Что же такое диагноз аутизм.

В семидесятые, когда родилась моя дочь, о диагнозе аутизм было мало что известно, но ситуация за эти 40 лет изменилась, и такой диагноз стал довольно распространенным, хотя не менее страш­ным и загадочным. Психиатры и неврологи, пытаясь группировать симптомы заболевания, наплодили столько диагнозов, что сегодня им и самим не разобраться в них. Сейчас на Западе пытаются систе­матизировать накопленные знания, потому что симптомы аутизма могут очень сильно варьироваться у разных людей. Человек, имев­ший в раннем детстве все черты классического аутизма, может во взрослом возрасте иметь только Аспергер синдром (легкая степень аутизма), или вообще просто казаться немного странным. Но такой пример исключение из правил. К сожалению, чаще развитие идет в другую сторону, и ребенок регрессирует после трех-четырех лет или во время полового созревания, и большинство больных стано­вятся тяжелыми инвалидами на всю жизнь, хотя в детстве их состо­яние, казалось, было не таким уж и страшным.

Современные психиатры стараются ограничить крут пациен­тов, к которым они применяют диагноз аутизм, потому что исто­рически сложилось представление об аутизме как о редком пси­хиатрическом заболевании, симптоматика которого была ярко выражена: больной не контактен, не говорит, или говорит, но не коммуницирует.

Сейчас появилось так много отклонений от нормы развития, что их стали группировать в самостоятельные диагнозы и как-то упустили из виду, что корень проблемы — один, и причина отклоне­ний от нормы лежит в аутичном состоянии.

Даже сами диагнозы сейчас звучат по-разному: это мо­жет быть и РДА (ранний детский аутизм), и ЗПРР (задержка психоречевого развития), и СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), Аспергер синдром, аутичный спектр, атипич­ный аутизм и еще десятки диагнозов. Но все эти диагнозы, по сути, отражают разную степень аутичности у детей и только запутыва­ют и без того сложный узел проблем так, что ни сами психиатры, ни родители, ни сами больные, став взрослыми, не могут найти до­стоверной информации о поставленном диагнозе. Не могут найти и помогли среди средств, которые уже есть и работают успешно для десятков тысяч других больных аутичного спектра.

Психиатры всего мира не обращают никакого внимания на со­стояние физического здоровья своих пациентов, относя аутизм только к психиатрическим заболеваниям, в то время как западные врачи альтернативной медицины давно объединили все эти «раз­ноцветья» в общую проблему — аутизм.

Альтернативная медицина — это не целители, не знахари, а вра­чи! Для лечения они используют способы диагностики и методы, которые по тем или иным причинам не получили признания у вра­чей традиционной медицины. Основной причиной этого обычно является отсутствие четких правил, большая доля субъективности в выборе и применении методов и плохая воспроизводимость ре­зультатов в руках разных специалистов и вследствие этого сложно­сти в проведении объективных испытаний их эффективности и ши­рокого внедрения в клиническую практику. Философский подход альтернативной медицины ничуть не противоречит постулатам об­щепринятых канонов, а только дополняет их. Ведь цель любого ле­чения - восстановить энергетический баланс организма, привести к гармонии все его компоненты, дать возможность бороться с забо­леваниями и приумножать собственные силы после выздоровления.

Итак, поскольку состояние всех аутичных бальных резко отли­чается от состояний при умственной отсталости или физической недостаточности и большинство больных аутизмом не страдают ни тем, ни другим, то врачи альтернативной медицины обнаружили, что это обусловлено не столько состоянием мозга, сколько состо­янием иммунной системы и болезнями ЖКХ Они начали изучать эти причины глубже и сделали вывод, что состояние мозга таких больных обусловлено хроническим недостатком питательных веществ и отравлением токсинами. А поскольку степень такого не­достатка или отравления всегда индивидуальна, то и разброс сим­птомов чрезвычайно широк, и вы не встретите двух больных в аутичном спектре с абсолютно идентичными проблемами, и проявле­ния болезни получаются разные.

С другой стороны, причины, приведшие к такому заболеванию, могут быть схожи. Таким образом, мы будем говорить не о каждом диагнозе отдельно, а, как это делают альтернативные врачи на За­паде, объединим их в одно — аутичный спектр, включающий как тяжелый аутизм, так и синдром Аспергера и все остальные откло­нения в развитии, описанные как ЗПРР, СДВГ, алалии и аутичные черты.

Итак, я предлагаю сначала подумать о том, что в этом случае традиционная медицина может предложить родителям и больным? Обычно это классический набор из ноотропов, психотропов и успо­каивающих средств. Я практически не встречала тех, кому это по­могло, а тем более восстановило здоровье больного.

