Взлет и падение гомеопатии и снова взлет

 

Гомеопатия стремительно распространилась по Европе в первой половине XIX века, так что философия Ганемана завоевала широкое признание еще при его жизни. Принцип “Подобное лечится подобным” и убеждение, что если человек заболевает, то поражается только “духовная, самодействующая (автоматическая) жизненная сила, повсеместно присутствующая в его организме”[23], напоминали некоторые представления древнегреческой медицины, которая продолжала пользоваться большим уважением. Поэтому гомеопатию встретили с восторгом. Более того, идеи Ганемана появились раньше, чем ученые окончательно приняли бактериальную теорию болезней и атомную теорию строения вещества, так что и жизненная сила, и ультраслабые растворы не вызывали в те годы такой настороженности, как сегодня.

О росте влияния Ганемана говорили многие признаки – от открытия первой в мире гомеопатической больницы в Лейпциге в 1833 году до лечения гомеопатией лобковых вшей у Наполеона. Особенно модным этот метод стал в Париже в 1830-х годах, когда Ганеман поселился там после женитьбы на прелестной парижанке – светской львице по имени Мари-Мелани д’Эрвиль-Гойе. Врачу исполнилось уже 80 лет, а его избраннице едва минуло 30. Благодаря ее покровительству и репутации супруги смогли открыть практику для состоятельных и знатных пациентов, приносившую солидную прибыль, причем госпожа Ганеман по вечерам помогала мужу, а в первой половине дня вела прием в собственной клинике для бедных.

Ученики Ганемана усердно проповедовали благую весть о гомеопатии по всей Европе, и в их ушах гремел голос наставника: “Всякий, кто не идет за мною след в след, кто отклоняется влево или вправо, пусть всего лишь на волосок, – предатель, и я не желаю иметь с ним ничего общего”. Определенно, доктор Фредерик Куин, учившийся у Ганемана в Париже, предателем не был – в 1827 году он начал практиковать гомеопатию в Лондоне, строго придерживаясь принципов Ганемана. Вскоре этот метод стал необычайно популярным среди британских аристократов, и не прошло и полувека, как его стали применять по всей стране, а в Лондоне, Бристоле, Бирмингеме, Ливерпуле и Глазго открылись крупные гомеопатические больницы.

Стремительное распространение гомеопатии радовало многих врачей и больных, однако это одобрение не было единодушным. Когда в 1840-х годах сторонником гомеопатии стал Уильям Хендерсон, профессор общей патологии из Эдинбургского университета, его коллега написал: “Сотрудников медицинского факультета нашего университета и коллегию врачей охватил смертельный ужас – все равно что в клерикальных кругах стало бы известно, что профессор теологии объявил о переходе в магометанство”.

Примерно в то же время гомеопатия завоевывала прочные позиции и по другую сторону Атлантики. Бостонский доктор Ганс Берч Грэм, родом из Дании, познакомился с гомеопатией во время своей поездки в Копенгаген, а в 1825 году вернулся в Америку, привезя с собой этот метод. Там, как и в Великобритании, у гомеопатии появились и страстные поклонники, и яростные критики. В результате в США к началу Гражданской войны насчитывалось уже шесть гомеопатических колледжей и две с половиной тысячи практикующих гомеопатов, однако к службе в армии их, как правило, еще не допускали. Один преподаватель Гомеопатического медицинского колледжа Миссури возражал, что это нарушает право солдата самому выбирать, как лечиться:

 

Неужели в военное время конституционные права личности не должны соблюдаться? Разве солдат не имеет права сам решать за себя и требовать, чтобы его избавили от страданий и смерти теми средствами, которые, как убедил его жизненный опыт, помогают лучше всего? Есть ли у Конгресса США право определять привилегированные методы лечения вопреки самому духу нашего правительства?

 

В спорах с критиками гомеопаты зачастую ссылаются на свои успехи в борьбе с крупными эпидемиями. Еще в 1800 году Ганеман использовал ультраслабый раствор Belladonna для лечения скарлатины, а затем, в 1813 году, гомеопатическими разведениями боролся с эпидемией тифа, который распространяли наполеоновские солдаты после вторжения в Россию. В 1831 году такие средства, как Camphor, Cuprum и Veratrum, применялись в центральной Европе во время вспышек холеры, перед которой классическая медицина была бессильна.

