Происхождение языка в свете нейропсихолингвистики

Парижское лингвистическое общество в 1865 году в своем уставе запретило рассмотрение любых гипотез о происхождении языка. Но любые запреты, как известно, не могут воспрепятствовать возникно­вению интереса к непознанному. Поэтому ученые, разумеется, не прекратили своих поисков, не отказались от выдвижения все новых и новых теорий на основания разнообразных косвенных данных.

Антропологи современности указывают, что проблема филогене­за языка является, конечно, лингвистической, психологической, со­циально-исторической и собственно антропологической (антрополо­гия - наука о человеке в целом). Например, палеоантропологи, изу­чающие, в частности, кости черепа и скелета ископаемых полулюдей и людей кроманьонского типа, обнаруживают на внутренней сторо­не черепной коробки впадины, соответствующие выпуклостям коры головного мозга; если есть впадина, соответствующая «буграм рече­вой зоны», «буграм логического мышления» и, если можно датиро­вать возраст черепа, то можно с большой долей достоверности кон­статировать наличие хотя бы примитивного языка, хотя бы прими­тивного мышления у древнего человека.

Далее, если вместе с остатками древних человеческих скелетов обнаруживается «культурный слой» (например, древние орудия тру­да, заготовки к ним, остатки древних кострищ и пр.), то составляю­щие этого слоя являются доказательством того или иного образа жизни первобытного существа. Особенно интересны свидетельства древнего совместного труда (охоты, например), требующие совме­стных усилий, а, значит, и определенных коммуникативных средств. Степень прямохождения важно определить, чтобы параллельно вы­яснить возможность высвобождения рук (для трудовых действий и жестовой сигнализации), а это устанавливается по состоянию тазо­вых костей, костей.ног и рук. Исследование челюсти первобытных людей есть одновременно выяснение условий для более или менее успешной артикуляции звуков.

В разные периоды развития человеческой культуры, науки люди по-разному объясняли происхождение языка. Мы рассмотрим толь-

8 Нейропсихолингвистика

 

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

195 МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

 

ко те гипотезы речевого филогенеза, содержание которых соотно­сится с данными нейропсихолингвистики.

1. Теория звукоподражания идет от древнегреческих филосо­фов-стоиков. Ей придерживался знаменитый немецкий философ 17-18 вв. Лейбниц. Она неоднократно получала поддержку в XIX и да­же XX веке. Смысл теории в том, что человек обрел свой язык, под­ражая звукам окружающей его природы (журчанию ручья, пению птиц, грохоту грома и т. д.). Сторонники этой концепции приводят обычно два вида аргументов: а) наличие в любом языке звукоподра­жательных слов типа ку-ку, пиф-паф, хлоп, хрю-хрю (и производных от них - кукушка, хрюшка, хлопать и т. д.), б) появление в качестве одних из первых в детской речи (которая как бы повторяет этапы филогенеза) аналогичных словообразований (гав-гав - собака, мням-мням - кушать, би-би - машинка и т. д.).

Как показали исследования С. В. Воронина, в языках - развитых и бесписьменных - значительное число (больше, чем это считалось традиционно) слов, имеющих звукоподражательную природу (идеофонов). При этом характер соотношения звука и изображаемой им действительности гораздо более сложен, чем просто подражание звучащим явлениям. Об этом мы вели особый разговор, когда, как помнит читатель, мы рассказывали о специальном разделе психо­лингвистики - фоносемантике. Хорошим примером могут служить слова из языка африканского племени эве, которые обозначают по­ходку человека. Звучание их можно передать примерно так: бохо-вохо и пиу-пиу. Первое обозначает неуклюжую тяжелую поступь грузного человека, второе - упругую семенящую походку.

Результаты исследований нейропсихолингвистов добавляют но­вых аргументов в пользу теории звукоподражании. По мнению Т.В. Глезерман, «гностико-праксическому уровню в левом полушарии противостоит звуковой символизм речевых звуков в правом полу­шарии. Предположение о звуковом символизме речевых звуков ста­новится наиболее вероятным, если придерживаться гипотезы проис­хождении артикуляций по подражанию естественным звукам или звукам предметного действия. (...) В истории языка, при образова­нии звукового кода, по-видимому, происходило переструктурирова­ние первичных звукоартикуляторных комплексов. «Обломки» этих комплексов, когда-то значимых, возможно и входят в состав звуча­ния современных слов. Будучи частью, элементом древнего артику-ляторного комплекса и сохраняя «следы» его значения, эти «обломки» в то же время сливаются с другими значениями, в состав которых они тоже входили» [Глезерман 1986: 110-111].

