Применение пересказа (изложения) произведения

Всем нам со школьных лет знакомо слово «изложение». Это задание даётся детям, чтобы, прослушав небольшое произведение, они переписали его своими словами. Благодаря такому приёму тренируется моторика памяти, развивается навык логически мыслить и правильно выстраивать дискурс, сосредоточиваясь на главном и опуская второстепенные детали, формируется умение подбирать нужные слова и соответствующие выражения в тех местах, которые не удалось запомнить содержание наизусть.

Таким учебно-дидактическим ремеслом время от времени приходится заниматься и критику, особенно, если перед ним стоит задача составить у читателей представление о фабуле, содержании, общем ходе действия разбираемой книги. Когда он преследует цель указать на достижения или оплошности автора в сюжетостроении, то все его доводы и рассуждения будут голословными, если читатель не в курсе того, что конкретно происходит на страницах анализируемого произведения. Обязанностью критика является создать в сознании публики ясную схему событий, при этом он не должен забывать о краткости: излишне подробный пересказ утомителен. Более того, тут необходимо позаботиться о том, чтобы у читателя не пропало желание самому прочитать сочинение: для этого желательно оставить вне освещения главные узлы интриги, при необходимости – воспользоваться фигурой умолчания, тем самым подхлестнув интерес публики загадкой, тайной, недосказанностью. Словом, эта сторона работы требует высокой квалификации и мастерства.

Иногда, критический взгляд направлен на то, чтобы представить действие вещи в определённо положительном плане, но не менее часто критик прибегает к пересказу для того, чтобы в ироническом ключе указать на авторские упущения, отсутствие логики, непродуманность событийного ряда.

В острой, полемически заострённой статье «О Шекспире и о драме» (1906) Лев Николаевич ТОЛСТОЙ (1828–1910) в довольно жёсткой, но аргументированной форме попытался критическим оком взглянуть на наследие прославленного драматурга и истолковать мнение о нём специалистов и читательской общественности. Отрицательное отношение к шекспировским пьесам вызревало и складывалось у полемиста десятилетиями, но лишь на исходе жизни он решил указать на те отчётливо видимые ему художественные недостатки творений английского гения, которых не замечают остальные.

Одна из серьёзных претензий, высказанных Толстым, касается общего фабульного строения драм Шекспира и их отдельных ситуационных и психологических нестыковок. Для того чтобы доказать свою правоту, он прибегает к достаточно подробному пересказу содержания трагедии «Король Лир». Почти два десятка страниц критик посвящает изложению событий, происходящих на протяжении пяти действий этой трагедии, издавна считающейся одной из вершин шекспировского творчества.

При пересказе критик пытается сохранять объективность своего тона, но сарказм и неприятие всё равно прорываются в отношении к пьесе, как бы просачиваясь между строк: «Придворный Кент вступается за Корделию и, желая образумить короля, укоряет его за несправедливость и говорит разумные речи о вреде лести. Лир, не слушая Кента, под угрозой смерти изгоняет его, и, призвав двух женихов Корделии: короля Франции и герцога Бургундского, предлагает им, одному за другим, взять Корделию без приданого. Герцог Бургундский прямо говорит, что без приданого он не возьмёт Корделию. Король французский берёт её без приданого и уводит её. После этого старшие сёстры тут же, разговаривая между собой, готовятся к тому, чтобы обижать наградившего их отца. На этом кончается первая сцена.

Не говоря уж о том напыщенном, бесхарактерном языке короля Лира, таком же, каким говорят все короли Шекспира, читатель или зритель не может верить тому, чтобы король, как бы стар и глуп он ни был, мог поверить словам злых дочерей, с которыми он прожил всю их жизнь, и не поверить любимой дочери, а проклясть и прогнать её; и потому зритель или читатель не может и разделять чувства лиц, участвующих в этой неестественной сцене»[107].

Отметим, что критик тут не ограничивается изложением происходящего, но дополняет его резонными замечаниями, касающимися логики поступков и языка персонажей: «В таком роде идут продолжительные разговоры, вызывающие в зрителе и читателе ту тяжёлую неловкость, которую испытываешь при слушании несмешных шуток»[108]. Спорить с этими аргументами классика довольно трудно, хотя, как представляется, Толстой здесь во многом делает вид, что не понимает условности любого искусства.

Столь же убедителен в искусстве пересказа А.С. Хомяков, излагая общий сюжет драмы А.Ф. Писемского «Горькая судьбина», о чём мы ещё поговорим в конце этой книги. В той или иной мере к этому приёму обращаются авторы публичных рецензий, так как им необходимо, чтобы читатель хотя бы отчасти составил себе представление о новом произведении.

Для того чтобы показать несостоятельность настойчивых притязаний прозаиков, присылающих свои рукописи в редакцию «Нового мира», его шеф иногда прибегает к такому эффективному средству, как изложение общего хода событий, на которых строится повествование. Лаконично и скупо пересказывая сюжет, Твардовский красноречиво показывает самому автору, насколько ничтожным, шаблонным и невыразительным сюжетом тот пытается заинтересовать редакцию: «Повесть “Аня” – надуманная история “любви с первого взгляда” студентов Алексея Морозова и Ани, их разлуки по причине отъезда Алексея на Дальний Восток, измены его Ане и сближения с Наташей, а затем приезда на место действия Ани, неудачный родов и тяжёлой болезни Наташи, самоотверженной заботы Ани о её ребёнке, вспыхнувшей вновь любви Алексея к ней, Наташиной драмы по её выздоровлении и полной ликвидации “конфликта”, благодаря взаимной самоотверженности сторон и намечающемуся сближению Наташи с врачом, излечившим её от смертельной болезни, - повесть эта, скажу Вам прямо, находится вне литературы. Это – беспомощное подражание литературной форме которое даётся тем с большей лёгкостью, что автор не имеет представления о литературном труде, пользуется в сюжете, стиле, языке самыми невыносимыми схемами и штампами, просто мало начитан, даже, простите меня, малограмотен»[109]. Вряд ли критику нужно тут что-либо доказывать – настолько красноречив оказывается простой пересказ.

Иногда к пересказу собственных сочинений обращаются прозаики, взирая на свой текст как бы со стороны и отчасти с позиции критика. Это происходит, например, в «Рассказе о рассказе» Владимира Маканина и «Ошибке рецензента» Михаила Попова, где в сжатой форме передаётся история, которая могла бы быть развёрнута на значительном пространстве текста.