Смысл жизни - 1 (секс, Война, Linux)

 

 

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: Большая Калифорнийская долина, федеральное шоссе номер

пять; черный "Форд" последней модели несется на юг. В автомобиле -- Линус и

Туве Торвальдс, их дочки Патриция и Даниела, а также будущий соавтор этой

книги. Они отправились за 563 километра в Лос-Анджелес, чтобы сходить в

зоопарк и в магазин ИКЕА.

 

 

ДЭВИД: У меня к тебе довольно важный вопрос. Что ты хочешь сказать

своей книгой?

ЛИНУС: Я? Хочу объяснить, в чем смысл жизни.

ТУВЕ: Линус, ты не забыл заправиться?

Л: У меня есть теория о смысле жизни. В первой главе мы можем

объяснить, в чем смысл жизни. Это для затравки. Люди клюнут, купят книгу, а

дальше мы их будем грузить с помощью генератора случайной лапши.

Д: Ну что ж -- план неплохой. Говорят, есть два извечных вопроса: "В

чем смысл жизни?" и "Куда девать накопившуюся за день мелочь?"

Л: Ну вот, ответ на первый у меня есть.

Д: Какой?

Л: Простой и приятный. Не то чтобы он придавал жизни смысл, но по

крайней мере проясняет картину. В жизни важны всего три вещи. Они движут и

тобой, и любой живой тварью: первая -- выживание, вторая -- общественный

уклад, третья -- удовольствие. Все в жизни проходит через эти три этапа.

Причем после удовольствия уже ничего нет, Отсюда вывод: смысл жизни --

достичь третьего этапа. Достиг его -- и дело в шляпе. Но сперва -- пройди

два предыдущих.

Д: Нельзя ли поподробнее?

ПАТРИЦИЯ: Папа, давай остановимся и купим шоколадное мороженое! Хочу

мороженое!

Т: Нет, дочка. Придется подождать. Вот остановимся пописать -- тогда

купим мороженое.

Л: Попробую объяснить на примерах. Самый очевидный пример -- секс.

Исходно он служил выживанию, потом стал частью общественного уклада: отсюда

брак. А потом он переходит в разряд развлечений.

П: Тогда я хочу писать.

Д: И в чем же развлечение?

Л: Тебе, я вижу, не понять! Ну давай поговорим о другом.

Д: Нет, уж лучше про секс.

Л: Можно посмотреть на это и с другой стороны... Д: (сам с собой) А, в

смысле развлечение для участников, а не для зрителей. Теперь понял. Л:...с

другой стороны, если посмотреть на секс с точки зрения биологии -- как он

возник? Как средство выживания. Исходно речь не шла о развлечении. Он просто

объединял. Ну хорошо, про секс можно не писать.

Д: Да нет, по-моему, это как раз целая глава. Л: Поговорим лучше о

войне. Она родилась из стремления выжить -- нужно было прорваться мимо врага

к роднику. Потом у врага надо было отбить жену. В итоге война стала

средством поддержки общественного уклада. Так было еще задолго до

средневековья.

Д: Война как средство установления общественного уклада.

Л: Именно. А также утверждения себя в качестве его составляющей. Никого

не интересует общественный уклад как таковой. Важно, какое место ты сам в

нем занимаешь. Для кур важно, кто за кем зерно клюет, и у людей -- то же

самое.

Д: А теперь что, война -- развлечение?

Л: Вот именно.

Д: Ну если только по телевизору!

Л: Компьютерные игры. Военные учения. CNN. Ну хорошо -- причиной войны

часто может служить погоня за удовольствием. Но и сама война может быть

развлечением. Зачастую то же и с сексом. Конечно, стремление к продолжению

рода тоже важно, особенно для католиков. Но и католики иногда видят в сексе

удовольствие. То есть не всегда речь идет о чистом развлечении: немного

выживания, немного общественного уклада, но все остальное -- развлечение.

Вот, например, технологии. Началось все с выживания. Ведь важно не просто

выжить, а выжить в лучших условиях. Отсюда ветряк, который достает воду из

колодца...

Д: Или огонь.

Л: Именно. Здесь по-прежнему выживание, перехода к общественному укладу

или развлечению пока нет.

Д: Ну и как же технологии начинают влиять на общественный уклад?