2. Междометная теория происхождения языка высказывалась

древнегреческими философами, которые называли себя эпикурейца­ми. Сходные мысли впоследствии можно встретить в трудах кого просветителя второй половины 18 в. И. Гердера. Теория чается в том, что первобытные люди инстинктивные животное во­пли превратили в «естественные звуки», выражающие эмоциональ-ные состояния (междометия), из которых образовались слова языка.

Критикуя эту теорию, традиционная лингвистика указывает, что междометных слов немного в языках (даже меньше, чем звукопод­ражательных). Кроме того, междометная теория объясняет лишь возникновение экспрессивной функции языка, не затрагивая других его функций. Признавая справедливость критики, вспомним данные возрастной психолингвистики, приведенные нами в книге. Первые голофразы ребенка не столько передают какую-либо информацию сколько выражают эмоциональное состояние в связи с данной си- туацией. А высказывания первобытного человека вряд ли содержали лекции на абстрактные темы. Главная задача бытовой коммуникации наших предков состояла в том, чтобы заразить собеседника эмоцией автора речи. Хорошим подтверждением реальности междометной теории служит классический пример из записей Достоевского, кото­рый показывает роль эмоционально окрашенных слов в передаче разнообразной информации.

Достоевский рассказывает о языке пьяных, который состоит просто-напросто из одного нелексиконного существительного.

«Однажды в воскресенье уже к ночи мне пришлось пройти ша_{гов с} пятнадцать рядом с толпой шестерых пьяных мастеровых, и я вдруг убе­дился, что можно выразить все мысли, ощущения и даже целые глубо­кие рассуждения одним лишь названием этого существительного, до крайности к тому же немногосложного. Вот один парень резко и энерги­чески произносит это существительное, чтобы выразить о чем-то, о чем раньше у них общая речь зашла, свое самое презрительное отрицание. Другой в ответ ему повторяет это же самое существительное, но совсем уже в другом тоне и смысле, - именно в смысле полного сомнения в правильности отрицания первого парня. Третий вдруг приходит в него­дование против первого парня, резко и азартно ввязывается в разговор _и кричит ему то же самое существительное, но в смысле уже брани и руга­тельства. Тут ввязывается опять второй парень в негодовании на третье­го, на обидчика, и останавливает его в таком смысле: "Что дескать, что же ты так, парень, влетел. Мы рассуждали спокойно, а ты откуда взялся - лезешь Фильку ругать". И вот всю эту мысль он проговорил тем же самым словом, одним заповедным словом, тем же крайне односложным названием одного предмета, разве что только поднял руку и взял третьего парня за плечо. Но вот вдруг четвертый паренек, самый молодой из

 

 

196 МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

всей партии, доселе молчавший, должно быть вдруг отыскав разрешение первоначального затруднения, из-за которого вышел спор, в восторге, приподнимая руку, кричит... Эврика, вы думаете? Нашел, нашел? Нет, совсем не эврика и не нашел; он повторяет лишь то же самое нелекси-конное существительное, одно только слово, всего одно слово, но только с восторгом, с визгом упоения, и, кажется, слишком уж сильным, потому что шестому, угрюмому и самому старшему парню, это не понравилось, и он мигом осаживает молокососный восторг паренька, обращаясь к не­му и повторяя угрюмым и назидателыным басом... да все то же самое, запрещенное при дамах существительное, что, впрочем, ясно и точно обозначало: "чего орешь, глотку дерешь". Итак, не проговоря ни единого другого слова, они повторили это одно только излюбленное ими словеч­ко шесть раз кряду один за другим и поняли друг друга вполне. Это -факт, которому я был свидетелем».

3. Трудовая теория происхождения языка (се еще называют тео­-
рией «трудовых выкриков») возникла в XIX веке и наиболее полно
оформилась в трудах Л. Нуаре и К. Бюхера. Сущность этой гипотезы
в предположении о том, что язык возник из звуков, сопровождаю­-
щих совместную трудовую деятельность людей.

