Герменевтические проблемы юридических текстов

По справедливому мнению А.А. Ушаковой, язык является единственным строительным материалом, из которого создается правовая материя[123]. Поэтому качество языка официальных документов свидетельствует об уровне правовой культуры государства, отношении общества к законности.

В уголовном законе, по мнению Н.С. Таганцева, выработан свой собственный язык: литературно тяжелый, неизящный, но имеющий громадное преимущество по своей точности и определенности[124]. Точность и определенность являются важными показателями эффективного толкования и применения закона на практике. К сожалению, начатые в начале 90-х гг. прошлого века правовые преобразования не способствовали четкости и точности выражения законодательной воли в нормативных правовых актах. Данные изменения привели к усложнению юридических понятий и терминов, громоздкости словосочетаний и юридических конструкций, в итоге – к усложнению самих текстов нормативных правовых актов. Это в свою очередь затрудняет понимание текста закона.

М.Б. Кострова отмечает, что при детальном текстуальном анализе УК РФ 1996 г. можно выявить несколько негативных тенденций: отсутствие единообразия практики применения правовых норм с неточно выраженными, неясными признаками; увеличение многообразия вариантов их толкования, нестабильность. Объясняется это недостаточной точностью и ясностью языка уголовного закона[125].

Простоту и ясность нормативно-правовому акту придает синтаксическое строение, логическая связь между частями и стиль. Соотношение языка и стиля является одной из переломных проблем понимания.

На неясность законодательного текста обращают внимание многие авторы[126]. Причиной этого дефекта, по справедливому мнению большинства ученых, является нарушение следующих требований законодательной техники:

- употребление термина только в одном значении в соответствии с общепринятой терминологией;

- обозначение одним термином одних и тех же понятий;

- указание, какой смысл придается использованному термину, если он имеет несколько смыслов или его смысл отличается от обычного;

- использование юридических конструкций в соответствии с определенными правилами;

- логическая последовательность, согласованность и однородность нормативного материала;

- отсутствие противоречий между частями нормативного акта (различными нормативными актами);

- своевременная отмена потерявших значение или недействующих документов и др.[127]

Как видно, среди перечисленных требований первые три являются по определению герменевтическими. Однако это не означает, что все остальные требования не имеют к ней отношения, так как соответствие текста технико-юридическим требованиям в целом и каждому в отдельности – результат интерпретации (понимания смысла).

Так, по мнению дореволюционных ученых, установлению неясности нормы права предшествуют: а) словесное (грамматическое) толкование, определяющее смысл, который имеют слова сами по себе и в связи с правилами речи; б) реальное толкование, имеющее цель раскрыть действительный внутренний смысл нормы с помощью всех данных, способных пролить свет на действительную мысль законодателя[128].

Одна лишь неясность вербального выражения не всегда свидетельствует о неясности самой нормы. В то же время, ясный вербальный смысл, неадекватный действительному (социальному) значению правовой нормы, свидетельствует о наличии дефекта ее выражения в тексте закона.

Установление технико-юридического дефекта – есть герменевтический процесс (постижение, толкование и применение). По справедливому мнению Л.В. Полововой, практически все технико-юридические дефекты требуют для своего установления толкования правового предписания, так как без уяснения смысла законодательного текста невозможно установить его дефектность[129].

И в том и в другом случае в понимании текста закона большая роль принадлежит интерпретатору, благодаря его компенсаторным возможностям. Компенсация технико-юридических дефектов относится к числу герменевтических проблем юридических текстов. Т.Я. Хабриева справедливо отмечает, что в одних случаях достаточно применения самых простых способов толкования (грамматического, систематического, логического и др.) для разъяснения смысла закона, того или иного положения. В других случаях возникает необходимость в специальных юридических приемах толкования[130], например в разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ.

Авторы выделяют разновидности дефектов юридических текстов: темнота, неточность, неполнота, двусмысленность[131].