Л: Вообще-то вся индустриализация шла под знаком выживания или

выживания в лучших условиях. Для автомобилей это значит, что они должны

быстрее ездить и лучше смотреться. Но потом технологии приобрели и

социальное значение. Телефон, например. И отчасти телевидение. Раньше в

телепередачах шла чуть не одна пропаганда. И по радио тоже. Именно поэтому

многие страны начинали вкладывать деньги в радио -- из-за его роли в

формировании общественного уклада.

Д: Установлении и поддержке общественного уклада...

Л: Именно. Но потом оно прошло эту стадию. Ясно, что сегодня ТВ

используют в первую очередь для развлечения. Теперь всюду появились

мобильные телефоны. Их основная роль -- социальная, но и они постепенно

переходят в разряд развлечений.

Д: Так, и каким же ты видишь будущее технологий? Мы уже перешли с этапа

выживания на этап общественного уклада, да?

Л: Именно. Технологии всегда просто облегчали жизнь. Быстрее доехать,

дешевле купить, жить в лучшем доме и прочее. То же самое и с информационными

технологиями. Вот предположим, все соединены со всеми. Что дальше? Что тут

еще можно сделать? Конечно, можно улучшить качество связи, но это не

принципиальная разница. Значит, куда нас ведут технологии? На мой взгляд,

следующий серьезный шаг -- это развлечения.

Д: Развлечения как венец развития...

Л: Это отчасти и объясняет огромный успех Linux. Вспомним о трех

первопричинах. Сначала -- выживание. Для владельцев компьютеров -- это не

проблема. Нет, ну правда: если у человека есть компьютер, то еду и тому

подобное он себе уже купил. Потом -- социальная роль. Именно она -- главная

для забившихся в свои клетушки чокнутых программеров.

Д: Ты на Comdex здорово сказал, что разработка Linux -- это

международный командный спорт. И затеял его именно ты, приятель.

Л: Linux прекрасно показывает, почему людям нравятся командные виды

спорта, почему они хотят быть частью команды.

Д: Да уж! Когда целый день торчишь за компьютером, наверное, захочется

быть частью чего-нибудь. Все равно чего.

Л: И Linux играет большую социальную роль, как и любой командный вид

спорта. Вспомни, что такое футбол, особенно в школе. Социальная роль Linux

очень важна. И в то же время Linux -- развлечение, причем из тех, что не

купишь за деньги. На этапе выживания деньги -- существенный стимул, потому

что прожиточный минимум легко купить за деньги. Тут простой товарообмен. Но

когда доходишь до этапа развлечений, деньги неожиданно...

Д: Становятся бесполезны?

Л: Нет, они не бесполезны, конечно, потому что можно покупать фильмы,

гоночные автомобили, круизы. Кучу вещей можно купить себе на радость.

Т: Линус, Даниеле надо сменить подгузник, Патриции пора пописать. А я

хочу капуччино. Как ты думаешь, здесь есть "Старбакс" (^{"Старбакс"}

^{(Starbucks) -- американская}

^{сеть кафе, которые славятся своим кофе и пирожными. -- Прим.}

^пер.)? Мы сейчас где?

Д: (поднимает голову) Судя по запаху, подъезжаем к Кинг-Сити

(^{Кинг-Сити -- центр скотоводческого района; чувствуется сильный запах}

^{навоза. -- Прим. Пер} ).

Л: И все это верно в глобальном масштабе. Не только для людей, но и для

жизни в целом. Как закон энтропии. По этому житейскому закону все движется

от выживания к развлечению, но при этом локально что-то может и повернуть

вспять. Так оно часто и бывает на самом деле. Время от времени что-то

распадается.

Д: Но в целом все движется в одном направлении...

Л: Все движется в одном направлении, но не одновременно. Секс

практически достиг стадии развлечения, война близка к ней, технологии тоже

почти тут. Все новинки относятся к стадии выживания. Например, можно

надеяться, что космические полеты будут вначале служить выживанию, потом

станут играть социальную роль и наконец перейдут в разряд развлечений.

Взгляни на цивилизацию в целом. Я хочу сказать -- тут та же схема.

Цивилизация начинается с борьбы за выживание. Люди собираются вместе, чтобы

легче было выжить, затем строят свою социальную структуру. А потом уже

цивилизация существует исключительно для развлечения. Ну хорошо, не

исключительно. И развлечения могут быть совсем неплохие. Древние греки

знамениты своим прочным общественным укладом, но и развлечений у них

хватало. В те времена самые лучшие философы были греками.

Д: Ладно, и как это все связано со смыслом жизни?

Л: Вообще-то никак. Суть в том, что... тут есть некоторая неувязка.

