Начальник главного управления ркка 14 января 1934 Г. ».

 

Здесь следует обратить внимание на тот факт, что к 1924 г. Красная Армия была сокращена до 565 тыс. человек, а с 1924 по 1925 г. был осуществлен переход к смешанной территориально-кадровой системе. Поэтому вышеприведенные цифры вполне выглядели тревожно. А по фактам происшествий к делу приступали особисты.

 

* * *

 

В 1930–1931 гг. особисты арестовали более трех тысяч бывших офицеров и генералов царской армии, честно служивших в Красной Армии в Москве, Ленинграде, на Украине и в Белоруссии. Это большое дело получило условное наименование «Весна». Все они голословно обвинялись в принадлежности к антисоветским офицерским организациям и в проведении вражеской деятельности. В буквальном смысле колебания этих людей по некоторым вопросам политики партии были квалифицированы как организованная деятельность против Советской власти.

Среди арестованных оказались преподаватели Военной академии Какурин и Троицкий, наиболее близко стоявшие по совместной работе в Академии к Тухачевскому. Их показания сразу же были использованы против будущего маршала.

Кроме того, от арестованного по делу «Весна» преподавателя Военной академии Бежанова-Сакворелидзе в ОГПУ были получены показания, что в состав Московского контрреволюционного центра входит Пугачев С.А. и Шапошников Б.М. Однако на очной ставке в марте тридцать первого в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе, Шапошников и Пугачев изобличили Бежанова в клевете. В этот же день Пугачева освободили из-под стражи. При этом некоторых военачальников вообще не арестовывали, хотя на них также имелись показания.

Удивительно лишь то, что отдельные руководящие работники ОГПУ в 1931 г. считали дела на военных специалистов «дутыми», искусственно созданными и выражали недоверие к показаниям арестованных. Но это привело к тому, что на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) решили направить специальное письмо секретарям ЦК, крайкомов и обкомов за подписью Сталина:

«Т.т. Мессинг и Вельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника секретно-оперативного управления с направлением его в Туркестан на должность пп на том основании, что: а) эти товарищи вели внутри ОГПУ совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ; б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно несоответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом; в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ (…).

3. ЦК отмечает разговоры и шушуканья о «внутренней слабости» органов ОГПУ и «неправильности» линии их практической работы, как слухи, идущие, без сомнения, из вражеского лагеря и подхваченные по глупости некоторыми горе-коммунистами».

4. ЦК считает, что ОГПУ есть и остается обнаженным мечом рабочего класса, метко и умело разящим врага, честно и умело выполняющим свой долг перед Советской властью».

Так что стоило заменить этих товарищей, и дело пошло. Хотя Е.Г. Евдокимов выдвинулся на высокую должность после фабрикации «шахтерского дела», а Я.К. Ольский отличился в борьбе с крестьянством. Тогда же решением Политбюро от 5 августа 1931 г. Реввоенсовет СССР лишили права давать особому отделу задания и осуществлять контроль за их выполнением, «с тем, чтобы особый отдел был непосредственно подчинен ОГПУ».

Но вернемся к непосредственным жертвам. Если Какурин в 1932 г. во внесудебном порядке был осужден к расстрелу с заменой в последующем 10 годами лишения свободы, содержался в строгой изоляции и умер в 1936 году, то Троицкий еще в 1930 г. был осужден к 3 годам ссылки и с того же времени негласно сотрудничал с НКВД. Тем не менее в 1938 г. по вновь сфальсифицированным материалам его арестовали как участника военного заговора, возглавляемого Тухачевским. На следствии он подтвердил свои показания, данные им в 1930 г. Однако в судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 11 мая 1939 г. Троицкий виновным себя не признал, а от прежних показаний отказался. Он заявил, что вынужден был говорить неправду по принуждению. Его приговорили к расстрелу.

 

* * *

 

Одним из самых «ценных» агентов ОГПУ-НКВД в разработке Тухачевского и других считалась дочь бывшего генерала царской армии Зайончковская, которая, нигде не работая, умудрилась сотрудничать с органами с 1922 по 1937 г. (находилась под следствием по обвинению в шпионаже) и спустя некоторое время сотрудничала аж до 1954 года.

Считается, что она действовала активно, проявляя инициативу в добывании любых слухов и сплетен вокруг Тухачевского, которые, искусно обрабатывая, дополняла своими домыслами и предположениями.