Советское языкознание поторопилось «сдать в архив» трудовую теорию, определяя ее на страницах учебников «вульгарной». Между тем эта концепция содержит в себе много справедливого. Не вдава­ясь в ее анализ, заметим важные и справедливые (с точки зрения современной психолингвистики) положения: а) язык возник в про­цессе социального взаимодействия людей, б) языковые знаки вто­ричны по отношению к невербальным способам коммуникации. При том, что ни Нуаре, ни Бюхер не сумели показать «как» формируется фонетическая и лексико-грамматическая система каждого нацио­нального языка, принцип возникновения звуковой коммуникации был угадан правильно.

Каждая из приведенных выше гипотез в отдельности не способна всесторонне обосновать процесс возникновения и филогенетическо­го развития национальных языков. Однако все они имеют объясни­тельную силу и открывают одну из граней этого культурного фено­мена. Рассмотрим еще одну концепцию.

4. Жестовая теория происхождения языка была впервые сфор-­
мулирована в XIX в. В. Вундтом, в нашей стране ее сторонником
-выступал академик Н. Я. Марр.

Наблюдения за речевым онтогенезом, результаты фоносеманти-ческих штудий, опыты с приматами позволяют с ответственностью и

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

определенностью говорить о том, что жестовая теория на сегодняшний день является наиболее убеди­тельной частью авторитетной гипотезы языко­вого филогенеза. Прежде чем мы подкрепим это утверждение научными фактами, укажем, что упомянутые выше концепции - зву­коподражательная, междометная и трудовая - в своих положитель­ных моментах хорошо дополняют жестовую теорию.

Приведем психолингвистические аргументы в пользу данной концепции. Излюбленным способом моделирования филогенетиче­ских процессов в науке издавна служит перенос фактов речевого развития ребенка в область исторических процессов. Нужно сказать, что определенный резон в такого рода сопоставлениях есть. Поэтому мы тоже начнем с обращения к фактам речевого онтогенеза и еще раз вспомним работы Е. И. Исениной. Не повторяя сказанного в предыдущих главах, отметим принципиальную новизну результатов наблюдения исследователя: прежде чем ребенок овладевает языком как фоно-лексико-грамматической структурой, он создает особую невербальную (преимущественно жестовую) протоязыковую сис­тему. Вместе с протопонятиями и образами реальности первичная коммуникативная система ляжет в основу универсально-предметного кода (по Жинкину); она же составит базу для формиро­вания звуковой речи. Еще раз подчеркнем: данные психолингвисти­ки показывают, что в онтогенезе «сначала был осмысленный жест и эмоциональная фонация», а потом уже «осмысленный звук».

Другая область, к которой мы обратимся в поисках «информации для размышления» о природе языкового филогенеза, - наблюдения и эксперименты, проведенные в 60-70-х гг. нашего столетия на испы­туемых человекообразных обезьянах американскими психологами (супруги Р. и Б. Гарднеры, Р. Футе, Д. Примак и др.). Нужно сказать, что зоопсихологи долго, упорно и безуспешно пытались обучить наиболее развитых человекообразных (шимпанзе) звуковому языку. Возникал вопрос: что же мешает обезьяне освоить человеческую коммуникацию - недостатки строения артикуляционного аппарата или несовершенство психических способностей и строения мозга. До 60-х годов нашего века большинством голосов преимущество отдавалось второму предположению. Однако анализ голосового ап­парата шимпанзе, который проделал американский ученый Ф. Ли-берман, позволил утверждать: любая попытка научить обезьян гово­рить обречена на провал. Но ведь существуют разные способы пере­дачи информации и, в том числе, жестовая коммуникация глухоне­мых. А если у шимпанзе недоразвит аппарат артикуляции, то руки у

 

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

 

него очень напоминают руки человека. Может быть, обезьяна спо­собна к жестовой речи?