Наоборот, все эти средства влияют на работу печени, почек и только усугубляют состояние многих бальных.

За эти годы я изучила все, что касается аутизма. Я встрети­ла массу людей, которые встали на альтернативный путь борьбы за восстановление здоровья своих детей, и выбрала тот же путь.

Когда я увидела, как, несмотря на диагноз тяжелый аутизм, не­уклонно восстанавливается здоровье моей внучки, я решила поде­литься своим опытом. В последнее время очень многие стали обра­щаться ко мне за консультацией, и, зная о том, что подобный опыт в России бесценен, я решила обобщить его в моей книге.

Аутизм овеян неким ореолом фантастичности, ведь люди не выглядят умственно-неполноценными, а наоборот; зача­стую высоко функционирующие аутисты поражают своими уди­вительными способностями. Да и в средствах массовой инфор­мации (СМИ), кинофильмах аутист представлен как человек с фантастическими супервозможностями, за которым гоняют­ся все силовые структуры государства, чтобы использовать эти супервозможности или уничтожить его. В действительности все совершенно не так, жизнь аутиста полна бесконечных трудностей, о которых здоровый человек даже не догадывается.

При аутичном состоянии даже в легкой форме человеку очень сложно жить, ибо он вырван из общества и обречен на страдания. Мир такого человека хаотичен, разорван. Человек не может сделать простейший выбор, так как он захвачен мелкими деталями и не ви­дит общую линию поведения людей, алгоритма происходящих во­круг него процессов, в которых мы, здоровые, не задумываясь, участвуем каждый день. Часто он становится в тупик в лабирин­те межличностных отношений и скатывается к антидепрессантам, пьянству или наркотикам. Те, кто не достиг уровня высокой функ­циональности, чей образ мы не встречаем в СМИ, живут в длинной цепи страданий, прекратить которую может только смерть.

В самом худшем положении оказываются те аутисты, кто не в со­стоянии контактировать с внешним миром и не способен хоть как- то дать знать о своих проблемах. Часто они наносят себе увечья, чтобы внешняя боль дала им возможность забыться, заглушить то, что мучает их ежесекундно. Они повторяют одни и те же движе­ния часами, раскачиваясь, крутя или теребя предметы — психиатры называют это самостимуляцией. С помощью самостимуляции они погружаются в легкий транс, который дает им возможность уйти от действительности. Иногда из-за боязни сменить положение аути­сты не могут даже ходить.

Все, что окружает аутиста: звуки, свет, разная структура ткани, может вызвать у него совершенно непредсказуемую реакцию из- за того, что чувствительность органов осязания у него настолько ве­лика, что здоровому человеку даже трудно вообразить. Такая чув­ствительность получила название высокой сенситивности. Мы гово­рим об отсутствии или ограниченности у аугистов вербальной ком­муникации, так как они не могут пользоваться речью. Их судьба не­известна обществу и кроме небольшого количества людей никто о них не вспоминает. Вот такое лицо имеет аутизм в действительности.

Вы спросите, а зачем вам все это, аутизм далек от вас и вы все здоровы и ваши предки были здоровы. Позвольте мне привести некоторые цифры, а также сообщить, что в ноябре 2008 года Гене­ральная ассамблея ООН объявила 2 апреля Всемирным днем рас­пространения информации об аутизме. Подчеркну — всемирным. Значит, эта проблема приобретает глобальный масштаб.

Итак, цифры 2007 года говорят, что в Америке это заболевание встречается у одного из ста пятидесяти родившихся детей и одного из девяноста четырех рожденных мальчиков. Если рассматривать Европу, то маленькая Швеция, например, представляет свои циф­ры хитрее: шесть аутистов на тысячу рождений. Зная основы про­порций, можно подсчитать, что это девять десятых ребенка на сто пятьдесят! Как видите — цифры, приводимые шведскими специа­листами, практически не отличаются от тех, которые представля­ют их американские коллеги! А если еще при этом знать, что приво­димые шведами цифры, по их признанию, не отличаются от цифр других европейских стран, то становится не по себе.

Как и когда это явление стало так распространено? Первые описания аутизма как отдельной проблемы появилась в 40-е годы, а тенденция к увеличению количества заболеваний была отмечена в 60-е годы в Америке. Вот тут и напрашивается вопрос о причине этого увеличения.

Об этом я расскажу в своей книге так, как я теперь это пони­маю, как объясняют это врачи и исследователи, не побоявшиеся взглянуть правде в глаза.

