно по-своему оживлять различные ее секторы и подчеркивать определенные события в повседневной жизни богов и людей. Так, потомки Геба и Нут, эти дети земли, тоже находят себе место на небе. Они могут быть одновременно как планетами, у которых есть собственный путь в небесах, так и светилами с постоянным местом — звездами или созвездиями. Каждый раз они придают этим небесным телам особые функции. Различные аспекты Хора проявляются в Марсе, Юпитере и Сатурне. Венера соответствует Ра или Осирису, поскольку она и утренняя звезда, которая возвещает возрождение Осириса в восходящем солнце, и вечерняя звезда, встречающая стареющее солнце там, где оно становится Осирисом. Созвездие Орион также воплощает умершего Осириса и находится в тесной связи с Исидой-Сириусом,^{738} которая сопровождает его. Сириус играет весьма важную роль в жизни людей, существование которых зависит от разлива Нила. Его появление возвещает о разливе и одновременно служит символом начала года: «Это Сириус приготовляет овощи этого года для (тебя), будучи годом».^{739} Что касается Сета, то, хотя он и отождествляется с планетой Меркурий,^{740} его присутствие в особенности проявляется в созвездии Большой Медведицы. Это созвездие всегда приковано к Полярной звезде, которая, как считалось, привязана к колу и не может исчезнуть с горизонта. Она символизирует неспособность врага Осириса проникнуть в загробный мир и продолжать там свои злодейства и снова напасть на брата. Присутствие Нефтиды не столь заметно.^{741} Однако она, вместе со своими братьями, сестрой и другими, менее известными божествами, является одним из божеств эпакта, периода из одиннадцати промежуточных дней, которые возникли из расхождения между лунным и гражданским годом, и, как и другие, скрывает беспорядок времени.^{742} Дети Нут продолжают свои ссоры и в небе с помощью звезд, которые они перемещают.

Отсутствие солнца оставляло людей ночью в темноте. Бледного света звезд было недостаточно, чтобы разогнать тьму, где могло таиться столько опасностей. Тогда демиург заставил луну занять свое место на ночном небе, чтобы хоть как-то разогнать тьму. Таким образом, он оставил бога луны Тота в небе своим «заместителем», к которому перешла часть его сил, как это уже делалось в связи с другими делами сотворенного им мира:^{743} «Ты будешь на моем месте, ты заменишь меня. Скажут тебе: „Ты — Тот, ты — замена Ра…“ Кроме того, я сделаю, что ты окружишь небосвод своей красотой и светом. И так возникла эта луна Тота».^{744} Движение луны, но прежде всего ее различные фазы приносят людям возможность своего рода «дешифровки» небесных циклов, которая предоставляет им, помимо солнечного света, более удобный способ измерения времени.^{745} Тот, как бог луны, повелитель звезд, разделяет времена года, месяцы и годы и является «исчисляющим время для богов и людей».^{746} Таким образом, он — первый, кто позволил людям познакомиться с небом. Именно поэтому лунный календарь, который рождается из этих наблюдений, становится способом установления ритма религиозных событий в Египте и регламентирует время богослужений. Кроме того, Тот закладывает основу существования как фараона, так и простых людей. В его руках находится определение продолжительности жизни; с помощью Сешат он записывает основные моменты царствования фараона. Каждый год он делает зарубку на прожилках пальмы, считая прошедшие годы царствования. Во время каждого юбилейного праздника, который должен восстановить жизненную силу царя и полноту его власти, он записывает на листьях священного дерева в Гелиополе имя властелина. Таким образом, Тот — настоящий распорядитель церемоний, которые проходят в храмах во время царских обрядов.

 

Глава вторая

Боги на земле

 

Рассказы о сотворении мира очерчивают как космологический, так и социальный порядок. Демиург и фараон являются, соответственно, повелителями каждой из этих систем, которые тесно связаны между собой. Зло присутствует в самом творении. Мы уже видели, какие события заставили демиурга удалиться на небо, увлекая за собой других богов. Люди, лишенные их присутствия (память о котором, однако, у них осталась), пытаются различными способами сохранить это присутствие и удержать богов на земле: в этом им помогают сами боги. После своего ухода они оставили на земле Хора, то есть фараона, своего представителя среди людей[20]. Его действия благодаря культу и совершаемому в его рамках ритуалу связывают людей с поддержанием космического порядка. Культы и обряды разворачиваются в храме, основа которого — божественный замысел — напоминает первооснову мира. Эти культы обращаются к основам божественного на земле, к статуям и священным животным, которые также связаны с фараоном, но каждый — по-своему.