Именно из такого предположения исходили американские уче­ные супруги Гарднеры, когда взяли на «воспитание» 11-месячную шимпанзе по имени Уошо. Успехи воспитанницы не только полно­стью оправдали ожидания, но превзошли самые смелые надежды исследователей. За три года обучения шимпанзе научилась пользо­ваться в разговорах со своими «приемными родителями» 132 знака­ми американского жестового языка, кроме этого, оказалась способ­ной понимать несколько сот других знаков, с которыми люди обра­щались к ней. Впоследствии результаты, достигнутые Уошо, повто­рили другие шимпанзе (Люси, Мойя, Пили и др.). Интересно то, что в своем коммуникативном развитии обезьяны часто проявляли чер­ты, сходные с теми, которые мы можем встретить в речевой эволю­ции ребенка. Сюда, во-первых, нужно отнести развитие переносного значение жестового знака, во-вторых, изобретение новых знаков (вспомним детское словотворчество), в-третьих, развитие синтакси­ческой структуры речи и др.

Переносное значение развивалось главным образом на основе сходства. Так, Уошо знаком «слышу» (указательный палец касается уха) обозначала любой сильный или странный звук, а также ручные часы, когда просила дать их послушать. На основе переноса значе­ния знака Уошо даже научилась ругаться. Служитель Джек не обра­щал внимания на просьбы шимпанзе дать ей пить. Тогда она в сиг­нал обращения к нему стала вводить знак со значением «грязный». Получалось: «Грязный Джек, дай попить». Новые «слова-жесты» обезьяны образовывали на основе разных принципов. Например, шимпанзе Люси присвоила Ю. Ленделу имя «аллигатор» (кусающие движения пальцами) на том основании, что у него на рубашке были вышиты изображения крокодилов. Уошо,. катаясь с Р. Гарднером в лодке и увидев впервые, лебедя, назвала его «водяной птицей» (последовательно изобразив знаки «пить-жидкость» и «птица»). По такому же принципу изобретала новые знаки Люси. Так, она называ­ла арбуз сложным знаком «пить-фрукт», а редиску «кричать-больно-пища», имея, очевидно, в виду острый вкус овоща.

Комбинируя знаки, обезьяны составляли из них несложные пред­ложения, причем они отдавали предпочтение порядку «слов-жестов», при котором на первом месте находится субъект действия, на втором - действие, на третьем - объект (например: «ты - щеко­тать - Уошо»; «Роджер - щекотать - меня»). Иными словами, шим­панзе демонстрировали представление о субъекте, действии и объек-

те. Кстати, сопоставление конструкций детской речи и комбинацией знаков Уошо показывает некоторое совпадение структурных схем. Опыты с обезьянами продолжаются. Однако уже приведенные фак­ты позволяют сделать выводы не только об их коммуникативных возможностях, но и о первичных способах общения наших обезья­ноподобных предков.

Подтверждение истинности жестовой теории можно найти в фак­тах нейропсихологии. Центр Брока (он, как мы помним, руководит процессом продуцирования речи) соседствует с более общей обла­стью мозга, которая управляет движениями руки (правой). Не слу­чайно то, что, когда у ребенка наблюдается задержка речевого раз­вития, логопеды рекомендуют ему активно лепить из пластилина или глины разнообразные маленькие фигурки, отрабатывая тонкую моторику пальцев. Двигательная активность рук способна оказывать воздействие (стимулировать) активность речепорождения.

Известная американская исследовательница, нейропсихолог До-рин Кимура обратила внимание на то, что повреждение левого по­лушария у глухонемых людей, которые до этого успешно пользова­лись жестовой речью, влечет за собой нарушение движений, сход­ные с распадом речи у нормально говоривших людей, перенесших такое же заболевание. Иными словами, однотипное мозговое нару­шение у говорящих и глухонемых людей приводило к нарушению речи - звуковой и жестовой.

Обратившись к изучению жестикуляции нормальных испытуе­мых, Кимура установила, что правши (у которых левое полушарие связано с речью и правой рукой) в процессе коммуникации совер­шают гораздо больше свободных движений правой рукой, чем ле­вой. У людей с более развитой левой рукой (а речевым правым по­лушарием) более активна жестикуляция левой рукой.

Эти и многие другие наблюдения позволили ученому предполо­жить филогенетическую связь жеста и звучащей речи. Причем, со­гласно гипотезе Кимуры, язык развивался в левом полушарии пото­му, что оно уже было приспособлено для некоторых видов комму­никативной деятельности. Эволюционные преимущества, предла­гаемые развитием искусной в манипуляциях руки, оказались полез­ным основанием для построения системы общения, которая сначала была жестовой и использовала правую руку, но впоследствии стала использовать голосовую мускулатуру.

