Записка о первом стрелецком бунте в 1682 Г.

Горе царя Федора Алексеевича, причиненное смертью его первой супруги, Агафьи Симеоновны, и сына, царевича Ильи Федоровича, сильно повлияло на его здоровье. Его любимым правителем был в то время Языков. Царь объявил ему, что, зная о слабости своего здоровья и желая предупредить бедствия, могущие нарушить государственное спокойствие в случае его кончины, он намерен назначить наследником престола своего брата Петра Алексеевича.

Языков представил ему, что прямым наследником является царевич Иван Алексеевич, как единоутробный брат государя, к тому же старший брат Петра. Государь не согласился, сославшись на слабое здоровье царевича Ивана, и добавил, что Петр, напротив, сильного сложения и что к тому же бог наделил его выдающимися дарованиями, почему он и более достоин ему наследовать.

Любимец, имевший какие-то счеты с Нарышкиными, сделал все возможное, чтобы отдалить царевича Петра от престола. Он даже посоветовал царю немедленно вступить во второй брак, чтобы дать государству наследника.

«Я не раз беседовал с лекарями о твоем здоровье,—добавил он,—все мне отвечали, что ты скоро совершенно поправишься и будешь жить еще долго». Государь, ободренный советами Языкова, женился на Марфе Матвеевне из рода Апраксиных, но вскоре его болезнь усилилась, и он скончался 27 апреля 1682 г.

За два дня до его кончины стрельцы, притесняемые своими полковниками, которые посылали их на различные работы, не давая отдыха даже в праздники, и под разными предлогами де доплачивали им жалованье, подали царю челобитную, в которой просили удовлетворить все их жалобы. Они поручили одному из своих товарищей снести ее в Стрелецкий приказ. Думный дворянин, или советник Канцелярии, Павел Петрович Языков принял челобитную, обещав доложить о ней князю Юрию Алексеевичу Долгорукому, начальнику приказа, и на следующий день дать ответ.

Языков тотчас отправился к князю Долгорукому, но изложил ему дело неправильно. Он сказал, что стрелец, приходивший к нему с челобитной, был пьян и даже отзывался о князе непочтительно. Князь Долгорукий ответил, что если стрелец был пьян, то его следует завтра же бить кнутом перед съезжей избой для примера другим стрельцам.

На другой день этот стрелец вернулся в приказ, чтобы узнать ответ на челобитную, поданную им от имени всех его товарищей. Ему ответили, что государь приказал наказать его, как мятежника, и бить кнутом для примера всем другим. Два стражника, в сопровождении палача, отвели стрельца на место казни. Раздеваясь, чтобы принять назначенное наказание, он закричал другим стрельцам: «Ведь я подал челобитную по вашему поручению и с вашего согласия; как же вы позволяете меня так бесчестить!».

Тотчас прибежали несколько стрельцов и освободили своего товарища, избив стражников и палача. Присутствовавший здесь же дьяк, или секретарь, который, на свое счастье, еще не успел спешиться, ускакал во весь опор и поспешил сообщить думному дворянину о том, что произошло.

Стрельцы этого полка, которым командовал полковник Семен Грибоедов, были крайне возмущены этим случаем. В ту же ночь они столковались друг с другом, а на утро предложили стрельцам других полков действовать сообща и разузнали, кто еще из их полковых командиров дает повод для подобных жалоб.

Из двадцати полковников, командовавших в то время 22 000 стрельцов, нашлось девять виновных. Стрельцы приняли решение добиться суда над своими командирами или всех их перебить.

На следующий день, 27 апреля, в 4 часа пополудни скончался царь Федор Алексеевич.