Д: Тебе нужно обдумать, как это связать.

П: Мама, смотри -- коровы!

Л: Одним словом, если ты знаешь, что жизнь заключается в переходе с

одной стадии на другую, то твоя задача -- совершить этот переход. И каждый

переход -- не единичный процесс. Все, что ты делаешь, это составная часть

многих переходов. Можно сказать и по-другому: "Чем я могу помочь обществу

стать лучше?" Ты знаешь, что ты -- часть общества. Ты знаешь, в каком

направлении движется общество. Ты можешь помочь обществу двигаться в этом

направлении.

Д: (зажимая нос) Как здесь ужасно пахнет. В общем -- мы здесь, чтобы

получать удовольствие. Так что можно расслабиться и просто ехать.

Л: Ради удовольствия?

 

Рождение

ХАКЕРА

 

 

I.

 

Я был некрасивым ребенком.

Ну что тут скажешь? Надеюсь, что однажды в Голливуде снимут фильм о

Linux, и тогда на главную роль, конечно, пригласят кого-то с внешностью Тома

Круза, но в неголливудской версии все было не так.

Поймите меня правильно. Я не хочу сказать, что был похож на Квазимодо

из "Собора Парижской богоматери". Просто у меня большие передние зубы --

посмотришь на мои детские фотографии, и на ум невольно приходят бобры.

Добавьте сюда дурацкую одежду, а также внушительных размеров фамильный нос

-- и картина ясна.

Некоторые говорят, что у меня "значительный" нос. А еще принято

считать, по крайней мере в нашей семье, что размер носа характеризует и

некоторые другие особенности мужчины. Но для подростка это не имеет большого

значения. Для него нос призван лишь отвлекать внимание от зубов. Глядя на

профили трех поколений мужчин из рода Торвальдсов, отчетливо понимаешь, что

нос у них перевешивал все остальное. По крайней мере, так мне тогда

казалось.

Для завершения портрета добавлю еще несколько деталей. Тусклые волосы

(в Америке таких называют блондинами, но по скандинавским меркам -- это

просто шатены), голубые глаза, легкая близорукость которых наводит на мысль

о пользе очков. А поскольку очки к тому же помогают отвлечь внимание от

носа, то я их и ношу. Все время.

Про дурацкую одежду я уже говорил. Мой любимый цвет -- синий, поэтому я

обычно носил синие джинсы с синей водолазкой или с бирюзовой. Все равно. К

счастью, у нас в семье не очень увлекаются фотографированием. Поэтому улик

осталось не так много.

Несколько фотографий все же есть. На одной из них мне лет тринадцать; я

позирую вместе с сестрой Сарой, которая на полтора года моложе. Сара

смотрится прекрасно. У меня же вид совершенно нелепый: тощий бледный

мальчишка, который корчит рожи снимающему (скорее всего маме). Этот

бесценный кадр она, наверное, сделала перед уходом на работу -- она редактор

в Финском агентстве новостей.

Поскольку я родился в самом конце года -- 28 декабря, то был моложе

практически всех в классе. А потому и меньше всех. Позже эти полгода разницы

в возрасте не имеют особого значения. Но в начальных классах это важно.

Хотя, как ни странно, все это не так уж существенно. Я был коротышкой,

смахивал на бобра, носил очки, безвкусно одевался, большую часть времени мои

волосы выглядели плохо, а в остальные дни -- ужасно, но все это не имело

значения. Потому что я был очень обаятельный.

Нет, не так.

Надо смотреть правде в лицо: я был ботаником. Хакером. С самых ранних

лет. Я не склеивал очки изолентой, но вполне мог бы, потому что все

остальное сходится. У меня были хорошие отметки по математике и физике, но

зато -- никакого представления о поведении в обществе. И в то время

ботаников еще никто не ценил.

Знаете, такой тип -- он встречается почти в каждом классе: лучший

математик. И не потому, что много занимается, а просто потому, что лучший.

Так вот -- в нашем классе это был я.

А чтоб вы меня не слишком жалели, скажу еще кое-что. Пусть я был

ботаником и коротышкой, но дела у меня шли нормально. Я не был настоящим

спортсменом, но и безнадежным недотепой тоже не был. На переменах мы

увлекались "брэнболом" -- игрой, в которой две команды стараются выбить

игроков противника мячом. Здесь нужны скорость и ловкость. Я никогда не был

лучшим игроком, но меня довольно охотно брали в команду.