 

Божественное происхождение царя-посредника

 

Существо, способное внимать богам на земле — царь, — обретает свои божественные качества благодаря совмещению своих властных функций и функций его божественных покровителей. Он — Хор, сын Осириса, и одновременно сын Ра. Хотя создатель и удалился на небо, он вмешивается в человеческие дела, чтобы избирать своего наследника, и изменять, если потребуется, ход истории. Одно предание помогает понять, до какой степени бога солнца считали абсолютным повелителем и прямым источником легитимности царской власти.^{747} Желая положить конец роду фараонов IV династии, Ра соединился с супругой одного из своих жрецов. Было зачато трое детей, которые должны были стать основателями V династии. Ра внимательно следил за своими детьми. В момент родов, которые проходили тяжело, он послал к земной матери своих детей Реджедет покровителей материнства — Исиду, Нефтиду, Месхенет, Хекет и Хнума с точными распоряжениями:^{748} «Отправляйтесь-ка и помогите Реджедет разрешиться от бремени тремя младенцами, которые у нее во чреве, которые будут выполнять эту благодетельную обязанность во всей этой стране». Чтобы оправдать то, что он поручает этим блистательным божествам столь малопочетную задачу, бог говорит о будущих фараонах вот что: «Они воздвигнут вам храмы, они наполнят пищей ваши алтари, они принесут изобилие вашим столам для возлияний, они умножат ваши жертвоприношения». Чтобы появиться среди людей, не будучи узнанными, богини превращаются в танцовщиц-музыкантш, в то время как Хнум несет их поклажу (неизвестно, в каком обличье). Сначала они приходят к совершенно потерявшему голову супругу Реджедет и предлагают ему помочь его супруге при родах, говоря, что имеют опыт в этом деле. С согласия жреца богини проходят в комнату рожающей женщины и запираются там, чтобы спокойно заняться своим делом. Исида становится перед Реджедет, Нефтида — сзади, а Хекет ускоряет роды. По мере того как мальчики появляются на свет, Исида дает им имена. Хотя их и родила обычная женщина, тела младенцев несут на себе признаки божественного происхождения. Каждый младенец имел локоть в длину,^{749} их кости были уже твердыми, а их руки и ноги инкрустированы золотом. Волосы у всех них были из чистого лазурита. Когда богини помыли младенцев и перерезали им пуповину, Месхенет подошла к каждому из них и сказала: «Вот царь, который будет царствовать во всей этой стране! — и Хнум одарил здоровьем его тело».^{750} Теперь судьба детей была окончательно решена.

Спустя почти тысячу лет после описанных выше событий мы находим на стенах некоторых храмов последовательность сцен, описывающих зачатие и рождение царя, различные эпизоды которых напоминают эпизоды этой сказки. Рассказ о царском священном браке оказывается, таким образом, более или менее откровенно ритуализованным. В целом эти сцены изображают мистическое бракосочетание бога с земной царицей, супругой фараона.^{751} Здесь речь идет уже не о Ра, а об Амоне-Ра, причем основа этого божественного образа не меняется. В этой ситуации всегда имеется в виду династический солнечный бог, который вмешивается в дела людей, чтобы родить себе наследника и представителя на земле. Чтобы соединиться с царицей, он просто принимает вид царя. Она пробуждается, «чувствуя аромат бога, и улыбается в присутствии Его Величества. Он тут же подходит к ней и, сгорая от страсти к ней, отдает ей свое сердце, так, что она может созерцать его в образе бога».^{752} С невидимой помощью божеств, помогающих рождению и дающих жизненное дыхание, бог зачинает ребенка. При его рождении ему дают имя, предсказывающее царственной особе судьбу, которая ему обещана, и его окружают всеми заботами, которые требует его статус вновь рожденного будущего повелителя. Как мы увидим дальше, все эти церемонии и сам процесс зачатия и рождения повторяются — еще тысячелетие спустя — в ритуале рождения божественного ребенка.^{753} Это прямое заимствование придает божественному происхождению царской власти наиболее законченный характер.

