Николай II как волевой политик смутных времен

Все-таки, рассуждая о революции, нельзя пройти мимо личности последнего русского императора - Николая II. Это необходимо, чтобы расстаться с байками о "ничтожном царе", который якобы все и загубил. На самом деле Николай II был достаточно сильным правителем, который столкнулся с ужасающим кризисом всей "системы".

Наличие у государя незаурядной политической воли признавали многие наблюдатели. В том числе и иностранцы. Вот, например, любопытная характеристика, данная императору французским президентом Лубэ: "Обычно видят в императоре Николае II человека доброго, великодушного, но слабого. Это глубокая ошибка. Он имеет всегда задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видимой робостью царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет". Кстати сказать, этот вывод о постепенности в достижении целей подтверждает баронесса Буксгевден: "Николай II был умным. Он долго обдумывал и был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации была у него быстрой. С. Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом в связи с иностранной политикой, а П. Л. Барк - в отношении сложных финансовых советов".

Отметим, что современники подмечали и высокие деловые качества государя, столь необходимые волевому политику. Вспоминает А. П. Извольский, бывший в 1906–1910 годах министром иностранных дел: "Был ли Николай II от природы одаренным и умным человеком? Я, не колеблясь, отвечаю на этот вопрос утвердительно. Меня всегда поражала легкость, с которой он ухватывал малейший оттенок в излагаемых ему аргументах, а также ясность, с которой он излагал свои собственные мысли".

Извольского хорошо дополняет генерал А. А. Мосолов: "Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов - все, кто имел с Ним дело, свидетельствуют об этом в один голос… Царь схватывал на лету главную суть доклада, понимал иногда с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения".

Эти свидетельства хорошо опровергают ложное утверждение о том, что государь якобы не обладал волей к занятию государственными делами. На самом деле его работоспособность была просто поразительной. Баронесса Буксгевден дает весьма показательное описание рабочего дня императора: "Его день был распределен по минутам. Свет в его туалетной зажигался всегда ранее восьми часов утра. Выпив стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку со своими "колибри" (породистые собачки), которые жили в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца. Император был очень вынослив; только в самые холодные дни он надевал пальто, обычно он выходил в военной тужурке. После прогулки он заходил к императрице, и немного ранее десяти часов начинался его деловой день. Первый разговор был с гофмаршалом, с которым он просматривал лист своих обязательств на текущий день. Ровно в десять часов начинались аудиенции министров. Каждого из них Государь принимал отдельно. Министры приносили с собой пачки бумаг, которые Государь оставлял у себя для внимательного чтения. На каждом документе он ставил свои заметки карандашом и зачастую просиживал до поздней ночи, чтобы ознакомиться со всеми бумагами. Его работа в течение царствования все время увеличивалась, так как появлялись новые министерства и департаменты".

Впрочем, бывало и так, что работа продолжалась и ночью. Сын Столыпина, Аркадий Петрович, вспоминает о том, что его отец и государь часто работали вместе в ночное время суток: "Пикуль пишет, что царь во время докладов министров скучал, зевал, хихикал, мало что понимал. Это ложь. Летом 1906 года в Петергофском дворце, когда подготовлялась аграрная реформа, царь работал с моим отцом целые ночи напролет. Вникал во все подробности, давал свои суждения, был неутомим".

Коснемся и еще одной омерзительной лжи: о распутинском влиянии на государя. Ее повторяют и поныне, хотя, как уже говорилось выше, даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства была вынуждена признать, что никакого влияния на государственную жизнь страны Распутин не оказывал. А ведь в ее состав входили опытные юристы-либералы, настроенные резко отрицательно по отношению к государю, династии и монархизму.

Действительно, Распутин считал необходимым давать государю различные советы военно-политического и кадрового характера. Только вот сам государь всегда поступал по-своему и отвергал распутинские рекомендации. Так, 6 апреля 1915 года Распутин пытался отговорить царя от поездки в Галицию, но она все-таки состоялась. Одиннадцатью днями позже Распутин выступает против созыва Госдумы, однако государь созывает ее. А вот 15 ноября Распутин, наоборот, рекомендует созвать Госдуму, но Николай II откладывает ее созыв аж до февраля будущего года.