Так что хоть я и был по школьным понятиям ботаником, но чувствовал себя

нормально. Я без всякого труда получал хорошие отметки -- не самые хорошие

именно потому, что ничего для этого не делал. И занимал приемлемое место в

социальной иерархии. Теперь уже я почти уверен, что никто особо не обращал

внимания на мой нос, потому что всех гораздо больше занимали собственные

проблемы.

Оглядываясь назад, я понимаю, что большинство детей одевались довольно

безвкусно. Мы вырастаем, и неожиданно этими вопросами начинает заниматься

кто-то другой. В моем случае -- это отделы маркетинга компьютерных фирм. Те

люди, которые выбирают футболки и куртки для бесплатной раздачи на

конференциях. Теперь я в основном одеваюсь в такую "фирменную" одежду,

поэтому мне ничего не приходится выбирать самому. А завершением моего

гардероба -- выбором сандалий и носков -- ведает жена. Так что меня все это

больше не касается.

И я врос в свой нос. По крайней мере теперь он не перевешивает все

остальное.

 

 

II.

 

 

Наверное, никого не удивит, что мои самые ранние и самые лучшие

воспоминания связаны с дедушкиным калькулятором.

Дедушка (мамин папа) Лео Вальдемар Тернквист был профессором статистики

в Университете Хельсинки. Помню, сколько удовольствия я получал от

вычисления всяких синусов. Не то чтобы меня сильно интересовали результаты

(в конце концов, они мало кого интересуют) -- но в те давние времена

калькулятор не просто выдавал ответ: он его вычислял. И в процессе

вычисления старательно мигал -- мол, я все еще жив, на это вычисление мне

нужно десять секунд, а пока я тебе помигаю, чтоб ты понимал, как я стараюсь.

От этого просто захватывало дух. Теперь все не так -- нынешние

калькуляторы вычисляют тебе любые синусы не моргнув глазом, а те, давние,

устройства ясно давали понять, что выполняют трудную работу. Сомнений не

было.

Свою первую встречу с компьютером я не помню, знаю только, что мне было

около одиннадцати. Мой дедушка купил Commodore VIC-20 году в 81-м. Раз я

проводил столько времени с его волшебным калькулятором, то, наверное, должен

был прыгать от восторга в предвкушении игры с новым компьютером -- но я

этого не помню. Я вообще не помню, как увлекся компьютерами. Это началось

незаметно и постепенно захватило меня целиком.

VIC-20 был одним из первых домашних компьютеров. Он не нуждался ни в

какой сборке. Достаточно было соединить его с телевизором, включить в сеть

-- и он уже с готовностью выдает на экран большими заглавными буквами свое

"READY", а рядом в ожидании твоих указаний переминался с ноги на ногу

огромный курсор.

Жаль только, делать на нем было в общем-то нечего. Особенно сначала,

когда готовые программы нигде не продавались. Разве что программировать на

Бейсике. Этим-то и занялся мой дедушка.

Для дедушки компьютер был прежде всего новой игрушкой и одновременно

мощным калькулятором. Он не только вычислял синусы гораздо быстрее старого

карманного калькулятора, но и -- по команде хозяина -- автоматически

повторял вычисления снова и снова. Теперь дедушка мог делать дома многие

расчеты, для которых раньше использовал большие университетские машины.

Ему хотелось поделиться этими возможностями со мной. А еще он стремился

заинтересовать меня математикой.

Поэтому он сажал меня к себе на колени и давал набивать программы,

которые старательно писал на бумаге, потому что не привык работать за

компьютером. Не знаю, многие ли мальчишки, сидя со своими дедушками, учились

упрощать и вводить в компьютер арифметические выражения, но я занимался

именно этим. Не помню, что мы вычисляли, и не думаю, что имел об этом хоть

малейшее представление, но я сидел с дедушкой и помогал ему. Возможно, сам

бы он делал все гораздо быстрее, но кто знает? Ведь я хорошо управлялся с

клавиатурой, а дедушка так с ней и не освоился. Занимался я этим после

школы, когда мама завозила меня к дедушке с бабушкой.

Тогда же я начал читать компьютерные описания и набивать из них учебные

программы. Там были примеры простых игр для самостоятельного

программирования. Если все сделать правильно, то по экрану начинал ходить

такой схематичный человечек, а потом можно было изменить программу, и

человечек менял цвет. Это было в твоей власти.

Потрясающее ощущение.