Успех повторился во время эпидемии холеры в Лондоне в 1854 году, когда выживаемость больных в Лондонской гомеопатической больнице составляла 84 %, а в расположенной неподалеку Мидлсекской больнице, где применяли более традиционные методы, – всего 47 %. Многие гомеопаты полагают, что это веский довод в защиту их подхода, поскольку результаты лечения в этих больницах можно считать данными своего рода неформальных клинических испытаний. Процент выживаемости позволяет сравнить эффективность двух методов лечения, применявшихся в двух группах пациентов с одной и той же болезнью, и очевидно, что гомеопатические средства помогли лучше, чем общепринятая медицина.

Однако впоследствии критики указали три основных довода, почему эти числа не обязательно означают, что гомеопатия оказалась действенной. Во-первых, хотя пациенты двух больниц и лечились от одной болезни, у них могли быть неравные первоначальные условия. Например, в Лондонскую гомеопатическую больницу, возможно, обращались люди побогаче. Следовательно, до того, как они подхватили холеру, состояние их здоровья было лучше, а после выписки из больницы им обеспечивали должное питание и уход, поэтому не исключено, что высокий процент выживаемости обеспечило не гомеопатическое лечение само по себе, а сочетание всех этих факторов.

Во-вторых, различия между больницами могли не сводиться лишь к разным методам лечения – сыграли свою роль и другие обстоятельства. Вероятно, в лондонской больнице придерживались более строгих гигиенических стандартов, чем в больнице графства Мидлсекс, и это прекрасно объясняет разницу в выживаемости. Как-никак речь идет об инфекционной болезни, так что залог успеха в борьбе с холерой – чистота в палатах и обеззараженная пища и вода.

В-третьих, высокая выживаемость в Лондонской гомеопатической больнице, возможно, свидетельствует вовсе не об успехе гомеопатии, а о неудаче официальной медицины. Историки медицины подозревают, что больные, не получавшие никакого лечения, выздоравливали даже чаще, чем те, к кому применяли общепринятые в то время методы. Как ни удивительно, 1850-е годы еще относятся к эре так называемой героической медицины, когда врачи приносили больше вреда, чем пользы, – не лечили, а калечили.

Термином “героическая медицина” в ХХ веке стали называть агрессивные методы лечения, которые преобладали вплоть до середины ХIX века. Больным многое приходилось выносить: им отворяли кровь, давали слабительные, рвотные, потогонные и нарывные средства, излишне нагружая и без того ослабленный организм. В довершение всего пациентов пичкали большими дозами медикаментов вроде ртути и мышьяка – высокотоксичными веществами, как сегодня прекрасно известно. Яркий пример вреда, приносимого героической медициной, – плачевный результат обильного кровопускания, которому подвергли Джорджа Вашингтона, о чем рассказывалось в первой главе. Эпитет “героическая” отражает роль, которую якобы играли врачи – герои, спасавшие жизни, – хотя на самом деле настоящими героями были пациенты, пережившие подобное лечение.

Больше всего героизма требовалось от богатых больных, поскольку к ним применяли самые жесткие лечебные меры. Еще в 1622 году это подметил флорентийский врач Антонио Дураццини, написав о смертности от лихорадки, свирепствовавшей в тех краях: “Те, кто имеет возможность обратиться за врачебной помощью, умирают чаще бедняков”. Примерно тогда же Латанцио Маджиотти, личный врач великого герцога Флоренции, сказал: “Ваша светлость, я беру деньги не за свои услуги в качестве врача, а за работу охранником – лишь бы не дать какому-нибудь юнцу, который верит всему, что прочел в книгах, пичкать больных чем-то смертельным”.

Хотя отчаявшиеся богатые больные по-прежнему полагались на врачей, многие сторонние наблюдатели открыто критиковали тогдашние методы лечения. Бенджамин Франклин говорил, что “все врачи, дающие лекарства, – шарлатаны”, а философ Вольтер писал: “Врачи – это люди, которые прописывают лекарства, о которых знают очень мало, от болезней, о которых знают еще меньше, людям, о которых вообще ничего не знают”. Он считал, что хороший врач тот, кто развлекает пациентов, пока природа излечивает болезнь. Подобное же неодобрительное отношение к медицине отражено и в пьесах некоторых драматургов. “Врачам не доверяйте: лекарства их – отрава”[24], – советует главный герой “Жизни Тимона Афинского” Шекспира. Мольер в “Мнимом больном” пишет: “…люди почти всегда умирают от лекарств, а не от болезней”[25].