"Старец Григорий" пытался выставлять себя военным стратегом и 15 ноября 1915 года советовал государю начать наступление под Ригой. Конечно же, никакого наступления не состоялось.

Царь не склонен был особо прислушиваться и к кадровым пожеланиям Григория Ефимовича. В 1915 году он отверг предложения Распутина по назначению графа Татищева министром финансов, генерала Иванова - военным министром, а инженера Валуева - министром путей сообщения.

Историк С. Ольденбург довольно точно заметил, что у государя была железная рука, многих только обманывает надетая на нее бархатная перчатка. И нет ничего нелепее, чем приписывать Николаю II зависимость от разных посторонних влияний. Многих, опять-таки, вводило в заблуждение то обстоятельство, что император не любил резко возражать своим оппонентам, хотя поступал именно так, как считал нужным. Некоторые принимали это спокойствие и отказ от резкого тона за некоторую слабость. А потом недоумевали, когда сталкивались с императорской непреклонностью. В результате рождались весьма противоречивые оценки. Например, французский посол М. Палеолог писал о царе следующее: "Храбрый, честный, добросовестный, глубоко проникнутый сознанием своего царственного долга, непоколебимый в пору испытаний, он не обладал качеством, необходимым в условиях автократического строя, а именно - сильной волей". (Обращает на себя внимание невольное признание "прогрессивного" француза - оказывается, при демократическом строе сильная воля не нужна). Сразу возникает вопрос - а что, разве непоколебимость "в пору испытаний" не есть проявление сильной воли?

Или вот еще один пример, генерал В. И. Гурко также говорит о слабости царя, но в то же время признает, что перед чужой волей тот капитулировал всего лишь один раз - когда издал Манифест 17 октября 1905 года.

Наличие твердой воли у Николая II блестяще подтверждают события августа 1915 года, когда он взвалил на себя обязанности Верховного главнокомандующего - против желания военной верхушки, Совета министров и всего "общественного мнения". И надо сказать - блестяще с этими обязанностями справился.

Вообще, государь был настоящим воином - и по "профессии", и по духу. Его и воспитывали как воина. Протоиерей В. Асмус отмечает: "Александр III воспитывал детей в большой строгости, скажем, на еду отводилось не больше 15 минут. Дети должны были садиться за стол и вставать из-за стола вместе с родителями, и дети часто оставались голодными, если они не укладывались в эти, такие жесткие для детей, рамки. Можно сказать, что Николай II получил настоящее военное воспитание и настоящее военное образование, Николай II всю жизнь чувствовал себя военным, это сказывалось на его психологии и на многом в его жизни".

Будучи наследником престола, Николай Александрович изучал военное дело с большим увлечением. О том свидетельствуют его старательно составленные конспекты по военной топографии, тактике, артиллерии, навигационным приборам, военному уголовному праву, стратегии. Очень впечатляют записи по фортификации, снабженные рисунками и чертежами.

Не было в небрежении и практическое обучение. Александр III направлял своего наследника на военные сборы. В течение двух лет Николай Александрович служил в Преображенском полку, где им исполнялись обязанности субалтернофицера, потом - ротного командира. Целых два сезона он служил взводным командиром в гусарском полку, затем был командиром эскадрона. В артиллерии наследник провел один лагерный сезон.

Император много сделал для подъема обороноспособности страны, усвоив тяжелые уроки русско-японской войны. Пожалуй, самым значимым его деянием было возрождение русского флота, которое спасло страну в начале Первой мировой войны. Оно произошло против воли военных чиновников. Император даже вынужден был отправить в отставку великого князя Алексея Александровича. Военный историк Г. Некрасов пишет: "Необходимо отметить, что, несмотря на свое подавляющее превосходство в силах на Балтийском море, германский флот не предпринял никаких попыток прорваться в Финский залив, с тем, чтобы одним ударом поставить Россию на колени. Теоретически, это было возможно, так как в Петербурге была сосредоточена большая часть военной промышленности России. Но на пути германского флота стоял готовый к борьбе Балтийский флот, с готовыми минными позициями. Цена прорыва для германского флота становилась недопустимо дорогой. Таким образом, уже только тем, что он добился воссоздания флота, император Николай II спас Россию от скорого поражения. Этого не следует забывать!"