Количество заболеваний детей аутизмом в России в настоящее время такое же, как и во всем мире, ибо Россия за последние десяти­летия получила доступ ко многим новшествам Запада, в частности - к новым поливакцинам, и случаи заболевания детей аутизмом приш­ли в баланс с мировой статистикой. Поэтому я обращаюсь к вам, бу­дущие родители, — прочтите мою книгу, чтобы вы знали о том, что такая проблема существует и что есть способы ее предотвратить.

Для тех, кого постигло это горе, моя книга может стать путе­водной нитью если не к излечению, то к значительному улучшению состояния вашего ребенка или родственника.

Анализируя собственный путь по восстановлению здоровья ребенка, сравнивая результаты своих трудов с теми, кто не делал ничего, я поняла, что все улучшения не были получены случайно в результате взросления ребенка, или какого-то чуда. Это было ре­зультатом действия биокоррекции аутизма, ведь таких же успехов добились и те, кто пошел с нами по этому пути.

Аутизм и все его проявления можно корректировать! Прочтите нашу историю, и может быть, вы найдете в себе силы вырвать ва­шего ребенка из этой бездны, как это сделали мы, или сумеете пре­дотвратить страшное несчастье, от которого не застрахован никто.

Наша предыстория

В начале 90-х годов наша семья из Эстонии переехала в Шве­цию. Моей дочери было тогда 15 лет и мы, конечно, надеялись только на хорошее будущее.

Жизнь в другой стране накладывает определенный отпечаток и как-то невольно ограничивает в информации. Во-первых, жизнь чужого общества, прямо скажем, неинтересна, во-вторых, вычле­нить важное в потоке странных для уха имен и названий тоже про­блема. Вроде бы информация есть, но как-то далеко и ей не прида­ешь никакого значения. Вот так получилось и у меня.

Как-то моя дочь рассказала мне такую историю: в одной швед­ской семье здоровому, правильно развивающемуся малышу в поло­женные сроки сделали прививку «корь-краснуха-паротит» (ККП). После прививки малыш заболел, болезнь протекала тяжело, долго, с чудовищной температурой. После выздоровления ребенок стал апатичен, постепенно потерял речь, а через несколько месяцев он совершенно перестал контактировать с внешним миром и получил диагноз аутизм. Мама малыша подала в суд на производителей при­вивки, так как считала, что это по их вине произошло несчастье. Однако процесс она проиграла.

Я помню, как я без тени сомнения сказала, что это неправомер­но, и от прививки такое случиться, конечно, не может. Скорее все­го, ребенок мог быть предрасположен к такому развитию событий и аутизм в этом случае не следствие прививки, а исключение, и, возможно, были нарушены правила вакцинации. Такое вот роко­вое стечение обстоятельств.

Вера в непогрешимость и прогресс медицины были так сильны, что я не сомневалась в том, что говорила. Вот так безрассудно от­мела я важную информацию, которую надо было не только запом­нить, но и изучить более подробно. Но тогда мне было не до этого, а к тому времени, как моя собственная дочь вышла замуж и готови­лась стать мамой, все это было благополучно забыто.

Беременность протекала тяжело, трудно, мучила симфизиопатия. Моя дочь никогда не отличалась богатырским здоровьем, однако доносила ребенка до 36 недель. Ребенок не перевернулся и пришлось делать кесарево сечение.

На свет появилась замечательная девочка, ее назвали Аурель. Родилась она со среднестатистическими показаниями — весом 3050 г, ростом 52 см. Весь первый год мы были практически не­разлучны, поэтому росла и развивалась девочка на наших глазах. Основной неприятностью первого периода ее жизни был сильный рефлюкс (срыгивание). С двухмесячного возраста девочке были вынуждены ввести прикорм, и туг же появилась ярко выраженная аллергия на лактозу. Как только она поела смесь, то все ее тело по­крылось огромными, припухлыми, красными пятнами, и ребенок стал хватать ртом воздух. Все обошлось благополучно, и девочку сразу перевели на безлактозные смеси.

В остальном проблем не было — ребенок рос и развивался. Де­вочка замечала подвешенные над кроваткой игрушки, тянулась за ними, «гулила». Она обожала общество, контактировала глазами, улыбалась, словом, общение происходило в двустороннем режиме.

Надо заметить, что моя дочь не получала никаких прививок в раннем детстве по причине слабого здоровья — и моя свекровь (врач-терапевт) лично проследила, чтобы вакцинация не проводи­лась до четырехлетнего возраста. Моя дочь страдала энзимопатией, что послужило медицинским отводом от прививок.

