Использование цитирования: плюсы и минусы

О.Э. Мандельштам в книге «Разговор о Данте» (1933) воспользовался метафорическим образом: «Цитата не есть выписка. Цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна»[110]. В самом деле, попадая в орбиту конкретного текста, фрагмент из другого сочинения видоизменяет его структуру; по крайней мере – существенно влияет на неё. В этом смысле вкрапление цитаты является действенным средством для создания своего рода стилистического контрапункта. Юный герой рассказа Фазиля Искандера «Начало» пытался одолеть «Лекции по эстетике» Гегеля, но это выходило с трудом. Тогда он выискивал в тексте стихотворную цитату, знакомился с ней, а потом «обчитывал» некоторое количество текста рядом, «стараясь держаться возле неё, как верблюд возле оазиса». Процитированный фрагмент действительно бросает отсвет на окружающие его строки и абзацы. Благодаря разности потенциалов цитаты и основного текста, как правило, выделяется большая энергия. Критики прекрасно понимают это и охотно пользуются столь эффективным инструментом. Но цитирование, как форма воздействия на читателя, таит в себе не только большой потенциал, но и серьёзные опасности. Разберём по порядку плюсы и минусы этой формы критической выразительности.

Естественно, что помимо прямого выражения мысли и пересказа критик с необходимостью вынужден (или имеет счастливую возможность) дать слово высказаться самомý разбираемому автору. Если тот заслуживает высокой оценки, то цитаты способны подтвердить и усилить это впечатление. Чем, как не словами писателя можно непосредственно показать красоту его стиля, глубину мысли, оригинальность образов, выразительность тропов. Или – наоборот, таким способом наглядно демонстрируются авторские слабости и недочёты. Вот, мол, судите сами, намекает нам критик: какая замечательная / никудышная книга, чтó я вам говорил.

Мастерски пользовался цитированием В.Г. Белинский. В его статьях, посвящённых Пушкину, Гоголю, Лермонтову и другим писателям приведено такое количество культурно подобранных, выразительных, «вкусных» цитат, которые порой не требуют дополнительных пояснений, настолько они красноречивы и убедительны.

В критическом наследии Николая Алексеевича НЕКРАСОВА (1821–1878) есть статья, стоящая особняком, выделяющаяся на фоне других публикаций. Это – «Русские второстепенные поэты» (1850); название представляет своего рода иносказание. Смысл его состоит в том, что определение «второстепенные» здесь следует понимать с точностью до наоборот. Позицию Некрасова можно истолковать примерно так – авторы, которых он имеет в виду, незаслуженно отнесены ко второму ряду отечественной словесности: справедливости ради их давно пора перевести в разряд первостепенных.

Главный упор в статье сделан на поэзию господина Ф.Т. За этими инициалами недвусмысленно скрывается фигура Ф.И. Тютчева, который по причине принадлежности к дипломатической профессии не старался афишировать своего творчества. Некрасов даёт краткие, ёмкие характеристики его стихов, но главное – прибегает к обильному цитированию. Чувствуется, что знакомить публику с великолепными произведениями недостаточно известного поэта доставляет ему истинное удовольствие. Трудно представить себе, но двадцать четыре стихотворения Тютчева приведены в статье целиком, ещё несколько перечислены названиями.

Таким образом, критик выполняет здесь культуртрегерскую функцию, ибо вводит в широкий обиход значительную подборку поэта и, снабдив цитаты собственными комментариями, не просто переводит Ф.Т. в первую категорию, но и прямо ставит его в один ряд с Пушкиным, Лермонтовым, Крыловым, Жуковским… В заключение Некрасов сетует на то, что автор не издал пока отдельного сборника и выражает надежду, что со временем это упущение будет ликвидировано.

В другом случае использование такого материала для цитирования внутри одной статьи показалось бы громоздким, но качество и уровень тютчевской лирики вполне извиняют это превышение привычного объёма.

Наряду с другими приёмами виртуозно владел техникой применения цитат при ответах авторам А.Т. Твардовский. Нередко вместо того чтобы формулировать аргументы и доводу в пользу своего отрицательного отзыва он просто приводил несколько фрагментов из авторского текста и тем самым предоставлял автору, так сказать, высечь самого себя подобно унтер-офицерской вдове: «Отдельные, нет, не отдельные, а многие и многие строчки, строфы звучат просто пародийно.