Так, в одном из донесений 9 декабря 1934 г. Зайончковская информировала: «Из среды военной должен раздасться выстрел в Сталина выстрел этот должен был сделан в Москве и лицом имеющим возможность близко подойти к т. Сталину или находиться вблизи его по роду своих служебных обязанностей».

Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Гай 13 декабря на нем написал следующее: «Это сплошной бред глупой старухи, выжившей из ума. Вызвать ее ко мне».

Давая оценку работы Зайончковской как агенту ОГПУ-НКВД, бывшая сотрудница ОГПУ-НКВД Тарловская (секретарь начальника отдела Сосновского, затем оперуполномоченный) встречалась с ней как с агентом до декабря 1936 г. и по этому поводу показала в августе 1937 г.: «Она являлась агентом Сосновского. Он встречался с ней, принимал сводки, платил ей деньги. Еще до меня с ней встречался и относил ей деньги секретарь, который работал до меня, Феропонтов. Она имела кооперативную книжку и билет в санчасть. После отьезда Сосновского в Ленинград, я по поручению Сосновского стала встречаться с нею, получала сводки и передавала их Гаю. По указанию Гая я передавала сводки по назначению, так, по военным вопросам – Добродицкому и Гарту, по немцам – Волынскому и Кононовичу. Все от ее сводок открещивались и не хотели их брать, считая их лживыми. Она много писала на руководящий армейский состав, на Якира, Тухачевского, Корка и др. Об этом же писал и ее муж, что мне известно со слов Гарта.

Над этими сводками смеялись, когда я приносила их Добродицкому и Гарту, и говорили, что она выдумывает.

Она особенно хорошо относилась к Сосновскому и Гаю. Однажды ей Гай дал 1000 рублей на дачу и, с ее слов, мне известно, что ей раньше Гай подарил золотые часы. Внешне к ней относились хорошо, рассказывали, что она в прошлом давала очень ценный материал, но в последнее время якобы «исписалась», часто ее сводки называли бредом сумасшедшей и держали ее за прежние заслуги».

 

* * *

 

Седьмой главный особист И.М. Леплевский останется в истории военной контрразведки по двум причинам: во-первых, он дважды возглавил особый отдел (с 1931 по 1933 г. и с 1936 по 1937 г.), а во-вторых, в период его руководства начались массовые аресты среди командно-начальствующего состава РККА и именно при нем в практику деятельности особистов вводились незаконные методы следствия.

Израиль Моисеевич Леплевский родился в Брест-Литовске в 1894 г., в семье еврея-мещанина. Получил начальное образование. С 1909 по 1914 г. был членом еврейской организации «Бунд», с 1914 по 1917 г. служил в армии, в 1917 г. вступил в партию. С 1918-го– сотрудник Самарской губчека, а в 1922 г. – председатель Екатеринославского губернского отдела губчека.

В 1929 г. – заместитель начальника ГПУУССР, с 1931 по 1933 г. – начальник Особого отдела ОГПУ, в 1934 г. – полпред ОГПУ по Саратовскому краю, затем нарком внудел Белорусской ССР. С 1936 г. по 1937 г. вновь начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР, а с 1937 г. по 1938 г. – нарком внудел Украинской ССР.

А теперь факты: бывший сотрудник НКВД СССР Вул в 1956 г. сообшил: «Лично я видел в коридоре дома 2 Тухачевского, которого вели на допрос к Леплевскому. Одет он был в прекрасный серый штатский костюм, а поверх него был одет арестантский армяк из шинельного сукна, а на ногах лапти. Как я понял, такой костюм на Тухачевского был надет, чтобы унизить его. Все следствие по делу Тухачевского и других было закончено очень быстро. Помимо мер физического воздействия, определенную роль в получении показания сыграли уговоры следователей». Вот что показал бывший сотрудник НКВД Карпинский:

«Эйдеман отрицал какую-либо свою связь с заговором, заявлял, что он понятия о нем не имеет, и утверждал, что такое обвинение не соответствует ни его поведению на протяжении всей жизни, ни его взглядам.

Угрожая Эйдеману применением мер физического воздействия, если он будет продолжать упорствовать и скрывать от следствия свою заговорщическую деятельность, Агас заявил, что если Эйдеман не даст показаний сейчас, то он – Агас продолжит допрос в другом месте, но уже будет допрашивать по-иному. Эйдеман молчал. Тогда Агас прервал допрос и сказал Эйдеману, чтобы он пенял на себя: его отправят в тюрьму, где его упорство будет быстро сломлено.

