Дневник симеона окольського (1637—1638 рр. )

 

Откуда эти люди, не читавшие книг о военном искусстве, узнали способ так быстро собирать многочисленные отряды? Не мало нужно искусства, чтобы рассказывать другим о своих победах, насчитывать так много убитых и возбуждать недоверие к королевскому величеству. Но лживость составляет исконное свойство хлопов, потому-то они с подобным бесстыдством писали столько неправды об избиении жолнеров, о своей силе, неведении короля о походе против них, о сожжении церкви в Корсуне, избиении детей и многих других преступлениях. В действительности этого не было, ибо не пришло еще объявление войны в то время, как гетманы находились в Корсуне. Наши оставались невредимыми, между тем как неприятель не без урона уходил с поля битвы, а когда проник в город, наши отступили частью к Кумейкам, где находился п. гетман², частью к Билозору, где стоял полк коронного стражника п. Лаща. Так как полк казацкий и артиллерия в тот же вечер заняли Мошны, то гетман в ту же ночь послал к коронному стражнику, прося его зорко следить за неприятелем, до рассвета обогнуть Мошны со своим полком и поутру соеденить свой обоз с обозом Его Милости. Поэтому п. стражник не призывал слуги для раздеванья, а заснул в панцире и кирасе на кафтанах, словно на самых мягких матрацах, приглашая всех товарищей последовать его примеру, а поднявшись задолго до рассвета, направился к Мошнам, заступил путь и захватил шедших туда казаков. Он узнал, что этот казацкий полк выслан вперед Кизимом, разгромил его и послал языка к гетману. Его Милость только что выслушал обедню в честь Богородицы, причем, прося Ее покровительства и отдаваясь под Ее защиту, он тайно дал обет в честь Ее соорудить алтарь в Летичеве. После богослужения привели казака, который сообщил, что видел Павлюка ³ с артиллерией в Черкассах, откуда он должен был поспешно двинуться к Мошнам. Желая получить более подробные сведения, гетман подарил этого казака п. Киселю⁴, который даровал ему жизнь и тотчас причислил к своим драгунам, но тот ничего больше не сказал. Вслед за тем привели старого священника;

гетман даровал ему жизнь и сверх того дал талер, чтобы ободрить его; этот показал, что накануне видел пушки в Мошнах на рынке; есть ли там Павлюк, он не знает, ибо казаки остерегаются священников; гетман подарил этого священника также п. подкоморию ⁵. Тотчас после того привели казака, бывшего драгуна в пехоте кн. Иеремии Вишневецкого;

и этому Его Милость даровал жизнь, лишь бы только он говорил правду. Поклонившись низко и поблагодаривши, он рассказал, что Павлюк уже прибыл, артиллерия также и войска более 20 000; не все имеют ружья, иные вооружены рогатинами, косами, секирами; Павлюк двинулся уже табором к Кумейкам и, вероятно, прибудет через час; при нем восемь орудий и множество пороху, идут казаки довольно смело и «сердыто». То же самое повторил он и под присягою. Тогда гетман, окинув взглядом присутствующих офицеров, произнес: «Для всех будет открыто поле чести и славы». Затем потребовал коня, чтобы лично осмотреть позицию, приказал п. обозному ⁶ и п. Петру Коморовскому охранять возы и направить их к нему по первому требованию, а сам выехал в поле в сопровождении черниговского подкомория и многих офицеров; он выбрал местность, удобную для битвы и табора, ибо вход был закрыт непроходимым болотом. Тогда двинулись из Кумеек возы, построенные в десять рядов, к ним примкнули возы из полка п. стражника, затем следовали, как обыкновенно, хоругви в боевом порядке. Многие из товарищей и сам гетман, смирившись перед Богом, приступили к исповеди и причастию, и Бог продлил время так, что возы и войска успели занять позицию. Многое предвещало счастливый исход битвы: во-первых, ветер дул нам в спину и в глаза неприятелю; во-вторых, сражение происходило в день русского праздника св. Николая⁷, патрона польного гетмана;

в-третьих, густой дым от горящей соломы, которой множество было в тесно застроенных Кумейках, весь несся в глаза неприятелю; в-четвертых, прибывшие жолнеры весьма охотно выражали полную готовность идти с гетманом против неприятеля, ибо не много может сделать военачальник, который ведет в бой солдат против их воли. Но более всего можно было ожидать победы потому, что хлопы беззаконно выходили на битву против собственных господ.