Однако, когда родилась Аурель, нам и в голову не пришло, что аллергические реакции могут быть вызваны проблемами иммунной системы и это тоже может быть опасно при вакцинации. Мы просто не помышляли об этом.

Наша вера в немецкую медицину (наши дети обосновались в Германии) была так сильна, что мы четко стали делать все необхо­димые прививки в положенные сроки.

В 4 месяца 20 дней девочке была сделана первая прививка, ко­торая в Германии называется НЕХАУАС — шесть вакцин в одной прививке: дифтерия, столбняк, полиомиелит, коклюш, гепатит В и Haemophilus influenzae типа В. Аурель заболела, тяжело, с высо­кой температурой. После этой первой прививки появились серьез­ные проблемы с дефекацией (стулом). Боролись с этим мы микро­клизмами с ромашкой, и через некоторое время запоры исчезли, стул относительно наладился.

Как-то раз мы не видели внучку целый месяц, и при встрече нас поразило, что в возрасте шести месяцев девочка не играла в обыч­ные для сверстников игры — ладушки, сороку-ворону. Она не реа­гировала на вопросы типа «А где мама?», не проявляла любопыт­ства и не следила за рукой, когда ей показывали и называли пред­меты. Это теперь я понимаю, что уже тогда ухудшился, но не совсем пропал глазной контакт. А в тот момент мы все искренне верили, что наш ребенок самый прекрасный и очень умный. Моя дочь даже шутила: «Она прекрасно знает, где мама. Она же видит, что мама здесь и удивляется, почему вы спрашиваете. Она пытается за вами повторить вопрос, а что надо просто ткнуть пальцем — не понима­ет».

Но нет, не пытался наш ребенок ответить. Он просто не заморачивался и не следил ни за нами, ни за тем, куда мы ей показывали, и никого со словом «мама» не связывал.

Помню еще эпизод в этом же возрасте. Как-то к нам пришли гости, среди них были двое детей, шести и восьми лет. Я держала Аурель на руках, когда дети вошли в квартиру. Увидев их, Аурель испуганно зарыдала. Она их безумно испугалась, хотя в это вре­мя она не реагировала на незнакомых так бурно. Видимо, она все время видела вокруг себя только взрослых и появление детей стало для нее стрессом, с которым она не смогла справиться.

Поражали рассказы дочери о том, как Аурель учили ползать и ходить в манеже.

В возрасте пяти месяцев, лежа на животике, она упиралась нож­ками, тянулась головкой, но руки лежали неподвижно вдоль тела, и движения не получалось. Мама помогала ей, передвигала ручки, но ползать Аурель так и не стала.

А вот стоя в манеже, она, наоборот, переставляла ручки, а нож­ки оставались неподвижными. Аурель падала, повисая на руках. Когда ей стали помогать, переставлять ножки, девочка освоила движения за пару дней.

Став старше, Аурель не играла с игрушками, но брала в руки какие-либо предметы и подолгу их носила. Она производила впе­чатление очень спокойного и очень умного ребенка, но я чувство­вала в ней какую-то странность, хотя никак не могла сформулиро­вать — какую!

Таких прививок (шесть в одной) Аурель сделали четыре. Я не знала, что это были за прививки, какие. Однако каждая из них, ви­димо, вносила свою лепту. Я не вспомню в деталях, что и как ухуд­шалось с каждой сделанной прививкой, но четко знаю, что в сен­тябре 2005 года, когда Аурель был 1 год и 8 месяцев, была сделана последняя из этих четырех прививок. И к этому времени уже име­лись и развивались пугающие странности. Так, появилась сверхчув­ствительность, и ребенок стал реагировать на консистенцию пищи и на прикосновения к губам. Было время, когда моя дочь с ужасом говорила, что Аурель ест только руками и только все резаное на ку­сочки. Ничего протертого или на ложке дать было нельзя. Аурель просто не брала ложку в рот. Появилась аллергия на яблоки, бана­ны, сыр. Запоры продолжались.

Появилась повышенная чувствительность к звукам: работа пы­лесоса вызывала истерику. Речь не развивалась. Были отдельные слова, и в один из моих приездов она четко выучила «баба». Потом я уехала домой и Аурель забыла это слово. Появлялись другие слова, и нам казалось, что девочка вот-вот заговорит, но слова исчезали.

