Функции и задачи литературной критики

Как и любая иная гуманитарная дисциплина, литературная критика носит многофункциональный характер. Многочисленные и разнообразные задачи, которые она призвана решать, имеют системную природу, входят в различные сочетания между собой, сопутствуют, а иногда и противоречат друг другу. В каждом отдельном, конкретном случае на передний план выступают те или иные функции – в зависимости от того, какие цели преследует автор. Поэтому любое частное выступление критика является манифестацией индивидуальных склонностей, устремлений и художественного стиля этого автора. При этом в разных произведениях одного критика приоритет может отдаваться тем или иным литературно-критическим установкам, изменяясь от того результата, к которому стремится автор. Круг деятельности критика может быть шире или ýже – это зависит от масштаба его личности, творческой и научной оснащённости, эрудиции и интеллектуальных способностей, общественной позиции, но в любом случае его роль в литературном процессе будет отражать культурно-историческое назначение данной творческой единицы, её перманентный креативный потенциал.

Информационная функция критики во многом совпадает с задачей просветительства прошлых веков за тем исключением, что в данном случае критик практически не привносит в свои сочинения оценочного момента. Он просто доносит до сознания читателя информацию о вышедших книгах, заметных публикациях и событиях литературной жизни. Это важная сторона его работы, которая, как кажется, не требует особых интеллектуальных усилий, а сводится, в основном, к техническим обязанностям трансляции библиографических сведений. Личностное начало тут отходит на второй план.

С этим можно согласиться, но важно подчеркнуть, что и на этой позиции у критика остаётся немало возможностей влиять на литературно-критический процесс. Во-первых, даже и при малом объёме текста есть способы выразить своё индивидуальное отношение к упомянутому явлению культуры. На передний план тут выходят интонация, стилистика, ирония, аллюзии и иносказания. Похвалу можно сформулировать таким образом, что она будет звучать со знаком минус и наоборот.

Во-вторых, важен сам принцип отбора предлагаемого материала. Особенно широкое поле открывается перед критиком в наши дни, когда книжно-издательский и журнально-газетный рынок переполнен новинками и публикациями. Ни одному человеку не под силу переплыть эту бурную, непересыхающую реку текстов, разобраться в её течениях, омутах, перекатах и плёсах. Критик, информирующий читателя о наиболее заметных явлениях в мире литературы, становится своеобразным лоцманом, который должен провести судно, минуя мели и рифы. Сделать это можно только, держась фарватера или стремнины – обращая внимание на факты наиболее яркой, серьёзной и глубокой литературы. При этом необходимо оставаться объективным и честным с самим собой, иначе читательские шлюпки, ведомые им, разобьются о скалы.

Сегодня некоторые «толстые» литературные журналы помещают в конце своих номеров сведения о новинках (например, в «Новом мире» этим занимаются А.В. Василевский и С.П. Костырко). При всём уважении к нужности и трудоёмкости проделываемой ими работы, приходится отметить, что нередко подбор информации осуществляется односторонне и тенденциозно: упор делается на публикации, близкие этим изданиям по духу и направлению, а авторы других взглядов игнорируются или подаются в негативном плане.

В подобном ключе следует рассматривать и микроскопические сообщения о ничтожном количестве литературных явлений, помещаемых на страницах так называемой «гламурной» прессы. Глянцевые издания, выбирая из моря книжных новинок наиболее соответствующие их аудитории и тематике, часто подвержены веяниям моды, способствуют формированию рынка бестселлеров, созданию дутых фигур и ложных авторитетов. На этом фронте массовая культура ведёт особо активное наступление.

Познавательная (просветительская, культуртрегерская) задача литературной критики состоит в повышении интеллектуального и культурного уровня членов человеческого сообщества. Критик, знакомящий аудиторию с новыми именами, названиями, тенденциями и модами в мире литературы, не ограничивается сообщением сведений – он проводит анализ, даёт интерпретацию и оценку произведениям литературы.

