Замечательный Русский писатель А. П. Чехов говорил, что «для каждого интеллигентного человека дурно говорить должно считаться таким же неприличием, как не уметь читать и писать».

 

Нельзя не отметить, что вопрос о культуре нашей речи, о засорении современного русского литературного языка и его защите в последнее десятилетие приобрел особую актуальность и даже остроту.

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на то, что в своей устной речи очень многие говорящие по-русски допускают ошибки в постановке ударения в слове. И это не случайно. Ведь в русском языке, в отличие от английского, французского, польского языков, ударение в слове является разноместным и подвижным (дерево – деревья).

По нашим наблюдениям, речевые ошибки, связанные с постановкой ударения, наиболее часто встречаются в следующих словах (даже у некоторых теле- и радиожурналистов): главенство, договор, добыча, (он) звонит, изобретение, инструмент, каталог, красивее, мастерски, медикаменты, намерение, облегчить, обеспечение, премировать, приобретение, средства, столяр, углубить (знания), феномен, ходатайство, хозяева, цемент. Произнести эти слова с правильной постановкой ударения вам, уважаемый читатель, помогут словари русского языка: толковые, орфографические, орфоэпические.

А теперь задумаемся над тем, что же угрожает нашему литературному языку? Почему современные учёные-филологи поставили на повестку дня даже вопрос об экологии современного русского литературного языка?

Прежде всего, в постперестроечный период в русский язык мощным потоком хлынули иностранные слова и термины, главным образом англо-американского происхождения (особенно в самом начале 90-х годов). Стало просто модным к месту и не к месту употреблять их как в устной разговорной речи, так и в печати, в том числе, на страницах газет и журналов, а также по радио и телевидению, «щеголять» ими. Это, естественно, вызвало тревогу и серьёзную озабоченность за состояние своего родного языка, государственного языка Российской Федерации, не только у учёных-языковедов, писателей, деятелей культуры, религиозных деятелей, но и рядовых граждан России и СНГ. В средства массовой информации, в том числе и оренбургские, стали поступать тревожные письма по этому поводу. Так, например, в октябре 1996 года в газете «Южный Урал» была напечатана заметка Н. Шахаева под заголовком «Может, хоть Даль втолкует», в которой автор с большой озабоченностью и болью писал о том, что в последние годы «даже образованные люди бездумно и безжалостно уродуют наш родной язык». «Они, словно соревнуясь меж собою, старательно, с каким-то необъяснимым самолюбованием засоряют свою речь иностранными словами… Дошли до того, что чем больше засоряется речь иноземными словами, тем почётнее и образованнее считается человек».

Конечно, никто из учёных-филологов и деятелей культуры не пытается решать эту проблему прямолинейно, в том плане, чтобы полностью изолировать русский язык от проникновения в него иноязычных слов, тем более, что наше общество в последние годы стало открытым, заметно расширились государственные, деловые, культурные, научные контакты со многими странами мира. Если какие-то иноязычные слова действительно необходимы для обозначения тех или иных новых реалий, то против их употребления никто не выступает. Не случайно, что целый ряд таких слов уже прочно вошел в толковые словари русского языка. Например: бартер, брифинг, гран-при, имидж, интернет, коррупция, маркетинг, менталитет, менеджмент, менеджер, презентация, приватизация, рейтинг, спонсор, шоу. Они тем самым пополнили лексический фонд современного русского языка. Но когда иноязычные слова англо-американского происхождения начинают проникать в русскую речь целыми сотнями, не поддаваясь никакому учету, то это, безусловно, создает угрозу нашему национальному языку. Ведь большинство таких слов нельзя найти в наших словарях. К тому же говорящие или пишущие употребляют иногда их неправильно. Спрашивается, для чего вводить в толковые словари такие слова, как автобан (широкая магистраль), дайджест (краткое изложение какого-то материала), камуфляж (маскировка), ноу-хау (новые технологии производства чего-либо), овертайм (добавочное время, даваемое спортивным командам), скотч (прозрачная клейкая лента), стайер (бегун на длинную дистанцию), спринтер (бегун на короткую дистанцию), хит (то, что поражает воображение необычностью, мастерством), шоп (лавка, магазин) и им подобные? Или слово «киллер» (наемный убийца) – как бы такое антигуманное облагораживающее понятие?