Итак, мы можем говорить о том, что в каждой из четырех рас­смотренных выше теорий происхождения языка есть свой смысл, поскольку каждая из них описывает какую-то одну сторону филоге-

 

 

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА 201

 

неза. Справедлив вывод, который делает в своей книге специалист в области фоносемантики С. В. Воронин: «...язык имеет изобразитель­ное происхождение, и языковой знак на начальном этапе филогенеза отприродно (примарно) мотивирован, изобразителен» [ 1980: 47]. На практике путь первоначального развития комму­никации, по справедливому мнению Б. В. Якушина [1985], вы­глядит, как путь от «озвученной пантомимы к членораздельной речи». Согласно концепции ученого, за­рождение и первые этапы развития языка протекали в двух планах: в реальном социально-значимом взаимодействии членов коллектива и в игровых культовых проявлениях,

Одна из причин превращения нечленораздельного сопровожде­ния действия - в увеличении разнообразия реальных (трудовых, боевых) ситуаций, в которых приходилось бывать первобытному человеку. Разнообразие это, в свою очередь, было связано с обост­ряющейся конкуренцией между племенами в условиях демографи­ческого кризиса, вынужденной миграцией и т. д. Множество ситуа­ций, все более сложная деятельность в их рамках требовала как ана­литизма мышления, так и его способности к синтезу, к схематизации ситуаций.

Другая не менее важная причина - развитие ритуально-мифологической функций звуковой коммуникации. От звукового сопровождения синкретического действа, в центре которого была пантомима, первобытный человек переходил к созданию сложной системе магических текстов, несущих в себе информацию об окру­жающем мире -и способы организации взаимоотношений с этим ми­ром. Звуковое сопровождение магических обрядов отливалось в сло­весные формулы, которые передавались от одного поколения к дру­гому, совершенствуясь в лексико-грамматическом воплощении.

Постепенно из элементарных озвученных действий развивались слова-предложения с последующим вычленением групп подлежаще­го и сказуемого и т. д. Так возникла членораздельная речь. Процесс ее зарождения в чем-то напоминает то, как ребенок овладевает род­ным языком. И в том, и в другом случае мы наблюдаем сходную в нейропсихолингвистическом отношении картину: сначала идет ов­ладение правополушарными стратегиями познания окружающего мира и только затем происходит развитие функций левополушарно-го мышления.

§2. Нейропсихолингвистика и культурология

Заканчивая наш рассказ об отрасли знаний, которая изучает то, как мозг управляет процессами коммуникации, общения, мы долж­ны обратиться к истории культуры и попытаться выяснить нейро-психолингвистическис закономерности развития сознания человека в филогенезе, т.е. в ходе эволюции человеческого общества.

Проблема эта с давних пор интересовала антропологов и куль­турологов. Ее радикальное решение в начале 20-го века предложил известный французский философ и этнопсихолог Люсьен Леви-Брюль. По мнению ученого, мышление народов, которые по разным причинам своей истории не достигли уровня цивилизации, не созда­ли письменности и т.п. качественно отличается от мышления наших современников. Оно сохраняет признаки того мышления, которое было у первобытных народов, населяющих нашу планету многие тысячелетия назад. Отсутствие у них научных знаний приводило к появлению в объяснениях фактов и явлений действительности, ко­торая окружала людей, элементов мистики, основанной на «вере в силы, влияние, действия, неприметные, неощутимые для чувств, но тем не менее реальные» [Леви-Брюль 1996: 29]. Первобытное мыш­ление исследователь называл дологическим или п р а л о г и -ч е с к и м, т.е. игнорирующим законы логики. Оно строится на ос­нове закона партиципации - сопричастности, соположения, который устанавливает связь между предметами или явлениями, либо похожими друг на друга, либо случайно оказывающимися ря­дом в пространстве и времени.

Закон партиципации определяет пранаучные представления, на основе которых строится первая первобытная система организации взаимоотношений между человеком и окружающим его миром -магия. Магическое мышление подробно описал в своем знамени­том труде «Золотая ветвь» английский этнограф Джеймс Фрэзер. Магия, по его мнению, строится на двух принципах: «первый из них гласит: подобное производит подобное или следствие похоже на свою причину. Согласно второму принципу, вещи, которые пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать и на расстоянии после прекращения прямого контакта. Первый принцип может быть назван законом подобия, а второй - законом сопри­косновения или заражения» [Фрэзер 1986: 19]. На их основе строит­ся соответственно гомеопатическая (имитационная) и контагиозная магии.