Всех стрельцов немедленно вызвали в Кремль для принесения присяги царю Петру, объявленному наследником престола, в обход его старшего брата Ивана Алексеевича, которого из-за природной слабости, косноязычия и других болезней отстранили от престола. Стрельцы охотно присягнули, после чего разошлись

Домам. Похороны царя происходили 28-го, и весь этот день стрельцы вели себя спокойно; но 29-го они толпой двинулись в Кремль просить нового царя, чтобы девять указанных ими командиров были схвачены тут же при них и чтобы их заставили вернуть незаконно удержанные деньги, а также заплатить за исполненные для них работы по представленному стрельцами счету; стрельцы кричали, что если им откажут в их требовании, то они сами о себе позаботятся, перережут этих командиров, разграбят их дома и тогда найдут, чем себя вознаградить. Они грозили, что на этом не остановятся, а выместят свое недовольство и на других изменниках, и добавляли, что это может стоить жизни многим знатным боярам, большинство которых они при этом и назвали; словом, что они больше не могут терпеть произвола своих командиров и плохого управления изменников, злоупотребляющих доверием государя.

Такая смелая речь испугала двор. Было приказано задержать девять полковников, которым стрельцы предъявляли обвинение. Их в ближайшие два дня взяли и содержали в Рейтарском приказе. Стрельцы настаивали, чтобы полковников отдали в их руки, а уж они быстро с ними рассчитаются. В этом им было отказано, но зато им обещали, что государь велит рассудить их дело так, что они останутся довольны. Однако они не удовлетворились этим обещанием и продолжали настойчиво требовать выдачи своих командиров.

Наконец несколько бояр, любимых стрельцами, и епископов, по отношению к которым, однако, стрельцы не проявили особенного почтения, уладили это дело так, что стрельцы, видимо, остались довольны. Полковников приговорили заплатить все, что стрельцы требовали с них по счету, и отстранили их от командования. Вместо них стрельцам обещали дать новых начальников, коими они будут довольны. Стрельцы требовали, чтобы полковники, которые часто их безжалостно мучили, были биты кнутом; но это наказание было смягчено. 1 и 2 мая на площади перед Стрелецким приказом их били батогами. Полковников раздели до рубашки, положили ничком, и два человека били их тонкими прутьями по спине до тех пор, пока стрельцы не признавали наказание достаточным. Те из полковников, по которых стрельцы были особенно озлоблены, были наказаны до трех раз. Тех же, кого стрельцы ненавидели меньше, пощадили, и они получили меньше ударов. Все делалось по их произволу, и никто не смел им прекословить.

После этой расправы стрельцы благодарили государя за оказанное им правосудие, а полковники доставили деньги, которые они должны были заплатить. Некоторым пришлось отдать до 2000 рублей и более. Тех, кто расплатился раньше, отпустили первыми. Другие, оказавшиеся более медлительными, каждый день стояли на правеже по два часа подряд, пока не заплатили. Расплата закончилась в восемь дней. Затем полковников отпустили и сняли с должностей, после чего они уехали в свои поместья.

Попустительство стрельцам не замедлило повлечь за собою много дурных последствий. Стрельцы постоянно намекали в своих речах, что новый царь был избран незаконно, что они не верят, будто бы старший царевич, Иван Алексеевич, не способен был царствовать из-за болезней, ему приписываемых, и еще менее верят, что он сам отказался от престола, а это было делом изменников, главными из которых были Нарышкины, отец и брат вдовствующей царицы, матери Петра I, которому в то время было 10 лет. Они даже говорили открыто, что не позволят править собою Нарышкиным и Артамону Сергеевичу Матвееву, который должен был вернуться из ссылки, и что скорее они их всех перебьют.

Царевна Софья не могла стерпеть, что ее брат Иван отстранен от престола, и с помощью своих сторонников старалась разжечь дух возмущения среди стрельцов. Однако сначала она сочла нужным попытаться достичь своей цели не столь крутыми средствами.

Она пригласила к себе царевен, патриарха, высшее духовенство, бояр, воевод, дворян и крупных купцов. Она объяснила собравшимся, что царевич Иван, как старший, безусловно должен вступить на престол, что только это может предупредить смуты и междоусобицы. Все стрелецкие полки, добавила она, желают видеть на престоле царевича Ивана, который много старше царевича Петра, еще отрока и потому неспособного управлять государством. При этом царевна Софья добивалась одной цели — встать у власти, которою бы она тогда завладела благодаря своему влиянию на царя Ивана и слабости его здоровья. Душою всего этого заговора был боярин Иван Михайлович Милославский, человек тонкий и хитрый, близкий родственник Софьи со стороны ее матери.