 

Храм, царь и царские божества

 

Будучи необходимым посредником между богами и людьми, царь в то же время оказывается и их единственным на земле партнером в общении. Чисто формальное делегирование его функций в храмовом ритуале жрецам не влияет на суть его посредничества и на его религиозное значение.^{754} Это посредничество удерживает на своих местах все основные элементы творения. Чтобы сохранить равновесие, царь совершает обряды в храме, который, будучи замкнутым пространством, копирующим в уменьшенных размерах мироздание, оказывается неразрывно связанным с вселенной, которую он изображает. «Так, как небо будет укреплено на своих четырех опорах, как земля будет устойчивой на своем основании, как Ра заставит воссиять день, как луна озарит ночь, как Орион будет видимым проявлением Осириса и как Сириус будет повелительницей звезд, как разлив Нила придет в свое время и как обработанная земля породит растения, как северный ветер приходит в свое (должное) время и как пламя пожрет всё, что существует, как деканы совершают свою службу и как звезды стоят на своем месте — так храм… останется устойчивым, как небо… без конца, бесконечно, как Ра».^{755}

Наследник солнечного демиурга, установившего ход вещей, который стал нормой для всех времен и для всех живых существ, фараон, таким образом, является, с догматической точки зрения, единственным посредником между людьми и богами. Люди полностью включены в этот порядок и именно поэтому, с другой стороны, демиург и сотворил для них «повелителей с самого начала».^{756} В рамках этой иерархии миссия, порученная фараону, разворачивается непосредственно в ритуальном действии. Лежащее в основе этого действия жертвоприношение становится неотъемлемой составной частью культа. Состоявшее изначально в основном из пищи, оно являлось своего рода «возвратом энергии», адресованным хозяину храма. Вследствие этого оно идет в пользу всех богов^{757} и становится чем-то вроде товарообмена, при котором то, что дают богу, включает в себя и воплощает то, что у него просят. Жертвоприношение в его самой полной форме, хотя и будет состоять всего лишь в поднесении божеству статуэтки, будет представлять собой жертву Маат, гарантии нормы и космического порядка. Не переставая быть пищей — мы уже знаем, что боги «кормятся» от Маат, — жертвоприношение становится жизненно важным обменом, который покоится в основе благополучия,^{758} позволяя каждому из участников этого обмена сохранять и обновлять то, что творческий акт претворил в жизнь. Однако фараон является в то же время и воплощением Хора, сына Исиды, идеальным носителем земной царской власти и, таким образом, наследником Осириса. Фактически этой властью его одаряют оба божества. При жизни он наследует земное царство своего отца как Хор; после смерти он уходит в иной мир и становится в первую очередь богом-предком. Его погребальный культ позволяет ему быть одновременно Осирисом, повелителем царства мертвых, и ушедшим в загробный мир солнцем, которое в своем подземном плавании разделяет судьбу самого Ра.

Эти различные ассоциации имеют в виду только богов гелиопольского пантеона, то есть фактически богов самого института царской власти. Культовые проявления на земле двух центральных богов этой группы, Ра и Осириса, как кажется, могут существенно отличаться от других богов Египта. Солнечный культ, по архитектурным особенностям обеспечивающих его храмов, должен предполагать, что по меньшей мере некоторые части ритуала происходят под открытым небом, в то время как культ Осириса разворачивается в основном в некрополе. Наиболее известным атрибутом культа Ра был обелиск, золотое навершие которого должно было улавливать лучи небесного светила.^{759} Культ Осириса основан на мифологеме расчленения его тела. В храмах, где хранилась какая-то из его частей, основным атрибутом культа был, естественно, этот реликварий. В то же время необходимость воссоединения частей тела Осириса порождала своеобразную практику ежегодного изготовления статуэтки в форме мумии, которая служила, как мы увидим дальше, воплощением целостности божественного тела.^{760} Эти различные формы ритуала — солнечного и осирического — в конце концов в течение столетий пересеклись и обрели полную форму в рамках праздника.^{761}

Само своеобразие функций Ра и Осириса служило основой схемы вселенской царской власти, при которой владыка обращал себе на пользу то солнечные, то загробные аспекты. Более того, каждая царская династия, будучи связана с той или иной местной метрополией, могла одарить главного бога своего города происхождением и универсальностью Ра и передать ему, таким образом, привилегированное положение в государственной религии.