С течением времени эта сторона критической работы сменила свой целевой вектор. В прежние эпохи проблема заключалась в том, что многим читателям были недоступны книжные новинки, а журнальные и газетные публикации доходили с запозданием; теперь, с развитием новейших технологий, доступность и объём литературного потока неизмеримо возросли, но трудность состоит в информационной загруженности реципиента: часто ему не хватает времени на то, чтобы сориентироваться в мире литературных событий. В этих условиях особый упор критику приходится делать на том, чтобы направлять внимание читающей публики на наиболее заметные и достойные явления в мире литературы, а главное – ар гументированно показывать, в чём состоят их достоинства. Он обязан быть своеобразным умелым следопытом, проводником, компасом в джунглях книгоиздания и прессы. Существенная сторона просветительской функции связана с герменевтическими проблемами: обязанностью критика является раскрытие тайных смыслов и нюансов, содержащихся в произведениях литературы.

Имея непосредственное отношение к журналистике, критика не может не выполнять также идеологических обязанностей. В разные периоды общественного развития и в разных государственных системах этот элемент критической работы то усиливался, то ослабевал. Принято считать, что авторитарные режимы оказывают наибольший идеологический натиск на общественные настроения. Для достижения целей они привлекают на свою сторону и литературную критику. Либеральные и демократические власти, напротив, дают полную волю критическим парусам. Насколько это справедливо, разговор ещё предстоит (см. раздел 16).

Однако идеологическое давление на критика могут оказывать не только властные структуры. Это могут делать также различные партии, группы и отдельные влиятельные личности. Примером этому может служить деятельность Белинского, направленность критического пера которого менялась в зависимости от того, под чьим началом он действовал: Н.И. Надеждина, А.А. Краевского, Н.А. Некрасова и И.И. Панаева. По-человечески это понятно: если противоречить мнениям руководства, легко потерять работу, а вот с точки зрения профессиональной принципиальности довольно сомнительно.

Предельно идеологизированной обычно называют критику советского периода, и во многом это справедливо (вспомним кампании по осуждению Б. Пастернака, А. Солженицына, альманаха «Метрополь»), но далеко не во всём: честный и принципиальный критик мог пойти поперёк требованиям свыше, либо умело обойти их. Современная Конституция России объявляет свободу от идеологических догм, однако это не означает, что общественной атмосфере в стране свойственен вакуум идей. При всей идеологической широте современной жизни можно условно разделить её на две категории: взгляды тех, кто стремится к укреплению и мощи государства, и тех, чьей целью является предельное ослабление власти и передачи её в другие руки (так называемая «пятая колонна»). Вольно или невольно критика соотносит себя с тем или иным комплексом идей, становится его рупором.

Важной обязанностью литературно-критического цеха была и остаётся организационно-регулятивная деятельность. Критик, как уже говорилось, является активным участником литературного процесса, влияет на его поступательное движение. Выступления в печати или электронных СМИ способны вызвать в писательско-читательском сообществе волны интереса к явлениям культуры, всплеск поддержки тех или иных авторов, стремление расставить по местам и ранжиру писателей-современников (аксиологическое выстраивание иерархий). Критики всегда играли существенную роль в деятельности писательских групп, кружков, объединений и союзов. Критическое слово способно привлечь читателя на встречу с писателем, провести культуртрегерскую акцию или литературный флэш-моб.

Регулирование писательского существования отчётливо проявляется в ходе присуждения премий, званий, грантов и прочих благ цивилизации. Критике здесь отведена существенная роль.

Воспитательной функции критики, казалось бы, принадлежит достаточно скромное место в жизнедеятельности литературной критики. Но и её несправедливо сбрасывать со счетов. Юные читатели и молодёжь являются важной составляющей частью мира литературы, более того – её будущим. Конечно, по молодости лет люди редко заглядывают в критические разделы журналов. Но в этом деле многое, если не всё, зависит от формы подачи материала. Если она учитывает особенности детско-юношеской аудитории, то может добиться впечатляющих успехов.

Большим интересом юных читателей пользовалась серия литературно-критических статей С.Б. Рассадина и Б.М. Сарнова в журнале «Пионер» (60-е годы ХХ века). В основном, они писали о классике, но делали это нестандартно, ярко, порой – в игровом, занимательном ключе. Столь же популярна была передача Всесоюзного радио «В стране литературных героев» (1970–1989), собиравшая у приёмников массовую аудиторию маленьких слушателей.