«Темнота» выражения (или неясность в тесном смысле слова) имеет место в случаях, когда содержание термина, использованного законодателем, не известно. Е.В. Половова сравнивает этот дефект с пробельностью закона, ссылаясь на работу В.В. Лазарева[132]. Мы не разделяем подобной позиции.

Во-первых, В.В. Лазарев посвятил свою работу пробелам в праве[133], а не в законе. Пробел в праве предполагает отсутствие правового регулирования там, где оно необходимо для реализации интересов субъектов общественных (правовых) отношений. Пробельной может быть отрасль этих отношений, а может быть и какой-то отдельный их элемент. Технико-юридический дефект, являясь неадекватным отражением в тексте закона нормы права, не характеризует норму права как таковую, а свидетельствует о недостатке ее вербального выражения. Справедливости ради следует отметить, что связь между пробелами в праве, в законе и технико-юридическими дефектами, вероятно, гораздо сложнее, чем мы представляем. Однако с точки зрения герменевтики уголовного закона она видится нам именно такой.

Так, неизвестно содержание выражения, использованного законодателем в ст. 22 УК РФ при характеристике лица, страдающего психическим расстройством, не исключающим вменяемости, – «не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий». «Темнота» этого выражения обусловлена отсутствием каких бы то ни было (медицинских, психологических, юридических и социальных) признаков меры соз-

нания указанных выше обстоятельств: оно либо присутствует, либо отсутствует. Степени развития вменяемости не известны ни юридической, ни медицинской науке[134].

Представляется «темным» выражение: «…, сопряженное с…». Этот оборот часто используется при определении квалифицирующих признаков составов конкретных преступлений. Например, пунктами «в», «з», «к» ч. 2 ст. 105 УК РФ предусматривается убийство, сопряженное с совершением других (указанных в названных пунктах) преступлений. Однако не ясно (не известно), что подразумевается под термином «сопряженность». Для обозначения причинности законодатель использует другие формулировки: «в связи с…»; «вследствие…»; «повлекшие…».

В практике применения этих положений закона возникает проблема отграничения единичного сложного преступления от случаев множественности преступлений, которая в конечном итоге выливается в решение вопроса о квалификации подобных убийств по нескольким статьям Особенной части УК РФ или по соответствующему пункту ч. 2 ст. 105 УК РФ. В настоящее время эти вопросы не имеют однозначного (и сколько-нибудь удовлетворительного) решения. Но это исключительно правовая проблема, а герменевтическая проблема состоит в том, что факт использования законодателем термина, не имеющего собственного смысла, свидетельствует о его устранении от им же созданной правовой проблемы, решение которой оставляется на свободное усмотрение интерпретатора там, где этой свободы быть не должно.

Неточность употребления слов и выражений имеет место в тех случаях, когда законодатель обозначает предмет недостаточно определенно в качественном и количественном отношении[135]. Например, в ч. 4 примечаний к статье 158 УК РФ определяются признаки крупного и особо крупного размера похищенного имущества: «Крупным размером … признается стоимость имущества, превышающая двести пятьдесят тысяч рублей, а особо крупным – один миллион рублей».

В указанной вербальной редакции смысловая неточность возникает из-за функциональной неопределенности знака пунктуации. Тире может быть знаком определения (особо крупный размер – один миллион рублей). Оно же может быть знаком, заменяющим глагол (действие): особо крупный размер превышает один миллион рублей. Обе функции этого знака вполне приемлемы и согласуются с контекстом. Дефектность формулировки заключается в том, что законодатель не определил смысловую функцию данной вербальной конструкции.

Неполнота словесного выражения смысла нормы (положения) в тексте закона, по мнению В.В. Васьковского, заключается в том, что законодатель упустил из виду некоторые стороны предмета, которому дал определение. При этом неполнота словесного выражения смысла правовой нормы часто обнаруживается благодаря определенности использованной формулировки, необоснованно ограничивающей его толкование. Так, ст. 145 УК РФ предусматривается ответственность за необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет. Этим уголовно-правовым запретом гарантируется защита конституционных прав и свобод личности в сфере трудовых отношений. Смысл норм трудового права, регламентирующих порядок приема на работу и увольнения лиц, пользующихся социальными льготами, заключается в гарантии их прав и законных интересов в данном случае в связи с материнством и детством.