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

203 МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

 

Первый вид магии (гомеопатической) исходит из принципа «подобное производит подобное». «Индейцы Северной Америки верят, что, нарисовав чью-то фигуру на песке, золе или глине или приняв за человеческое тело какой-то предмет, а затем, проткнув его острой палкой или нанеся ему какое-то другое повреждение, они причиняют соответствующий вред изображенному лицу» [Фрэзер 1986: 21]. «Индейцы Британской Колумбии питаются в основном рыбой, которой изобилуют их моря и реки. Если рыба не приходит в нужное время и наступает голод, шаман племени нутка делает чуче­ло рыбы и опускает его в воду в направлении, откуда обычно прихо­дит рыба. Этот обряд, сопровождаемый молитвой, призван побудить рыбу незамедлительно появиться» [Там же: 25].

Другая разновидность магии - контагиозная - строит свои дей­ствия на основе иного закона: вещи, которые когда-то находились в соприкосновении, сохраняют мистическую связь между собой и, воздействуя на одну из них можно повлиять на другую. В соответст­вии с этим принципом можно, например, повредить человеку, если в след его ноги, оставленный на сырой глине, воткнуть острый режу­щий предмет (нож, гвоздь и т.п.). «Любопытным приложением док­трины контагиозной магии является вера в связь, которая якобы су­ществует между раненым человеком и предметом, которым была нанесена рана: то, что впоследствии происходит с этим предметом, оказывает якобы соответствующее влияние на пострадавшего. (...) Если в Меланезии друзья мужчины овладевают ранившей его стре­лой, они держат ее в сыром месте или завернутой в прохладных ли­стьях; в таком случае, считают они, воспаление от раны будет пустя­ковым и скоро пойдет на убыль (...). Если житель графства Суффолк порежется садовыми ножницами или косой, он до блеска натирает этот инструмент и смазывает его, чтобы избежать загноения, раны» [Там же: 46-47]. Контагиозная магия даст «власть над человеком», если в распоряжении колдуна оказываются его волосы, обрезки ног­тей, зубы, части одежды и т.п. Даже тень, которую отбрасывает тело, может сделать, по мнению первобытного человека, уязвимым его для магического воздействия.

Не углубляясь в увлекательные описания положений классиче­ской антропологии, мы отсылаем читателя к книгам упомянутых авторов. Нам лишь важно со значительной степенью достоверности утверждать: первобытный человек в познавательных интеллектуаль­ных процессах использовал стратегии, не свойственные человеку современному, вооруженному научными методами и знаниями, по­лученными в ходе школьного обучения.

Об этом же свидетельствуют работы отечественных культуро­логов, исследующих донаучные, дологические формы мышления на основе анализа мифологических представлений на материале тек­стов устного народного творчества и произведений литературы древнейших цивилизаций. Как пишет крупнейший специалист в об­ласти античной литературы О.М. Фрейденберг, «первобытное мыш­ление имеет три особенности. Оно конкретно, нерасчлененно и об­разно. Все три особенности обусловлены той социальной ступенью, на которой находился первобытный человек. (...) Первобытное мышление не знает отвлеченных понятий. Оно основано на мифоло­гических образах. (...) Время представлялось первобытному челове­ку в виде пространства, имеющего свои отрезки; пространство же воспринималось им в виде вещи. Нерасчлененность мышления по­рождала такие явления, как тождество разнородных предметов; в языке первобытного человека противоположные явления назывались одним и тем же словом. Мышление носило пространственный, кон­кретный характер; каждая вещь воспринималась чувственно» [Фрейденберг 1978:20].