Итак, по мнению скептиков, если полное отсутствие лечения приносило больным холерой больше пользы, чем общепринятая героическая медицина, неудивительно, что и гомеопатия оказалась полезнее. Ведь, в конце концов, гомеопатические препараты так разбавлены, что принимать их – все равно что не лечиться вовсе.

Одним словом, о больном, решившем обратиться за лечением до начала ХХ века, можно сказать две вещи. Во-первых, для него было бы лучше вообще не лечиться, нежели пробовать на себе методы героической медицины, а во-вторых, ему было бы полезнее прибегнуть к гомеопатии, нежели к официальной медицине. Но важный вопрос вот в чем: можно ли сказать, что лучше лечиться гомеопатией, чем не лечиться вообще? Сторонники гомеопатии утверждали, будто убедились в ее действенности на собственном опыте, тогда как скептики возражали, что вещества в таких разведениях просто не могут принести больному никакой пользы.

Споры не угасали на протяжении всего XIX века, и хотя поначалу аристократия и высшие слои врачебного сообщества оказали гомеопатии теплый прием, с каждым десятилетием настороженное отношение к идеям Ганемана лишь усиливалось. Например, американский врач и писатель Оливер Уэнделл Холмс признавал, что в прошлом классическая медицина терпела неудачу (“Если бы всю медицину на свете выбросили в море, это было бы плохо для рыб и хорошо для человечества”), однако не был готов считать гомеопатию шагом вперед. Он называл ее “мешаниной из извращенной изобретательности, показного всезнайства, глупого неправдоподобия и искусной полуправды”.

 

Оливер Уэнделл Холмс

 

В 1842 году Холмс прочитал лекцию под названием “Гомеопатия и родственные ей заблуждения” (Homeopathy and its kindred delusions), в которой настойчиво повторял, что с научной точки зрения идеи Ганемана бессмысленны. Особенное внимание он уделял тому, что в основе гомеопатии лежат ультраслабые растворы. Процесс их приготовления можно представить себе следующим образом: действующее вещество растворяют во все более внушительных объемах жидкости. Ведь каждый раз, когда гомеопаты разводят активное вещество в сто раз, они растворяют его в объеме воды или спирта, почти в сто раз большем, – и повторяют эту процедуру снова и снова. Холмс использовал расчеты итальянского врача доктора Панвини, чтобы на примере одной капли настойки ромашки показать, какие дикие следствия можно вывести из идеи многократного разведения исходного вещества:

Для первого разведения требуется 100 капель спирта. Для второго – 10 000 капель, то есть около пинты. Для третьего – 100 пинт. Для четвертого нужно уже 10 000 пинт, то есть более 1000 галлонов, и так далее до девятого разведения, на которое требуется десять миллиардов галлонов, чего, по его [доктора Панвини] подсчетам, хватит, чтобы наполнить озеро Аньяно, имеющее две мили в окружности. Двенадцатое разведение, очевидно, наполнит миллион таких озер. К семнадцатому разведению необходимый объем спирта в десять тысяч раз превзойдет объем вод Адриатики. Глотатели пилюль, один из ваших крошечных шариков, смоченных в волнах от смешения миллиона спиртовых озер, по две мили в окружности каждое, куда добавлена одна капля настойки ромашки, будет обладать в точности той целебной силой, которая рекомендована для этого средства в вашем любимом руководстве Яра от самых внезапных, страшных и смертельных болезней!

Уильям Кросвелл Доан, первый епископ Олбани, штат Нью-Йорк, тоже клеймил гомеопатию. Он сочинил сатирический стишок под названием “Несколько строк о гомеопатии” (Lines on homoeopathy):

 

Раствор взболтайте, и пускай

Он постоит немножко,

А после капните чуть-чуть

В глубокий водоем.

Из водоема через день

По чайной пейте ложке,

И хворь навек покинет вас —

Как не было ее![26]

 

В Европе гомеопатию тоже не щадили: личный врач королевы Виктории сэр Джон Форбс называл этот метод “насилием над здравым смыслом”. Причем это представление соответствовало духу статьи о гомеопатии в издании Британской энциклопедии 1891 года: “Ганеман пагубно заблуждался. <…> Он увел своих последователей далеко в сторону от разумных представлений о болезни”.