Я принялся писать собственные программы. Начало было традиционным:

 

10 PRINT "HELLO"

20 GO TO 10

 

Эта программа делает именно то, что и следует ожидать. Она печатает на

экране HELLO. Вечно. По крайней мере, пока тебе не надоест.

Но это только первый шаг. Многие на нем и останавливаются. Вот, думают,

какое дурацкое упражнение: зачем надо миллион раз печатать HELLO? Однако

руководства к первым домашним компьютерам всегда начинались именно с него.

Прелесть в том, что программу можно изменять. По рассказам сестры, я

сделал вторую версию этой программы, радикально отличавшуюся от первой.

Теперь на экране раз за разом появлялся текст: "САРА -- ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА".

Обычно я не был способен на такие нежности, поэтому Сара была потрясена.

Сам я этого не помню. Стоило мне написать программу, как я тут же

забывал о ней и приступал к следующей.

 

III.

 

 

Я хочу немного рассказать вам о Финляндии. В один прекрасный день в

октябре небо там затягивает противной серой мглой и становится ясно, что

скоро пойдет дождь. Или снег. Каждое утро, проснувшись, вы снова окунаетесь

в это мрачное ожидание. Если идет дождь -- он холодный и смывает из памяти

всякое воспоминание о лете. Снег же волшебным образом озаряет все вокруг и

настраивает вас на оптимистический лад. Беда в том, что оптимизма хватает

дня на три, а снег продолжает лежать месяц за месяцем. И все эти месяцы

мороз продирает до костей.

Если вам вздумается выйти из дома в январе, придется брести в сумрачной

полутьме. Зима -- время громоздкой, вечно сырой одежды. Срезая -- как обычно

-- путь к автобусной остановке, вы падаете на школьном катке. На улицах

Хельсинки вам приходится время от времени обходить пошатывающуюся матрону,

которая в сентябре была чьей-то элегантной бабушкой, но в январский вторник

к 11 утра уже петляет по обочине после сдобренного водкой завтрака. И можно

ли ее винить? Через 3--4 часа снова стемнеет, и заняться ей практически

нечем. Мне же помогал скоротать зиму особый вид спорта для закрытых

помещений: программирование.

Часто -- но не всегда -- со мной был Морфар (так мы, шведы, называем

дедушку по материнской линии). Он разрешал мне сидеть в его комнате и в свое

отсутствие. Я попросил денег на первый компьютерный учебник. Все было на

английском -- приходилось расшифровывать. Трудно читать техническую

литературу на чужом, не очень-то знакомом языке. Все мои карманные деньги

уходили на компьютерные журналы. В одном из них мне попалась программа для

азбуки Морзе. В отличие от остальных программ, она была написана не на

Бейсике. Это был просто набор чисел, которые можно было вручную перевести на

машинный язык -- в цепочку нулей и единиц, которые понимает компьютер.

Так я открыл, что компьютер на самом деле не знает Бейсика. Он

слушается гораздо более простого языка. Другие ребята играли в хоккей и

катались на лыжах с родителями. Я же разбирался, как работает компьютер. Не

зная, что есть программы для перевода "человеческих" чисел в машинные нули и

единицы, я принялся писать программы в числовой форме и переводить их

вручную. Это называется программированием в машинном коде. Оно позволяет

делать такие вещи, до которых иначе не додумаешься. Расширяет возможности

компьютера. В твоей власти оказывается все до мельчайших деталей. Начинаешь

придумывать, как сделать то же самое чуть-чуть быстрее и занять при этом

меньше места. Между тобой и компьютером исчезает барьер абстракции, и вы

становитесь очень близки. Вот что такое "быть с машиной на "ты".

Мне двенадцать, тринадцать, четырнадцать... Другие ребята играют в

футбол. Меня гораздо больше привлекает дедушкин компьютер. У этой машины

свой собственный мир, где правит логика. Кроме меня, только у трех ребят из

моего класса были дома компьютеры, и только один из них пользовался им так

же, как я. Мы встречались с ним раз в неделю. А иногда даже оставались

ночевать друг у друга. Вот и все мое общение в то время.

И я не чувствовал себя обделенным: мне было хорошо.

Это было уже после развода родителей. Папа жил в другом районе

Хельсинки. Он считал, что ребенок не должен зацикливаться на чем-то одном, и

записал меня в секцию баскетбола -- своего любимого вида спорта. Вот кошмар!