Отмеченные характеристики познавательного процесса, как мы помним, свойственны правополушарным стратегиям познания ок­ружающего нас мира. В каких-то своих формах эти стратегии сохра­няются в мышлении людей, живущих вне цивилизации. А.Р. Лурия в тридцатые годы провел широкое исследование интеллектуальной деятельности взрослых людей, которые принадлежали к технически отсталому, неграмотному, «традиционному» обществу. Для этой цели ученый совершил специальную экспедицию в Узбекистан и Киргизию, где в качестве испытуемых были привлечены жители от­даленных поселков и стоянки кочевников. Это были, главным обра­зом, неграмотные крестьяне обоего пола. Эксперименты проводи­лись в виде бесед в спокойной атмосфере, где испытуемым незамет­но предлагались разного рода задания. Одно из таких заданий было направлено на выявление способности строить силлогизмы. Мы уже рассказывали в нашей книге об остроумных экспериментах на выяв­ление способности к совершению логических операций правым и левым полушарием мозга, которые были осуществлены В.Л. Дегли-ным и Т.В. Черниговской. В своих опытах Лурия использовал сход­ные задания. Если образованному современному человеку сказать:

Все драгоценные металлы не ржавеют.

Золото драгоценный металл.

Вывод «золото не ржавеет» напрашивается в силу законов по­строения силлогизма. Однако, как показали опыты, испытуемые

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

205 МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

 

(неграмотные крестьяне), как правило, не видели связи между час­тями силлогизма. Так например, испытуемому предлагалось отве­тить на вопрос, исходя из следующих данных:

На Дальнем севере, где снег, все медведи белые.

Новая Земля - на Дальнем севере.

Какого цвета там медведи?

Испытуемые, живущие в отсталых районах, наотрез отказыва­лись делать выводы, заявляя «Я никогда не был на севере и никогда не видел медведей». Один из испытуемых сказал: «Если Вы хотите, чтобы Вам ответили на этот вопрос, спросите людей, которые там побывали и видели их». Другие ответы на тот же вопрос: «Я не знаю. Я видел черного медведя. Других я никогда не видел. В каждой местности свои животные - если она белая, они будут белые, если желтая - они будут желтые»; «Если человеку шестьдесят или во­семьдесят лет и он видел белого медведя и рассказал об этом — ему можно верить, но я никогда его не видел, и поэтому не могу ска­зать. Это мое последнее слово. Те, кто видел, могут сказать, а те, кто не видел, ничего сказать не могут» [Лурия 2001: 67-68].

И данные антропологов, и результаты экспериментальных ис­следований А.Р. Лурия наводят нас на мысль о том, что филогенети­ческие процессы становления культуры могут быть проинтерпрети­рованы в свете нейропсихологии. Если определить вектор развития сознания человека в терминах нейропсихолингвистики, то, огрубляя, можно сказать, что в ходе возникновения и развития цивилизаций человеческое мышление двигалось от овладения правополушарными стратегиями познания действительности в направление левополу-шарного мышления. Как отмечают классики петербургской нейро-лингвистики, «тот путь, который у современного человека занимает мгновения, у ребенка более десяти лет, у человечества занял многие и многие тысячелетия. Мы имеем в виду мифотворческое сознание, архаическое мышление. Анализ этого мышления, производившийся несколькими поколениями выдающихся ученых, обнаруживает уже знакомые черты, роднящие его с детским мышлением и мышлением людей с выключенным левым полушарием: образность, конкрет­ность, превалирование чувственных впечатлений, невыявлснпость личности из окружающего мира, отсутствие логически построенных понятий и абстракций» [Балонов, Деглин 1976: 40].

Другая сторона культурологического аспекта рассмотрения функциональной асимметрии мозга состоит в том, что Запад и Вос­ток по-разному используют ресурсы правого и левого полушария. Р.

Киплинг когда-то прозорливо написал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Поэт подчеркнул то, что евро­пейцы и азиаты мыслят по-разному. Исследованием этих отличий занимается этнопсихология. В свете основных проблем нейропсихо­лингвистики они могут быть определены следующим образом: у представителей древних восточных этносов правополушарное мыш­ление в осмыслении мира играет большую роль, нежели у людей, обитающих в развитых странах Европы и Америки. В жизни первых большее значение имеет традиция, следование ритуалам, коллекти­визм, интуиция, мистицизм и т.п. Правополушарныс стратегии об­работки информации лучше сочетаются с религиозным сознанием, обращенным к буддизму, индуизму, исламу и т.д.

