Глава I. Цель: обойти земной шар

Что подало мне идею? Иногда сложно сказать, что вообще рождает идею. Идеи – это главное оружие газетчиков, и идей обычно не хватает, лишь порой они посещают нас. Эта мысль пришла ко мне в воскресенье. Я провела большую часть дня и полночи, тщетно пытаясь ухватиться за любую новость для статьи в газете. Это было очень похоже на меня: обдумывать статьи по воскресеньям. Но в тот вечер меня покинули все идеи, и три утра застали меня истомленную и с мигренью в кровати. Вконец уставшая и раздражающаяся от своей же собственной медлительности, я капризно заявила: «Хочу быть на другом конце земли!» А почему нет?! Мне необходимо отдохнуть, не проехаться ли по всему миру? Просто понаблюдать, как одна мысль вытекает из другой.

Идея о путешествии меня порадовала, и я добавила; «Если я буду так же быстра, как жюль-верновский Филеас Фог, то мне следует попробовать». Затем я поинтересовалась, возможно ли уложиться в восемьдесят дней, и, наконец, успокоилась – предалась сну, твердо решив на следующий день выяснить, смогу ли я побить рекорд Филеаса Фога. Утром я отправилась посмотреть расписание пароходов. Я изучила его. И даже если бы я нашла эликсир жизни, то не чувствовала бы себя лучше, чем сейчас, уверившись, что все путешествие займет восемьдесят дней. С этой идеей я подошла к редактору весьма осторожно. Я боялась, что моя идея покажется ему слишком дикой и неосуществимой.

–Какие-нибудь новости проекта? – спросил он, как только я усе

лась напротив.

–Один, – ответила я тихо.

Он сидел, теребил ручку в руках и ждал, что я продолжу.

–Я хочу отправиться в кругосветное путешествие!

–Что ж, – сказал он, взглянув на меня с иронией.

–Я хочу успеть за восемьдесят дней. Думаю, что у меня получится побить рекорд Филеаса Фога. Могу ли я попробовать? К моему ужасу, он ответил, что они уже подумывали об этом в офисе и хотели послать мужчину. Однако он сказал мне в утешение, что одобряет мою затею, и мы пошли поговорить об этом с директором.

–Это невозможно для вас, – вот что стало смертным приговором. – Во-первых, вы женщина и будете нуждаться в защите. Во-вторых, даже если бы это было возможно, вам потребовалось бы так много вещей, что это замедлило бы ваши передвижения, К тому же, вы не знаете иностранных языков, так что не о чем говорить. Никто, кроме мужчины, не сможет это сделать.

–Отлично, – сказала я, разозлившись. – Посылайте мужчину, а я стартую в тот же день для какой-нибудь другой газеты и опережу его.

–Я уверен, что у Вас получится, – сказал он медленно.

Не думаю, что мои слова как-то повлияли на их мнение, но перед тем. как мы распрощались, я была уверена, что если кому-либо и будет поручено осуществить путешествие, то это именно мне. Только я собралась ехать, как другие не менее важные проекты всплыли на поверхность, и эта безумная идея была ненадолго отложена. Однажды холодным и слякотным вечером, год спустя, я получила маленькую записку с просьбой зайти в тот самый офис. Вызовы в столь поздний час были для меня загадкой, вот почему я всю дорогу ломала голову, что же я натворила. Я зашла, села напротив редактора и приготовилась слушать. Он прекратил писать что-то на бумаге и тихо спросил:

–Можешь начать путешествие по всему миру с завтрашнего дня?

–Я могу хоть сейчас, – ответила я, пытаясь умерить сердцебиение.

–Мы подумали, что лучше будет, если ты начнешь завтра же утром.

Начать лучше с Парижа, чтобы успеть сесть на ночной поезд из Лондона. Если ты не успеешь на поезд, можно добраться на пароходе «Августа Виктория», который отплывает утром.

–Я рискну и сяду на пароход, чтобы сэкономить один день, – ответила я.

На следующее утро я отправилась к моему портному заказать платье. Добравшись до ателье, всего за пару минут я объяснила, чего хочу. Я убеждена, что нет ничего невозможного, если направлять энергию в правильное русло. Если я хочу чего-то добиться и сталкиваюсь с ответом, что уже слишком поздно и вряд ли что-либо получится, я просто говорю: «Чушь! Если ты хочешь сделать это, то сделаешь! Вопрос в том, хочешь ли ты сделать это?» Я еще не встречала людей, которые не откликнулись бы на просьбу сделать все, что в их силах. Если мы хотим, чтобы работа была хорошо выполнена, и требуем этого от других, нет сомнения, что этого можно добиться благодаря собственной инициативе. Вот почему, когда я отправилась к портному, я заявила ему, что хочу, чтобы платье было готово вечером.