Военные таланты государя были в полной мере раскрыты на посту Верховного главнокомандующего. Уже самые первые решения нового главкома привели к существенному улучшению положения на фронте. Так, он организовал проведение Вильно-Молодеческой операции (3 сентября- 2 октября 1915 года). Государь сумел остановить крупное наступление немцев, в результате которого был захвачен город Борисов. Им была издана своевременная директива, предписывающая прекратить панику и отступление. В результате был остановлен натиск 10-й германской армии, которая была вынуждена отойти - местами совершенно беспорядочно. 26-й Могилевский пехотный полк подполковника Петрова (всего 8 офицеров и 359 штыков) пробрался к немцам в тыл и в ходе внезапной атаки захватил 16 орудий. Всего русские сумели захватить 2000 пленных, 39 орудий и 45 пулеметов. "Но самое главное, - отмечает историк П. В. Мультатули, - войскам снова вернулась уверенность в способности бить немцев".

Россия определенно стала выигрывать войну. После неудач 1915 года наступил триумфальный 1916 год - год Брусиловского прорыва. Входе боев на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, ранеными и попавшими в плен полтора миллиона человек. Австро-Венгрия оказалась на пороге разгрома.

Характерно, что назначение Брусилова командующим Юго-Западного фронта было личной инициативой государя. Это отлично видно хотя бы из царской переписки. В марте 1916 года царь сообщает своей супруге: "Я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, - пишет Николай II 10 марта 1916 года, - а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого". Позднее государь сделает окончательный выбор: "Старого Иванова, - пишет он 14 марта 1916 года, - заменит Брусилов".

Именно Николай II оказал поддержку Брусиловскому плану наступления, с которым были не согласны многие военачальники. Так, план начальника штаба Верховного главнокомандующего М. В. Алексеева предусматривал мощный удар по противнику силами всех фронтов, за исключением фронта Брусилова. Последний считал, что и его фронт тоже вполне способен к наступлению, с чем были не согласны другие командующие фронтов. Однако Николай II решительно поддержал Брусилова, и без этой поддержки знаменитый прорыв был бы попросту невозможен.

Особо отметим, что государь принимал абсолютно все важные решения, способствующие победоносным действиям, именно сам - без влияния каких-либо "добрых гениев". Совершенно необоснованно мнение, согласно которому русской армией руководил Алексеев, а царь находился на посту главкома ради проформы. Это ложное мнение опровергается телеграммами самого Алексеева. Например, в одной из них на просьбу прислать боеприпасы и вооружение Алексеев отвечает: "Без Высочайшего соизволения решить этот вопрос не могу".

У. Черчилль пишет по этому поводу: "Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 году. К лету 1916 года Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течение 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле - организовать, вооружить, снабдить - 60 армейских корпусов, вместо 35, с которыми она начала войну… Поверхностная мода нашего времени трактует царский режим как слепую, испорченную, неумелую тиранию. Но обозрение тридцати месяцев его борьбы с Германией и Австрией должно было внести поправки в эти смутные представления. Мы можем измерить силу Российской империи по тем ударам, которые она перенесла, тем катастрофам, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, по тому восстановлению, которого она добилась".

Дополним Черчилля. Вначале 1917 года Россия выпускала 130 тысяч винтовок в месяц (в 1914 году- 10 тысяч). Она имела в своем распоряжении 12 тысяч орудий, тогда как в 1914 году- 7 тысяч. Производство пулеметов увеличилось в 17 раз, патронов - более чем в два раза. Был преодолен снарядный голод, о котором так много кричала либеральная пресса. "Бездарный" царский режим создал стратегические запасы, которые позволяли белой и красной армии колошматить друг друга в течение трех лет (1918–1920 гг.)