К лицам, чьи законные интересы в связи с воспитанием ребенка признаются и гарантируются трудовым законодательством, относятся не только женщины, матери, но и мужчины, а также лица, заменяющие родителей. Однако в силу определенности (ограниченности) указанной выше редакции ст. 145 УК РФ норма о правовых гарантиях трудовых (конституционных) прав личности в тексте уголовного закона получила неполное отражение.

Б. Спасов не признает неполноту технико-юридическим дефектом, так как считает, что посредством интерпретации можно выяснить только содержание правовой нормы, но не дополнить ее[136]. Утверждение справедливо, но лишь постольку, поскольку оно касается компенсаторной функции интерпретатора. Установить подобный дефект посредством интерпретации возможно, а устранить, действительно, нет. В случаях неполноты вербального выражения нормы права это может сделать только законодатель.

Двусмысленность выражения имеет место тогда, когда словесный смысл нормы допускает различные способы понимания. Так, согласно ст. 75 и 76 УК РФ для обозначения условий их применения (освобождения лица, совершившего преступление, от уголовной ответственности) законодатель использовал выражение: «Лицо, впервые совершившее преступление…». В юридической литературе такому обстоятельству, как совершение преступления впервые, дается различная трактовка. Авторы вкладывают в это понятие несколько смыслов: фактический и юридический. Они конкурируют, и единого мнения до сих пор нет.

Столкновение фактического и юридического смысла иногда предусматривается самим законодателем. В таких случаях он бывает предусмотрительным и создает особую словесную конструкцию. Эта предусмотрительность обнаруживается в тексте ст. 8 УК РФ: основанием уголовной ответственности является совершение деяния (фактический смысл. – О.П.), содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом (юридический смысл. – О.П.).

В целях лаконичности изложения используются специальные юридические термины.

Юридический термин представляет собой указанное в законе слово (словосочетание), являющееся обобщенным наименованием юридического понятия, имеющего точный и определенный смысл, обладающее адекватностью отражения содержания понятия, смысловой однозначностью, независимостью значения термина от контекста, логической соотнесенностью его с другими родовыми терминами, профессиональным уровнем практического употребления[137].

От того, как выстроен терминологический аппарат в нормативном правовом акте, зависит устойчивость, определенность и лаконичность закона.

Проблема юридической терминологии неотделима от проблемы юридических понятий, поэтому необходима научная разработка последних, их анализ, точное определение. Понятие – это логически оформленная общая мысль о классе предметов, явлений[138]. Термин – слово или словосочетание, название определенного понятия какой-либо специальной области науки. Терминология – совокупность, система терминов[139]. Связь между термином и понятием есть, но надо иметь в виду, что термин может обозначать разные понятия. Неясность юридического термина в нормативном правовом акте, неудачное словесное оформление могут привести к недостаточно четкому выражению законодательной мысли. Термин, отражающий определенное понятие, должен играть в тексте нормативного правового акта самостоятельную роль, не терять своего смысла.

Однако следует иметь в виду, что если законодателем не соблюдаются требования к юридической терминологии, то это может привести к нечеткой или неправильной интерпретации текста нормативного правового акта. Зачастую законодатель не придерживается каких-то строгих принципов при толковании юридических терминов, определяет некоторые термины через однокоренные и обобщенные понятия. Например, п. «б» ч. 2 ст. 90 УК РФ в качестве принудительной меры воспитательного воздействия, применяемой к несовершеннолетним, предусматривается передача несовершеннолетнего под надзор специализированного государственного органа. Термин «специализированный государственный орган» в тексте этой статьи не имеет определенного содержания. Он был использован законодателем в ст. 73 УК РФ, в соответствии со смыслом которой под ним понимался орган, исполняющий приговор об условном осуждении, то есть уголовно-исполнительная инспекция. Этот смысл одноименного термина не применим к ст. 90 УК РФ.