Патриарх объяснил царевне причины, заставившие царя Федора Алексеевича предпочесть царевича Петра, но она ему возразила, что этого недостаточно, что нужно спросить мнение стрельцов и народа и подчиниться их воле. Патриарх и духовенство ответили, что раз царевич Петр уже взошел на престол и признан государем, то у них нет власти лишить его престола.

Потеряв надежду лишить престола Петра, царевна просила, чтобы по крайней мере его брат Иван был сделан соправителем. Патриарх возразил, что двоецарствие представляет много неудобств, что должен быть один царь и что так хочет бог. Затем он поклонился и вышел.

Царевна немедленно послала Милославского к стрельцам с просьбой, чтобы они помогли возвести на престол царевича Ивана Алексеевича. Она обещала им прибавку жалованья и другие награды.

Милославскому удалось своими происками полностью склонить стрельцов на сторону царевны. Но так как он, видимо, боялся, чтобы дело не обернулось против него самого, то он прикинулся больным и принял все меры, чтобы оказаться вне подозрений. Пока же всем этим заговором руководили трое царедворцев — Александр Милославский и два брата Толстых, а также два стрелецких полковника, Цыклер и Озеров, которые тайно и договорились со стрельцами о том, как им действовать.

Между тем боярин Иван Максимович Языков, любимец покойного царя Федора Алексеевича, и Алексей Тимофеевич Лихачев были сняты с должностей. Первый был оружейничим, а второй казначеем. Им запретили показываться на глаза новому государю, но позволили видеть младшую вдовствующую царицу. Старший сын Нарышкина, молодой человек 23 лет, получил звание боярина и оружейничего. Многие считали, что эта должность совсем не подобает его возрасту. Другой брат, Афанасий Кириллович, лет двадцати, был назначен комнатным стольником при царе Петре Алексеевиче.

Эти назначения усилили ропот стрельцов, настроенных царевной Софьей против Нарышкиных. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, вернувшись из ссылки, остановился неподалеку от Москвы. Он не спешил въехать в город, желая предварительно убедиться, что раздражение уже улеглось. Но присутствие этого вельможи, равно почтенного как по своему возрасту, так и по огромному опыту в делах политических и военных, было сочтено совершенно необходимым вследствие происходящих событий. Государь послал ему навстречу одну из собственных карет, в которой Матвеев и прибыл в город 11 мая и вступил в свой дом, где все было уже приготовлено для встречи. На другой день он отправился во дворец и здесь был встречен с великим почетом как царем Петром I и царицей, его матерью, так и всеми царедворцами.

Ему сразу вернули звание боярина, так же как и все его вотчины и слуг, во время его ссылки поступивших в услуженье к другим господам. 12, 13 и 14-го дом его был наполнен множеством людей, радостно спешивших приветствовать его возвращение. Со всех сторон ему присылали подарки. Даже несколько стрельцов поднесли ему от имени всех своих товарищей хлеб-соль, как это принято, когда кто-нибудь приезжает или вступает в новый дом. Невозможно выразить, как ласково, с каким смирением и слезами он принимал и обнимал тех, кто посетил его. Все, даже те, кто не принадлежал к числу его друзей, радовались его возвращению. Они надеялись, что его присутствие предотвратит волнения, которых опасались со стороны стрельцов.

Этот вельможа, прибыв в Москву, отнюдь не одобрил столь быстрого повышения сыновей Нарышкина, особенно старшего. Он считал, что предоставленная стрельцам власть над их начальниками грозит самыми опасными последствиями, так как слишком хорошо знал их нрав, всегда расположенный к бунту и возмущению, что полностью и оправдалось впоследствии.

После приезда Матвеева стрельцы только о том и говорили, что Боярская дума решила захватить зачинщиков того, что они называли между собою «добрым делом», казнить их, а большую часть остальных разослать в отдаленные города. Дерзкое поведение Ивана Кирилловича Нарышкина окончательно озлобило умы. Это был молодой повеса, который не щадил самых старых вельмож и даже дергал их за бороды, что было в те времена крайним оскорблением. И многие из них жаловались на это в своих разговорах со стрельцами.