–Хорошо, – ответил он столь беззаботно, будто бы это было в порядке вещей – сшить платье за два часа.

–Я хочу платье, которое выдержит три месяца постоянной носки, – добавила я и свалила всю ответственность на него.

Достав различные материалы, портной разбросал их на маленьком столе и принялся изучать в зеркале трюмо. Он не был раздражен и не спешил. Все время, потраченное на подборку различных материалов, он оставался в прекрасном настроении. Довольно быстро он выбрал простое синее сукно и нежную клетчатую замшу – как самые прочные и подходящие материалы для путешествий. Прежде чем я ушла, около часа дня у меня была первая примерка. Когда я вернулась к пяти часам для второй примерки, платье было готово. Я сочла эту точность и скорость хорошей приметой, в соответствии с проектом. От портного я отправилась в магазин и заказала пальто. Затем в другом ателье я заказала платье посветлее – на случай пребывания в жаркой стране. Купила только одну сумку – с целью ограничить багаж. В ту ночь уже ничего не оставалось, кроме как написать парочке друзей что-то вроде прощания и упаковать вещи. Собирать сумку было самой сложной задачей в моей жизни: столько всего должно было поместиться в столь маленьком саквояже. В конце концов, в нее вошло все, кроме запасного платья. Вопрос свелся к тому, что мне нужно либо взять еще пакет, либо отправиться в путешествие в одном платье. Я всегда ненавидела пакеты и поэтому пожертвовала платьем. Но я достала шелковый летний корсаж и еле-еле втиснула его в сумку. Оказалось, что я довольно суеверна. Мой редактор сказал за день до этого, что видел дурной сон. Ему привиделось, что я подошла к нему и сказала, что собираюсь пробежать кросс. Поскольку он сомневался в моих способностях бегать, он отказался присутствовать на нем, чтобы не видеть позора. Он слышал, как играла музыка, как обычно бывает по случаю таких событий, и слышал, как приветствовали финиширующих. Затем я пришла к нему вся в слезах и сообщила, что проиграла.

– Я могу пояснить сон, – сказала я, когда он закончил свой рассказ. – Я начну делать новости, а кто-то меня превзойдет.

Когда на следующий день мне нужно было отправляться в кругосветное путешествие, я почувствовала, как плохое предчувствие овладело мною. Я боялась, что время победит, что я не успею уложиться в восемьдесят дней. Мое здоровье было отличным, хотя практически весь год я ежедневно страдала мигренями. И лишь неделю назад я обратилась к врачам, обеспокоенная, что здоровье ухудшилось ввиду постоянной работы. Я работала в газете почти три года и в течение этого времени не отдохнула и дня. И неудивительно, что на это путешествие я смотрела как на прекрасный и необходимый мне отдых. За день до отъезда в офисе мне выдали 200 фунтов английского золота и кредитный английский билет. Золото я несла в кармане. Кредитный билет я положила в замшевую сумочку, которую повесила на шею. Кроме этого я взяла немного американского золота и бумажных денег, чтобы воспользоваться ими в разных портах и посмотреть, узнаваемы ли американские деньги за пределами Америки. В нижнем кармане моей сумки был паспорт номер 247, подписанный Джеймсом Блейном, государственным секретарем. Кто-то посоветовал взять с собой револьвер, но я настолько была уверена в том, что меня встретит мир так же, как и я его, что решила не вооружаться. Я знала, что если мое поведение будет соответствующим, я всегда смогу без проблем найти того, кто меня защитит, будь то американец, англичанин, француз, немец или кто-нибудь другой. Была возможность купить все билеты в Нью-Йорке, но я подумала, что, вероятно, мне придется изменять маршрут в какой-либо точке, поэтому у меня был единственный билет Нью-Йорк – Лондон. Когда я пришла в офис попрощаться, то обнаружила, что не было составлено никакого маршрута для моего задуманного путешествия. И возник вопрос: отправляется ли из Лондона каждую пятницу почтовый поезд, на котором я и хотела добраться до Бриндизи. Никто не знал, будет ли та неделя, которую я проведу в Лондоне, той самой, когда я успею на корабль в Индию или Китай. (Прибыв в Бриндизи, к моему счастью, я обнаружила, что корабль отходит в Австралию.) Я последовала за молодым человеком, которого пригласили к нам в офис, чтобы он помог спроектировать водную часть маршрута и помочь организовать его. Насколько этот маршрут получился точным, вы узнаете позже...