В ноябре 2005 года произошла история, приведшая меня в заме­шательство. Мы собирались на прогулку. Аурель кричала «гулять», но при виде одежды для прогулки, которую я принесла, чтобы одеть ее, она ничуть не обрадовалась. Она не слушала меня, хоть я улыбалась и твердила как попугай: «Гулять, сейчас пойдем гулять, оде­немся и пойдем.'» Сам процесс одевания привел ее в расстройство, она продолжала кричать «гулять» и даже расплакалась. Я одевала ее и не могла понять, что это, почему она плачет, ведь она хочет гу­лять и это одежда для улицы перед нею, и главное — почему ее так трудно одевать?! Только спустя годы, уже имея на руках диагноз ау­тизм, я поняла, что она не понимала связи, что сначала надо на­деть уличную одежду, а потом идти на улицу! Она вообще не пони­мала этих переодеваний, и они каждый раз были для нее стрессами. Когда она хотела выходить, ложиться спать или купаться, проме­жуточные этапы в виде переодеваний ее раздражали. Она не видела причинно-следственной связи и никогда не сотрудничала, как дру­гие дети, подставляя руки или ноги для переодевания.

На этот же период приходятся многочасовые прыжки на крова­ти перед зеркалом и долгие, как бы самоизучающие стояния перед ним, листание книг и просмотр мультфильмов по видео. Последнее началось с просмотра записей ансамбля «АББА» еще в четырехме­сячном возрасте, позже на смену им пришли мультфильмы. Было непонятно, что Аурель понимает из того, что смотрит, но она всегда была так внимательна и спокойна, плакала очень редко, и все счи­тали это позитивным и признаком большого ума.

Гуляла она в основном по одному и тому же тому же маршру­ту. Могла долго стоять на одном месте, рассматривая кусты, пере­бирая листочки или ягодки. Научилась расцеплять и разбрасывать Лего, но никакими другими игрушками по-прежнему не интересо­валась. Все эти мягкие мишки, зайчики и котята просто равнодуш­но выбрасывались.

Аурель нравилось кататься на качели, и катание могло продол­жаться сколь угодно долго. А вскоре прибавилось самое тяжелое - выходя на улицу, она бежала, куда глаза глядят, не разбирая дороги.

Надо сказать, что Аурель, начиная примерно с десятимесячного возраста, могла иногда произносить небольшие предложения, а по­том снова замолкала. Собственно, эти редкие, но такие правильно сформулированные и уместные высказывания Аурель и позволяли нам считать, что беглая речь появится в любую секунду. Отдельные слова пока оставались, и моя дочь говорила мне: «Мой двоюродный брат молчал до трех лет, и у него не было трех языков, а у бедной Ау­рель русский, шведский и немецкий одновременно!»

Моя внучка казалась здоровым, спокойным ребенком и поэто­му мы, нисколько не сомневаясь, невзирая на аллергические реак­ции, продолжали делать все запланированные прививки. И никому даже в голову не пришло проявить осторожность, как в свое время произошло с моей дочерью, когда причиной медицинского отво­да от прививок как раз и послужила ее энзимопатия. Итак, в 2 года и 4 месяца Аурель была привита ККП, реакцией на которую была опять высоченная температура. А через несколько месяцев у нее начинается заболевание ЖКТ с сильным поносом и температурой. Никто не связал это с прививкой. Уже потом я узнаю, что у многих детей происходит та же самая реакция. Это связано с тем, что вирус кори, с которым не справляется иммунная система, остается в тон­ком кишечнике и приводит ко многим расстройствам ЖКТ. Более того, вакцина никогда не была опробована на безопасность и ском­бинирована просто «для удобства родителей и врачей», чтобы заме­нить три похода к врачу одним. Тогда я не знала этого, как не зна­ла и того, что в 70-е годы с вводом этой прививки сотни тысяч, если не миллионы, детей получили разной степени побочные эффекты, охватывающие ЖКТ, иммунную систему, сердечно-сосудистую си­стему, систему дыхания, но самым страшным из них считают ау­тизм. Хотя говорить, что именно ККП является причиной аутизма, я бы сейчас не стала. Все прививки вносили потихоньку свою лепту.

Итак, в июле 2006 года внучку привезли к нам. И я с ужасом увидела произошедшие перемены. Девочка больше не говорит ни­каких слов, прогулки с ней похожи на пытку, так как заставить ре­бенка свернуть туда, куда надо, просто невозможно — она бежит, не разбирая дороги, не обращая внимания ни на препятствия, ни на боль от ушибов, когда она падает. Домой се надо просто не­сти на руках, а она выгибается, кричит и падает на землю. Режим дня сбит так, что существовать невозможно. Аурель просыпается где-то в 3-4 часа утра и не спит до 5-6, Большие сложности с едой: все - консистенция пиши, цвет, вкус и запах — имеет значение. Протест выражается истериками, никакие игрушки ее не интересуют, ребенок просто кричит и все время скачет по дивану. На свое имя реакции практически нет, она не поворачивается и не подходит к нам на зов, если все это вспомнить, то даже странно, что я не реагировала на все это и как зомби ждала, что она скоро перерас­тет и заговорит.