В воскресенье, 14 мая, и на следующий день стрельцы всем рассказывали, будто Иван Кириллович в Мастерской палате надел царское платье и, усевшись на трон, заявил, что корона ему очень к лицу; когда же вдовствующая царица и царевна Софья стали упрекать его в дерзости, он пришел в такую ярость, что, внезапно вскочив, бросился на царевича Ивана, чтобы его задушить, и только стража, прибежавшая на крики царевен, удержала его от этого. Все это были, однако, только ложные слухи, которые распускали, чтобы еще сильнее восстановить народ против Нарышкиных.

В понедельник, 15/26 мая, когда бояре еще сидели в Думе, вдруг раздался громкий крик: стрелец, стоявший на карауле во дворце перед покоями царя, кричал, что Иван Нарышкин хотел задушить царевича Ивана Алексеевича. Сейчас же подняли тревогу, побежали бить в набат. Большинство стрельцов, бывших в Кремле, устремились во дворец, другие заняли выходы и никого не пропускали. Царедворцы, часть которых только что проснулась, попытались скрыться, как могли, другие попрятались. Много карет вельмож стали жертвами ярости бунтовщиков и были порублены в куски, а лошади искалечены.

Тем временем Петр Толстой, ставленник Милославских, объезжал верхом кварталы города, где жили стрельцы, громко крича, что Нарышкины задушили царевича Ивана и чтоб стрельцы спешили в Кремль. Стрельцы, уже подготовленные, ждали только сигнала. Они бросились, как бешеные, в Кремль с оружием, с развернутыми знаменами, захватив с собою пушки. Прибыв ко дворцу, все они кричали: «Выдайте нам изменников Нарышкиных, которые задушили царевича Ивана Алексеевича, а не то мы всех перебьем».

Бояре — князь Михаил Юрьевич Долгорукий, начальник Стрелецкого приказа, и Артамон Сергеевич Матвеев — вышли на Красное крыльцо и стали заверять стрельцов, что царевич Иван Алексеевич совершенно здоров и сейчас выйдет им показаться. Это их немного успокоило. Между тем царевна Софья велела выдать бунтовщикам несколько бочек водки под тем предлогом, что это их успокоит. Царица Наталья Кирилловна по настоянию бояр вышла на Красное крыльцо • с царевичами и царевной Софьей. Это привело бунтовщиков в замешательство. Многие из них поднялись по лестнице и стали спрашивать у царевича Ивана — подлинно ли это он? Уверившись в этом, они закричали:

«Ты будешь наш государь, да погибнут все изменники!». Они тут же потребовали, чтобы царь Петр отдал скипетр своему старшему брату, что он и вынужден был сделать. Затем они снова стали кричать: «Выдайте нам изменников, главное—Нарышкиных, мы их всех перебьем; заточите в монастырь царицу Наталью Кирилловну; мы будем до последней капли крови защищать нашего государя Ивана Алексеевича и нашего царевича Петра Алексеевича!». Князь Долгорукий и боярин Артамон Матвеев вышли вторично; Долгорукий, спустившись с Красного крыльца, ласково говорил со стрельцами и старался наставить их на правый путь, обещая все сделать, чтоб они были вполне удовлетворены.

Царевна Софья, боясь увещаний этого вельможи, тотчас послала предупредить стрельцов, что они должны сегодня же перебить всех, кто внесен в переданный им список, иначе завтра же гибель ожидает их самих.

Это привело стрельцов в ярость, и они не хотели более ничего слушать. Они схватили князя Долгорукого, а затем Матвеева и сбросили их обоих с Красного крыльца. Другие стрельцы приняли их на пики и, покончив с ними, притащили их голые трупы на большую площадь перед Кремлем.

После этого первого трагического события стрельцы вновь начали кричать, чтобы им выдали других изменников, число которых, по их списку, превосходило сорок. Так как никто к ним не вышел, то они сами кинулись во внутренние покои и церкви, забыв уважение к царям, вдовствующим царицам и царевнам. Там они нашли второго сына Нарышкина, Афанасия Кирилловича. Они за волосы втащили его на Красное крыльцо и сбросили на пики своих товарищей, которые его убили, как и первых двух, и приволокли тело на площадь, где лежали остальные.