Меня много спрашивали по возвращении, как компании Восточного и Западного пароходства просидели в ожидании всю ночь, которая предшествовала моему прибытию, поэтому не должно было быть никаких задержек при моем переезде с корабля «Океаник» на специальный поезд. И не только они ожидали меня. Одна бедная журналистка из маленькой газеты не спала в ту ночь, она волновалась за интервью, которое она не смогла у меня взять. Я абсолютно ничего не знала о том, что будет со мной и сколько одежды брать с собой. Некоторые думали, что только одно платье, другие – что я брала шелковые веши, которые занимали совсем немного места, третьи интересовались, не покупала ли я все необходимое в портах. Никто не узнает вместимости обычной сумки до тех пор, пока не предстанет случай уместить в ней все необходимое. В мою вошли: две шляпы, три вуали, пара тапочек, туалетные принадлежности, чернила, ручки, карандаши, бумага, кнопки, иголки и нитки, халат, спортивная куртка, маленькая фляжка и чашечка, несколько комплектов нижнего белья, носовые платки, банка кольдкрема, чтобы защитить тело от непредсказуемого климата. Эта банка отравляла все мое существование. Казалось, что она занимала больше места, чем все остальное в сумке, и постоянно мешала закрыть ее. Мои руки покрывал водонепроницаемый шелк – единственное, что я придумала от дождя. С опытом я поняла, что взяла с собой слишком много лишнего. В любом порту, где я останавливалась, за исключением Адена (так как я не знала их языка), я могла купить все, вплоть до готового платья.

Возможность постирать веши пугала меня. Я убедила себя в том, что всего дважды смогу воспользоваться прачечной. Я знала, что на вокзалах это будет невозможно, но самое длинное путешествие занимало всего два дня (между Лондоном и Бриндизи) и четыре дня (между Сан-Франциско и Нью-Йорком). На атлантических пароходах они не стирают. На восточных пароходах, между Бриндизи и Китаем, воду выключают. Но зато во всех портах, в которых останавливаются эти корабли, найдется масса желающих постирать вам ваши веши. И если они обещают выполнить все в определенный срок, то все будет готово вовремя, Они ценят деньги, заработанные своим трудом. Их цены по сравнению с нью-йоркскими гораздо ниже. Сколько всего для моей готовности! Когда путешествуешь для удовольствия, а не для цели произвести впечатление на пассажиров, проблем с багажом не возникает. Однажды в Гонконге, где я была приглашена на официальный ужин, я сожалела, что не взяла с собой вечернего платья. Но проигрыш того ужина был совсем невелик, если сравнивать с возможностями и переживаниями, которые я пережила без всяких чемоданов и коробок, за которыми необходимо присматривать...

Глава XVII

Через континент

Я вспоминаю мое путешествие через континент только как неразбериху от радостных поздравлений, пожеланий счастья, поздравительных телеграмм, фруктов, цветов, громких тостов, криков «ура!», быстрых рукопожатий и прекрасного автомобиля, полного благоухающих цветов, прикрепленных к скоростному двигателю, который как бешеный мчался через долину, усыпанную цветами, и по горам со снежными вершинами. Вперед, вперед, вперед! Это было великолепно! Поездка, достойная самой королевы. Поговаривали, что ни один человек в Америке никогда не получал таких оваций. какие получила я во время моей поездки через континент. Американцы выходили на улицу, чтобы отдать честь американской девушке, которая была первым человеком, совершившим кругосветное путешествие в рекордно короткие сроки. Я радовалась вместе с ними, что именно американка сделала это. Казалось, что у людей, которые приветствовали меня, была своя личная заинтересованность в моем успехе. Все они были такими добрыми и так беспокоились, что я должна вовремя окончить мое путешествие, словно их личная репутация была под сомнением. Специальный поезд ожидал моего приезда, готовый в любой момент, как только я сойду на берег, отправиться в путь. Разве я предполагала, что поеду на специальном поезде! Любой журналист газеты, который беспокоился обо мне, должен быть моим гостем. Мой поезд, состоящий из одного красивого спального вагона Сан Лоренцо и локомотива Королевы, был самым скорым в тихоокеанских южных штатах Америки.