Отдельно следует сказать о роли критиков, имеющих отношение к системе высшего образования. Среди сотрудников филологических и журналистских факультетов университетов нередко встречаются люди, выступающие в амплуа критика. Их общение со студентами, как аудиторное, так и неформальное, способно воздействовать на формирование их литературных вкусов и предпочтений. Преподаватели Литературного института имени А.М. Горького, не чуждые этой деятельности, воспитали и выпестовали многие поколения советских и постсоветских литераторов.

Помимо других возможностей у литературной критики есть и коммуникативная. Речь идёт об установке интеллектуальных и творческих контактов между людьми. Именно критика часто служит толчком, импульсом для возникновения широких дискуссий о литературе. Нередко одна статья вызывает целый шквал читательских откликов, порождает стремление обменяться мнениями, навести мосты между единомышленниками или размежеваться с оппонентами. В электронном виде это общение автора и аудитории ускоряется, становится возможным мгновенный обмен мнениями и общение он-лайн. Критик или модератор подключает часть заинтересованной аудитории к участию в обсуждении проблем, которые интересуют и волнуют значительную часть современников.

Эстетическая (гедонистическая) функция критики состоит в том, чтобы доставлять читателю удовольствие. Конечно, чтение критики чаще всего занятие – серьёзное, требующее мыслительных и нравственных усилий. Но это вовсе не означает, что критик лишён возможности быть остроумным, живым, находчивым, превосходным стилистом, в конце концов.

Когда литературно-критическое сочинение выполнено на высоком уровне работы со словом, читается легко и с удовольствием, демонстрирует блестящую технику, тонкие и неожиданные рассуждения, то знакомство с ним способно принести читателю подлинное эстетическое наслаждение. Понятно, что для этого и читатель должен быть подготовленным – чутким и понимающим.

Юмор, сатира, сарказм издавна присутствуют в его арсенале, в чём мы ещё не раз убедимся. Чтение материалов в жанре фельетона, памфлета, пародии, эпиграммы, литературного анекдота способна развлечь и развеселить читателя, быть может, переутомлённого умственными штудиями. Психологическая релаксация также может быть целью литературного критика, как и любая другая общественная задача.

Естественно, хотелось бы видеть, что выполняя эту функцию, критик не скатывался на уровень пустопорожнего зубоскальства, не перегибал палку в сторону скабрезности, не переходил на личности, осуждая других, и вообще не ограничивался желанием потешить публику. Принцип, известный со времён французского Просвещения «развлекая, просвещай» будет самым продуктивным способом самовыражения.

В идеале критическое выступление может и должно содержать в себе и выполнять комбинацию этих функций. Но бывают и случаи прямо противоположные. Например, вместо информации мы получаем дезинформацию (заведомую или невольную), вместо просвещения – затемнение, вместо воспитания – развращение публики и т. п. В таком варианте приходится констатировать, что функция тем самым превращается в собственную противоположность, то есть – дисфункцию.

Раздел 2. Исторический взгляд на развитие критической теории*

Вопрос о том, с какого пункта развития мировой культуры следует начинать отсчёт бытования литературной критики, не так прост и отнюдь не риторичен. Казалось бы, сам процесс восприятия, истолкования и оценки литературного творчества начинается с момента первого публичного исполнения (письменность, как мы знаем, возникает позже) такого рода произведения. И когда в среде доисторического сообщества появляется первый поэт или сказитель, отваживающийся познакомить соплеменников с перлом собственного сочинения, а они определённым образом реагируют на его художественный выплеск (криками восторга или воплями негодования – неважно), то есть все основания считать, что процесс, так сказать, пошёл.

Однако в данном случае, разумеется, мы имеем дело не с критикой в полном смысле этого слова. Она предстаёт перед нами в зачаточном состоянии. Правильнее говорить пока не о критике как таковой, а всего лишь об элементах литературной критики, которая в течение долгого времени находилась в стадии становления. Критика в полном смысле слова и в нынешнем её понимании появляется гораздо позже. Но и ранние элементы важны нам для правильного и полного понимания пути, который был пройден этим феноменом культуры.