Отчасти падение интереса к гомеопатии было связано с тем, что медицина постепенно превращалась из героической и опасной в научную и эффективную. Клинические испытания, в частности те, которые выявили опасность кровопускания, последовательно отсеивали рискованные процедуры от действенных методов лечения. И с каждым десятилетием все понятнее становились подлинные причины болезней. Один из важнейших медицинских прорывов произошел как раз во время уже упомянутой лондонской эпидемии холеры 1854 года.

Первая вспышка холеры разразилась в Великобритании в 1831 году, когда умерло двадцать три тысячи человек, затем последовала эпидемия 1849 года, унесшая пятьдесят три тысячи жизней. Во время эпидемии 1849 года акушер доктор Джон Сноу усомнился в общепринятой теории, согласно которой холера распространяется по воздуху посредством неизвестных ядовитых паров. Доктор Сноу был одним из основоположников анестезии и дал хлороформ королеве Виктории при рождении принца Леопольда, поэтому прекрасно знал, как газообразные отравляющие вещества воздействуют на группы людей: если бы холеру вызывал газ, поражались бы целые популяции, однако болезнь, судя по всему, была разборчива в выборе жертв. Поэтому доктор Сноу выдвинул революционную теорию: холеру вызывает контакт с загрязненной водой и нечистотами. Он испытал свою теорию во время следующей вспышки холеры, в 1854 году. В лондонском районе Сохо он сделал наблюдение, которое подтверждало его догадку:

 

В радиусе 250 ярдов от пересечения Кембридж-стрит и Брод-стрит за десять дней произошло свыше пятисот случаев заболевания холерой со смертельным исходом. Как только мне стало известно о таком положении дел и о масштабах вспышки холеры, я заподозрил, что все дело в загрязнении воды из часто используемой уличной колонки на Брод-стрит.

 

Чтобы проверить свое предположение, доктор Сноу отметил все смертельные случаи на карте Сохо (см. рисунок на следующей странице) – и подозрительная колонка действительно оказалась в самом эпицентре. Теорию доктора Сноу подкреплял и тот факт, что девять случаев заражения холерой произошли среди завсегдатаев местной кофейни, бравшей воду из той же колонки. А в расположенном поблизости работном доме с собственным колодцем случаев заболевания не было, как и среди работников пивоварни на Брод-стрит, которые также убереглись от заразы, поскольку пили свою продукцию.

Однако главным доводом в подтверждение теории доктора послужил случай с женщиной, которая умерла от холеры несмотря на то, что жила далеко от Сохо. Сноу удалось выяснить, что раньше она жила в Сохо и так полюбила вкусную воду из пресловутой колонки, что попросила доставлять ей по новому адресу воду с Брод-стрит. На основании всех этих наблюдений Сноу убедил городские власти снять с колонки ручку – зараженную воду брать перестали, и это положило конец вспышке холеры. Сноу, которого можно назвать первым в истории эпидемиологом, продемонстрировал все возможности нового научного подхода к медицине. Благодаря ему, вспышка холеры, произошедшая в 1866 году, стала последней в Великобритании.

 

Карта смертей от холеры в Сохо, составленная Джоном Сноу в 1854 году. Каждый черный прямоугольник обозначает один смертельный случай. Видно, что колонка на Брод-стрит находится в эпицентре вспышки эпидемии

 

Другие крупнейшие научные прорывы включали вакцинацию, набиравшую популярность с начала XIX века, и первое применение антисептиков Джозефом Листером в 1865 году. Затем Луи Пастер изобрел вакцины от бешенства и сибирской язвы и тем самым внес свой вклад в создание бактериальной теории болезней. Но что еще важнее, Роберт Кох и его ученики идентифицировали микробов: возбудителей холеры, туберкулеза, дифтерии, тифа, пневмонии, гонореи, проказы, бубонной чумы, столбняка и сифилиса. За эти открытия в 1905 году Кох получил заслуженную Нобелевскую премию по физиологии и медицине. Поскольку за гомеопатией не числилось никаких сопоставимых достижений и не было ни строгих доказательств, ни научного обоснования ее действенности, в ХХ веке применение ее ультраслабых растворов и в Европе, и в Америке продолжало сокращаться. Например, в 1910 году американской гомеопатии был нанесен жестокий удар: Фонд Карнеги обратился к Аврааму Флекснеру с просьбой исследовать способы повышения стандартов приема, обучения и выпуска студентов-медиков. В числе главных рекомендаций, данных в докладе Флекснера, присутствовало требование, чтобы учебный план медицинских школ строился на основе общепринятой классической практики, что, по сути, положило конец обучению гомеопатии в крупнейших больницах.