Однако наша речь засоряется не только ненужными иноязычными, но и чисто русскими жаргонизмами, вульгаризмами (типа кореш, рожа, морда, падло, стерва, балдеть, заткнись, отвали и тому подобные). Образно выражаясь, речевой болезнью нашего времени стала «мода» на широкое употребление и русского мата, то есть нецензурных слов и выражений. Нельзя не признать, что мат прочно вошел в современную русскую речь.

Вызывает тревогу и большую озабоченность прежде всего то, что этим страдают очень многие подростки, а также значительная часть нашей студенческой молодежи. Мат стал настолько повседневным, обыденным явлением, что люди, его употребляющие, просто не замечают его, не обращают на это никакого внимания. Видимо, считают это нормой речевого общения, чуть ли не характерной особенностью русского менталитета. На этот счет у Михаила Задорнова есть даже сатирический монолог, в котором говорится, что мат зачастую служит для связи слов в предложении. Стоит лишить такого говорящего русского мата – и он не сможет связать двух слов. Шутка шуткой, но ведь в ней есть доля правды.

Дело дошло до того, что в последнее десятилетие в связи с отменой всякой цензуры некоторые наши писатели (Ю. Алешковский, В. Ерофеев, Э. Лимонов, И. Волгин и некоторые другие) стали вводить отдельные матерные слова и выражения в речь героев своих художественных произведений, выдавая это якобы за реалистическое изображение действительности. Однако при этом забывают, что художественное произведение – это не «фотография» окружающей писателя действительности, а произведение искусства, которое должно вызывать у читателя возвышенные чувства. Вспомним для сравнения классическую пьесу А.М. Горького «На дне», в которой звучит гимн Человеку (с большой буквы).

Нецензурные слова и выражения можно услышать и в некоторых современных кинофильмах, телевизионных передачах, встретить на страницах газет и журналов.

Вне всякого сомнения, бранная, вульгарная и матерная лексика лишь уродует нашу речь, как устную, так и письменную, а в конечном итоге (если не бороться с этим социальным злом) может привести к расшатыванию и постепенному разрушению стилистических норм русского литературного языка, к его оскудению.

Как установили учёные, языковеды и психологи, изучавшие русский мат, матерная лексика была создана русским народом исключительно для устного общения, причём в узком кругу лиц (чаще всего с глазу на глаз) – для создания неожиданного эффекта неприличия. То есть сферой употребления матерных слов и выражений всегда было только просторечие, а не русский литературный язык, тем более язык художественной литературы.

Видимо, назрела необходимость поставить вопрос как перед Государственной Думой, так и перед областным Законодательным Собранием о принятии специального закона о защите русского литературного языка и бережного к нему отношения.

Закончить свои филологические заметки мне бы хотелось словами великого русского писателя XIX века И.С. Тургенева, как будто обращёнными непосредственно к нам, живущим на пороге XXI века: «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам предшественниками… Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием: в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса!»

 

«Оренбуржье»

5 сентября 1998 г.

 

Приложение 22

С.И. Бернштейн

Общие вопросы радиоязыка

 

Для того, чтобы наиболее продуктивно использовать свои возможности, радиовещание должно осознать себя как вид устной речи и дать себе отчёт в специфических признаках произносительно-слуховой системы языка. Лингвистической базой для выработки норм радиоречи должна служить стилистика устной речи. Отсюда дальнейший вывод: необходимо повести решительную борьбу с чтением вслух по радио. Читать вслух можно и должно только методологические бюллетени, газетную информацию и т.п. Весь остальной материал радиовещания – радиогазеты, радиолекции, радиодоклады, не говоря уже о материале художественном – надо говорить, а не читать.