Своего самостоятельного значения в названной статье УК РФ он не имеет. По действующему законодательству РФ, орган, уполномоченный на осуществление контроля за поведением неблагополучных в криминальном отношении несовершеннолетних (комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав), не является государственным. А государственный орган (подразделение по делам несовершеннолетних в органах МВД) не обладает указанными в ст. 90 УК РФ полномочиями[140].

Особое внимание следует уделять и системности терминов, которая необходима при определении терминологического поля законодательства. Системность терминологии следует рассматривать как вторичный продукт по отношению к системе понятий. В литературе выделяется целый ряд подсистем терминологической системы, при этом классификация проводится по историко-временному критерию на досоветскую, советскую и постсоветскую терминосистемы. «Системность и логическая выстроенность всех терминов, а также смысловая адекватность понятийной и терминологической систем, являются необходимыми условиями построения грамотного текста нормативно-правового акта» [141].

Использование юридических терминов вне терминологического поля (терминологической системы) существенно затрудняет процесс понимания юридического текста. Например, в ст. 90 УК РФ используется термин «надзор», относящийся к терминологическому полю УК РСФСР 1960 г. В терминологическом поле УК РФ он не задействован, а используется законодателем не только вне вербальной[142], но и понятийной[143] систем. Это дает интерпретаторам основания предполагать случайное употребление данного термина в тексте уголовного закона[144].

Терминологическая развитость свидетельствует об уровне культуры законотворчества, поэтому для понятности и общедоступности языка закона необходим строгий контроль законодателя за правильностью, последовательностью, четкостью и единством используемого терминологического поля.

Наличие нескольких значений у одного слова является главнейшей помехой при интерпретации текста. То же относится и к многозначности терминов.

Как указывает П. Рикер, проблема множественности значений одного термина на деле может быть очерчена в лексической семантике как полисемия, то есть как возможность одного слова иметь более, чем один, смысл[145]. Полисемия в контексте филологии не является отклонением от нормы, она принадлежит к той сфере, где образуется и функционирует любой язык. Однако то, что безразлично для философской герменевтики и привычно для филологической, настораживает в юридической, тем более применительно к использованию терминологии как словообразования, предназначенного для узкого профессионального употребления.

В юридическом тексте часто встречаются термины, имеющие несколько самостоятельных значений. Например, «состав преступления», «в составе организованной группы»; «неправомерный акт», «половой акт», «судебный акт» и пр. Самый простой способ устранения проблемы многозначности термина является его определение непосредственно в тексте закона. Этому служат дефиниции.

Однако однозначность выражается не только в одном единственном

значении термина, но и в его одинаковом восприятии и единообразном толковании в пределах отрасли права. В.Ю. Туранин справедливо отмечает, что в процессе работы над созданием правовой нормы необходимо устранять не многозначность как таковую, а то, «что мешает связать с термином известный смысл и узнать предмет, выраженный данным термином»[146].

Взаимосвязь слов и словосочетаний в тексте называется синонимией. Исходя из точности и ясности нормативных правовых актов, следует ограничить использование в тексте синонимов рамками целесообразности. Именно не устранять, а сокращать, так как синонимия играет прагматическую роль, она уточняет, детализирует волю законодателя, уточняет его мысль.

Часто синонимирующее слово указывается в скобках вслед за уточняющим словом или выражением. Например, «выполнение работ (услуг)» в ст. 127² УК РФ; «без специального разрешения (лицензии)» – ст. 172 УК РФ; «создание вооруженного формирования (объединения, отряда, дружины или иной группы)» – ст. 208 УК РФ.

Затрудняется понимание смысла слов наличием в тексте омонимов[147].