Историк А. Зайончковский утверждает, что русская армия достигла "по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития". Неприятелю противостояли более двухсот боеспособных дивизий. Россия готовилась раздавить врага. В январе 1917 года 12-я русская армия начала наступление с Рижского плацдарма и застала врасплох 10-ю германскую армию, которая попала в катастрофическое положение. Дальнейшему развитию успеха помешала только Февральская смута…

Здесь, конечно, нельзя пройти и мимо еще одного обвинения, которое бросают государю разного рода критики, весьма крепкие задним умом. Дескать, ему надо было любой ценой избежать войны, входе которой союзники (Англия и Франция) только и делали, что использовали Россию в качестве пушечного мяса, а она послушно следовала в фарватере их дипломатий. Конечно, такие утверждения также безосновательны, как и выше разобранные. Царь прилагал все усилия для того, чтобы предотвратить войну, при этом часто делая серьезные уступки Германии. Он осознавал, что война может привести к самым трагическим последствиям. Об этом свидетельствуют его слова, сказанные русскому послу в Болгарии: "А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. Нет никаких сомнений в том, что мы не можем ввязываться в войну - по крайней мере, в течение ближайших пяти-шести лет - до 1917 года".

Однако тупо-агрессивная политика Австро-Венгрии вкупе с германским шовинизмом сделали войну неизбежной. Мы не могли не вступиться за Сербию, ибо в противном случае война все равно началась бы в 1914 году (так решил немецкий Генштаб), но только мы были бы в еще более худшем положении.

Порой излишне патетические "русофилы" рисуют ужасающие картины того, как русские "забрасывали немцев горами трупов", спасая "коварных союзников". А что же, спрашивается, нужно было спокойно дожидаться того, чтобы немцы оккупировали Францию и разбили Англию? Вот тогда в руках кайзера оказалась бы вся Европа и военный натиск на Россию стал бы гораздо более мощным. Что же до гор трупов, то пусть это остается на совести "критиков". Известно, что соотношение потерь на Восточном фронт составляло один к одному.

Не имеет оснований и положение о зависимости русской дипломатии от англо-французской. Русская внешняя политика была максимально независимой от политики союзников. Наши дипломаты даже сумели вынудить Антанту признать необходимость установления русского контроля над средиземноморскими проливами. При этом министр иностранных дел Сазонов прибегнул к довольно-таки хитрому маневру, прозрачно намекнув англичанам на то, что Россия может начать переговоры о заключении сепаратного мира. Конечно, ничего подобного она делать и не собиралась, но нервы у союзников не выдержали. Французский лидер Пуанкаре потом возмущался уступчивостью англичан: "Министры и я не понимаем, как это Великобритания, не расспросив нас, дала такую полную свободу действий России в вопросе, который интересует всех союзников…".

Одна из главных, очевидно даже главнейшая, претензия к государю - отречение от престола. Его упрекают в том, что он сдал страну революционерам без сопротивления. Но и это вовсе не так. И для того, чтобы убедиться в лживости обвинений, лучше всего ознакомиться даже не с исследованиями монархистов, а с очерками коммунистического публициста М. Кольцова. Вот как он пишет о поведении государя в дни февральской смуты: "…Придворные совершенно зря рисуют своего вождя в последние минуты его царствования как унылого кретина, - уверяет он, - непротивленца, безропотно сдавшего свой режим по первому требованию революции". С неподдельным уважением Кольцов описывает, как государь упорно сопротивлялся всем требованиям армейцев-заговорщиков (Алексеева, Рузского и др.) создать ответственное министерство (т. е., по сути, пойти на превращение самодержавия в конституционную монархию). Его сопротивление было настолько сильным, что даже Александра Федоровна воскликнула в письме: "Ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в западню, - что ты можешь сделать?!" А царь делал все, что мог, - он даже направил в Петроград экспедиционный корпус во главе с генералом Н. И. Ивановым. Он сражался с революцией один (ибо заговорщики отрезали его от связи с внешним миром, от верных частей). И по этому поводу Кольцов вопрошает: "Где же тряпка? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека - самого Николая. Ничтожество оказалось стойким, меньше всех струсило".