Дня через три в дневное время мне было предложено срочно прибыть в Лефортовскую тюрьму, где меня ждет Агас. Я туда поехал. В эту тюрьму я попал впервые; то, что я увидел и услышал в тот день в Лефортовской тюрьме, превзошло все мои представления. В тюрьме стоял невообразимый шум, из следственных кабинетов доносились крики следователей и стоны, как нетрудно был понять, избиваемых. Я нашел кабинет, где находился Агас. Против него за столом сидел Эйдеман. Рядом с Агасом сидел Леплевский… Дергачев. На столе перед Эйдеманом лежало уже написанное им заявление на имя наркома Ежова о том, что он признает свое участие в заговоре и готов дать откровенные показания».

Бывший сотрудник НКВД СССР Соловьев А.Ф. в 1962 г. писал:

 

«Я лично был очевидцем, когда привели в кабинет Леплевского ком. войск УВО Якира. Якир шел в кабинет в форме, а был выведен без петлиц, без ремня, в распахнутой гимнастерке, а вид его был плачевный, очевидно, что он был избит Леплевским и его окружением. Якир пробыл на этом допросе в кабинете Леплевского 2–3 часа».

 

Бывший сотрудник Особого отдела НКВД СССР Авсеевич показал:

«В мае месяце 1937 г. на одном из совещаний пом. нач. отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показаний, Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические меры воздействия». После «военно-фашистского заговора» Леплевский приехал на Украину. Бывший сотрудник НКВД УССР Б.П. Борисов (Коган) и H.A. Григорьев рассказали: «В 1935 и 1936 гг. запрещенных методов следствия не проводилось. Их начали применять в конце 1936 г., а в особенности в 1937 году, когда прибывший на должность наркома внутренних дел УССР Леплевский И.М. лично наносил побои арестованным». А вот показания полковника в отставке В.М. Казакевича в 1955 г.:

«С приездом на Украину на должность наркома внутренних дел УССР Леплевского в аппарате НКВД УССР установилась практика жестокого избиения арестованных. Этот пример показывал сам лично Леплевский. Подражая Леплевскому бить стали арестованных и другие сотрудники аппарата НКВД УССР. До приезда на Украину Леплевского о фактах избиения арестованных в НКВД УССР я не слышал».

Летом 1938 г. комиссара госбезопасности 2-го ранга Израиля Леплевского расстреляли.

 

* * *

 

В марте 1937 г. согласно временному положению на Особый отдел ГУГБ НКВД была возложена контрразведка по Красной Армии, ВМФ, пограничным и внутренним войскам.

Структура была следующая.

Первое отделение (штабное), второе (вооружение), третье (полевых войск), четвертое (авиационное), пятое (морское), шестое (строительно-хозяйственное), седьмое (вузовское), восьмое (склады), девятое (осоавиахимовское), десятое (войска НКВД), одиннадцатое (оргучет), двенадцатое (мобилизационное).

В приказе народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 0032 «О работе особых отделов НКВД Союза ССР» говорилось:

«1. На особые отделы НКВД возлагаются специальные задачи по борьбе с контрреволюцией, шпионажем, диверсией, вредительством и всякого рода антисоветскими проявлениями в рабоче-крестьянской Красной Армии, Военно-морском флоте и пограничных и внутренних войсках НКВД.

2. Особые отделы НКВД осуществляют эти задачи путем:

а) организации агентурно-осведомительного аппарата в армии, флоте и среди гражданского населения, имеющего непосредственное соприкосновение с войсковыми частями, учреждениями, снабженческим аппаратом и отдельными военнослужащими;

б) ведения следствия по делам о контрреволюции, шпионаже, диверсии, измене Родине, вредительстве в РККА и Военно-морском флоте, войсках НКВД и среди указанного выше гражданского населения и путем производства в связи с этим обысков, арестов и выемок».