Популярность гомеопатии неуклонно падала, и к началу 1920-х годов стало казаться, что она обречена на исчезновение во всем мире. Однако в 1925 году в Германии, на своей родине, она снова вызвала внезапный интерес. Чудесным воскрешением гомеопатия обязана выдающемуся хирургу Августу Биру, который применял ее закон подобия при лечении бронхита эфиром и нарывов – серой. Его пациенты быстро шли на поправку, и он написал о своих открытиях в немецкий медицинский журнал. Его статья была единственной по гомеопатии, опубликованной в Германии за весь 1925 год, однако она спровоцировала появление в следующем году сорока пяти дискуссионных статей об этом методе, а в дальнейшие десять лет энтузиазм по поводу эффективности сильно разведенных лекарственных средств вспыхнул с новой силой.

Это оказалось очень своевременно. Руководители Третьего рейха как раз пытались разработать так называемую новую немецкую медицину – новаторскую медицинскую систему, которая бы сочетала лучшие методы лечения: как современные, так и альтернативные. Первая больница, где новые принципы претворились во всей полноте, открылась в Дрездене в 1934 году и была названа в честь Рудольфа Гесса, который в то время занимал должность заместителя фюрера. Гесс был горячим сторонником включения гомеопатии в новую медицинскую систему, отчасти потому, что верил в ее действенность, но еще и потому, что ее изобрел немец. К тому же он считал, что гомеопатические препараты, производство большинства из которых обходится дешево, – это недорогой способ удовлетворить нужды немецкого здравоохранения.

Между тем министерство здравоохранения Германии хотело проверить, действительно ли гомеопатия эффективна. Доктор Герхард Вагнер, главный врач Третьего рейха, инициировал беспрецедентную исследовательскую программу, которая охватила шестьдесят университетов и обошлась в сотни миллионов рейхсмарок. Испытания начались сразу после Всемирного гомеопатического конгресса в Берлине в 1937 году и продолжались еще два года, причем особый упор делался на лечение туберкулеза, анемии и гонореи. В состав рабочей группы входили фармакологи, токсикологи и, разумеется, гомеопаты, которые совместно разработали серию детальных исследований, а затем тщательно их провели. Следует отметить, что все участники программы были ведущими специалистами в своих областях, а испытания проводились с соблюдением высочайших этических и научных стандартов.

В 1939 году уже собирались объявить о результатах, как разразилась Вторая мировая война – и публикацию пришлось отложить. Исходные документы сохранились, так что в 1947 году руководители программы встретились вновь для их обсуждения, однако, к несчастью, сделанные выводы так никогда и не были преданы официальной огласке. Хуже того – больше этих документов никто никогда не видел. Видимо, результаты первого всестороннего исследования гомеопатии были утаены, утеряны либо уничтожены.

Тем не менее существует одно очень подробное описание нацистской исследовательской программы, составленное доктором Фрицем Доннером и опубликованное посмертно в 1995 году. Он начал работать в штутгартской гомеопатической больнице в середине 1930-х годов и принял участие в национальных испытаниях в качестве практикующего гомеопата. По словам Доннера, утверждавшего, что он видел все соответствующие документы, ни одно из исследований не дало результатов, которые говорили бы в пользу гомеопатии: “К сожалению, широкая общественность до сих пор не знает, что эти сравнительные исследования в области инфекционных болезней – скарлатины, кори, коклюша, тифа и др. – показали, что гомеопатия лечит ничуть не лучше, чем плацебо”. Он также добавляет: “Эти испытания не дали никаких положительных результатов… кроме окончательно установленного факта, что представления [гомеопатов] основываются на беспочвенных домыслах”.

Если Доннер говорит правду, его заключение – убийственное обвинение гомеопатии. Первая же программа всесторонних строгих испытаний этого метода, проведенная исследователями, которые симпатизировали ему и в какой-то мере даже были обязаны доказать его эффективность, привела к однозначно отрицательному выводу. Разумеется, мы не знаем наверняка, точен ли отчет Доннера, а документов, без которых это невозможно установить, так и не нашли. Следовательно, было бы неправильным выносить гомеопатии смертный приговор, основываясь на представлениях лишь одного человека об исследованиях, проведенных семьдесят лет назад. Но даже если мы не станем принимать во внимание предполагаемые отрицательные результаты той нацистской программы, показательно, что со времени первых исследований Ганемана и до конца Второй мировой войны, то есть за полтора столетия, никто не опубликовал никаких убедительных научных данных в поддержку принципов гомеопатии.