Можно, конечно, бесконечно повторять старые упреки: "Недоглядел, не уследил, не подавил, не создал" и т. д. Упрекать - легко, особенно задним числом. Но надо отдавать себе отчет и в объективных обстоятельствах. Русская монархия находилась в плену еще с XVIII века - сначала у дворянской олигархии, потом - у бюрократической. При этом она еще умудрялась играть на их противоречиях, вырывая у олигархов различные выгоды для страны. Так, освобождение крестьян с землей произошло против воли либеральных помещиков. Вначале XX века место дворянского либерализма занял либерализм буржуазный, поддерживаемый крупным капиталом. Этот либерализм был еще более цепким и коварным, чем первый.

Любопытно, что сама же бюрократия весьма отрицательно относилась к… монархистам, обоснованно подозревая их в попытке вернуть власть русскому царю (государь это отлично понимал и всячески симпатизировал монархистам). Как это ни покажется странным, но она даже практиковала репрессии в отношении "черносотенцев". Так, в Тамбовской губернии собрания Союза русского народа запрещались и разгонялись, его участники подвергались задержаниям и судебным репрессиям. И это несмотря на то, что сам губернатор Н. П. Муратов симпатизировал "черной сотне"! Но бюрократия - страшная вещь, она может саботировать любое решение, принятое сверху. Не случайно же говорят - "жалует царь, но не жалует псарь".

На базе крупного капитала в стране вызревал разрушительный либерализм, который и взял власть в феврале 1917 года. Часто замечают, что в этом виновата сама власть, допустившая капитализацию страны, давшая свободу различным плутократам - отечественным и иностранным. Это во многом справедливо. Но не следует забывать и о том, что консервативно-монархическое движение, при всей своей благонамеренности, так и не смогло представить действенной программы альтернативной модернизации без вестернизации. Стране был необходим прорыв в индустриальное общество, чего, в принципе, правые не отрицали, но в массе своей настаивали на приоритетности сельского хозяйства перед промышленностью. В результате чего ими была выдвинута особая стратегия индустриализации, предполагавшая преимущественный рост аграрного производства. Он должен был привести к резкому подъему благосостояния сельских жителей, которые станут усиленно покупать промышленные товары. А это даст толчок развитию промышленности. (Любопытно, что примерно такую же стратегию предлагал стране в конце 20-х годов Н. И. Бухарин.)

Понятно, что такой путь был совершенно неприемлем, ибо требовал долгого и постепенного развития, растянутого на многие десятилетия. А России нужно было срочно создавать промышленную базу, необходимую для технического оснащения армии. То есть русская общественная мысль так и не смогла сформулировать модель, альтернативную капиталистической. Получается, что в начале XX века Николай II оказался в потрясающе сложной ситуации. С одной стороны самодержавие было зажато бюрократами, с другой - капиталистами. При этом даже преданные ему монархисты оказались, в конечном итоге, неспособными предложить хоть какую-то действенную альтернативу. Спрашивается - что же можно было сделать в такой ситуации? Развернуть "революцию сверху", подобную опричной революции Ивана Грозного? Но ведь для этого нужно быть не просто талантливым государственным деятелем, а "гением в политике", фигурой мессианского масштаба. Николай II такой фигурой, безусловно, не был. Но разве это можно поставить ему в вину? Разве человек может стать великим по собственному желанию, пусть даже и повинуясь велению "исторической необходимости"?

Государь император сделал все от него зависящее. Он сумел подавить страшную по мощи революцию 1905 года и оттянуть крушение империи на целых 12 лет. Благодаря его личным усилиям был достигнут коренной перелом в ходе русско-германского противостояния. Будучи уже в плену у большевиков, он отказался одобрить Брестский мир и тем самым спасти себе жизнь. Он достойно жил и достойно принял смерть.