В феврале 1941 г., после разделения Наркомата внутренних дел на Наркомат госбезопасности и Наркомат внутренних дел, военная контрразведка тогда же была передана в подчинение Наркомата обороны. Это событие генерал П. Судоплатов назвал в своей книге знаковым:

«Видимо, у Сталина, как мне представляется, созрело решение в разделении функции спецслужб с целью выведения из-под контроля одного человека – Берии и непосредственное подчинение лично себе разных аспектов деятельности в области госбезопасности и охраны правопорядка». О том, почему военная контрразведка стала специальным органом, который был придан наркому обороны, П. Судоплатову рассказал В. Меркулов:

«Главной причиной такого решения было то, что Ворошилов – нарком обороны – мало получал документов непосредственно о реальной боеготовности войск, о реальном положении дел в округах. Почему? Да потому, что главными потребителями информации были ЦКВКП(б) и управление кадров Наркомата обороны. Причем их интересовала довольно своеобразная информация – наличие компрометирующих материалов и проверки руководящего состава офицерского корпуса.

Как ни странно, информацией о боеготовности в округах, их мобилизационной готовности, о реальном состоянии дел в Красной Армии больше интересовался не Ворошилов, а Сталин и Молотов как председатель Совета Народных Комиссаров. НКВД возглавлял Ежов, секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро. Свои доклады Ежов и его предшественник Ягода строили как переписку со Сталиным. Административная цепочка доведения информации до наркома обороны, проверенной через агентуру, о фактической боеготовности войск автоматически удлинялась. Когда Берия стал наркомом, порядок не изменился».

Таким образом, военная контрразведка оказалась в двойном подчинении: «Во-первых, они подчинялись непосредственно наркому обороны, минуя Генштаб, т. е. это был канал информации о реальном положении дел, в том числе в наркомате и в Генштабе. Во-вторых, существовал так называемый межведомственный совет, который регулировал взаимодействие военной контрразведки с другими органами безопасности – с территориальными и центральным аппаратом. Военная контрразведка сама по себе работать самостоятельно не могла. Почему? У нее не было своих следственных изоляторов и оперативно-технической поддержки. Для успешной работы она должна была заимствовать подразделения наружного наблюдения, оперативного и слухового контроля. Она имела весьма и весьма ограниченную базу».

Но, как известно, выделение военной контрразведки из НКВД – Н КГ Б накануне войны оказалось кратковременным (февраль 1941 г. – июль 1941 г., или пять месяцев). Уже 17 июля 1941 г. вышло Постановление ГКО № 187СС «О преобразовании органов 3-го Управления в Особые отделы»:

«1. Преобразовать органы 3-го Управления как в действующей армии, так и в военных округах от отделений в дивизиях и выше в Особые отделы, а 3-е Управление – в Управление Особых отделов.

2. Подчинить Управление Особых отделов и Особые отделы Народному Комиссариату Внутренних Дел, а уполномоченного Особотдела в полку и Особотдел в дивизии одновременно подчинить соответственно Комиссару полка и комиссару дивизии.

3. Главной задачей Особых отделов на период войны считать решительную борьбу с шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидацию дезертирства в непосредственно прифронтовой полосе.

4. Дать Особым отделам право ареста дезертиров, а в необходимых случаях и расстрела их на месте.

5. Обязать НКВД дать в распоряжение Особых отделов необходимые вооруженные отряды из войск НКВД.

6. Обязать начальников охраны тыла иметь прямую связь с Особыми отделами и оказывать им всяческую поддержку.

Этот документ подписал сам Сталин как председатель ГКО. Здесь стоит отметить, что с началом войны задачи особых отделов изменились на 180 градусов. Теперь борьба с контрреволюцией вышла на второй план.

 

 

На посту начальника Управления особых отделов Абакумов сменил Анатолия Николаевича Михеева. Существует версия, что Михеев попросил направить его в действующую армию. «На это решение повлияла фальсификация уголовного дела командующего Западным фронтом Павлова, в которой он был вынужден принять участие по указанию замнаркома обороны Льва Мехлиса, – пишет Владислав Крамар. – Грязным интригам бригадный комиссар предпочел передовую». Но это не совсем так. Во-первых, Михеев был майором ГБ, а во-вторых, 19 июля 1941 г. ему присвоили специальное звание комиссара ГБ 3-го ранга.