Терминологическая омонимия является еще одним встречающимся в нормативном правовом акте явлением, которое выражается в содержании терминов с разными значениями. Например, в УК РФ термин «небрежность» имеет строго определенный смысл, обозначает один из видов неосторожной вины. Однако в некоторых статьях УК РФ он используется для обозначения объективной стороны преступления («небрежное хранение огнестрельного оружия» – ст. 224; «небрежное отношение к службе» – ст. 293). Все это может создать проблему для правоприменителей, возможность усмотрения, поскольку можно предположить, что данные преступления могут совершаться только по небрежности, исключая легкомыслие[148].

По мнению Е.Г. Мирошникова, для ясности юридического языка необходимо, чтобы в тексте использовались максимально простые слова, термины, фразы, широко употребляемые в обычной жизни, чтобы отсутствовали сложные конструкции с использованием причастных и деепричастных оборотов (ч. 2 ст. 188 УК РФ, ч. 2 ст. 92 УК РФ), не было злоупотреблений иностранными словами (например, «иммунитет» в ст. 11 УК РФ; «эмиссия» – ст. 185 УК РФ; «эмитент» – ст. 185¹ УК РФ; «эпизоотии» – ст. 249 УК РФ), архаичными выражениями («сокрытие» в ст. 199² УК РФ; «пиратство» – ст. 227 УК РФ)[149].

С нашей точки зрения, в своих выводах указанный автор допустил слишком широкое обобщение. Видимо, следует отличать заимствование иностранных слов от заимствования терминологии, принадлежащей другим отраслям права.

Необходимость использования иностранной терминологии обусловлена развитием международных отношений, сотрудничества. Однако не всегда является оправданным использование таких слов. В некоторых случаях можно было бы заменить их русскими синонимами, доступными для понимания обычных людей.

На наш взгляд, оправданным является использование иностранных слов в следующих случаях: а) когда их разъяснение дается в самом законе; б) иностранное слово используется как термин, принадлежащий правовой традиции, является достаточно часто встречающимся в юридической лексике; в) указание данного термина наиболее ясно выражает значение того или иного правоотношения. В этом смысле, например, употребление в законе термина «эксцесс исполнителя» представляется необходимым, так как служит средством лаконичного обозначения непростого понятия, которое в русскоязычном варианте весьма сложно для утилитарного употребления («совершение исполнителем действий, которые выходят за рамки умысла соучастников…»).

В то же время использование законодателем профессиональных (часто иностранных) терминов, сложных словосочетаний, далеких от герменевтического значения повседневной речи, обусловлено сложностью общественных отношений, регулируемых другими отраслями права. Это, в свою очередь, определяет бланкетность норм Особенной части УК РФ и, следовательно, заимствование в тексте уголовного закона терминов, относящихся к другим отраслям права. Чаще всего подобное обстоятельство имеет место в разделе УК РФ о преступлениях в сфере экономики, в главе о преступлениях против правосудия и др.

В связи с этим важно отметить, что при использовании термина, относящегося к другой отрасли права, следует учитывать смысл бланкетной нормы в целом, а не ограничиваться терминологическим родством (схожестью) слов, так как в них может быть заключен различный смысл. В противном случае подобное заимствование неоправданно.

Так, в примечании к ст. 139 УК РФ (нарушение неприкосновенности жилища – глава Особенной части УК РФ о преступлениях против конституционных прав и свобод личности) термин «жилище» определяется при помощи дефиниции, сформулированной в соответствии со смыслом жилищного законодательства Российской Федерации.

Как уже отмечалось, полисемичность терминов, использованных в юридическом тексте, может преодолеваться при помощи дефиниций, придающих слову одно из нескольких значений. По мнению В.М. Савицкого, дефинитивные нормы, может быть, и удлиняют законодательство, если иметь в виду количественную сторону дела, зато совершенно очевидно, что они в большей степени способствуют правильному пониманию и применению закона, а значит, улучшают качество и весь механизм правового регулирования[150].

