Метафизика природы. «Вещь в себе» и «явление», ноумен и феномен

Разделяя метафизику на две части, Кант, тем не менее, искал единую основу для их непротиворечивого единства. Такую основу дает понятие свободы, «единственный факт чистого разума». Свобода обнаруживает себя в морали как самозаконность, а в познании — как спонтанность рассудка и как способность мыслить идеи. Если же человек свободен, то он создает себя сам, следовательно, не может быть «творением» другого существа. Бога мы мыслим, по существу, как морального законодателя, причем представление о внешнем источнике моральной обязанности не только не необходимо для исполнения долга, но и ослабляет чистоту нравственного мотива, ибо добавляет к нему мотивы иного рода (наказание и награда), поддерживающие людей морально неустойчивых. Тем самым Кант окончательно лишил себя «поддержки» Бога и в решении главной метафизической проблемы об "истинно сущем" — что же обеспечивает и позволяет нам удостовериться в соответствии идей и вещей. Кроме того, Кант никогда не забывал, что первоначальные условия бытия конечного человеческого существа находятся вне его знания и его сил. В основе и за пределами маленького и хрупкого мира культуры, за горизонтом нашего понимания — безмерный, невообразимый и немыслимый, «темный» океан бытия «в себе». Кант прекрасно понимал также, что все попытки мистического, экстатического, «сверхумного» и т. п. «проникновения» в него остаются в лучшем случае самообманом, оставляя «посвященного» в кругу его собственных фантазий. Таким образом трудность «главного трансцендентального вопроса» еще более усугубилась: почему же все-таки вещи необходимо должны соответствовать тому образу, который мы составляем себе спонтанно и заранее, как в математике, так и в метафизике?

Решение напрашивается само собой: «до сих пор считали, что всякое наше мышление должно сообразовываться с предметами», однако метафизика и онтология как наука о действительно всеобщем возможны лишь в том случае, если сами предметы должны сообразовываться с нашей способностью познания,¹³ разумеется, как предметы знания, как предметы «для нас», а не «в себе». Или, иначе, «в априорном познании», т.е. математическом и метафизическом, «может быть приписано объектам только то, что мыслящий субъект берет из самого себя», как субъекта вообще, разумеется, а не того или иного Петра и Ивана. Онтология как знание «о всех вещах вообще», об «общих предикатах сущего», возможна лишь о вещах как "явлениях", феноменах, как о предметах всякого возможного опыта человека.

«Вещь вообще» — это, конечно, понятие. Категории — тоже понятия и понятия человеческие. Поэтому для понимания позиции Канта нужно уяснить две вещи: во-первых, каким образом онтологические понятия (понятия предельной, вернее беспредельной общности) необходимо должны относиться к любому предмету, данному в чувственном восприятии, другими словами, как можно доказать их объективную значимость для всякой конкретной, эмпирически данной вещи. Во-вторых, что такое «явление», что такое «опыт» в отличие от просто «ощущения», «восприятия», «фантазии» и прочих «пучков» представлений, находящихся «в сознании», т. е. всего субъективного.

Метафизика возможна только в том случае, если познавательная деятельность формирует свой предмет: познается только то, что создается. Суть познания, как и человека вообще — деятельность; если бы он не был способен действовать, он не мог бы ни ощущать, ни воспринимать, ни мыслить, ни познавать. Поэтому сам предмет познания должен быть создан, «сделан» субъектом, но лишь в своих определениях, отнюдь не в своем бытии. «Существование» не есть понятие! Это не «предикат», который можно синтетически присоединить к понятию или аналитически вычленить в нем, как будто оно, например, в понятии Бога «уже мыслится». Существование немыслимо, «алогично». Если я говорю, что некоторая вещь в действительности, реально «существует», то я ровно ничего не добавляю к своему понятию о ней, я просто «полагаю» ее вне всех своих понятий и мышления и сознания в целом, вместе со всем, что я в ней мыслю, а также вместе со всем, чего я в ней не мыслю и

 

13 Там же. Т. 3. С. 87.

чего я о ней не знаю, вместе со всем, что в ней мыслят другие и что в будущем могу узнать о ней я. Именно поэтому я вполне законно могу предположить существование вещей, о которых я ровно ничего не знаю.

Это бытие вне понятия — первоначальное условие возможности познания, применения наших познавательных способностей. Возможность познания уже предполагает реальность, но эта реальность как таковая, «в себе», просто «есть» — и более ничего. Если онтология желает рассуждать о всех вещах вообще, как они действительно, сами по себе существуют, то у нее ничего, кроме этого «полагания», ожидания (антиципации) некоторого возможного предмета определения, применения познавательных способностей, не остается. Как наука о бытии вне мышления она, вне всяких сомнений, может сказать, что, вообще говоря, что-то «есть», но всякое утверждение о том, что же, собственно говоря, «есть», связано с чувственностью и рассудком: вещь, чтобы получить определение, имя и форму, должна «аффицировать душу», войти с нами в соприкосновение, пройти «сквозь строй души», «явить» себя. Это «вещь для нас», но первоначальным условием ее было само «полагание» реальности вне мышления, давшее нам предмет всех дальнейших определений — хоть и пустое, но место, которое заполняется знанием. Поэтому «вещь сама по себе» всегда предполагается нами во всяком акте объективного познания, уже одной только связкой «есть» в суждении. Само понятие «явление» уже предполагает то, что является нам в опыте. Вещь сама по себе, конечно, есть, но она не есть все, что мы о ней знаем. Вещи в себе постоянно находятся перед нами и постоянно предполагаются нами (даже самим актом самосознания), но все, что мы приписываем им, — это наши представления. Говорить же о том, что представление «сходно» с тем, что не есть представление, не имеет никакого смысла.