Я был меньше всех в команде. Через полтора сезона я устроил скандал, сказав,

что бросаю секцию, что это его любимый спорт, а не мой. Мой единокровный

брат Лео оказался более спортивным. Но зато он стал лютеранином, как и 90

процентов населения Финляндии. Вот тогда-то папа -- непоколебимый агностик

-- понял, что плохо справляется с ролью отца. Впервые это подозрение начало

закрадываться у него несколькими годами раньше, когда Сара стала католичкой.

Компьютерный дедушка не отличался веселым нравом. Лысеющий и

полноватый, он был типичным рассеянным профессором. Общаться с ним было

непросто: он не был экстравертом. Представьте себе математика, который

уставился в пространство и не отвечает на вопросы, потому что задумался. И

никогда не угадаешь, о чем. О комплексном анализе? О госпоже Саммалкорпи в

другом конце комнаты? Я и сам такой -- часто отключаюсь. Когда я сижу за

компьютером, меня очень раздражает, если кто-то пытается меня отвлечь, Туве

есть что сказать по этому поводу.

Самые яркие воспоминания о Морфаре связаны у меня не с его компьютером,

а с его красным домиком. Раньше в Хельсинки было принято иметь маленькую

летнюю дачу, которая могла состоять всего из одной комнаты метров на 15--20.

Такие домики стоят на маленьких участках (может быть, не больше сотки), и

люди ездят туда ковыряться в саду. Обычно у них есть квартира в городе и

такая вот дачка, где растет картошка, несколько яблонь или розовые кусты.

Дачи чаще бывают у пожилых, потому что молодые все время на работе. Садоводы

включаются в нелепые соревнования по поводу своих посадок. Морфар посадил в

саду мою яблоню. Небольшой саженец. Возможно, она и сейчас там, если только

завистливые соседи не срубили ее, прокравшись на участок под покровом

краткой летней темноты.

Через четыре года после того, как Морфар познакомил меня с

компьютерами, у него случился инсульт и его наполовину парализовало. Это

стало для всех большим потрясением. Но хотя он провел в больнице около года

и был моим самым близким родственником, меня это не очень коснулось.

Наверное, это была защитная реакция или юношеский эгоизм.

Он стал совершенно другим человеком, и мне не нравилось его навещать. Я

ходил к нему раза два в месяц. Мама бывала чаще. И сестра тоже. Сара вообще

рано взяла на себя роль семейной сестры милосердия.

Когда дедушка умер, его компьютер переехал жить ко мне. Это практически

не обсуждалось.

 

IV.

 

Давайте на минуту заглянем в прошлое.

Сейчас Финляндия может быть суперсовременной страной, но столетия назад

она была всего лишь перевалочным пунктом для викингов на их "торговом" пути

в Константинополь. Позднее, когда соседи-шведы надумали усмирить финнов, они

прислали английского епископа Генри, который приехал в 1155 году как

посланец католической церкви. Миссионерская деятельность шведов объяснялась

тем, что они рассчитывали с помощью финских крепостей отражать атаки

русских. В конце концов шведы победили нашего восточного имперского соседа и

подчинили себе Финляндию. В следующие столетия шведам предлагались земельные

наделы и налоговые льготы, чтобы увеличить население финской колонии. Шведы

владели ситуацией до 1714 года, когда Россия на семь лет взяла верх. Потом

шведы отвоевали свою колонию обратно и не отдавали до 1809 года, когда

Россия напала на Финляндию уже вместе с Наполеоном. После этого Финляндия

находилась под властью России вплоть до коммунистической революции 1917

года. В настоящее время потомки древних шведских иммигрантов составляют 350

тысяч шведскоговорящих жителей, или около пяти процентов населения страны.

Включая мою чокнутую семейку.

Прадедушка моей матери был сравнительно небогатым фермером из Яппо,

небольшого поселения вблизи города Васы. У него было шесть сыновей, и по

крайней мере двое из них стали докторами наук. Вот какие возможности имеет

каждый житель Финляндии. Да, долгие зимние вечера и необходимость снимать

обувь при входе в дом могут свести с ума. Но зато университетское

образование в стране бесплатное. Не то что в США, где многие дети растут с

ощущением безысходности. Одним из тех шести сыновей был мой дедушка Лео

Вальдемар Тернквист, который приобщил меня к компьютерам.