Все передачи такого рода должны быть – и притом не только в интонационном отношении, но также и со стороны стилистической, и со стороны структурной – продуктами устной, а не письменной речевой деятельности, хотя это, конечно, не следует понимать в смысле требования или хотя бы допущения языковой вульгаризации.

Живая речь, отражаемая в своём, подчас неуклюжем, стилистическом оформлении и интонационном течении, одновременный с нею процесс мысли; речь, в момент своего звучания служащая для говорящего орудием мышления, приковывает внимание в гораздо большей мере, чем гладкое течение речи читающего вслух. Чтение текста не отражает становление мысли. В процессе свободного устного изложения мы творим, в процессе чтения вслух – воспринимаем и воспроизводим (пусть нами же созданную речь). Чтение вслух – это чистая коммуникация, сообщение мысли, уже оцепеневшей в неподвижной материи письма, и, если только оно не приготовлено особенно тщательно, обычно обнаруживает у чтеца неполное овладение излагаемой мыслью и её языковым оформлением.

Совершенно ясно, что нормы разговорной речи не могут быть в чистом виде перенесены в радиовещание. Прежде всего, разговорная речь есть речь диалогическая, а речь в форме радиовещания по большей части монологическая. Далее, разговорная речь предполагает равную осведомлённость собеседников в ситуации данного акта языкового общения, обоюдную подразумеваемость множества обстоятельств, которые облегчают процесс понимания. Вследствие этого разговорная речь отличается лаконичностью, как бы некоторой недоговорённостью. В том же направлении действует наличие у слушающего зрительных впечатлений от говорящего – от его внешности, мимики, жестикуляции. В радиовещании зрительные моменты отсутствуют полностью.

Стало быть, разговорная речь не может служить образцом для копирования в радиовещании. Она предстает для нас не с точки зрения конкретных стилистических и интонационных норм, а с точки зрения своих тенденций в обеих этих плоскостях.

Разговорная речь наиболее приспособлена для слухового восприятия, и в этом её значение для выработки языковых норм радиовещания. Последняя, как и всякая устная монологическая речь, является образованием гибридных форм и представляет собой сложное сцепление норм устной и письменной речи. Вместе с тем очевидно, что письменная речь не может служить образцом для устного сообщения. Способы выражения, целесообразные или, по крайней мере, приемлемые в письменной речи, нередко не допускают адекватного озвучения. В других случаях обороты письменной речи при перенесении в плоскость речи устной утрачивают значительную долю своей действительности. То, что легко и удобно усваивается читателем при помощи зрительного восприятия, может оказаться невразумительным для слушателя.

Слушатель в отличие от читателя не имеет возможности регулировать темп восприятия речи, задерживаясь на более трудных периодах, не может прибегнуть к повторному восприятию деталей и справочного материала. Поэтому в письменной речи допустимы более сложные способы выражения, чем в речи устной. Устная монологическая речь вынуждена искать максимального приближения к нормам наиболее типичного вида устной речи – к нормам речи диалогической, разговорной.

Специфика радиовещания требует нахождения наиболее оптимального, наиболее целесообразного для каждой данной передачи соотношения между нормами разговорной речи, с одной стороны, и речи письменной – с другой. В связи с этим возникает вопрос о применении диалога в радиопередачах, вопрос о приёмах, сообщающих монологической речи диалогическую окраску.

Разговорная речь представляет для нас ценность с ещё одной специфической точки зрения. Разговорная речь редко бывает совершенно бесстрастна. Обычно она несёт более или менее значительный заряд эмоциональной и волевой энергии – и притом не только в своей интонационной окраске, но и в неразрывно связанном с нею тексте. Эмоции и волевые импульсы способствуют большей эффективности радиопередачи. Бесстрастная устная речь редко способна приковать внимание слушателей. Кроме того, такая речь была бы искусственно обедненной. Она не использовала тех возможностей, которые выгодно отличают её от речи письменной.