ДИКТАТУРА "ВРЕМЕННЫХ" И ЛЕГИТИМНОСТЬ СОВЕТОВ

После Февраля власть перешла в руки либералов. А потом - умеренных социалистов (эсеров и меньшевиков). Но они и стоявшая за ними либеральная буржуазия, эту власть упустили, не продержавшись на российском Олимпе и года. В определенных кругах по данному поводу принято скорбеть - дескать, упустили демократическую альтернативу, вновь показали свое азиатско-деспотическое нутро. На самом же деле русский народ отказал в доверии "временным" именно потому, что не желал идти за нелегитимной диктатурой.

В сущности, Временное правительство было самой настоящей диктатурой, хотя и слабой. Его никто не выбирал, оно не опиралось ни на какое всероссийское представительство. Конечно, имел место постоянный треп об Учредительном собрании, но ведь оно было делом неясного будущего. Кстати говоря, еще не известно, как "временные" поступили бы с этим собранием (октябрь 1993 года показал реальное отношение российских демократов к парламентаризму). А вот диктаторская хватка у "временных" была вполне заметна. Провозгласили же они 1 сентября 1917 года Россию республикой - без всякой там "учредилки". Да и страной тогда управляла всего-навсего пятерка властителей - Директория, состоявшая из Керенского и четырех верных ему министров. Против этого правления выступали уже не только крайне левые, но и эсеры с меньшевиками, которые 24 октября потребовали отставки Временного правительства.

В сущности, у либералов и либерал-социалистов был шанс продержаться у власти хотя бы год-два. Для этого им надо было опереться на единственный орган, легитимный в феврале 1917 года, то есть на Государственную Думу. Тогда можно было бы плавно переходить к реформированию страны и созыву того же самого Учредительного собрания. Именно такой проект и предлагал один из лидеров антимонархического движения М. В. Родзянко, бывший спикером Думы. Но кадетский вожак Милюков и его сторонники о Думе и не думали. Точнее, они думали, как бы ее нейтрализовать под благовидным предлогом. В конце концов, глава Временного правительства В. Е. Львов, как сейчас сказали бы, "развел думцев как лошков". Он устроил собрание депутатов всех четырех Госдум - вместо того чтобы собрать последнюю - Четвертую Государственную Думу. В последнем случае имело бы место заседание законно избранного парламента, однако дело ограничилось встречей ветеранов российского парламентаризма. После этого Думу можно было считать политическим трупом. Как, впрочем, и российский капитализм, который упустил единственную, пожалуй, возможность легитимизировать себя в российских условиях. Тем самым он еще раз доказал свою чужеродность России.

Но очень скоро такими же трупами стали Львовы и Милюковы. Временное правительство сотрясали различные политические кризисы, до тех пор, пока его не сдуло ветром Октября. Отказавшись от услуг думских депутатов, оно невольно открыло дорогу для депутатов рабочих, солдатских и крестьянских. В стране поднималась новая сила - Советы. Иона была мощнейшей альтернативой буржуазному парламентаризму. В Советы избирались не по общегражданским округам (как на Западе), а от предприятий (фабрик, заводов, иногда профсоюзов) и воинских частей. Кроме того, депутаты Советов могли быть отозваны самими избирателями. Это придавало российской демократии действительно народный и самобытный характер.

В условиях нарастающей демократизации и подъема массовых движений именно Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов стали восприниматься как легитимные органы власти. Более того, в них постепенно стали видеть некую замену ушедшей российской государственности. За власть Советов стояли большевики - наиболее твердая и дисциплинированная сила на тот момент. И массы увидели в этой силе ту же самую силу, которая управляла Россией на протяжении многих веков. Точнее сказать - не столько увидели, сколько почувствовали, и это было государственническое чутье. При всех своих огромных минусах большевики все же выгодно отличались от кадетствующих и эсерствующих политиков-масонов.

Весьма любопытную и показательную беседу описывает в своем петербургском дневнике Зинаида Гиппиус: "1917, ноября 18. Сегодня в <Петропавловской> крепости <И. И.> Манухин <деятель Красного Креста> при комиссаре-большевике Подвойском разговаривал с матросами и солдатами. Матрос прямо заявил:

- А мы уж царя хотим.

- Матрос! - воскликнул бедный Ив. Ив. - Да вы за какой список голосовали?