–К какому времени вы хотите приехать в Нью-Йорк, мисс Блай? – спросил меня мистер Биссель, главное доверенное лицо пассажиров в атлантической и тихоокеанской системе путей сообщения.

–Не позднее воскресного вечера, – ответила я, не думая о том, что они смогут доставить меня к этому времени.

–Отлично, мы доставим вас вовремя, – спокойно сказал он.

Я отправилась отдыхать, уверенная в том, что он сдержит свое слово. Казалось, что прошло совсем немного времени, как осталась позади плотина Окленда, и вот мы уже доехали до огромной долины Сан-Джоакин, зеленой равнины, по которой железнодорожные пути летели, вероятно, со скоростью триста миль в час, подобно солнечному лучу. Железнодорожное полотно было таким прекрасным, что, несмотря на то, что мы ехали со скоростью миля в минуту, поезд двигался с такой легкостью, словно скользил по бархату. На нашей второй остановке в Мерсед я увидела огромную толпу празднично одетых людей, которые собрались у станции. Я подумала, что они участвуют в пикнике, и спросила об этом, но мне ответили, что люди собрались здесь, чтобы увидеть меня. Удивленная таким ответом, я поднялась на крики, которые призывали меня, и вышла на заднюю платформу. Меня приветствовали и поздравляли так громко, что я до смерти испугалась, а оркестр начал играть «Синие глаза Нелли». Маленький разносчик газет передал мне огромный поднос с фруктами, конфетами и орехами. Я была очень признательна, ведь этот подарок значил для меня больше, чем, наверно, даже подарок от самого короля. Мы продолжили свой путь. Трое из нас, путешествующих на этом Поезде, занимались лишь тем, что любовались красотами страны, через которую мы проезжали так стремительно, как облака плывут по небу, читали или считали телеграфные столбы, баловали и гладили обезьяну. Мне хотелось заняться чем-нибудь, но я могла лишь сидеть и спокойно отдыхать. Мне больше ничего не оставалось делать. Мне не нужно было спешить, делать пересадки, я могла только сидеть и ждать, когда поезд доставит меня на место и закончится мое путешествие. Я так наслаждалась скоростью поезда, что страшно было подумать о том, что моя поездка подходит к концу. На следующей станции во Фресно город встретил меня с почестями. Я стала счастливым обладателем прекрасных фруктов, вин и цветов, того, чем был богат округ Фресно, штат Калифорния.

Мужчины, которые беседовали со мной, интересовались моим сгоревшим на солнце носом, помехами, которые возникли в поездке, количеством миль, которые я преодолела. Женщины желали посмотреть на мое единственное платье, в котором я путешествовала вокруг земного шара, мои плащ и шляпу, очень интересовались тем, что лежало в моей сумке, и хотели знать все про обезьяну. Несмотря на то что в первый день мы очень хорошо проехали небольшое расстояние, я услышала ужасный свист, а потом почувствовала, что поезд ударился обо что-то. Поезд затормозил, и мы вышли из него, чтобы посмотреть, что произошло. Это случилось тогда, когда мы увидели двух мужчин, приближающихся к железнодорожному полотну. Вернулся проводник и сказал, что мы столкнулись с дрезиной, указав на груду искореженного железа и деревянные щепки. Все, что осталось от дрезины, лежало на путях. Когда подошли те двое, один из них с удивлением и досадой, которые отразились на его лице, заметил:

– А вы та!?

–Спасибо, я очень рада услышать это, – ответила я, и мы все за смеялись.

Я поинтересовалась, не пострадали ли они, но они уверили меня, что у них все в порядке. Юмор восторжествовал. Мы попрощались, машинист потянул за рычаг, мы снова тронулись в путь. На одной станции нас остановила большая толпа людей, а когда я появилась на платформе, кто-то из них пронзительно закричал. Это был мужчина, который стоял с краю, он кричал:

–Нелли Блай, я должен постоять рядом с вами!

Очевидно, толпа подумала, что я заинтересовалась мужчиной, поэтому они расступились, а он забрался на платформу.

–Нелли Блай, вы должны коснуться моей руки, – взволнованно сказал он. Я протянула руку и коснулась его руки, тогда он закричал:

–Теперь вам будет сопутствовать удача. У меня в руке была левая задняя лапа кролика!