В данном случае дефинитивное определение жилища увязывается с тем, что в основании бланкетности уголовно-правовой нормы лежит жилищное право, в то время как в гл. 19 УК РФ обеспечивается реализация конституционных прав и свобод. В соответствии с Конституцией Российской Федерации неприкосновенность жилища относится к конституционным гарантиям неприкосновенности частной жизни.

Думается, что конституционное право каждого человека на обособление личного пространства для реализации естественных физических и духовных потребностей (например, восстановления сил, саморегуляции, адаптации к ситуации стресса и пр.) имеет существенные различия с жилищным правом, относящимся к вещным правам.

Таким образом, дефиниция жилища в примечании к ст. 139 УК РФ не отвечает смыслу гарантии естественного права человека, о котором идет речь в Конституции РФ. Полисемичность термина «жилище» устранена, но смысл правовой нормы искажен и ее понимание не достигнуто.

Следовательно, сама по себе дефиниция термина, относящегося к другой отрасли права, не гарантирует понимания юридического текста и адекватности выражения в нем смысла правовой нормы.

По мнению Д.А. Керимова, избежать таких трудностей можно путем расширения диспозиции правовой нормы и сокращения вследствие этого количества норм. К тому же «противоречия между правовыми нормами могут иметь место, как свидетельствует практика, вне зависимости от их количества. Из меньшего или большего количества правовых норм логически вовсе не вытекают трудности, связанные с ясностью и доступностью их языка»[151]. Преодоление этих трудностей – задача законотворчества.

Зачастую использование специальных юридических терминов становится неизбежным. Главное не злоупотреблять этим, поскольку использование сложных и непонятных терминов и выражений без каких бы то ни было объяснений недопустимо.

А. Шнитцер справедливо утверждает, что к ясной форме выражения права может вынуждать только низкий уровень развития людей[152]. По нашему мнению, неясная форма выражения права свидетельствует о низком уровне правовой культуры. Т.В. Губаева считает язык права смешанным, то есть в основном он совпадает с обычным литературным языком, однако в нем есть и некоторые специально созданные для выражения правовых понятий конструкции[153].

Е.А. Крюкова выделяет язык законодательного акта как самостоятельный стиль современного русского литературного языка в силу его влияния на развитие русского языка в целом и богатейшего лексического состава языка законодательных актов[154].

По мнению П.П. Згонникова, в процессе создания правового акта часто возникают стилистические ошибки, которые делают его неясным, неудобным для чтения, что препятствует быстрому и правильному пониманию закона и подзаконного акта[155].

Стиль – это совокупность приемов использования языковых средств выражения тех или иных идей, мыслей в различных условиях речевой практики, слога[156].

Каждому автору, каждой нации, разным произведениям присущ разный слог. Стиль языка закона – это особый стиль, который своеобразно использует законы языка. Это своеобразие и определило возникновение юридической герменевтики. Однако точное следование законам языка с учетом его герменевтических проблем является, пожалуй, одним из тех идеальных результатов, стремление к которым со стороны законодателя было бы весьма желательным

 

для общего блага. Но, к сожалению, часто при формулировании уголовного закона допускаются герменевтические противоречия.

При обращении к правовому тексту следует иметь в виду, что формулируется он не одним человеком, а коллективом, к тому же подвергается неоднократному обсуждению различными лицами, прежде чем он станет нормой права. Естественно, первоначальный стиль корректируется благодаря многочисленным поправкам и изменениям, если таковые имеют место. Как правило, трудно определить, кто является автором законодательного текста. Поэтому автор в обычном герменевтическом смысле остается нам неизвестным. А следовательно неизвестно, чью волю необходимо интерпретировать в процессе толкования.

Что касается фактических составителей законопроектов, их мнения и заявления относительно смысла создаваемых норм получают авторитетное значение только в том случае, если положительно доказано или с полнотою достоверно следует допустить, что с ними был согласен законодатель. По мнению Е.В. Васьковского, при толковании нормативных актов многие авторы нередко прибегают к помощи так называемых ножниц и клея: серьезные научные работы и судебные решения делают из материалов ненадлежащего употребления[157].