С чего же следует начать разговор об этих элементах? Понятно, что доисторические проявления этого процесса не дошли до нашего сведения, так как не имели способа их фиксации. Более-менее здраво мы можем судить о письменных проявлениях критической активности. И коль скоро исторически сложилось так, что нашу культуру (не умаляя заслуг дальневосточной, индийской, месопотамской, египетской, среднеазиатской и иных цивилизаций) мы видим и рассматриваем в рамках общеевропейской, то и начать следует со свидетельств, дошедших до нас из седой Античности, а ещё точнее – из лона Древней Греции.

Взгляды античных мыслителей

Строго говоря, культура Древней Эллады не знала такой дисциплины как критика. Однако в её рамках активно развивались смежные области знания: поэтика и риторика. У истоков поэтики – науки, изучающей литературную (главным образом, поэтическую и драматическую) деятельность, её происхождение, законы, формы и значение, стояли Платон и Аристотель. Риторикой именовали науку об ораторском искусстве, преимущественно о структуре и особенностях устных прозаических выступлений.

Преобразователь и последовательный адепт теории эйдосов (высших идей) Платон относился к представителям литературного творчества (поэтам) довольно амбивалентно. С одной стороны, он признавал за ними возможность непосредственного (божественного) контакта с высшими сферами мироздания (областью идей). В диалоге «Ион» его постоянный персонаж Сократ рассказывает о своём видении творческого процесса знаменитому рапсоду (не только исполнителю, но и истолкователю – фактически, критику! – песнопений): «Твоя способность хорошо говорить о Гомере – это... не уменье, а божественная сила, которая тобой движет, как в том камне, который Эврипид назвал магнесийским... Этот камень не только притягивает железные кольца, но и сообщает им такую силу, что они... могут делать то же самое, что и камень, то есть притягивать другие кольца...

Так и Муза делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других восторженных. Все хорошие эпические поэты не благодаря уменью слагают свои прекрасные поэмы, а только когда становятся вдохновенными и одержимыми... как корибанты пляшут в исступлении, так и они в исступлении творят свое прекрасные песнопения; когда ими овладеет гармония и ритм, они становятся вакхантами и одержимыми: вакханки в минуту одержимости черпают из рек мёд и молоко, а в здравом уме – не черпают...

Говорят же нам поэты, что они летают, как пчёлы, и приносят нам свои песни, собранные у медоносных источников в садах и рощах Муз... поэт – это существо лёгкое, крылатое и священное; он может творить не ранее, чем сделается вдохновенным и исступлённым...»[27] Очевидно, что Платон одним из первых задумался о том, что для акта художественного творчества необходимо особое психологическое и духовное состояние – вдохновение.

Но, с другой стороны, признавая, что состояние исступления практически никак не подконтрольно сознанию и рассудку и оно может быть направлено, как в благую, так и дурную сферу приложения авторских сил, древнегреческий философ скептически смотрел на участие поэтов в общественной жизни. В его идеальном Государстве место для них было не предусмотрено.

Другой характерной особенностью позиции Платона по отношению к литературному творчеству было его недостаточное внимание к области формы, уничижительному положению её по сравнению с содержанием. В том же диалоге Сократ начинает допытываться у Иона, о какой области жизни, которой касается Гомер в своих эпических поэмах, рапсод-исполнитель и интерпретатор может судить более компетентно, чем специалист в конкретном деле. Последовательно задавая Иону вопрос: кто может судить более здраво об управлении колесницами, искусстве врачевания, рыбной ловле, строительстве, рапсод или знаток соответствующего ремесла, Платон вынуждает собеседника признавать, что в каждой из этих сфер профессионал разбирается глубже. Чувствуя, что почва буквально уплывает из-под его ног, Ион пускается в безнадёжную авантюру, утверждая, что в военном искусстве он, рапсод, столь же умудрён, как и военачальник.

Выслушав столь опрометчивую речь Иона, Сократ наносит своему собеседнику разящий удар: «Ради богов, Ион, почему же в таком случае ты, лучший военачальник и лучший рапсод из греков, только поёшь, разъезжая среди греков, а не начальствуешь над войском? Неужели ты думаешь, что рапсод, увенчанный золотым венком, очень нужен грекам, а военачальник – не нужен?»[28]. Однако, загнав собеседника в угол, Сократ оставляет тому возможность прийти в себя, оставляя за ним право называться божественным, а не искусным знатоком Гомера.