Я ничего не знаю о левой задней лапе кролика, но когда я узнала, что мой поезд благополучно проехал через мост, который держался только на одних винтовых домкратах, упавших в тот момент, когда наш поезд был на мосту, а когда в другом месте я услышала, что поезд, который ехал после нас, остановился, когда у него отпало колесо, тогда я подумала о левой задней лапе кролика и пришла к выводу, что, возможно, в этом что-то есть. На какой-то станции, где меня приветствовала большая толпа, один человек, который стоял с самого ее края, закричал:

–Нелли, а вы катались на слоне?

А когда я ответила, что не каталась, он опустил голову и побрел прочь. В другом месте полицейские пытались сдержать толпу, потому что все хотели пожать мне руку, а в последний момент толпа отпихнула одного офицера, а другой офицер, который видел, что случилось с его товарищем, повернулся ко мне и сказал:

–Полагаю, что мне придется сдаться и пожать вам руку.

В это время толпа смогла пробиться ко мне. На каждой остановке я выходила на платформу и обеими руками пожимала руки людям, а когда мой поезд отправлялся в путь, то толпа бежала за ним и хватала меня за руки, пока поезд не набирал скорость. Потом у меня несколько месяцев болели руки, но я не обращала на это внимание, потому что мне было приятно, что я могла доставить удовольствие людям, среди которых я так была рада очутиться вновь.

–Оставайтесь здесь и мы выберем вас губернатором, – сказал житель штата Канзас.

Я думаю, что они бы сделали это, если бы критерием был тот прекрасный прием, что они оказали мне. Телеграммы, адресованные мне с простой надписью «Нелли Блай, Поезд Нелли Блай», приходили из разных уголков страны двадцать четыре часа в сутки, с приветствиями и словами, полными восторга. Всюду меня встречали с радушием. Более десяти тысяч человек приветствовали меня в городе Топика. Мэр города Додж от лица жителей города ознакомил меня с резолюциями, полными восхищения. Мне очень хотелось попасть в Канзас-сити, но мы отправились только на станцию, которая была за его пределами, чтобы сэкономить полчаса. В Хатчинсоне меня приветствовала огромная толпа и оркестр Рингголд Корнет, а другом месте мэр уверил меня, что оркестр приехал, но в нужный момент они забыли заиграть. Они просто кричали, как и все остальные, а из-за волнения совершенно забыли о музыке.

Я не спала до четырех утра, сначала беседовала с маленькой девочкой-курьером из Керней, штат Небраска, которая проехала шестьсот миль, чтобы встретиться со мной и взять интервью, а потом диктовала стенографисту доклад о моем путешествии, но его укачало от монотонных движений поезда. Я проспала около двух часов, когда проводник разбудил меня, сказав, что скоро мы прибудем в Чикаго. Я неторопливо оделась и выпила последнюю чашечку кофе, который оставался на нашем поезде, поскольку мы предлагали его каждому, кто хоть немного проехал с нами. Я удивилась, когда открыла дверь в свое купе: там сидело много приятных молодых людей. Это были журналисты, члены пресс-клуба Чикаго, которые, как я потом узнала, приехали в Джульетт, чтобы встретить и проводить меня до их города. Мистер Корнелиус Гарденер – президент этого клуба, который в отсутствие президента взял на себя ответственность за нашу небольшую компанию. Перед тем как отправиться, они задали мне все свои вопросы. Мы шутили о моем обгоревшем на солнце носе и обсуждали достоинства моего единственного платья, ум моей обезьяны, я чувствовала себя счастливой и думала, что я уже дома, мне хотелось целый день провести в Чикаго.

Несколько экипажей ожидали нас, чтобы отвезти в пресс-клуб. Я приехала туда вместе с вице-президентом Гарденером, который потом в своей публикации о моем визите поведал, что ему очень хотелось украсть меня. Меня эта идея очень веселила, но ее невозможно было осуществить, потому что я знала, что если пойду у него на поводу, то люди, ожидающие меня в Нью-Йорке, будут сильно разочарованы. В прекрасных помещениях пресс-клуба я встретилась с президентом Стенли Ватерлоу и несколькими очень умными журналистами. В Чикаго меня ждали только к полудню, поэтому клуб устроил для меня неофициальный прием, а когда всех осведомили о моей скорой поездке и раннем приезде, было слишком поздно оповещать об этом членов клуба. После очаровательного неофициального приема меня сопроводили до Кинслей, где был заказан завтрак. Там я узнала, что из-за какого-то недоразумения мужчины не ели с прошлого вечера. После завтрака члены пресс-клуба, которые сопровождали меня, взяли меня с собой, чтобы посетить Торговую палату Чикаго. Когда мы приехали туда, в самом разгаре был скандал, который в течение рабочего дня, по-видимому, был здесь обычным делом. Мои сопровождающие привели меня в галерею. Но как только мы пришли туда, какой-то человек поднял руку и прокричал что-то ревущей толпе, а когда увидел меня, он закричал:

– Здесь Нелли Блай!