Американский нейропсихолог Роберт Орнстейн в своей книге «Психология сознания» (1970) одним из первых наглядно показал левополушарный характер мышления западного человека. Ученый высказал опасение в том, что игнорирование возможностей правого полушария ведет к ущербности и обедняет духовные возможности людей. Орнстейн писал об излишней рационалистичности, анали­тичности системы воспитания и обучения, которые доминируют в западном мире. «В результате чего, - пишет исследователь, - мы научились смотреть на несвязанные фрагменты вместо целого. Не­удивительно, что в результате этой занятости изолированными фак­тами мы сталкиваемся с таким большим числом проблем, решение которых зависит от нашей способности улавливать отношение час­тей к целому. (...) Исследования расщепленного и целого мозга при­вели к созданию нового представления о человеческом познании, сознании и интеллекте. Все знание невозможно выразить в словах, однако, наше образование почти исключительно основывается на его письменных и устных формах» [По Спрингер, Дейч 1983: 206].

Левополушарпый перекос в школьном и вузовском обучении -особенность педагогики 19-20 веков. Однако сейчас в век новых ау­дио и визуальных технологий, в век компьютеризации и всепроник-новения Интернета меняются представления о формах и способах передачи информации. При этом меняется не только внешний набор возможностей создания коммуникативных контактов, но и сознание наших современников. Изменяется соотношение лево- и правополу-шарных стратегий в подаче и обработке информации. И здесь мощ­нейшей силой воздействия становятся средства массовых коммуни­каций. Правое полушарие оказывается все более востребованным. Телевидение, печатные СМИ, реклама адресует передаваемую ин­формацию не только левому, но правому полушарию, воздействует

 

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

МОЗГ И ПРОБЛЕМЫ ФИЛОГЕНЕЗА

 

не только на рациональную, но и на эмоциональную сторону лично­сти адресата.

Негативным следствием этого процесса становится утрата «книжной культуры». Новое, подрастающее в нашей стране поколе­ние читает значительно меньше, нежели поколения предыдущие. Возможно, на наших глазах происходит изменение мышления, соз­нания человека будущего. И отличия эти будут затрагивать отличия в соотношениях деятельности разных полушарий мозга.

 

1. Опишите основные концепции происхождения языка и дайте их
нейропсихолингвистическую интерпретацию.

2. Какие аргументы в пользу первичности возникновения жестового
языка приводит Д, Кимура?

3. Какие выводы о происхождении языка позволяют делать опыты с
приматами?

4. Принципы какого типа мышления (лево- или правополушарного)
лежат в основе пралогического мышления первобытных народов?

5. Какие выводы можно сделать из опытов А.Р. Лурия по изучению
мышления неразвитых народов?

6. Дайте ваш прогноз о развитии мозга человека будущего.

 

Заключение

Подошел к концу наш рассказ о нейропсихолингвистике (психо­лингвистике мозга), научной отрасли, усилия которой направлены на понимание мозговой природы коммуникативной компетенции чело­века. Разумеется, в небольшой по объему книжке мы не смогли по­знакомить читателя со всеми концепциями и гипотезами, сущест­вующими в науке. Более того, повествуя о се проблемах, мы не все­гда могли изложить на страницах книги разные, подчас противоре­чивые интерпретации наблюдений и опытов, ограничивая изложение лишь теми фактами, которые представлялись нам наиболее досто­верными.

Сложность предмета исследования, несовершенство методов и инструментария, этические проблемы, встающие на пути исследова­теля, - все это крайне осложняет работу нейропсихолингвистов. Од­нако открытия законов функционирования мозга, полученные в кли­никах и лабораториях, имеют сейчас не просто узко научный харак­тер, а, говоря высоким слогом, приобретают мощное гражданское звучание.

В своем становлении нейропсихолингвистика неуклонно двига­лась из сферы биологических наук (нейрофизиологии, медицины и т.д.) к наукам гуманитарным. Ее эволюция в какой-то мере совпала с тенденциями развития нашего общественного сознания, общей его гуманитаризацией, которое наблюдается в последние десятилетия. Отвечая на вопросы о том, как мозг управляет процессами познания, многообразными видами и формами коммуникации, как строение мозга предопределяет формирование личности человека, как разные полушария мозга по-разному строят систему взаимоотношений с окружающим миром и мн. другое, мы лучше понимаем самих себя, своих близких - родителей и детей; мы приближаемся к пониманию других, непохожих на нашу, культур и т.д. Все это осеняет деятель­ность нейропсихолингвистов жизнеутверждающим, гуманитарным пафосом: их усилия уменьшают количество зла на нашей земле и увеличивают объем добра.