Стал листок пятернищею бурою,

Буквы в душу впивались, звеня…

 

Всплыл в памяти случай типичный…

В слепящей капроновой блузке,

 

Как лебедь стояла жена…

Тихонько подкрался и стиснул

 

Капроновый этот туман…

Ярко красные ногти искрились

 

И искрилось в бокалах вино…

Обойдя шум парчового ветра…»[111]

В этом случае, как принято выражаться, комментарии совершенно излишни: не нужно доказывать, что всё это находится вне сферы художественного слова.

Тем не менее, критику необходимо помнить о том, что опасность перегрузить свой разбор цитатами тоже весьма велика, и к применению их нужно подходить взвешенно и осторожно.

Преимущества данного инструмента очевидны, но в чём же состоит его слабость и, можно сказать, коварство? Первая опасность возникает в тех случаях, когда критику не хватает художественного вкуса или тонкости в восприятии литературы. Где-то в глубине души он смутно понимает достоинства или слабые места текстов, выбранных для анализа. Но, желая похвалить автора, подбирает маловыразительные, проходные фрагменты, а стремясь поругать, наоборот приводит цитаты, которые, в общем-то, показывают неплохой уровень работы писателя над словом или оригинальность его манеры. Такие промахи особенно прискорбны и обидны, если, ознакомившись с сочинением, находишь там более сильные места или ляпы, звучащие гораздо отчётливее. Сразу становится понятным, что критику не удалось реализовать всех предоставленных ему возможностей. Цитаты оказались не на высоте: пар вместо проведения полезной работы был выпущен в воздух.

В советские времена критике предписывалось преимущественно в негативном свете показывать декадентскую и модернистскую литературу, однако приводимые ими примеры нередко показывали, что казённые инвективы не всегда справедливы, и читатели превосходно чувствовали это. Иногда критики специально пользовались этим приёмом для введения в читательский оборот «неправильных» с точки зрения идеологии текстов «под конвоем» строгих комментариев. В ходу были саркастические определения: «литературовед / искусствовед в штатском», тогда как на деле эти люди нередко выполняли культуртрегерские задачи.

Гораздо бóльшую опасность в цитировании мы встречаем, когда критик проявляет профессиональную недобросовестность. К сожалению, в жизни такое случается. По разным причинам критик принимает решение (или получает задание) дать отрицательную оценку хорошей книге или, напротив, похвалить негодное сочинение. Как добиться такого неблаговидного результата? Зачастую ему приходится пускаться на ухищрения по части цитирования.

Суть в том, что в любом произведении (книге, сборнике) более-менее существенного объёма присутствует своего рода амбивалентность или двойственность. То есть: даже в графоманском тексте можно отыскать несколько относительно грамотных и даже свежо звучащих строк, какие-то человечные, душевные фразы, искренние интонации. И вот, недобросовестный критик извлекает их из бездарной вещи, снабжает комплиментарными отзывами, комментариями и таким образом сочиняет положительную и, возможно, хвалебную рецензию. Последствием такого рода «деятельности» становится обман читателей. Кто-то из них доверится критику, купит расхваленное издание и к большому неудовольствию обнаружит, что кроме процитированных строк там и посмотреть-то не на что. Такая подтасовка напоминает рекламные ролики к блокбастерам, где в одну минуту собраны все самые выигрышные кадры. Приходя в кинотеатр, обнаруживаешь, что всё самое лучшее и яркое ты уже видел в ловко смонтированном анонсе…

В противоположность этой ситуации другой нечестный критик ставит перед собой задачу обругать вполне достойного писателя. С лупой в руках он придирчиво изучает его детище и, если повезёт, обнаруживает некоторые шероховатости, несогласованности, оплошности редактора, корректора или верстальщика. Тонгда на этих досадных мелочах выстраивается обвинительная критическая речь. И опять-таки мы можем поверить этому несправедливому суждению, согласиться с суровой оценкой, не подозревая, что имеем дело с настоящей поэзией или прозой (в случае с драмой всё сложнее, так как при сценическом воплощении режиссёр и актёры могут привнести в неё то, о чём автор и не думал).