В-третьих, не думаю, что Анатолий Николаевич тяготился своей должностью только из-за фальсификации уголовного дела генерала армии Павлова. В сущности, он мог вообще тяготиться должностью главного особиста, на которой прослужил менее года с 23 августа 1940 г. до 17 июля 1941 года. Сначала начальником ОО ГУГБ НКВД СССР, а с 8 февраля 1941 г. – начальником 3-го управления НКОСССР. Хотя и это вызывает сомнение. После сокрушительного поражения Западного фронта в конце июня 1941 г. возник вопрос о доверии командным кадрам Красной Армии. По этому поводу П.А. Судоплатов в свое книге написал: «По линии военной контрразведки были подняты компрометирующие материалы на всех командующих фронтами, командующих армиями, корпусами и дивизиями. Все ложные и выбитые показания о мифическом военном заговоре, о якобы причастности к заговорщической группе Тухачевского и других были доложены Сталину и Молотову. Сталин поручил изучить эти документы секретарю ЦК Г. Маленкову. Однако следует иметь в виду, что справки и заключения, подписанные Михеевым, начальником контрразведки, направлялись в ЦК, как это было заведено, без комментариев НКВД. Докладывалось лишь о наличии таких материалов. Несмотря на компрометирующие данные о причастности к делам мифических групп и военных заговорщиков, по всем лицам, о которых шла речь в этих документах, в июле – августе 1941 г. состоялись решения ЦК об утверждении их командующими армиями и соединениями Красной Армии. Таким образом, имею смелость утверждать, что Сталин, Молотов, Берия, Маленков уже тогда знали истинную цену так называемых «дел» о военном заговоре.

Заслуживает внимания и другое обстоятельство. Все командующие армиями и соединениями Красной Армии, переформированными после поражений в июне 1941 г., были утверждены в ЦК партии тогда, когда «наверху» принималось решение о характере предъявляемого Павлову обвинения. Его обвинили не в измене Родине, а в воинском должностном преступлении».

Стоит отметить, что аресты генералов РККА в апреле – июне 1941 г. производились при Михееве перед самым началом войны.

Например, генерал-майора Мищенко С.М. арестовали 21 апреля; генерал майора Филина А.И. – 23 мая; генерал-майора Шахта Э.Г. – 30 мая; генерал-лейтенанта Пумпур П.И. – 31 мая; генерал-полковника Штерна Г.М. – 7 июня; генерал-майора Крустиныиа А.Н. – 8 июня; генерал-лейтенанта Смушкевича Я.В. – 8 июня; генерал-майора Левина A.A. – 9 июня; генерал-майора Юсупова П.П. – 17 июня; генерал-лейтенанта Алексеева П.А. – 18 июня; генерал-полковника Локтионова А.Д. – 19 июня и т. д. Аресты продолжались и дальше. Причем обычно особисты арестовывали без санкции прокурора на основании имевшихся у них «материалов» и только потом получали санкцию на арест. И снова всем генералам вменялось участие в антисоветском военном заговоре. Их пытали и при Михееве, а потом при Абакумове.

Штерна сломали 27 июня, через двадцать дней пыток. С первых дней истязали и Локтионова. В заявлении от 16 июня 1941 г. он писал: «Я подвергаюсь огромным физическим и моральным испытаниям. От нарисованной перспективы следствия у меня стынет кровь в жилах. Умереть, зная, что ты не был врагом, меня приводит в отчаяние. Я пишу последние слова – крик моей души: дайте умереть честной смертью».

Так что фальсификация не могла повлиять на желание Михеева освободить свое кресло другому, потому что тогда еще очень многое фальсифицировалось. А как еще расписать заговоры, если их не было?

Михеев родился в 1911 г. в семье сторожа. В 1927 г. окончил школу второй ступени в Архангельске, вступил в комсомол, работал чернорабочим. В 1928 г. поступил в военно-инженерную школу, которую окончил в 1931 г.

Командовал взводом отдельного саперного батальона, затем ротой. В 1932 г. вступает в партию. В 1933 г. его переводят в войска ОГПУ-НКВД на должность курсового командира саперно-маскировочного дивизиона 4-й пограничной школы в Саратове.