 

Как построить храм

 

Сооружение храма было частью сакральной деятельности и следовало определенным предписаниям в точных рамках ритуала его основания, в котором (опять же с догматической точки зрения) участвовали только царь и несколько божеств.^{762} К их числу относилась, например, Сешат, которая наблюдала за тем, как на земле размечают место для будущего фундамента. Задача, которую богиня выполняла с помощью царя, состояла в том, что между двумя колышками протягивали шнур, который должен был отмечать план сооружения. Эта работа производилась ночью. Тексты говорят, что четыре угла храма фиксировали по положению звезд, обратившись лицом к созвездию Большой Медведицы.^{763} Насколько известно, царь имел в своем распоряжении для этой цели измерительный инструмент, которым он владел так же безупречно, как сам Тот или Сиа. Со своей стороны, будучи покровительницей письма и хозяйкой библиотеки, Сешат проверяла точность обмеров и заверяла фараона в устойчивости постройки. «Так же, как памятник твой устойчив в своей основе, как небо на своих подпорках, твой труд будет жить вместе со своим повелителем, как земля с Эннеадой. Его годы — (годы) горизонта, его месяцы — (месяцы) деканов. (Он) не будет знать разрушения на земле вековечно».^{764} Время и пространство соединялись, обеспечивая вечность такого сооружения.

Именно царь должен был прокопать фундамент до уровня грунтовых вод, которые отождествлялись с Изначальным Океаном. Затем он должен был изготовить для каждого угла краеугольный камень, а точнее, кирпич из влажного ила, смешанного с соломой. Он превращался в закладной камень, символизировавший тысячи кирпичей, которые понадобятся для постройки стен фундамента храма. После окончания этого этапа строительства царь должен был с помощью песка заполнить пространство, предназначенное для внутренней части фундамента. Эти «наносы» символизировали изначальную девственную почву, на которой обязательно должно было строиться любое священное здание. Подчеркнем, что подготовка фундаментов и «девственной почвы» не требовала никакого прямого божественного вмешательства. Только за подвоз песка отвечал для вящей безопасности Ха — бог западной пустыни. В этом случае ручная работа могла быть только в ведении фараона. Мотыга, корзина и форма для кирпичей считались, очевидно, орудиями, не слишком достойными божества. Хор, который присутствовал при этих работах в качестве зрителя, бывал так добр, что ободрял фараона: «Я вижу твое рвение и радуюсь твоему делу».^{765} Когда эти работы завершались, царь клал в углы здания жертвенные заклады — из золота, серебра, меди, железа, камня или фаянса, а также керамики[21]. Эти жертвы представляли собой пластинки, на которых было начертано имя фараона в картуше, и различные миниатюрные предметы, изображавшие сосуды, орудия и жертвы. Царь, таким образом, хотел оставить память о себе — дабы подстраховаться от возможного разрушения его труда людьми — на территории, которую он посвятил богу. Интересно отметить, что ритуал не принимал во внимание строительных работ как таковых. В первую очередь имели значение фундаменты и планы, благодаря которым здание могло быть возведено далее. Последний акт этого ритуала изображает царя за утрамбовкой плиточного покрытия. Законченный храм должен был быть очищен натром и благовониями. Перед тем как посвятить храм хозяину этого места, его статуи «оживляли» с помощью особого обряда.^{766}

Чтобы храм мог функционировать, нужно было, чтобы бог, которому он посвящен, и его свита действительно там поселились. Это божественное сообщество храма воплощалось в статуях, стоявших в различных часовнях и барельефах, которые украшали стены постройки. Это были предметы, сотворенные руками человека, сделанные из бездушной материи. Сами по себе они не могли представлять божество: сначала нужно было, чтобы оно окончательно вошло в эти свои проявления. Здесь вступал в действие обряд «отверзания уст и очей», само название которого говорит о его функции: он применялся ко всем этим изображениям. С помощью различных инструментов, прежде всего плотницких и скульптурных, предназначенных для ритуального употребления, изображениям богов «открывали» глаза, нос и рот, чтобы придать им необходимые жизненные функции дыхания, зрения и слуха. Эта операция состояла в том, что нужный инструмент соприкасался с определенными частями статуи; она совершалась жрецами, которые вместо царя представляли различных богов. «Птах берет свой резец, дабы открыть уста, и Сокар открывает глаза»; на изображениях мы видим также тесло Анубиса. Затем следовали заклание различных животных и другие жертвоприношения. Это «отверзание» повторяли и для всего здания как единого целого. Теперь храм, его статуи и барельефы становились живыми и действующими существами. Так фараон создавал монумент, который не только говорил о доброте и могуществе бога, но также благодаря тому, что его изображения заключали в себе энергию жизни богов, позволял осуществлять обряды.