В какой-то момент толпа, которая орала, как безумная, затихла, и стало слышно, как жужжит муха. Все лица, разгоряченные и напряженные, повернулись в нашу сторону, и тотчас все шляпы полетели вверх, а потом зал наполнился шквалом аплодисментов. Люди могут сказать, что они приходят в восторг от Чикаго, но я не думаю, что где-то еще в Соединенных Штатах могут так приветствовать одну женщину, как приветствовали меня в Торговой палате Чикаго. Аплодисменты следовали за каждым поздравлением и криками «Речь!», но я сняла свою маленькую шляпку и потрясла головой, отчего их приветствия стали еше громче. Сразу после этого представители пресс-клуба проводили меня до станиии Пенсильвания, где я с неохотой попрощалась с ними, потому что не могла отблагодарить за сердечный прием, достойный самого короля, который они оказали маленькой загорелой незнакомке. Сейчас я ехала на рейсовом поезде, который, как мне показалось, полз, словно черепаха; очень была заметна разница в скорости, с которой я двигалась теперь. Вместо прекрасного спального вагона, который был в моем распоряжении, у меня было лишь одно купе, а места было так мало, что пришлось оставить все цветы и фрукты, подаренные мне. В Чикаго я получила телеграммы, которые доставляли мне столько удовольствия: «Мистер Верн желает, чтобы сообщение следующего содержания было передано лично Нелли Блай. когда она ступит на американскую землю: Мистер и мадам Жюль Верн с наилучшими поздравлениями обращаются к мисс Нелли Блай в тот момент, когда молодая бесстрашная леди ступает на землю Америки».

Поезд, на котором я ехала сейчас, был очень плохо оборудован, поэтому нам приходилось выходить из него, чтобы пообедать. Когда мы остановились пообедать в Логанспорте, я оставалась последней в купе перед тем. как выйти из вагона. Когда я дошла до платформы, молодой человек, которого я никогда до этого не видела, перепрыгнул на другую платформу и, махая своей шляпой, закричал: – Ура, Нелли Блай!

Толпа хлопала в ладоши и приветствовала меня, потом расступилась, чтобы пропустить меня в столовую, и сомкнулась, приветствуя меня вновь. Они толпились у окон, желая посмотреть. Когда я села за стол, передо мной поставили несколько блюд с надписью; «Поздравляем с успехом, Нелли Блай». После наступления темноты мы доехали до Колумбуса, на станции было много мужчин и женщин, которые ждали меня. Меня ожидала и целая делегация железнодорожников, которая подарила мне букет прекрасных цветов и сладости, как и многие другие люди. Я не ложилась спать, пока мы не проехали Питтсбург, и проснулась только утром для того, чтобы повстречаться с тысячами хороших людей, которые приветствовали меня в Харрисбурге, а Харрисбургский клуб велосипедистов преподнес мне цветы как воспоминание о том, что я была велосипедисткой. Там ко мне присоединились несколько газетчиков из Филадельфии, а в Ланкастере я получила восторженный прием. Моя поездка была очень приятной, но как только я осознала, что нахожусь уже в Филадельфии, мне стало страшно, что скоро все это закончится. Несколько газетчиков и друзей присоединились ко мне в Филадельфии, чтобы сопровождать до Нью-Йорка. От Филадельфии до Джерси Сити я должна была написать речь. Мне сказали, что нужно будет выскочить на платформу в момент остановки поезда на вокзале Джерси Сити. На станции было полно народа, а когда я вышла на платформу, все закричали, начали палить из пушек Дивизиона и Форта Грин, оповещая о моем прибытии. Я сняла шляпку и хотела закричать вместе с толпой, но не потому, что я объехала весь свет за семьдесят два дня, а потому, что снова была дома.

__________________________________________________________________

¹Текст печатается по: История зарубежной журналистики. 1800–1945: хрестоматия / Сост. Г.В. Прутцков. – М.: Аспект Пресс, 2007. – 397 с.