В 1935 г. он – руководитель оборонительных и необоронительных построек 4-й пограничной школы. В этом же году Анатолий Николаевич поступает в Военно-инженерную Академию РККА им. Куйбышева, в которой он успел окончить только 4 курса. В феврале 1939 г. его назначают начальником Особого отдела НКВД Орловского Военного округа, а в сентябре 1940 г. начальником особого отдела НКВД Киевского Военного округа. В 1936 г. он еще старший лейтенант РККА, в 1938 г. – капитан РККА, в 1939 г. – майор РККА. Далее, 4 февраля 1939 г. – капитан ГБ, 7 сентября 1939 г. – майор ГБ. 26 апреля 1940 г. Михеева наградили орденом Красной Звезды. Следом за майором ГБ ему присваивают звание – дивизионный комиссар. В общем, вполне блестящая карьера, если не одно «но». Михеев военный человек, но с чисто инженерным образованием. Такому не под силу решать задачи карательного ведомства в полном объеме. И такой Михеев не особенно устраивал Лаврентия Павловича. С началом войны Нарком внутренних дел видел на этой должности более исполнительного и более опытного выдвиженца Кобулова – кадрового сотрудника Абакумова.

Тем более что Михеев даже не пытался сопротивляться. Он сам рвался на фронт, на передовую, освобождая дорогу Виктору Семеновичу.

23 сентября 1941 г. раненный в ногу комиссар госбезопасности третьего ранга А.Н. Михеев, находясь в окружении, погиб под гусеницами танка.

Даже мертвый, он сжимал в руке маузер, в котором не осталось ни одного патрона.

 

* * *

 

Генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова арестовали 4 июля 1941 г. в Довске по распоряжению ЦК.

30 июня по приказу Сталина его вызвал в Москву Жуков. Разгромленный фронт Павлов сдал генералу Еременко и на следующий день выехал в столицу. Первый, к кому он зашел, был Жуков. По воспоминаниям маршала, он не узнал бывшего командующего, так похудел и осунулся тот всего за восемь дней войны. Разговор у них состоялся тяжелый. 2 июля Павлова принял Молотов. Дмитрий Григорьевич попытался объяснить, почему его фронт оказался прорван. А третьего числа Павлов уехал в сторону Смоленска, чтобы получить новое назначение. Дело в том, что Еременко пробыл на должности всего несколько дней.

Сталин изменил свое первоначальное решение и назначил командующим фронтом маршала Тимошенко. К нему-то и ехал Павлов. Прощаясь с женой, он старался быть бодрым:

– Поеду бить Гудериана, он мне знаком по Испании.

– Положить тебе парадную форму? – спросила жена.

– Победим, приедешь в Берлин и привезешь!

Но судьба его уже была решена.

Членом Военного Совета фронта вождь назначил Л.З. Мехлиса, которому, напутствуя, сказал:

– Разберитесь там, на Западном фронте, соберите Военный Совет и решите, кто, кроме Павлова, виновен в допущенных серьезных ошибках.

По идее, Павлова должны были арестовать еще в Москве, но военные контрразведчики дело завалили. Бывшего командующего взяли по дороге на фронт. Берия был явно недоволен. Следовательно, Михеев не уловил момент, не справился. Л. Млечин пишет: «В постановлении на арест, составленном следственной частью 3-го управления (военная контрразведка) НКВД, Павлову предъявлялось традиционное обвинение как участнику «военного заговора».

Постановление об аресте утвердил Тимошенко. Павлову сказали, что «он арестован по распоряжению ЦК»».

6 июля Мехлис сообщил вождю:

 

«Военный Совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжелое поражение.

Военный Совет решил:

1. Арестовать бывшего начальника штаба фронта Климовских, бывшего заместителя командующего ВВС фронта Таюрского и начальника артиллерии фронта Клича».

 

Сталин продиктовал ответ тут же: «Тимошенко, Мехлису, Пономаренко. Государственный комитет обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Таюрского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта».

Допрос Павлова зафиксирован 7 июля 1941 г. в один час тридцать минут. Допрашивают: врио зам. начальника следственной части 3-го Управления НКОСССР старший батальонный комиссар Павловский и следователь 3-го управления НКОСССР младший лейтенант госбезопасности Комаров.

Со второго вопроса сразу в дамки:

– В таком случае приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.

– Вы с ума сошли? Я не предатель, – отвечает Павлов. – Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам.

Павловский настаивает:

– У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.

– Яне изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.

– Как же в таком случае это произошло?

И Дмитрий Григорьевич излагает обстановку, при которой начались военные действия. Павловский по ходу его рассказа лишь подбрасывает вопросы, как в топку дрова. Но где-то около 16 часов он возвращается в самое начало:

– Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию можно отнести лишь на счет преступных действий как командующего фронтом.

– Это обвинение я категорически отрицаю. Измены и предательства я не совершал.