Естественно, на стиле правового документа отражается и национальный элемент. Однако, несмотря на это, любой юридический термин должен обладать стилистической нейтральностью. Он должен быть лишен экспрессивной окраски, характерной для литературного языка, но на практике такие термины все же имеют место, например «порча» (ст. 214 УК РФ), «надругательство» (ст. 244 УК РФ), причем последний не имеет законодательно закрепленной дефиниции, что может привести к искаженному его пониманию. Данный термин используется как в отношении тел умерших, мест захоронения, так и в отношении Государственного герба РФ или Государственного флага РФ.

Язык права, в том числе и язык уголовного права, оперирует различными терминами. По мнению Н.С. Таганцева, некоторые факторы могут отрицательно повлиять на точность законодательного текста. Сюда можно отнести следующие факторы, во-первых, «живые языки», которые достаточно разнообразны, поэтому в них слово может иметь несколько значений в зависимости от жизненной ситуации; во-вторых, недостаточную грамотность законодателя; в-третьих, закон – продукт деятельности многих лиц[158].

Одной только ясности не достаточно, необходима и точность отражения в тексте закона смысла правовой нормы. Ясность означает – хорошо видимый, воспринимаемый понимаемый, логичный, стройный, четкий. Точный – показывающий, передающий что-либо в полном соответствии с действительностью, с образцом, полностью соответствующий заданному, должному. Точность – степень истинного соответствия[159]. По справедливому мнению Д.А. Керимова, хороший закон исключает «развитие» его смысла и сформулирован так, что не нуждается в дополнительных разъяснениях[160].

Особенностью языка является и то, что многие понятия в нем составные, в том числе и юридические. Однако некоторые многозначные определения могут употребляться в нескольких значениях, а в некоторых юридических терминах есть непривычные для литературного языка соединения слов, порядок слов в отдельных словосочетаниях. Правильный порядок слов в предложении – обязательное условие ясности нормативного правового акта. Такой порядок подчиняется логическим закономерностям[161].

Для языка закона в то же время является специфичным употребление в качестве однородных членов предложения слов, обозначающих сопоставимы и несопоставимые понятия.

 

Многочисленны и такие соединения слов в качестве однородных членов, в которых сочинительной связью соединены слова, не являющиеся однородными членами предложения[162]. Неправильное соединение однородных членов предложения может повлечь неясность текста.

Насыщены наши законы и фразеологическими оборотами, то есть устойчивыми сочетаниями слов, которые воспроизводятся в тексте нормативного правового акта как готовые единицы языка. Например «необходимая оборона», «крайняя необходимость», «причинение вреда здоровью» и пр. По справедливому мнению некоторых ученых, наличие таких оборотов является достоянием правового языка. С их помощью происходит точное закрепление нормативной воли, сохраняется документально-юридический стиль документа, достигается правильное понимание и применение предписаний на практике[163].

Одним из требований к юридическим текстам является «формальный язык изложения …текстов с помощью фразеологических оборотов»[164]. Обычно фразеологические обороты используются в варианте юридического текста как шаблоны. Иногда это противоречит литературной норме в силу неоправданного «расчленения» слов. Однако подобное расчленение встречается в повседневной практике. Например: «содействовать – оказать содействие», «ликвидировать – произвести ликвидацию».

Объектом лексической правки могут быть и так называемые плеоназмы (обороты речи, содержащие однозначные, а следовательно, лишние слова), такие как «спросить вопрос», «прейскурант цен», «временная отсрочка» и пр.; тавтологические выражения (повторение сказанного близкими по смыслу, часто однокоренными словами), например «информационное сообщение», «период времени», «реальная действительность» и так далее.

Специфичным является также использование авторами юридических текстов паронимов, то есть близких по звучанию терминов, но разных по значению («гарантийные – гарантированные», «выборная – выбранная», «оплатить – заплатить»).