 

 

БЕНДЖАМИН РИКЕТСОН ТАКЕР

(1854 – 1939)

К рупнейший идеолог индивидуального анархизма в США XIX века. Один из ранних защитников прав женщин и веротерпимости, пропагандист законодательной защиты труда. Редактор и издатель журнала индивидуального анархизма «Либерти». Бенджамин Такер оказал влияние на политическую философию англоязычного мира как редактор, издатель и переводчик едва ли не более, чем собственной писательской деятельностью. В его журнале впервые увидели свет, наряду с его собственными, первая в США статья Бернарда Шоу и первые в США переводы Ницше, а также статьи американских деятелей анархизма С. П. Эндрюса, Дж. К. Инголлса, Л. Спунера, О. Герберта, В. Ярроса, Лиллиан Харман (дочери и последовательницы раннего защитника прав женщин и свободной любви Мозеса Хармана). Среди переводов, опубликованных в «Либерти», были также произведения Виктора Гюго, Бакунина, Чернышевского и Толстого. С помощью журнала «Либерти» Бенджамин Такер выделял и интегрировал теории таких европейских философов, как Прудон и Герберт Спенсер, с экономической и юридической мыслью американских анархистов (У. Б. Грин, Л. Спунер, Дж. Уоррен). С его же помощью он боролся с законодательными установками, основанными на церковных ценностях и запрещающими поведение, не затрагивающее права и свободы третьих лиц – в качестве антитезы публикуя статьи последователей движений «свободной мысли» и «свободной любви». Эти разнообразные влияния стали основой для философского, или индивидуального анархизма Такера.

 

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОЦИАЛИЗМ И АНАРХИЗМ²

В чем их сходство и в чем различия (1886)

 

По всей вероятности, никакая агитация ни по числу своих сторонников, ни по степени своего влияния никогда не достигала такой силы, как современный социализм; в то же время ни одно учение не было так ложно истолковываемо, как социализм; и не только своими противниками и индифферентной массой, но и дружелюбно настроенными людьми и даже огромным большинством сторонников. Это неприятное и крайне опасное положение вещей обусловливается отчасти тем, что человеческие отношения, которые это движение (если столь хаотическое явление можно назвать движением) стремится преобразовать, присущи не какому-либо отдельному классу или нескольким классам, но буквально всему человечеству; отчасти же тем, что по своей природе эти отношения бесконечно сложнее и разнообразнее тех, с которыми приходилось иметь дело социальным реформаторам; и, наконец, тем, что великие созидательные силы общества, средства просвещения и сообщения, находятся почти в исключительном распоряжении тех, чьи непосредственные денежные интересы противоречат основному требованию социализма – а именно, чтобы труд владел тем, что ему принадлежит.

Пожалуй, единственными людьми, хотя бы приблизительно понимающими смысл, основные положения и цели социализма, являются главные вожди крайних флангов социалистических сил, и, может быть, даже кое-кто из денежных королей. Поистине замечательно, что оба крыла огромной армии, интересующей нас в данное время, объединенные общим требованием, чтобы труд получил то, что ему причитается, в основных началах социальной тактики и приемах достижения желаемой цели более диаметрально расходятся друг с другом, чем с общим врагом своим, – господствующим общественным строем. Они исходят из двух начал, проследить историю которых равносильно тому, чтобы проследить историю мира с момента появления в нем человека; все же промежуточные партии, в том числе и защищающие существующий строй, основаны на компромиссе этих двух начал. Значит, ясно, что всякая разумная и глубокая оппозиция существующему порядку должна исходить из того или иного крайнего лагеря; всякое другое движение, далекое от революционного протеста, может стремиться лишь к поверхностным изменениям, и поэтому неспособно сосредоточить на себе столько внимания и интереса, сколько его уделяется современному социализму. Любопытен факт, что две крайности многочисленной армии теперь на обсуждении, хотя и объединены, как намекнул выше, общим мнением, что рабочая сила должна быть в собственности, диаметрально настроены друг против друга в своих фундаментальных принципах общественного порядка, а их методы достижения цели нацелены на любого, по их мнению, общего противника (врага), имеющегося в обществе. Они придерживаются двух исторических принципов, конфликт которого почти эквивалентен истории мира, с тех пор как человек появился в нем; и все противоборствующие партии, включая существующее общество, основаны на компромиссе между ними. Ясно, что любая интеллектуальная, закоренелая оппозиция доминирующему положению вещей должна исходить из одной, или из другой крайности, или из какого-нибудь другого источника, далекого от того, чтобы иметь революционный характер, быть только в природе с незначительными отклонениями, как будто совершенно неспособной сконцентрироваться на себе, а степень внимания и интерес теперь переключены на современный социализм.