Еще был дедушка с папиной стороны. Фамилию Торвальдс он изготовил сам,

используя в качестве подручного материала свое второе имя. При рождении его

назвали Оле Торвальд Элис Саксберг. Он родился без отца (Саксберг -- девичья

фамилия его матери) и потом получил фамилию Каранко от человека, за которого

моя прабабушка вышла замуж. Фарфар (папин папа) настолько не любил своего

отчима, что сменил фамилию. К слову "Торвальд" он добавил букву "с", чтобы

придать фамилии более солидное -- как ему казалось -- звучание. Само по себе

"Торвальд" означает "владения Тора". Уж лучше бы он создавал фамилию с нуля,

а не занимался переделками: добавление "с" лишает слово исходного смысла и

сбивает с толку как шведов, так и финнов, которые не могут понять, как, черт

возьми, произносить эту фамилию. Они и писать-то ее хотят не Torvalds, a

Thorwalds. В мире всего 21 Торвальдс, и все мы -- родственники. Все

сталкиваемся с этой "фамильной" проблемой.

Возможно, именно поэтому в Сети я всегда выступаю просто как "Линус". С

"Торвальдсом" слишком много путаницы.

Этот дедушка не преподавал в университете. Он был журналистом и поэтом.

Сначала он работал главным редактором городской газеты в небольшом городке в

ста километрах к западу от Хельсинки. Потом его уволили за слишком

регулярное употребление спиртных напитков в рабочее время. Их с бабушкой

брак распался. Он переехал на юго-запад Финляндии в город Турку, снова

женился, стал в конце концов главным редактором местной газеты и опубликовал

несколько поэтических сборников, хотя проблемы с алкоголем у него остались

на всю жизнь. На Рождество и на Пасху мы навещали его. И бабушку тоже.

Фармор (так по-шведски называется папина мама) Марта живет в Хельсинки и

знаменита своими потрясающими блинчиками.

Фарфар умер пять лет назад.

Скажу честно -- я не прочел ни одной из его книг. Отец любит сообщать

об этом совершенно посторонним людям.

Моя семья кишмя кишит журналистами. Легенда гласит, что один из моих

прадедушек, журналист и писатель Эрнст фон Вендт, был на стороне белых и в

1917 году, во время финской гражданской войны после отделения от России, его

арестовали красные. (Сознаюсь снова: его книжек я тоже не читал и, говорят,

не много потерял.) Мой отец Нильс (все зовут его Нике) -- теле- и

радиожурналист, со студенческих лет (60-е годы) бывший активным членом

компартии. Его политические взгляды сформировались, когда он узнал о

зверствах, творившихся в Финляндии в отношении сочувствующих коммунистам.

Теперь, спустя несколько десятилетий, он признает, что его энтузиазм в

отношении коммунизма был несколько наивен. С моей матерью Анной (ее все

зовут Микке) он познакомился в 60-е годы, во времена их бунтарского

студенчества. По его рассказам, они встретились на загородной прогулке

членов шведского студенческого клуба, в котором он был президентом. В борьбе

за внимание моей матери у него был соперник, и при подготовке к возвращению

в Хельсинки отец поручил этому сопернику следить за посадкой в автобус.

Воспользовавшись случаем, отец занял место рядом с матерью и пригласил ее на

свидание. (А некоторые говорят, что я семейный гений!)

Я родился в перерыве между студенческими митингами, скорее всего под

песни Джони Митчел. Семейным гнездышком нам служила комната в квартире

бабушки с дедушкой. Моей первой колыбелью стала корзинка для белья. К

счастью, тот период мне плохо запомнился. Когда мне было месяца три, папа

предпочел отправиться в армию на положенные одиннадцать месяцев вместо того,

чтобы сесть в тюрьму за отказ от службы -- по-видимому, по антивоенным

убеждениям. Он стал таким хорошим солдатом и метким стрелком, что его часто

отпускали на выходные домой. Семейная легенда гласит, что мою сестру Сару

зачали как раз во время такого отпуска. В свободное от двух белоголовых

малышей время мама работала редактором в международном отделе Финского

агентства новостей. Сейчас она работает художественным редактором.

Я чудом избежал семейной журналистской стези. У Сары собственное бюро

переводов: она переводит новостные репортажи и одновременно работает в

Финском агентстве новостей. У моего единокровного брата Лео Торвальдса

видеоуклон -- он хочет снимать фильмы. Поскольку почти все мои родственники

-- журналисты, я считаю себя вправе шутить с репортерами о том, что знаю,

какие они козлы. Я понимаю, что выгляжу при этом законченным хамом, но в

нашем доме в Финляндии постоянно толклась куча репортеров, которые ни перед

чем не останавливались, чтобы заполучить историю, или выдумывали историю от

начала до конца, или просто всегда были слегка навеселе. Точнее: весьма

навеселе.