Однако существует другой вид устной речи, воздействующий на чувства и волю слушателей. Это – речь ораторская. В ней, так же как и в разговорной речи, текст не существует без интонации. Но эмоциональные и волевые тенденции выражены в ораторской речи ярче, более организованно и планомерно, чем в речи разговорной. Поэтому в радиовещании необходимо использовать элементы ораторского стиля.

Надо учесть, что радиовещание невыгодно отличается от обычных видов устной речи двумя особенностями: во-первых, слушатели не видят лектора, и лектор не имеет возможности показать им рисунки, чертежи, модели и т.п.; во-вторых, лектор не видит слушателей.

С точки зрения языковой, отсутствие у слушателей зрительных впечатлений вызывает двоякое следствие. Восприятие речи при помощи одного только слуха требует большего напряжения, внимания и быстрее утомляет слушателя, чем обычное восприятие, одновременно слуховое и зрительное. Поэтому радиолекция должна и с языковой стороны отличаться, при прочих равных условиях, большей простотой изложения, чем лекция очная.

То обстоятельство, что лектор не видит свою аудиторию, не наблюдает её реакции и не испытывает её воздействия, в свою очередь, неблагоприятно отражается на эффективности преподавания. У лектора не возникает импульсов для того, чтобы наилучшим образом приспособить своё изложение к уровню понимания слушателей. Но и помимо того отсутствие видимой аудитории нередко понижает эмоциональный тонус лектора.

Языковые стороны радиопередач необходимо соответствующим образом приспосабливать к той аудитории, для которой данная передача, лекция предназначена. Бывают радиолекции для рабочих и для колхозников, для рабочих различных профессий, для школьников младших и старших классов, для врачей, для педагогов и т.д. Менее всего продуктивны радиопередачи, предназначенные для всех вообще и ни для кого в частности.

Выбор языковых приёмов изложения, языковой стиль в публичной речи должен определяться прежде всего задачами выступления. Исходя из этой мысли, можно выделить следующие типы лекций:

1. Тип агитационный. Задача: увлечь, заинтересовать слушателей, создать определенную настроенность, воздействовать на волю.

2. Тип коммуникационный. Задача: сообщить определенные научные знания слушателям, у которых уже предполагается наличие более или менее прочной заинтересованности. В этой рубрике можно наметить две разновидности:

а) лекции объяснительные;

б) лекции информационные.

3. Тип повествовательный. Задача: вызвать у слушателей процессы образного мышления.

4. Тип инструкционный. Задача: дать слушателям практические указания для самостоятельных занятий или для известной практической деятельности.

Тип лекции с точки зрения слушателя устанавливается по целому ряду признаков. В их число входят тематическое задание, структура, соотношение различных элементов тематического материала, стилистика, интонация в широком смысле (способ произношения, темп). Последние два признака, собственно языковые, могли бы не различаться только в том случае, если бы лекции всегда произносились самими авторами и если бы авторы действительно произносили, а не читали свои лекции и создавали их как продукт устной, а не письменной речевой деятельности. При этих условиях интонация явилась бы интегральным фактором языкового стиля.

В качестве основного требования для лекционной речи (в отличие от речи художественной, где стилистические условия значительно сложнее) надо постулировать совпадение оценок текста с различных точек зрения: несоответствие тематики и стилистики, стилистики текста и интонации, что вызывает у слушателей чувство неудовлетворенности и затрудняет восприятие. Впрочем, сказанным отнюдь не отвергается возможность смешанных типов.

Итак, соблюдение правил языкового оформления может значительно повысить эффективность, действенность радиопередач. Однако при всем этом было бы совершенно неправильным думать, что радиотематика способна, подобно алхимии, превращать в золото всякий металл. Едва ли есть надобность доказывать, насколько ошибочна установка, трактующая передачу как механическую сумму содержания, структурного и языкового оформления и читки. (Лишь единство и высокое качество всех этих трех компонентов радиопередачи способно сделать её по-настоящему полезной).

 

Бернштейн С.И. Язык радио. –

М., 1977. – С. 8-12.

Приложение 23

 

Елена Скворцова-Ардабацкая

Кто слезам не верит