Думный дьяк Ларион Иванов и его сын Василий, которых стрельцы также нашли в одной из церквей, подверглись той же участи.

Стрельцы, бывшие внизу, непрерывно кричали: «Да здравствует наш государь Иван Алексеевич и наш царевич Петр Алексеевич, и да погибнут изменники!». В то же время те, которые стояли на крыльце, продолжали требовать выдачи Ивана Кирилловича Нарышкина.

Во время этих событий невинно пострадал Федор Петрович Салтыков, молодой вельможа, отца которого очень любили стрельцы. Стрельцы, непрерывно требовавшие Ивана Кирилловича, увидев со спины молодого человека, торопливо входившего в церковь, закричали: «Вот Иван Нарышкин!»—и тут же его

 

В- 36-37

 

" В течение трех дней, когда длился этот бунт, стрельцы подчеркивали в своих речах, что они действуют только во имя царя Ивана Алексеевича, хотя они (обращали весьма мало внимания на его приказания и руководились только своей прихотью и яростью. Они утверждали, что если бы медлили с исполнением своего замысла, то сами рисковали бы жизнью, так как было принято решение вооружить всех слуг боярских, число которых превосходило число стрельцов по крайней мере вчетверо; это вызвало бы еще большую резню, и, может быть, тогда вся Москва была бы уничтожена огнем и мечом.

17/28 мая к вечеру стрельцы объявили, что разрешают всем забрать своих покойников и похоронить их, что и было немедленно сделано. На большой площади остались только тела Ивана Кирилловича Нарышкина, доктора Даниила, его сына и доктора Гутменша. Это показывает, что дух стрельцов уже немного смягчился, так как еще утром они заявляли, что бросят все трупы в топь за городом на съедение собакам.

Во время этого великого смятения никто не смел сказать стрельцам ни одного неприятного слова, не рискуя жизнью. Когда они хотели войти в какой-нибудь дом, приходилось сразу открывать перед ними двери, угощать пивом и водкой и давать столько денег, сколько они требовали.

18/29 мая были провозглашены царями Иван Алексеевич вместе с братом Петром Алексеевичем, причем на первом месте стоял Иван. Бояре из партии Петра, испуганные трагическими событиями, происходившими у них на глазах, были принуждены присягать царю Ивану Алексеевичу. Стрельцы доверили правление царевне Софье. Так кончился первый бунт. Царевна поручила князю Хованскому и его сыну Андрею управление Стрелецким приказом и в другие приказы и канцелярии посадила преданных ей бояр. Она прибавила также жалованье стрельцам, считая все эти меры необходимыми, чтобы укрепить свое положение.

Князь Хованский и его сын Андрей, чтобы подслужиться к стрельцам, роздали им огромные суммы под видом возврата недоплаченных денег. Земли убитых бояр были взяты в казну, вещи проданы и деньги розданы стрельцам. Царевна Софья разрешила им воздвигнуть на большой площади перед Кремлем столб, на котором были обозначены имена убитых людей и преступления, им приписываемые. Кроме того, она приказала раздать стрельцам грамоты, в которых удостоверялось, что они уничтожили изменников и своим усердием и верностью спасли жизнь обоим царевичам. Оба царевича были венчаны на царство патриархом Иоакимом 25 июня — 6 июля 1682 г.

В-(42-43)

ПРАВЛЕНИЕ ЦАРЕВНЫ СОФЬИ

Государь Иван Алексеевич родился немощным. Его младший брат, не предаваясь детским забавам, с охотой изучал военное искусство и другие полезные науки. Поэтому царевне Софье было нетрудно забрать все дела в свои руки.

Вновь введенные воинские упражнения отнюдь не нравились стрельцам. Из всего стрелецкого войска Петр Первый любил только Сухаревский полк, преданность которого была ему известна и который во время прошлого бунта не имел никаких сношений с мятежниками. Поэтому Петр Первый всегда держал его при себе. Другие полки пытались внушить царевне Софье недоверие по поводу нового воинского обучения, введенного Петром. Чтобы укрепить свою власть, царевна поручила Стрелецкий приказ думному дьяку Шакловитому, своему личному советнику, который пользовался ее большим расположением. Посольский приказ был вверен князю Василию Голицыну, которому вместе с тем было ведено именоваться новгородским наместником и хранителем государевой большой печати. Она назначила своих ставленников полковниками стрелецкого войска и требовала, чтобы ее имя писалось в указах рядом с именами государей, а ее изображение давалось вместе с изображениями государей на монетах.