Конечно, можно сказать, что приведённые примеры находятся за рамками полноценной критической работы, но в жизни бывает всякое. В любом случае нужно иметь в виду, что цитирование как наделено значительными плюсами, так и чревато серьёзными издержками и, образно говоря, представляет собою палку о двух концах.

Сопоставительный анализ

Ещё одним способом выражения критической точки зрения является сопоставительный анализ разных произведений. Критика сопоставительна по своей природе, так как в ней сталкиваются, противопоставляются или сближаются разные позиции. Но сейчас речь о том, что эта контаминация (или коннотация) происходит в пределах одного выступления.

У Александра Петровича СУМАРОКОВА (1717–1777) мы находим пример любопытного сравнительного анализа. В его статье «Некоторые строфы двух авторов» (1774) даётся пристрастная характеристика стихотворческой деятельности Ломоносова, а затем последовательным курсом приводятся строфы с подзаголовками ЕВО и МОЯ. На первый взгляд, Сумароков предоставляет читателю право свободно судить, кто из двух авторов добился большего успеха, но на самом деле он недвусмысленно настаивает том, что победителем в творческом споре выходит именно он. Вопрос этот, конечно, спорный, но в любом случае перед нами – пример критического сопоставления.

Традиция русской литературной критики имеет в своём арсенале специфический жанр – взгляд, который во многом основывается на сопоставлении разных сочинений нескольких авторов. Наиболее известными мастерами этого вида критического выступления считаются А.А. Бестужев и В.Г. Белинский, умевшие грамотно и квалифицированно выстраивать сопоставительные ряды авторов и их произведений.

Любопытный пример сопоставительной критики делегирует главному герою – филологу Льву Одоевцеву в своём романе «Пушкинский дом» Андрей Георгиевич БИТОВ (р. 1937). Лёва, как ласково именует его автор, интересуется проблемой стилистических, семантических и семиотических связей между сочинениями из русской классики. Естественно, ему приходится заниматься сопоставлением. В частности, он отталкивается от очевидной аналогии – «Пророка» Пушкина и «Пророка» Лермонтова; эта связь видна невооружённым взглядом. Более сложный вопрос: в чём она состоит – Одоевцев погружается в глубину смыслов и соответствий, обнаруживает сходства и различия, трактует заочную интеллектуальную полемику наших великих поэтов. Но этим дело не ограничивается. Интерпретатор идёт дальше и находит соответствие двух классиков с третьим, но на другом уровне веры, морали и эстетики: «И дальше Лёва тем же приёмом строит параллель пушкинского “Пророка” и тютчевского “Безумия”. Только если Лермонтов говорит в открытую, на той же площадке, лишь выглядит смешно, – то “этот” (Тютчева Лёва уже не пожалел) и не на площадке, а из-за сцены, из-за кулис, спрятавшись, тайком, громким шёпотом: за каждое пушкинское слово – словом, секретным, потёмным, – даже не перебивает (как Лермонтов), а тихо глушит, вслед и одновременно со словом пушкинским…»[112].

Вообще говоря, в коннотациях и контаминациях, выстраиваемых критиками, выше котируются не очевидные, а неожиданные сближения. Проблема идейных и художественных связей в литературоведении является одной из центральных, и тут обнаружение и изучение близких аналогий является прерогативой литературоведения, а вот открытие далёких соответствий чаще выпадает на долю критики (см. например, статью Сергея Михайловича КАЗНАЧЕЕВА (р. 1958) «“Шесть записок о быстротечной жизни” Шэнь Фу и “Будденброки” Томаса Манна», Литературная учеба, 1986, № 4). Впрочем, в таких делах следует действовать осмотрительно и осторожно, чтобы не придумывать параллелей там, где их в реальности не существует. Как говорил К.Г. Юнг, «возможность делать смелые выводы легко соблазняет исследователя на рискованные шаги»[113].

Вдумчивый теоретик критики Т.С. Элиот не безосновательно считал: «Сопоставление и анализ – вот главные инструменты критика… Конечно же, должно быть ясно, что это именно инструменты и с ними надо обращаться осторожно… Нужно знать, что с чем сопоставлять и что подвергать анализу…»[114]. В любом случае – умелое сочетание разных подходов приносит наилучший результат.