Как-то моя дочь мне сказала, что у Аурель бывают периоды, когда она вообше не ест, или ест только булку и воду. Я была очень обеспокоена. Мне все время было дискомфортно.

В 2 года и 7 месяцев девочка пошла в детский садик. Группа со­стояла из 22 детей и рядом была еще одна группа примерно с та­ким же количеством детей. Условия в садике были таковы, что дети свободно переходили из одной группы в другую. Однако некоторые дети находились в садике до полудня, а другие, и Аурель в их чис­ле, до 16 часов. Родители Аурель договорились со знакомой, что она будет забирать девочку к себе, а после 18 часов папа будет заезжать за ней. Вот такая рисовалась идиллическая картина.

Однако жизнь внесла коррективы в эти планы. В первые дни в детском саду Аурель не просто кричала, а визжала как резаная и не хотела оставаться. Через несколько дней она стала забираться в свою коляску прямо с утра, чтобы избежать контактов с детьми. Первая неделя была адом, хотя Аурель оставалась в саду только несколько часов. Кроме того, дома с Аурель разговаривали только по-русски и по-шведски, а в детском саду — на немецком языке. Палочкой-выручалочкой оказался для нас русский практикант Женя. Он раз­говаривал с Аурель по-русски, и она пошла с ним на контакт. Ре­бенок, который практически ни у кого, даже у близких, не сидел на руках, сам влез к нему на колени! Так она спасалась от назойли­вого внимания окружающих ее детей. Она была очень хорошень­кой, и более старшие девочки хотели играть с ней как с куклой, а мальчики рвались покатать в коляске или побегать вместе. От де­тей, их тормошений, криков и беготни, от немецкого языка и пря­талась она у практиканта Жени. Хотя Аурель уже к этому времени стойко молчала, но добавление немецкого языка было в ее положе­нии слишком тяжело.

Вся история закончилась через две недели, когда Аурель забо­лела. Болела она тяжело. Мало того, болезнь оказалась так заразна, что в доме заболели все. В течение двух месяцев и Аурель, и ее ро­дители лечились от множества болезней: от ОРЗ до бронхита, сину­сита и отита. Температура поднималась до 40, падала до 37.5 и снова поднималась. Антибиотики менялись с каждым новым витком бо­лезни, и последним был Клацид — антибиотик, что стал потом пу­теводной нитью в избавлении Аурель от прививочной инфекции — гемофилийной палочки, о чем я расскажу позже.

Все это время я мечтала о том, чтобы скорее забрать ребенка в Швецию. Наконец полоса болезней закончилась, и мы с мужем поспешили в Германию.

Мы были потрясены, увидев, в каком тяжелом состоянии на­ходятся и родители, и ребенок. Поведение Аурель было странным, и она производила впечатление раненого птенца; не ела, крича­ла каким-то гортанным криком, все разбрасывала и часто билась в истериках. Нервы родителей были на пределе, ведь одному нужно было работать, другому учиться. Я все понимала и единственное, чего я хотела, так это в спокойной обстановке попытаться понять, что с ребенком, Я считала, что происходит что-то ужасное: девоч­ка скачет перед зеркалом часами, разбрасывает все вокруг, выбра­сывает книги с полок, выворачивает постели так, что матрасы ле­жат на полу, не реагирует на обращение. Родители относили все на счет болезни и говорили, что ребенок выздоровеет, успокоится и подрастет, и все будет хорошо. Как человеку активному мне было жутко все это наблюдать и ждать, я хотела действия. Наш договор о том, что ребенок побудет у нас с дедушкой, был как нельзя кста­ти. Я была уверена, что смогу помочь девочке.