Эти два начала – суть Власть и Свобода, а школы социалистической мысли, вполне и безусловно представляющие то и другое направление, носят название государственного социализма и анархизма. Кто знает, чего эти школы хотят, и как они предполагают добиться своей цели, тот и понимает, что такое социалистическое движение. Как нет дома, по пословице, на полдороге между Римом и Разумом, так нет его и на полпути между государственным социализмом и анархизмом. Из центра социалистических сил постоянно исходят два течения, концентрирующие их на левом и правом фланге; и если бы социализм победил, то весьма возможно, что после разделения флангов, после того, как существующий порядок будет раздавлен, между двумя лагерями возникла бы последняя и еще более ожесточенная борьба. В этом случае все восьмичасовые мужчины (рабочие), все члены профсоюзов, все Рыцари Рабочего движения, все националистические страны, все банкноты, и, короче говоря, все члены масс и различных батальонов, принадлежащие великой рабочей армии, оставят свои старые должности, поднимутся друг против друга, и начнется большое сражение. Такая победа для государственных социалистов будет означать победу для анархистов, цель которых утвердиться материально. Чтобы сделать это разумно, я должен сначала описать основание для обоих, особенности, которые сделают каждого из них социалистом.

Экономические основы современного социализма представляют собой логический вывод из принципа, изложенного Адамом Смитом в первых главах "Богатства народов" – а именно, что труд есть истинное мерило ценности. Но Адам Смит, сформулировав этот принцип в отчетливой и сжатой форме, тотчас же забросил дальнейшее исследование его, вознамерившись показать, чем измеряется ценность в действительности и как в настоящее время распределяется богатство. С этого времени почти все политэкономы по его примеру ограничивали свою задачу описанием общества в его нынешнем состоянии, его современных промышленных и торговых стадий. Социализм же, напротив, ставит своей задачей описание общества таким, каким оно должно быть, а также изыскание средств, при помощи которых его можно сделать таким, каким ему следует быть. Через пятьдесят с лишним лет после обнародования Смитом своего положения, социализм подхватил его в том месте, где Смит его оставил и, проследив его до конечных логических выводов, сделал фундаментом новой экономической философии. По-видимому, это было сделано независимо друг от друга тремя различными людьми, трех различных национальностей, на трех различных языках: американцем Джошуа Уорреном; французом Пьером Прудоном; немецким евреем Карлом Марксом. Что Уоррен и Прудон пришли к своим выводам самостоятельно и независимо друг от друга, не представляет сомнения; но возможно, что Маркс своими экономическими идеями в значительной мере был обязан Прудону. Как бы то ни было, Марксово изложение этих идей в такой степени проникнуто его личным творчеством, что он с полным правом может претендовать на оригинальность в этой области. То обстоятельство, что этот интересный триумвират творил почти одновременно, по-видимому, указывает, что социализм уже носился в воздухе, и что время и условия, благоприятные появлению этой новой школы философской мысли, уже назрели.

Из Смитова положения, что труд является истинной мерой ценности – или, как выразился Уоррен, что стоимость есть истинное мерило цены – эти три господина сделали следующие выводы: что естественной платой труда является его продукт; что эта заработная плата или продукт является единственным справедливым источником дохода (не считая, конечно, дарения, наследования и т.п.); что все, получающие доход из другого источника, прямо или косвенно вычитают его из естественной и справедливой оплаты труда; что этот процесс вычитания обыкновенно принимает одну из трех форм – процента, ренты и прибыли; что эти три вещи составляют троицу ростовщичества и попросту являются тремя различными способами взимания дани в пользу капитала; что так как капитал является просто накопленным трудом, уже получившим сполна свою плату, то он должен быть даровым, по принципу, что труд есть единственная основа ценности; что человек, ссужающий капитал, имеет право лишь на безущербное получение его обратно, и только; что единственная причина того, что банкир, биржевик, землевладелец, фабрикант и торговец имеют возможность вымогать у труда лихву, заключается в том, что за их спиной стоит юридическая привилегия или монополия; и что единственный способ обеспечить труду пользование полным продуктом, или естественной заработной платой, это – уничтожить монополию.