Старший батальонный комиссар уточняет свой вопрос:

– На всем протяжении госграницы только на участке, которым командовали вы, немецкие войска вклинились глубоко на советскую территорию.

Повторяю, что это результат изменнических действий с вашей стороны.

– Прорыв на моем фронте произошел потому, что у меня не было новой материальной части, сколько имел, например, Киевский военный округ.

И вот кульминация первого допроса, который закончился в 16 часов 10 минут:

– Напрасно вы пытаетесь свести поражение к независящим от вас причинам. Следствием установлено, что вы являетесь участником заговора еще в 1935 г. и тогда имели намерение в будущей войне изменить родине. Настоящее положение у вас на фронте подтверждает эти данные.

Но Павлов пока не сдается:

– Никогда нив каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжелое и неправильное с начала до конца.

Следующий допрос (9 июля в 12 часов) Павловский начинает со старой песни, но бывший командующий все же уклоняется от слова «организация» и уходит от членства в ней. Пока он не сдается. Заканчивая допрос в 15 часов 10 минут, Павловский заявляет:

– Следствие убеждено, что вы умышленно предали фронт, и будет разоблачать вас в этом.

11 июля допрос начался в 13 часов 30 минут. Вопрос к Павлову:

– На допросе 9 июля текущего года вы признали себя виновным в поражении на Западном фронте, однако скрыли свои заговорщические связи и действительные причины тяжелых потерь, понесенных частями Красной Армии в первые дни войны с Германией. Предлагаем дать исчерпывающие показания о своих вражеских связях и изменнических делах.

И только теперь Дмитрий Григорьевич сдался:

– Действительно, основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля т.г.

– На предыдущем допросе вы отрицали свою принадлежность к антисоветской организации, а сейчас заявляете о своей связи с заговорщиками. Какие показания следует считать правильными?

– Сегодня я даю правильные показания и ничего утаивать от следствия не хочу.

И Павлов дает нужные показания, как в безумном сне, в агонии, но говорит, то, что надо, или просто подписывает протокол, аккуратно «отшлепанный» на машинке. Он не выдержал, сломался. С ним очень «плодотворно» поработал следователь Комаров или, точнее, тот, который обозначен в протоколе допроса как следователь Комаров. Всего несколько слов об этом, если так можно сказать, человеке.

Комаров Владимир Иванович родился в 1916 г. в Ленинграде, русский, член партии с 1942 г. Выходец из рабочих. Слесарь. Всего семь классов образования. После ФЗУ работал помощником машиниста на Московском заводе «Каучук», затем комсоргом в московской школе. В 1938 г. по комсомольской путевке пришел на работу в органы НКВД помощником оперуполномоченного в особом отделе центра, а в 1939 г. назначен следователем.

Высокий и полный, с толстыми губами и сросшимися мочками ушей, Комаров мастерски орудовал кулаками и не менее виртуозно – резиновой дубинкой. Впоследствии он напишет: «Читая составленные мною протоколы допросов, Абакумов часто говорил мне: «Ты – дуб», я, по его мнению, писать совсем не умел». Но при этом Комарова Абакумов возьмет к себе секретарем в 1942 году. Значит, справлялся. Так что не случайно Павлова допрашивали двое. Один задавал вопросы, а второй в буквальном смысле «колол» бывшего генерала армии, что называется, «от души».

Почему следствие усердно раскручивало предательский сговор Павлова с фашистами? Об этом написал в своей книге H.A. Зенькович:

«Когда речь зашла о деле генерала армии Павлова и других арестованных видных генералах, Мехлис заявил, что он подозревает бывшего командующего фронтом в сговоре с немцами, перед которыми Павлов открыл фронт.

Тимошенко не поверил:

– Какие у вас доказательства измены Павлова? – спросил у Мехлиса маршал.

– Надеюсь, что Павлов сам запираться не будет, – многозначительно ответил Мехлис.

Присутствующие притихли. Все знали, что Мехлиса на фронт прислал Сталин. А вдруг это поручение Сталина? Тогда понятно, почему следователи требуют от Павлова признаний в измене.

Неожиданно Тимошенко поддержал Ворошилов.

– На каком основании вы подозреваете Павлова в пособничестве фашистам? – сердито обратился он к Мехлису. – В чем, по-вашему, Павлов не будет запираться?