 

Чудо от Nature

 

После Второй мировой войны официальная медицина в Америке и Европе неумолимо продвигалась по пути прогресса благодаря дальнейшим научным прорывам, например открытию антибиотиков. Между тем гомеопатическая традиция уцелела лишь за счет покровительства влиятельных приверженцев метода. Например, его убежденным сторонником был король Великобритании Георг VI – настолько, что назвал одного из своих скаковых жеребцов Гиперикумом в честь гомеопатического средства на основе зверобоя[27]. В 1946 году этот конь даже выиграл скачки “1000 гиней” в Ньюмаркете. Два года спустя король Георг сыграл важную роль в том, чтобы гомеопатические больницы признали относящимися к недавно учрежденной Национальной службе здравоохранения.

В Америке, невзирая на общую тенденцию к отходу от идей Ганемана в сторону применения методов лечения с более надежной научной основой, гомеопатия выжила благодаря влиянию людей вроде сенатора Рояла Коупленда. Будучи одновременно гомеопатом и политиком, он сумел убедить своих коллег, что в закон “О продуктах питания, лекарствах и косметических средствах” 1938 года следует включить и гомеопатическую фармакопею США. Закон был призван защищать больных от методов лечения, эффективность которых не доказана либо опровергнута, однако же притязания гомеопатии по-прежнему основывались лишь на непроверенных рассказах и наставлениях Ганемана. Поэтому включение в текст документа полного списка гомеопатических средств привело к тому, что закон стал демонстрировать незаслуженное доверие к лекарствам, действие которых лишено научного обоснования.

В Индии гомеопатия не просто сохранилась, но даже процветала во всех слоях общества, причем ее положение не имело никакого отношения ни к политическим маневрам, ни к высочайшему покровительству. Этот метод в 1829 году туда привез доктор Мартин Хонигбергер, трансильванский врач, примкнувший к свите махараджи Ранджита Сингха в Лахоре. Гомеопатия быстро распространилась по всей Индии. Она имела успех в основном потому, что ее воспринимали как оппозицию имперской медицине, которую практиковали британские оккупанты. Отношение к британской медицине было настолько скверным, что в середине XIX века потерпели крах даже программы вакцинации и попытки изолировать заболевших чумой.

Более того, индийцы, решившие заниматься официальной медициной, зачастую сталкивались с предубеждениями при попытках устроиться на работу в Индийскую службу здравоохранения, поэтому реалистичнее (и дешевле) для них было выучиться на гомеопата. К тому же складывалось впечатление, что гомеопатия и индийская аюрведа вполне гармонично сочетаются, и даже ходили слухи, будто сам Ганеман изучал традиционную индийскую медицину.

Шли десятилетия. Десятки миллионов индийцев привыкли лечиться исключительно гомеопатическими средствами. Индия импортировала гомеопатию с Запада, а в 1970-х годах экспортировала ее обратно. В то время, когда западные пациенты искали на Востоке альтернативные системы медицины, в частности акупунктуру и аюрведу, они заодно снова обратились к гомеопатии. На Западе многие считали, что гомеопатия – это экзотический, натуральный, холистический и индивидуализированный метод лечения, своего рода противоядие от корпоративной медицины, продвигаемой гигантскими фармацевтическими компаниями в Европе и Америке.

Между тем западные ученые по-прежнему насмешливо кривились. В 1950–1970-х годах было проведено несколько научных испытаний эффективности гомеопатии, однако настолько плохо организованных, что их результаты оказались ненадежными. Одним словом, все еще не существовало никаких достоверных данных, подтверждающих, что ультраслабые растворы могут служить действенными лекарствами, в применении которых есть смысл. Поэтому ученые продолжали считать абсурдным, что на таком принципе можно построить какую бы то ни было медицинскую систему.

Ученые даже подтрунивали над гомеопатами: например, ехидно советовали применять гомеопатические средства, раз уж они так разбавлены, что содержат только воду, при единственном болезненном состоянии – обезвоживании. А иногда в шутку предлагали друг другу гомеопатический кофе, который, сколько его ни разводи, становится только крепче, ведь гомеопаты убеждены, что чем меньше концентрация действующего вещества, тем сильнее лекарство. По той же логике получалось, что больной, забывший вовремя принять гомеопатический препарат, рискует умереть от передозировки.