Бояре, дворянство и народ любили своих государей и горячо желали, чтобы они взяли в руки бразды правления; но никто не смел высказать этого из страха нового выступления стрельцов.

За это время в Москве побывали послы кесаря римского и короля польского. Царевна Софья приняла их со всею возможной пышностью.

Заключив вечный мир с поляками, она задумала предпринять военный поход, который прославил бы ее и тем укрепил ее власть. Для этого она приказала собрать войско в 200 000 человек и послала его в Крым под начальством князя Василия Голицына. Этот вельможа был в то время верховным правителем, но, заметив, что Шакловитый пользовался большим влиянием в делах, чем он, и что создание регулярных войск, осуществляемое Петром Первым, проходит с явным успехом, он хотел воспользоваться необходимостью стать во главе войска, чтобы под этим предлогом удалиться от двора. Поэтому он первый поднял речь перед царевной Софьей об этом походе. Петр Первый всеми силами старался этого не допустить, но тщетно; царевна настояла на своем.

Войско выступило в поход очень поздно, что дало крымским татарам время сжечь траву в степях, а это вызвало большие затруднения для русского войска. Недостаток фуража заставил его возвратиться обратно, ничего не предприняв. Чтобы скрыть неудачу, царевна одобрила действия военачальников и наградила их.

Некоторые военачальники в Малороссии обвиняли своего гетмана Ивана Самойловича в том, что это он написал в Крым, советуя сжечь траву в степях. Когда это обвинение дошло до князя Голицына, он доложил о нем царевне, которая отдала должность Самойловича Мазепе.

Петр Первый, недовольный службой военачальников и нетерпеливо переносивший захват самодержавной власти царевной Софьей, вошел в палату, где она заседала в совете бояр. Государь стал упрекать Голицына, что тот допускал насилия над населением тех мест, через которые проходил, а также что он обнажил границы, чрезмерно растянув свои войска. Голицын, вместо оправдания, обещал выступить в следующий поход рано, прежде чем жара высушит траву.

Государь настоятельно требовал укрепить границу и приказал, чтобы князь Голицын, князь Михаил Ромодановский и Авраам Хитров охраняли Белгородскую линию укреплений, взяв каждый по пехотному полку, что составляло войско в 30 000 человек. Петр Первый очень хотел лично участвовать в походе, но он еще не достиг совершеннолетия.

Между тем царевна Софья, вовсе не считаясь с распоряжениями своего брата, приказала князю Василию Голицыну вступить с войсками в Крым. Он повиновался и вскоре вступил в бой с татарами у так называемой Черной равнины. Поход закончился в июне, не принеся существенного успеха ни одной из сторон. Царевна тем не менее одобрила действия военачальников, пожаловала им золотые и серебряные медали и наградила их землями.

Петр Первый отнюдь не одобрял этого похода. Он с неудовольствием видел, что Голицын привел войско назад, не получив на то приказа и не добившись сколько-нибудь значительного успеха. Дворяне, служившие под начальством Голицына, сообща подали государям челобитную, в которой жаловались на него. Они писали, что войско, уже прошедшее через степи и теснины и находившееся среди всяческого изобилия, могло легко разорить весь Крым, но Голицын никак не воспользовался своими преимуществами, а пошел назад; поэтому они полагали, что их начальник был подкуплен крымским ханом, посланцев которого у него видели. Дворяне кончали челобитную просьбой, чтобы государи отстранили от власти свою сестру и взяли бразды правления в собственные руки; они обещали до последней капли крови бороться с теми, кто будет этому препятствовать.

В- 215

 

ОДА НА ДЕНЬ ВОСШЕСТВИЯ

НА ВСЕРОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ

ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА ГОСУДАРЫНИ