Поездка вышла тяжелой. На пароме Аурель вообще не мог­ла находиться в спокойном состоянии. В каюте ее не удалось за­держать даже на минуту. Она бежала и бежала, не разбирая доро­ги, а мы за ней, Она лезла на лестницы и неслась по длинным па­лубным коридорам, она карабкалась везде, куда могла долезть, и, когда она остановилась на переходе между палубами, прислонилась к стенке, я увидела, что она уснула. Это было жуткое зрелище. Ребенок спал стоя! Мы с мужем тихо подошли, он взял ее на руки и понес в каюту. Как только мы закрыли за собой дверь, девочка проснулась. Мгновение, и вот Аурель, как птица, пойманная в клетку, кричит и бьется. Я сказала, что хватит, и надо ее как-то успокоить, уложить спать, ведь было уже 10 часов вечера, но у меня не получалось это сделать. Я чувствовала себя бессильной и раздавленной: Ребенок кричал и кричал, а мы, два взрослых человека, ничего ж могли сделать. Мы предположили, что соска может помочь успокоить ребенка. Аурель б свои 2 гола 9 месяцев уже давно забыла о соске, но мы решили немедленно дать ее. Муж отправился покупать соску. Аурель. увидев, что дедушка скрылся за дверью, бросилась следом, но была отброшена на пол, когда с силой налетела на закрытую дзерь. Я попыталась поднять ее с пола, но она так орала и билась в истерике и к тому же была уже довольно тяжела, что это было напрасно. Минут через двадцать вернулся муж, поднял Аурель и прижал к себе. Через считанные секунды крик смолк. Обескураженные, мы увидели, что девочка уснула.

Паром отплыл в 19.30, часы показывали 23 часа — это были три с половиной часа бешеной гонки, которые показались нам вечностью. Мы уложили Аурель на постель и боялись пошевелиться, усталые и опустошенные. Меня не покидало гнетущее чувство, что ребенок не просто активный, а что все это какая-то жуткая и страшная ситуация, из которой нет выхода. Я чувствовала себе пешкой в какой-то жестокой игре, правила которой мне неизвестны и все происходящее нереально. Я не понимала, как и что делять с этим ребенком. В голове стучала мысль: что мне делать, я не понимаю, что происходит, ведь ребенку почти три года и даже ссли отбросить три языка — папа по-шведски, мама по-русски, а садих по-немецки, этот бег и истерика — это то, чего я никогда не видела и не знала. Я винила родителей, которые уделяли ребенку мало внимания, и была уверена, что скоро, при правильном режиме дня и питания все наладится.

 

Прозрение

По приезде, и правда, кое-что наладилось. Муж оставался дома с Аурель еще неделю. Она выздоровела, стала спокойнее, но ее кон­такт со мной, возникший за ту неделю, что я жила с ней в Германии, совершенно потерялся. Приходя с работы, я заставала Аурель всег­да за одним и тем же занятием: она прыгала по дивану под мульти- ки. Ни на какие обращения Аурель не реагировала, но, правда, ни­чего не расшвыривала, и истерик стало много меньше. Ела она так же, прыгая по дивану. Дать еду другим способом было невозможно и мой муж ходил вокруг с ложкой и кормил ее, а я боялась, что она подавится в любую минуту.

Через неделю Аурель пошла в частный детский садик, где было шестеро детей и Аурель стала седьмой. Но она плакала и не хотела оставаться в садике даже на несколько часов. Персонал садика со­стоял из двух воспитателей. Один ребенок был с проблемами и хо­дил в садик со своим ассистентом, так что на семерых детей было трое взрослых.

Шла вторая неделя пребывания Аурель у нас, и приближался момент, когда она должна была вернуться к родителям. Там ее под­жидали сразу два стрессовых фактора: детский сад на немецком языке и чужая, незнакомая женщина в качестве няни после сади­ка. Я уже отлично понимала, что ЭТОТ ребенок не сможет все это выдержать. Тогда, чтобы аргументировано вести разговор с роди­телями, я решила поискать в интернете информацию о гиперактив­ности, а также советы о том, что же делать в таких случаях. Гипе­рактивность — это было то, что лежало на поверхности. И я взялась за поиски, результаты которых меня обескуражили. Гиперактив­ность никак не рассматривалась у детей дошкольного возраста. Они должны были расти и развиваться в соответствии с нормой и про­блемы у них начинались только в школе, где они не могли кон­центрироваться и спокойно сидеть и слушать учителя. Я задавала разные комбинации по поиску, пока не наткнулась на статью, где говорилось, что в большинстве случаев гиперактивносъ следует рассматривать как аутичный спектр. Я задала поиски по аутизму.

Полученная информация никак не объясняла гиперактивность, но говорила об отсутствии глазного контакта; нахождении в сво­ем мире, как в скорлупе; самостимуляции; уклонении детей от тактильных контактов — и многое другое, что мне было трудно понять. Все это я никак не могла соотнести с Аурель. Наша Аурель люби,ла объятия и мне казалось, что она как-то реагирует на нас, у нее не было стимов (таких постоянных навязчивых движений). С моей точки зрения, она не подходила под описание, приведенное в статье, или вернее, я не могла и не умела вычленить из поведения Ау­рель те моменты, которые были описаны казенным, формальным языком. Аутизм был отброшен за необоснованностью, но найден­ная информация не давала покоя.