Нетрудно заметить, что точка зрения Сократа, несомненного протагониста Платона, грешит односторонностью. Рассматривая произведение литературы исключительно с содержательной стороны (того материала, тех ремёсел, которые описаны Гомером), он не замечает (или делает вид, что не замечает) формальной составляющей творческого акта. Как сделано, исполнено, сотворено произведение искусства? Какие приёмы применил поэт? Какие струны души автора затронул рапсод и какие собственные душевные силы привлёк он при исполнении и толковании сюжета? Все эти вопросы в платоновско-сократовской эстетической системе координат не только остаются без ответа, но практически не выносятся на обсуждение. А ведь именно исследование формы – прерогатива представителей особых гуманитарных сфер: культурологии, литературоведения, художественной критики.

Гораздо большее значение форме литературного произведения придавал младший современник Платона – Аристотель, который сами эйдосы во многом соотносил с понятием формы. В первой части его трактата «Поэтика» речь идёт о специфике такого литературного рода, как драма, и в частности – трагедии. Один из постулатов эстетики Аристотеля – принцип мимезиса (подражания искусства природе). Человеку вообще свойственно подражать, и он делает это с удовольствием. Что же касается художественного подражания, то оно доставляет слушателю или читателю эстетическое наслаждение от совершенства содержания и формы (калокагатия) даже если в произведении происходят трагические события (это состояние у древних греков получило наименование катарсиса, то есть – благодатного душевного очищения).

В литературном произведении, по мнению Аристотеля, особое значение имеют верность в изображении характеров и вообще – правдоподобие и последовательность изложения, что даёт возможность трактовать его теоретическую позицию в области изящной словесности как провозвестье реализма. Достигать необходимого результата авторам позволяет максимальное приближение к эталонам произведений того или иного жанра. Поскольку вслед за Платоном он исходил из общей теории идей (эйдосов), то признавал существование идей (образцов) литературных сочинений, а значит, писателю нужно стремиться к достижению этого идеала. Для того чтобы эта задача была успешно решена, автор должен строго следовать соответствующим правилам и рекомендациям. В этом смысле эстетику Аристотеля принято называть нормативной, основывающейся на незыблемых законах и канонах искусства. Личность автора, его одарённость и состояние вдохновения, в отличие от позиции Платона, для него отходили на второй план.

Надо сказать, что такая точка зрения на художественное творчество в дальнейшем воспреобладала: авторитет аристотелевской системы в европейской культурологии на долгие века стал непререкаемым. Вспомним, что в романе итальянского прозаика Умберто Эко «Имя розы» вся напряжённая интрига строится вокруг второй части «Поэтики» Аристотеля, книги, которая будто бы была посвящена проблемам комического. Череда кровавых злодеяний в средневековом монастыре сосредоточена на поиске этого гипотетически существовавшего, но не дошедшего до нас трактата.

Завершая разговор о критических элементах в древнегреческой цивилизации, стоит упомянуть также имя оратора, философа и практически первого в мире критика Зоила (IV-III в. до р. Х.). Этот фракийский мыслитель, ироник и острослов заслужил прозвания «бича Гомера и собакой красноречия», так как придирчиво и язвительно разбирал сочинения последнего, находя в них неточности и несогласованности с традиционной мифологией. Впрочем, претензии поэмам Гомера предъявляли также Платон и Аристотель. Принято считать, что критика Зоила была чересчур завистливой, мелочной и злобной, и в дальнейшем его имя (в частности, оно встречается у Державина, Пушкина, Тютчева и др.) становится нарицательным: Зоилами назывались недоброжелательные и тенденциозные критики, которые необъективно судили о литературных текстах. В конце ХХ века этим псевдонимом подписывал некоторые свои статьи критик В.Г. Бондаренко.

Что касается древнеримской культуры, то она привнесла в развитие литературно-критического процесса гораздо более скромный вклад. Тем не менее отметим такую работу латинского поэта-сатирика Квинта Горация Флакка как «Ars poeticae» (поэтическое искусство, наука поэзии), интересную уже тем, что на проблемы художественного творчества в ней рассматривает человек, сам не чуждый писательской деятельности, вопросы авторской психологии анализируется как бы изнутри художественного процесса.