Гомеопаты признавали, что неоднократное разведение неизбежно приводит к отсутствию в конечном растворе действующего вещества. Естественно, химический анализ всегда подтверждал, что в их “высокоактивных” средствах не содержится ничего, кроме чистой воды. Однако гомеопаты были твердо убеждены, что это особенная вода, поскольку она сохраняет память о веществе, когда-то в ней содержавшемся. Это побудило Австралийский совет по борьбе с мошенничеством в сфере здравоохранения высмеять гомеопатию, обратив внимание на то, что эта память очень уж избирательна: “Странно, что вода, которую предлагают в качестве лекарства, не помнит ни мочевых пузырей, где она когда-то находилась, ни химических веществ, контактировавших с ее молекулами, ни содержимого канализационных труб, в которых она побывала, ни пронизывающего ее космического излучения”.

В июне 1988 года смех внезапно оборвался. Научный журнал Nature, пожалуй, самый уважаемый в мире, опубликовал статью с броским заголовком “Сильно разведенная иммунная сыворотка против иммуноглобулинов Е запускает дегрануляцию базофилов человека” (Human basophil degranulation triggered by very dilute antiserum against IgE). Потребовались дополнительные разъяснения, прежде чем значение статьи смогли оценить и неспециалисты, однако очень скоро стало понятно, что это исследование подтверждает некоторые заявления гомеопатов. Если выводы статьи верны, значит, ультраслабые растворы, в которых не содержится действующего вещества, и в самом деле способны влиять на биологические системы. А это возможно только в том случае, если активное вещество оставило в воде память о себе. В свою очередь, это означало, что гомеопаты с самого начала были правы.

Это исследование, ставшее самым знаменитым экспериментом в истории гомеопатии, провел французский иммунолог Жак Бенвенист, бывший гонщик, ставший ученым-медиком после того, как получил травму позвоночника. За свою карьеру он опубликовал несколько важных научных статей на разные темы, но остался в истории исключительно благодаря своей статье о гомеопатии в Nature, которая шокировала научное сообщество и попала в заголовки газет и журналов по всему миру.

Исследование, по результатам которого Бенвенист написал свою сенсационную статью, исходно ставило перед собой удивительно скромные цели. Оно началось с того, что один коллега Бенвениста решил разобраться, как базофилы – разновидность белых клеток крови, лейкоцитов, – реагируют на определенный аллерген. Это сродни аллергической реакции, возникающей, когда пыльца попадает в глаз, только в значительно меньших масштабах. Аллерген, выбранный Бенвенистом, предполагалось разбавить лишь слегка, однако лаборант по ошибке приготовил настолько разведенный раствор, что аллергена в нем вообще не осталось. Тем не менее лаборант, к своему изумлению, обнаружил, что даже такой раствор оказывает на базофилы сильное воздействие. Сам Бенвенист был поражен не меньше и попросил повторить внеплановый опыт с ультраслабым раствором. И снова получилось, что базофилы реагируют на аллерген, которого в растворе уже нет. В то время Бенвенист ничего не знал о гомеопатии, но вскоре, конечно, кто-то подсказал ему, что эти эксперименты выявили эффект, о котором гомеопаты говорят уже двести лет. Результаты свидетельствовали, что вода обладает своего рода памятью о том, что в ней когда-то содержалось, и что эта память способна оказывать биологическое воздействие. Вывод был настолько сверхъестественным, что позднее Бенвенист писал: “Как будто окунаешь ключи от машины в Сену на парижской набережной, а потом обнаруживаешь, что твой автомобиль заводится от воды из устья реки!”

Французские исследователи продолжали изучать идею памяти воды еще два года. Все это время они систематически получали положительные результаты. Гомеопаты впервые смогли бы утверждать, что механизмы, лежащие в основе их метода лечения, подтверждаются научными данными.

Раньше сторонникам гомеопатии приходилось полагаться на доводы, которые никак нельзя было назвать убедительными. В частности, они утверждали, будто их метод работает так же, как вакцинация, ведь при ней для борьбы с болезнью используются очень малые количества того, что вызывает эту самую болезнь. На первый взгляд это кажется вразумительным, однако между гомеопатией и вакцинацией есть принципиальная разница. Количество действующего вещества в вакцине и правда очень мало, пусть даже всего несколько микрограммов, но оно огромно по сравнению с гомеопатическим средством. Вакцина содержит миллиарды вирусов или их фрагментов, а в гомеопатическом средстве нет ни одной молекулы активного вещества. К натянутой аналогии между вакцинацией и гомеопатией прибегали еще в XIX веке, по поводу чего Оливер Уэнделл Холмс возражал, что это как “утверждать, будто камешек может породить гору, раз из желудя может вырасти лес”.