- За четвертый (большевицкий).

- Так как же?..

- Атак. Надоело уже все это…

Солдат невинно подтвердил:

- Конечно, мы царя хотим…

И когда начальствующий большевик крупно стал ругаться - солдат вдруг удивился с прежней невинностью:

- А я думал, вы это одобрите".

Любопытно, что в ряде случаев красная пропаганда была основана на этаком монархо-советизме. Так, один из вождей красных партизан Сибири Щетинкин выпускал провокационные воззвания, в которых ссылался на волю великого князя Николая Николаевича: "Пора покончить с разрушителями России, с Колчаком и Деникиным, продолжавшими дело предателя Керенского… Во Владивосток приехал уже Великий Князь Николай Николаевич, который и взял на себя всю власть над Русским народом. Я получил от него приказ, присланный с генералом, чтобы поднять народ против Колчака. Призываю всех православных людей к оружию. ЗА ЦАРЯ И СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ". Очевидно, что такие вот призывы находили весьма благоприятную почву. Многие действительно готовы были увидеть "в комиссарах взрыв самодержавия" (Н. Клюев).

И эти взрывы действительно потрясали красную элиту. Ярчайший пример - сталинизм, который можно смело считать левой версией монархо-советизма. Обычно исследователи сталинизма и просто интересующиеся личностью Сталина делают упор на авторитаризме вождя. Одни - со знаком минус, другие - со знаком плюс. Между тем, Иосиф Виссарионович не был чужд и демократизма. Как ни покажется странным, но Сталин считал необходимым сочетать сильную власть главы государства с мощнейшей советской вертикалью. И это был вполне органический, славянофильский подход, предполагающий соединение монархической власти и народного представительства.

Показательно, что еще в 1917 году Сталин предложил свой собственный советский проект, который расходился с планами коммунистической партократии. Важный пункт сталинской программы того периода составляют его специфические взгляды на Советы. Как известно, после победы Февральской революции в Петрограде и других регионах стали возникать Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Но общенационального, всероссийского Совета так и не возникло. По сути, деятельностью других советов руководил Петроградский Совет, бывший собранием столичных левых политиков, не всегда точно учитывающих интересы трудового населения столь огромной страны. Формально над Советами возвышался их съезд, то есть общенациональный орган. Однако он созывался время от времени и не был постоянно действующей структурой, способной конкурировать со столичными политиками, которые были рядом с центральной властью.

25 октября 1917 года Ленин провозгласил власть Советов, однако это была всего лишь голая декларация. Очень скоро Советы, созывавшие свои съезды нерегулярно, попадут под жесткий контроль собственного Центрального исполнительного комитета (ЦИК), представлявшего коллегию столичных бюрократов. А сам ЦИК окажется подмят партийной бюрократией.

Если бы Советы имели свой общенациональный постоянно действующий орган, то в России возникло бы действительно народное представительство, свободное от буржуазного парламентского политиканства западного типа (выборы могут быть свободными только тогда, когда нет ни бюрократического диктата, ни подкупа избирателей крупными капиталистами). Оно сочеталось бы с мощной правительственной, исполнительной вертикалью, но не подавлялось бы ею.

Так вот, Сталин предлагал российским революционерам именно этот вариант. В двух своих мартовских статьях "О войне" и "Об условиях победы русской революции" он выступил за создание органа под названием Всероссийский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Тогда проект Сталина, предполагавший установление реального советовластия, был отвергнут как "правыми" сторонниками Л. Б. Каменева, так и "левыми" радетелями Ленина. К чему это привело - известно.

Тем не менее партия большевиков не пошла ни за Каменевым, ни за Сталиным. Победил Ленин, сумевший раздавить всех своим авторитетом.

Противостоять этому было невозможно, и Сталин благоразумно согласился с Ильичом. Тем не менее, он осторожно пытался протащить свой проект создания Всероссийского Совета, а также указывал на необходимость сочетания идей социализма и патриотизма.