Через пару дней я решила еще произвести поиски по аутизму, но более детально. Каждая открывающаяся страница только дока­зывала, что это никак к нам не относится и вдруг... Я натыкаюсь на рассказ мамы о своем сыне с диагнозом аутизм, и в мозгу будто щелкает. Словно пелена спадает с глаз и становится больно от вне­запного осознания — это наш диагноз! Все складывается, как па­сьянс — нет глазного контакта, стереотипные движения, не знает свое имя, не заботится о своем окружении — моя внучка АУТИСТ

И вот тут я начинаю подробно и тщательно собирать информа­цию об аутизме на всех доступных мне языках — русском, шведском и английском.

Я читаю официальные сайты и родительские заметки, нахожу форумы и сообщения в газетах. Информация зловещая и не остав­ляет надежды. Будущее не то чтобы смутно, его просто нет!

Я вчитываюсь в каждую строчку, и каждая безжалостно пове­ствует, что аутизм — это одно из наиболее тяжелых расстройств де­ятельности мозга. Дается краткий экскурс в то, что может стать причиной аутизма, но тут все туман. Взять проблемы с генетикой: среди аутистов встречаются дети как с проблемами ДНК, так и без них. И при этом четко указывается, что дети с проблемами ДНК могут и не быть аутистами. Говорится много о сопутствующем сла­боумии и эпилепсии, однако тут же рассказывается о том, что боль­ные аутизмом могут и не страдать этими проблемами. Дается подробная симптоматика аутизма, а дальше очень мило заявляется, что вариаций так много, что каждый аутист уникален. Короче, чело­веку, далекому от проблемы, легче сойти с ума, чем понять и разо­браться во всем. Но самым странным показалось мне примечание, что во многих случаях проблемы уменьшаются с обучением по осо­бой, разработанной в Америке программе АВА (аббревиатура ан­глийского названия Applied Behavior Analysis — прикладной ана­лиз поведения), и дети с высоким интеллектом даже могут потом окончить институт. Далее приводилась «ободряющая» цифра: один на тысячу диагностированных.

Мир рухнул для меня! Все мои надежды и счастливое ожидание того, как будет расти и развиваться эта кроха, разбились. У Аурель нет будущего, а значит, его нет и у нас. Практически гарантирован­ный при аутизме регресс отнимет ее у нас и ее существование про­сто перейдет в другое измерение.

Я даже не плакала, я просто застыла в оцепенении. Засыпая, я думала о несправедливости судьбы вообще и о том, что самое худ­шее достается тем, кто этого, скорее всего, ничем не заслужил.

Утром я понуро брела на работу. Что-то делать было просто невозможно, опустошенность и усталость. Так прошло несколько дней, но вдруг меня пронзила мысль, но ведь я же читала, что есть возможность этим детям как-то помочь, а что же там было на­писано конкретно? На шведском сайте давалась информация о какой-то безглютеновой и безказеиновой диете, но тут же го­ворилось, что это не научно, что-то о введении каких-то пище­вых добавок и какие-то странные заметки о баротерапии. Все это меня тогда не заинтересовало, тем более что в каждом случае было замечено, что нет никаких научных доказательств эффек­тивности данных методик, но некоторые родители заявляют, что им эти методики помогли. Итак, поиски зашли в тупик, четких свидетельств не было, но согласиться с таким безнадежным поло­жением вещей я не могла. Моя единственная внучка, моя краса­вица, не могла оставаться в таком состоянии. У нее должно было быть будущее. Значит, то, что не научно — это наш единственный шанс на спасение!

Англоязычный интернет просто кишел информацией об альтернативном подходе к проблеме, и у меня появилась уверенность: вот это надо делать. Терять нечего и надо пробовать то, что не на­учно и ничего не обещает, но ведь есть какой-то частный инсти­тут в США, который это все разработал! Я отношусь к людям, которые не могут смиренно принять судьбу и сидеть сложа руки. А раз так - значит, надо пробовать делать то, что они там в институте разработали и советуют, и начинать надо с диеты — надо изменить си­стему питания.

Если дело в ней, в каких-то глютене и казеине, которые надо исключить из питания ребенка, то это просто! Сейчас введем диету, и через 3-4 месяца забудем о проблеме!