Убедившись, что результаты исследования верны, Бенвенист послал статью с описанием этих экспериментов Джону Мэддоксу, редактору Nature. Тот, как и полагается, послал ее на рецензирование. Это стандартная процедура, позволяющая независимым ученым проверять любые новые результаты и обсуждать, корректно ли проведено то или иное исследование. Рецензенты признали, что протокол экспериментов в полном порядке, однако выводы были настолько невероятными, что Мэддокс снабдил опубликованную статью заметкой об отказе редакции журнала от ответственности. В последний раз Мэддоксу пришлось прибегнуть к таким необычным мерам в 1974 году, когда он напечатал статью об Ури Геллере, который якобы умел гнуть ложки на расстоянии. Вот что говорилось в редакционной заметке к статье Бенвениста: “Примечание редакции: читатели статьи, вероятно, отнесутся к ее выводам так же недоверчиво, как и многие рецензенты… <…> …Поэтому журнал Nature обратился к независимым исследователям с просьбой пронаблюдать за повторением экспериментов”.

Другими словами, Nature решил опубликовать статью Бенвениста, но с оговоркой, что журнал перепроверит весь ход исследования, отправив во французскую лабораторию группу специалистов. Возглавлял ее сам Мэддокс, а сопровождали его Уолтер Стюарт (химик) и Джеймс Рэнди (иллюзионист). Приглашение последнего вызвало у всех недоумение, однако он заслужил мировое признание, развенчивая всевозможные мифы и разоблачая мошенников от науки. Свое отношение к чудесам Рэнди пояснял на таком примере: он поверит соседу, если тот скажет, будто у него в саду коза, но, если сосед будет утверждать, будто у него там единорог, Рэнди, пожалуй, сходит проверить, надежно ли крепится у зверя рог. Славу едва ли не главного скептика в мире Рэнди стяжал еще в 1964 году, когда попал в газеты, предложив награду в 10 000 долларов всякому, кто сможет доказать существование какого-либо сверхъестественного явления, в том числе действенность методов лечения вроде гомеопатии, противоречащих принципам науки. Впоследствии сумма награды неуклонно росла и к 1988 году составила уже миллион долларов, так что если бы группа подтвердила результаты Бенвениста, Рэнди пришлось бы выписать французскому ученому солидный чек.

Не прошло и недели с публикации статьи Бенвениста, как началось расследование. Оно длилось четыре дня и включало в себя повторение главного эксперимента, причем Мэддокс, Стюарт и Рэнди тщательно следили за каждым этапом и искали любые изъяны. Они наблюдали за всеми манипуляциями, производившимися с пробирками с базофилами: в несколько из них добавили гомеопатический раствор аллергена[28], а в несколько других, служивших контрольными, – чистую воду[29]. Задача проанализировать содержимое пробирок была поручена ассистентке Бенвениста Элизабет Давенас – и результат оказался в точности таким же, что и всякий раз за предшествовавшие два года. Дегрануляция существенно чаще происходила у базофилов, подвергнувшихся действию гомеопатического раствора, чем у клеток из контрольных пробирок, а из этого следовало, что гомеопатический раствор и в самом деле запускает в клетках крови определенную реакцию. Похоже, некая “память” об аллергене, несмотря на то что в самом растворе его уже не было, действительно оказывала биологическое воздействие. Эксперимент был успешно повторен.

Однако у специалистов, проводивших расследование, все же оставались сомнения. Когда Давенас анализировала пробирки, она точно знала, в каких из них клетки подвергались действию гомеопатического раствора, поэтому специалисты заподозрили, что ее анализ был предвзятым – умышленно или бессознательно. Во второй главе мы уже поднимали тему слепых исследований: испытуемые не должны знать, что они получают – настоящее лекарство или плацебо в качестве контроля. “Ослеплять” необходимо и врачей с учеными: они тоже не должны догадываться, какое оказывают лечение и какую группу изучают – терапевтическую или контрольную. Цель слепых исследований – свести пристрастность к минимуму и не допустить, чтобы на результаты повлияли чьи-то ожидания.