Сражение при Кумейках

Наступление крестьян представляло весьма внушительное зрелище: они шли табором, построенным в шесть рядов, с четырьмя орудиями впереди, двумя по бокам и двумя в конце, а в середине между возами шло войско в количестве 23 000 ⁸, правильно разделенное на полки и сотни; их нельзя было упрекнуть в отсутствии сообразительности и искусства, но все-таки они уподоблялись бессмысленным животным, потому что смело, охотно и умело восстали против короля, Речи Посполитой, против гетмана и коронного войска. Оплакивал это ревностный к православной вере п. подкоморий, говоря:

' «Прекрасный это народ и большое в нем одушевление, достойное похвалы, если бы оно было направлено против врагов христианства, а не против своего короля, отечества и Речи Посполитой; теперь же оно достойно порицания, а не похвалы». Эту гидру привел за собою по пятам п. стражник к гетману польному почти от Мошен до Кумеек на самое место битвы, где было выстроено коронное войско. Не обошлось без потерь с обеих сторон, в особенности во время герцов, причем стрелою из лука тяжело ранен в голову один из товарищей казацкой хоругви брацлавского воеводы. Но хуже всего было то что во все время шествия неприятель сильным криком, богохульством, бранью, непристойными и скверными словами поносил и оскорблял шляхту, жолнеров, гетманов и самого короля. Коронное войско на протяжении полумили было закрыто с одной стороны возами, расположенными в десять рядов, во главе которых стоял иностранный полк с венгерскою пехотою польного гетмана под начальством п. обозного и п. Коморов-ского. По другую сторону, справа, откуда шел Павлюк с табором, вдоль разместились полки в боевом порядке с артиллерией посередине. Поднявшись на пригорок и увидев войско, казаки остановились в нерешительности, но Павлюк ободрял их, говоря: «Або ж не знаете, що ляхи у два ряди військо ста-новлять? Йдемо!», и начали наступать, но не могли перейти болота и повели свой табор вдоль берега, как бы к концу польского строя. Гетман, однако, воспользовался этим болотом и сильно укрепил конец боевой линии иностранной пехотой, устроив там как бы другое начало, затем приказал коронному стражнику отступать к этой пехоте и прикрыть ее остатком своих хоругвей. Казаки шли з развевающимися знаменами, с пушечными выстрелами и громкими возгласами:

«А далеко гетьман буде ночувати? Лящику, побіжйш до хащи-ку!» Но коронное войско не трогалось с места, не отвечало на возгласы, и то было добрым знаком, предвещавшим победу. Когда неприятель дошел до середины боевой линии, а войско продолжало стоять спокойно, некоторые из наших, не знавшие о существовании болота, предполагали, что неприятелю дозволят или окопаться у воды, или стать под ветром. Прекрасная то была догадка, необходимая для счастливого исхода, но исполнение такого дела лучше всего предоставить Богу и гетману. Когда полк коронного стражника построился «лавой», заняв большую часть неприятельского авангарда и фланга со стороны поля, казаки поняли, что двигаться дальше трудно, и начали битву частой стрельбой из пушек и самопалов. Поднявшийся дым закрыл казаков, чем по приказу гетмана воспользовались драгунские хоругви, ответившие гораздо более продолжительной и грозной пальбою; казаки, не видевшие их раньше и завидев теперь перед собою, изумились и испугались.

Тогда начали наступать другие, более храбрые казацкие полковники со своими отрядами и энергичнее принялись стрелять в драгун; но обер-лейтенант Морель с п. Жолкевским со своей стороны усерднее наступали на неприятеля. Польный гетман прислал из авангарда на правое крыло в подкрепление им пехоту п. Бегановского, который в то время по приказу гетмана сопровождал возы, затем е. м. обратил взоры на коронную артиллерию, навел ее на середину табора и приказал капитану артиллерии начать забаву (т. е. открыть огонь.— Упоряд.).

Правда, палила и неприятельская артиллерия, но мало причиняла вреда; наши пушки играли лучше, ибо враги прыгали резвее. Офицеры скучали столь продолжительным ожиданием под знаменами и, заметив, что гетман сильно склоняется на приступ, исполненные пыла, просили у него приказа начать дело. Гетман взглянул на казацкий табор, а там множество возов, остановившись на поле битвы, начали строиться вновь, удваивая прежние ряды, чтобы укрепить табор в денадцать рядов. Поэтому, желая предотвратить излишнюю трудность при разрывании более укрепленного табора, гетман приказал прорвать его там, где возы стояли еще только в шесть рядов, и послал впереди всех своего сына Петра, предводительствовавшего на его месте казацкой хоругвью. В этой хоругви отличились храбростью и поручик, и хорунжий, и товарищи, но в тысячу раз храбрее оказался молодой воин, бывший на то время ротмистром, воеводич, сын гетмана, который сражался без панциря и кольчуги, получив приказ идти прямо в огонь и нести жизнь, молодость и богатство под меч разъяренного Марса; он не только устоял против крепости табора, но почти вскочил в самый огонь и, обратив на себя всю ярость хлопов, потеряв двух стоявших рядом с ним товарищей, Каменского и Матвея Цепелевского, несколько раз отважно наступал и отступал со своею хоругвью, пока не прорвал окруженного табора с помощью других гетманских хоругвей. Можно отдать должное гетману польному, что он, имея в преклонных летах одного только сына, упражнял, испытывал и совершенствовал его, как орел, для того, чтобы впоследствии каждый мог узнать гетманскую кровь, сына великого полководца, рожденного для отважных подвигов и приличных своему почетному роду отличий. Далее следовала другая хоругвь польного гетмана под начальством п. Сковецкого; смело ударив в возы конской грудью, она заплатила за эту смелость потерей двух почтенных товарищей, Конаржевского и Бенецкого;

последний ранен пушечным выстрелом под колено; кроме них убито несколько человек прислуги. За ней наступала хоругвь п. Краковского, великого коронного гетьмана. Тогда казаки разделили все свои силы на две части: одна бросилась на авангард и артиллерию, другая защищала табор от разрыва.