Вот когда приходилось отсиживаться в своей комнате. Или когда у мамы

было плохое настроение. Мы жили в двухкомнатной квартире на втором этаже

ничем не примечательного бледно-желтого здания на Стора-Робертсгатан в

Редбергене, небольшом районе недалеко от центра Хельсинки. У Сары и ее

несносного старшего братца была общая спальня. Рядом с домом рос небольшой

парк, названный в честь местных пивоваров -- Синебрюхоффским. Это всегда

казалось мне странным, однако чем лучше назвать баскетбольный стадион в

честь фирмы, производящей офисное оборудование? (Поскольку однажды в этом

парке видели кота, у нас в семье его всегда называли Кошачий парк.) Там был

пустующий домишко, в котором собирались голуби. Парк стоял на холме, и зимой

там было хорошо кататься на санках. А еще мы играли в зацементированном

дворе позади нашего пятиэтажного дома и на его крыше. Когда мы играли в

прятки, увлекательнее всего было вскарабкаться по лестнице на крышу.

Но никакие развлечения не могли сравниться с компьютером. Когда дома

есть компьютер, можно сидеть за ним всю ночь напролет. Обычно мальчишки по

ночам "читают" под одеялом "Плейбой". Я же вместо этого прикидывался спящим,

дожидался, пока мама уйдет, вскакивал и усаживался за компьютер. Это было

еще до появления чатов.

"Линус, иди есть!" Иногда я вообще не выходил. Мама говорила своим

друзьям-журналистам, что я настолько неприхотливый ребенок, что мне для

счастья достаточно чулана с компьютером, куда время от времени закидывают

пачку макарон. Она была недалека от истины. Никто не боялся, что этого

ребенка похитят. (А интересно, кто-нибудь бы это заметил?) Когда компьютеры

были проще, они больше подходили детям: любой юный энтузиаст -- вроде меня

-- мог поковыряться внутри. В наше время компьютеры -- как и автомобили --

становятся все сложнее и людям все труднее развинчивать их, чтобы

разобраться в устройстве. Когда вы в последний раз делали со своей машиной

что-то посложнее замены масляного фильтра?

Теперь, вместо того чтобы копаться в компьютере, дети целыми днями

играют в компьютерные игры и совсем теряют голову. Вообще-то в самих играх

нет ничего ужасного. Многие мои ранние программы были игровыми.

В одной из них можно было управлять маленькой подлодкой в гроте. Идея

тут самая стандартная. Мир кругом движется, наплывает на тебя, а ты --

подлодка, и тебе нужно уворачиваться от страшных рыбин и не налетать на

стенки грота. Реально в игре перемещается только подводный мир. Рыбы

движутся вместе с ним. И чем дальше, тем быстрее. А грот становится все уже

и уже. Выиграть здесь невозможно, но соль была не в этом. Мне нравилось

поиграть в новую игру недельку, а потом перейти к следующей. Главное --

написать программу, которая все это делает.

Были у меня и другие игрушки: самолеты, корабли, машины и паровозики.

Однажды папа купил дорогую немецкую железную дорогу. Сказал, что у него

самого такой никогда не было и что в нее хорошо играть вместе с сыном.

Игрушка и правда неплохая, но с компьютерными прелестями не сравнить. Иногда

меня лишали доступа к компьютеру, но не за то, что я проводил за ним слишком

много времени, а за какие-то другие провинности, например, за ссоры с Сарой.

В школьные годы мы постоянно соперничали, особенно в учебе.

Любое соревнование идет на пользу. Если бы я постоянно не дразнил Сару,

она никогда бы не стала в пику мне сдавать шесть выпускных экзаменов вместо

положенных в Финляндии пяти. С другой стороны, благодаря Саре я сносно знаю

английский. Она всегда надо мной издевалась за то, что я говорил на

финско-английском. Вот я и выучил английский как следует. Мать тоже дразнила

меня, но по большей части за то, что я мало интересовался одноклассницами,

которые приходили позаниматься с "математическим гением".

Иногда мы жили с папой и его подругой, иногда Сара жила у папы, а я --

у мамы. Кстати, в шведском языке нет эквивалента понятию "развалившаяся

семья". Из-за развода у нас было мало денег. Мне врезалось в память, как