– Павлов часто впадает в невменяемость, – загадочно произнес молчавший человек со знаками различия бригадного комиссара. – В такие минуты он может подписать любое обвинение.

Все повернулись к сидевшему на приставном стуле рядом с начальником особого отдела фронта бригадному комиссару. Это был прилетевший из Москвы начальник Управления особых отделов наркомата обороны.

Тревожную тишину нарушил Тимошенко, спросивший, какие показания дают арестованные.

– Павлов вину признал, – ответил бригадный комиссар. – Другие отрицают.

– В чем вину?

– В неподготовленности войск округа, в потерях авиации на пограничных аэродромах, в потере штабом округа связи с армиями, – перечислял бригадный комиссар. – Но продолжает упорствовать в отрицании предательства.

– A y вас есть основания для того, чтобы предъявлять Павлову подобные обвинения?

Начальник Управления особых отделов пытался поймать взгляд Мехлиса, но тот отвернулся.

– Мы обязаны всесторонне ставить вопросы, – неуверенно произнес бригадный комиссар.

Мехлис перевел обсуждение в политическую плоскость:

– Товарищи, мы должны подумать над тем, как объяснить партии, народу, да и всему миру, почему Красная Армия отступает».

Как вы догадались, бригадный комиссар – это Михеев. Только снова путают звание. Он был майором госбезопасности.

 

* * *

 

После сдачи должности Михеев в четыре часа утра выехал из Москвы в Бровары (под Киевом), в штаб Юго-Западного фронта. Его сопровождали заместитель и адъютант.

А 22 июля 1941 г. состоялся суд. В ноль часов двадцать минут председательствующий армвоенюрист В.В. Ульрих открыл судебное заседание и объявил, что подлежит рассмотрению дело по обвинению бывшего командующего Западным фронтом – генерала армии Павлова Дмитрия Григорьевича, бывшего начальника штаба Западного фронта – генерал-майора Климовских Владимира Ефимовича – обоих в преступлениях, предусмотренных ст. 63–2 и 76 УК БССР; бывшего начальника связи штаба Западного фронта – генерал-майора Григорьева Андрея Терентьевича и бывшего командующего 4-й армией – генерал-майора Коробкова Александра Андреевича, – обоих в преступлении, предусмотренном ст. 180 п.»6» УК БССР. И Павлов сразу же отказывается от тех показаний, которые выбил из него Комаров:

– Предъявленное мне обвинение понятно. Виновным себя в участии в антисоветском военном заговоре не признаю. Участником антисоветской заговорщической организации я никогда не был.

Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-й армией Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня месяца я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником.

Я признаю себя виновным в том, что директиву Генерального штаба РККА я понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что все в порядке, и мне было приказано быть спокойным и не паниковать. Фамилию, кто мне это говорил, назвать не могу».

Следует отметить, что, как и следствие, суд был скорым. Уже в З часа двадцать минут был оглашен приговор. Генералов лишили званий и наград и приговорили к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

Пройдет более пятнадцати лет, и 31 июля 1957 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР будут рассмотрены заключения Генерального прокурора СССР в отношении Павлова, Климовских, Григорьева, Коробкова и Клича (генерал-майор, начальник артиллерии). С доводами заключений Генерального прокурора СССР Военная коллегия будет согласна: «Прорыв гитлеровских войск на фронте обороны Западного Особого военного округа произошел в силу неблагоприятно сложившейся для советских войск оперативно-тактической обстановки и не может быть инкриминирован Павлову и другим осужденным как воинские преступления, поскольку это произошло по независящим от них причинам».

Приказом министра обороны СССР Маршала Советского Союза Г. К. Жукова № 01 907 от 15 августа 1957 г. отменен приказ НКО от 28 июня 1941 г., которым был объявлен приговор по делу Павлова и других.

Однако обратимся к биографической справке о Павлове в 6-м томе Советской военной энциклопедии, изданном в 1978 году, где написано следующее:

«В сложных условиях начального периода войны, не имея регулярных и точных сведений о ходе боев, состоянии своих войск, Павлов не сумел проявить должной твердости и инициативы в управлении войсками фронта».

В книге «Великая Отечественная война. 1941–1945. Энциклопедия», изданной в 1985 году, читаем о генерале Павлове: «Впервые дни войны командовал Западным фронтом. В связи с допущенными просчетами в руководстве войсками был отстранен от занимаемой должности».