От их стремительности погибло три храбрых товарища: Гно-инский, Подкоцкий и Магнуский; ранен был и поручик, сверх того убито двое слуг и более десяти человек ранено. Наступала хоругвь воеводы русского, которая также лишилась любимого товарища, Улеского; восемь человек раненых унесено с поля, семеро слуг осталось убитыми. Затем королевская хоругвь, не ожидая приказа, сама устремилась к табору, но также получили урон: убит п. Прусимский, трое товарищей ранено, убито также пять человек прислуги и ранено девять. Три раза отступали все хоругви и снова возвращались, пока с Божьей помощью не прорвали табора. При этом ранен был богуславский староста (Казановский), предводительствовавший хоругвью; конь его пал, а сам староста, соскочив с него, едва не был растоптан лошадьми, но успел спастись, упавши за пень. Секретарь Адам Казановский видел его лежащим, но не мог подать помощи, так как вел в атаку собственную хоругвь. Тогда убиты: пп. Поцей, Черемовский, Бо-даровский и четверо слуг. Ни одна из хоругвей, проникших в табор, не вышла оттуда совершенно без потерь. Досталось притом и самому гетману польному, под которым были прострелены две лошади, а также ножны от его сабли, сам же он остался невредим, ибо предводителей особенно хранит Бог. Если таковы были наши потери, то, конечно, не меньше были они и среди казаков после того, как разорван был табор; ибо, когда притупились наши сабли и палаши, жолнеры у них же хватали рогатины и многих избивали их собственным оружием. Солдаты погнались за казаками, вытесненными из табора, и тем дали возможность оставшимся уменьшить и сомкнуть табор; в это время ушел из табора п. Люля, слуга п. Киселя, захваченный казаками. Видя, как много наших убито при разграблении возов, и желая предупредить опасность от казаков или от взрыва пороха, гетман приказал своему сыну сжечь порох, найденный в казацких возах; тот бросился к обозу, зажег возы с сеном и соломою, огонь дошел до пороха и взорвал его. Затем гетман приказал своей венгерской пехоте зайти с другой стороны казацкого табора, а с этой стороны усилить стрельбу из пушек в центр; это произвело замешательство, казаки начали разрывать табор, причем бежала их старшина вместе с Павлюком. Другие, видя неминуемую гибель, устремились с отчаянием на немецкую пехоту; там убиты пп. Морель и Жолкевский, ранены: поручик п. обозного и п. Мочарский. Однако немецкая пехота наступала с таким усердием, что оттеснила казаков от части их орудий, а отряд пехоты п. Бегановского доставил в лагерь казацкую пушку и знамя с орлом на древке и яблоком в виде золотого сердца.

После того поляки вновь и с большей уже охотой обратились к табору и подступали к нему со свежими полками до самого вечера. Казаки, видя, как трудно им сопротивляться, начали отступать табором с несколькими пушками, возглагая все надежды на приближающуюся ночь, ибо и пороху оставалось у них уже немного. Между тем гетман послал к себе в обоз за лошадьми, чтобы взять пушки, которых было привезено четыре, а пятая отдана п. Лащу. В час пополуночи казаки остановились в долине против авангарда коронного обоза и тотчас принялись окапываться; затем прекратили работу, так как, несмотря на темноту, по ним стреляли с горы, а сами с несколькими десятками возов и парой орудий в три часа ночи оставили свой табор и врассыпную пустились к Мошнам. Вызывались, правда, охотники из солдат, желавшие с опасностью для жизни взять приступом этот табор, но гетман не дозволил, сообразив, что и так уже слишком много пролито шляхетской крови и что эта потеря не вознаградилась бы даже окончательным истреблением хлопов. Поэтому он приказал всем очистить поле, оставив только обычную стражу, а так как иноземным отрядам не досталось мушкетных пуль, которых израсходовано было до 50 000 в этой битве, то целую ночь заняты были их отливкой, а возы, запряженные с утра, так и ночевали запряженными. Наутро 17 декабря неприятель не появился, дан был сигнал поить лошадей, а тем временем многие паны отправились с гетманом на поле битвы; тогда старые воины сознались, что никогда не бывали в столь продолжительном и сильном огне и не видали такого множества трупов в одном месте. За свою дерзость и низость неприятель волей Божьей подавлен малочисленным войском, а все его надежды рухнули вместе с потерей артиллерии, знамен, бунчука и печати.