Различия межу подходами Сталина и Ленина прямо-таки бросаются в глаза после сравнения двух вариантов воззвания партии большевиков, опубликованных 10 июня в "Солдатской правде" и 17 июня в "Правде". Первый принадлежит Сталину, второй, отредактированный, Ленину. В сталинском тексте написано: "Дороговизна душит население". В ленинском: "Дороговизна душит городскую бедноту". Разница налицо. Сталин ориентируется на весь народ, имея в виду общенациональные интересы, тогда как Ленин апеллирует к беднейшим слоям, пытаясь натравить их на большинство.

Сталин желает: "Пусть наш клич, клич сынов революции, облетит сегодня всю Россию…" Ленин расставляет акценты по-иному: "Пусть ваш клич, клич борцов революции, облетит весь мир…" Как заметно, Сталин мыслит патриотически, в общенациональном масштабе, Ленин - космополитически, в общемировом.

Надо сказать, что Сталин выступал за мирное развитие революции, понимая, что экстремистские крайности только ухудшат положение трудящихся, а, кроме того, окажутся на руку внешней силе. Ему была крайне неприятна мысль о вооруженном восстании. Даже после разгона июльской демонстрации, когда партия фактически ушла в подполье, он все равно пытался ориентировать ее на мирное развитие революции. Эта его позиция зафиксирована в статье "По выборам в Учредительное собрание", опубликованной 27 июля.

Он отказывается принимать участие в деятельности т. н. "Информационного бюро по борьбе с контрреволюцией", созданного в сентябре при ЦК для организации переворота. Будущий Генсек не вошел и в Военно-революционный комитет при Петросовете, который фактически и руководил Октябрьским восстанием.

Правда, его включили в Военно-революционный центр при ЦК. Но, во-первых, ВРЦ не играл главной роли в организации выступления, а во-вторых, сам Сталин занимал там пассивную позицию. В протоколах заседания ЦК от 24 октября 1917 года ему не дается никаких поручений, связанных с подготовкой переворота. Сталин, впрочем, и не был на этом заседании.

В дальнейшем Сталин также проявлял свой демократизм, причем довольно часто и по значительным поводам. А на заседании Совнаркома от 20 ноября 1917 года им было предложено воздержаться от роспуска Учредительного собрания. Троцкий в письме к своему сыну Льву Седову (от 19 ноября 1937 года) признавался, что Сталин, в отличие от него и других красных вождей, был противником штурма мятежного Кронштадта. Ко всему прочему, "страшный тиран" выступал против грабительской продразверстки. Вот что пишет историк С. А. Павлюченков, вовсе не сталинист, о Сталине, который "в течение всей Гражданской войны находился в лагере непримиримых противников продовольственной диктатуры. Он отнюдь не был дилетантом в области отношений с крестьянством после партийных поручений по хлебозаготовкам в Поволжье в 1918 году и на Украине в 1919 году, но, как обычно, оставался немногословен и лишь иногда разражался настоящей грубой бранью в адрес наркома Цюрупы, его аппарата и всей продовольственной системы Наркомпрода в целом".

В середине 30-х годов Сталин и его окружение разрабатывали проект проведения в стране выборов на альтернативной основе. Предполагалось, что в каждом округе между собой будут соревноваться кандидаты от разных организаций - партийных, комсомольских, профсоюзных. Трудовые коллективы могли выставлять и беспартийных кандидатов. Сохранилась даже фотокопия опытного образца бюллетеня, который содержал вымышленные фамилии предполагаемых альтернативных кандидатов.

По сути, Сталин предлагал создать оригинальную систему корпоративного представительства, в рамках которой и компартия была одной из организаций, пусть и наиболее важной. Выборы в такое представительство были бы соревновательными, однако они лишались того ажиотажа и коррупции, который свойственен западным выборам с их партийной борьбой и господством плутократии. Ведь сталинская реформа вовсе не ставила своей целью создание в стране буржуазной, многопартийной демократии (как то произошло в 1985–1991 годах). Сталинская модель должна была основываться на сочетании сильной власти Вождя и сильного же народного представительства. Примерно такая же модель всегда предлагалась революционными консерваторами правого толка - от славянофилов до Л. Тихомирова.