Одной из основных семантических категорий служит предложение, которое является базой в проблеме понимания. Все остальные категории выполняют вспомогательную роль при выявлении смысла предложения. «Понимание языковых выражений – это понимание текстов (письменных или устных). Языковой текст – это множество предложений, связанных друг с другом логическими отношениями»[165].

Основная языковая единица текста закона – нормативное предложение, которое образуется из слов, словосочетаний и, в свою очередь, подчиняется внутренним закономерностям организации текста нормативного правового акта[166]. От качества предложения многое зависит. Поэтому ему должны быть присущи адекватность грамматической формы, отсутствие перегрузки однородными членами, простота и доступность стиля.

Знаковая форма выражения общественных отношений имеет как положительные, так и отрицательные моменты. С одной стороны, текстуальная форма закона упрощает его понимание (ускоряется процесс правопонимания), с другой – усложняет (появляется искаженное, упрощенное представление о сущности правоотношений).

По этой причине в литературе ставится вопрос об обеспечении единства терминологии, употребляемой в нормативных правовых актах (ее стандартизации, унификации), о необходимости выработки единых требований, предъявляемых к использованию юридической терминологии в правовом тексте.

Для обеспечения единства терминологического поля и стабильности в употреблении терминологии В.Ю. Туранин предлагает предъявлять следующие требования к терминологии: «1) тождественность понятия и выражающего его требования; 2) однозначность термина; 3) доступность понимания термина; 4) общепринятость используемого термина; 5) нормированность термина;

6) лаконичность формулировки термина; 7) системность термина; 8) стилистическая нейтральность термина; 9) максимально четкое дефинирование юридических терминов, нуждающихся в пояснении значения; 10) ограниченное использование терминов, выраженных устаревшими словами; 11) отказ от чрезмерного использования иноязычной терминологии в законодательном тексте, что предопределяется принципом преемственности понятий и приоритетом использования терминов с русскими корнями»[167].

Унификация устанавливает и закрепляет единые требования к использованию терминов, систематизирует понятия, исключает из оборота устаревшие термины и способствует рациональной организации нормотворческой деятельности. Терминологический разнобой является одним из основных изъянов многих правовых актов.

По мнению В.Ю. Туранина, полная унификация юридической терминологии будет способствовать повышению формальной определенности права, ликвидации противоречий в понимании правовых текстов, их доступности. Неупорядоченная терминология снижает информативные возможности закона, отрицательно сказывается на правоприменении[168].

С целью унификации коллективом авторов сформирован состав юридической терминологии, изданный в 1998 г. в виде Словаря-справочника по российскому законодательству (термины, понятия, определения). Л.Ф. Апт предлагает придать Словарю статус государственного, официально публиковать, переиздавать «в контрольном состоянии по типу Общественного классификатора отраслей законодательства»[169].

В.Ю. Туранин предлагает создать свод словарей с целью разрешения проблемы, связанной с языковыми стандартами в Российской Федерации, и оформить его в качестве приложения к Федеральному закону «О русском языке как государственном языке Российской Федерации», тем самым придать своду официальный, государственный статус[170].

Термин должен соответствовать лексическим, грамматическим и стилистическим стандартам государственного языка Российской Федерации. К сожалению, таких языковых стандартов в нашей стране до сих пор нет, в отличие от других стран (Германия, Великобритания и др.). Не следует забывать также, что термин должен соответствовать нормам современного русского литературного языка, контекст не должен затруднять правильного понимания конкретного термина. Это требование должно предъявляться ко всем словам, входящим в правовую норму, составляющим ее лексический фон.

Важным для понимания языка закона является и графический способ выражения правовых норм, которые тесно связаны с языковыми. Текст Уголовного кодекса РФ структурирован (главы, разделы, статьи и так далее) для согласованности и единства его частей. Это позволяет свободно ориентироваться в его содержании, а также придает четкость системе изложения норм уголовного права.

 

 

 

Глава II