Шаманы-творцы, шаманы-олицетворения и их

камлания в произведениях Ю.Н. Шесталова ………………..174

ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………...192

БИБЛИОГРАФИЯ……………………………………………..199

ВВЕДЕНИЕ

 

Юван (Иван) Николаевич Шесталов — поэт, прозаик, публицист, основоположник мансийской литературы, член Союза писателей России, лауреат Государственной премии РСФСР имени М. Горького. По подсчетам В.В. Огрызко, «Шесталов в советское время считался одним из самых издаваемых писателей Севера: за 35 лет литературной работы он выпус­тил около 80 книг общим тиражом свыше семи миллионов экземпляров» [Огрызко 1999: 419]. Но до сих пор об этом авторе не было написано ни одной монографии, а статьи о нем (всего их около двухсот) носят в большинстве своем скорее литературно-критический, чем литературоведческий характер. Темы, которые наиболее четко намечены в них, таковы: Ю.Н. Шесталов как основоположник мансийской литературы; Ю.Н. Шесталов как представитель народа манси и как советский человек; экологические мотивы в творчестве Ю.Н. Шесталова; фольклорные мотивы в творчестве Ю.Н. Шесталова; публицистичность творчества Ю.Н. Шесталова; учение Ю.Н. Шесталова о Торуме и Космическом Сознании. В числе авторов, писавших о Ю.Н. Шесталове содержательные статьи, ссылки на которые будут даны в нашей работе, следует назвать В. Солоухина, Ю. Прокушева, А. Пошатаеву, В. Лаврова, Г. Ионина, Н. Вишнякову, А. Миловского, В. Огрызко, Э. Бальбурова, Т. Комиссарову, А. Николаева, И. Смольникова, Д. Романенко, К. Надь, Н. Михайловскую, Г. Данилину, Н. Качмазову и некоторых других. Творчество писателя, несомненно, может послужить материалом для серьезного исследования, причем изучение любого аспекта шесталовского творчества можно назвать актуальным. Нас интересует аспект, который отсутствует в вышеприведенном списке и которому, соответственно, исследователи, писавшие о творчестве Шесталова, особого внимания не уделяли.

В нашей работе будут освещены особенности художественного осмысления Ю.Н. Шесталовым шаманства, играющего заметную роль (даже несколько ролей) в его произведениях. Следует оговориться, что наша работа будет построена на материале шесталовских произведений 1950-х — 1980-х годов. 1955-ым годом датированы первые стихи писателя, т.е. нижняя граница изучаемого периода — это начало творческой деятельности. В 1988 г. написан последний на сегодняшний день роман автора «Огонь исцеления». После написания этого романа и переходной поэмы «Клич журавля» начался новый период в творчестве Ю.Н. Шесталова, характеризующийся оккультно-философскими исканиями автора, созданием религиозно-синкретического учения о Торуме и Космическом Сознании и художественно-публицистическим обоснованием нового учения, причем поэтика произведений второго периода шесталовского творчества разительно отличается от той поэтики, изучением которой мы займемся в данной работе. Итак, второй период шесталовского творчества не является объектом нашего исследования.

Шаманство в творчестве Ю.Н. Шесталова указанного периода бытует в трех вариантах: либо художественно изображается, либо тайнописно проявляется, либо используется как материал для создания художественных приемов, как элемент поэтики. Бытование шаманства в шесталовских произведениях как научная проблема относится, на наш взгляд, к числу важнейших для понимания специфики художественного мира этого автора. Художественно осмысленное шаманство во многом может быть названо ключом к поэтике Ю.Н. Шесталова (по крайней мере, оно является жанрообразующим элементом в произведениях, названных нами литературными камланиями, и, наряду с традиционной мифологией, сильно повлияло на метафорический строй шесталовского творчества в целом). Сам автор в одном из интервью признался, что язычество, усвоенное в детстве от деда-шамана Ась-ойки, которое писатель, впрочем, не склонен идеализировать, стало для него источником вдохновения [см. Миловский, Огрызко 1985: 25]. Следовательно, изучение шаманства как важного элемента шесталовской поэтики необходимо, а потому актуально. Во-вторых, интересен сам факт того, что в советские годы автор так часто обращался к почти табуированной шаманской теме, причем, в отличие от других представителей мансийской литературы, ему удавалось писать о шаманах в достаточно уважительной, а не в идеологизированно-уничижительной манере. Вместе с тем появившийся в настоящее время общий интерес к шаманству также свидетельствует об актуальности рассмотрения шесталовского творчества именно в том аспекте, которому уделено внимание в нашем исследовании. В советские годы такая работа, вероятнее всего, не могла бы состояться по причинам идеологическим, хотя материал для ее написания наличествовал и тогда. Стремление восполнить такого рода пробел в науке может быть названо актуальным. Наконец, следует сказать о том, что литературно-критические и литературоведческие материалы, упоминающие о проблеме шаманства в шесталовском творчестве, недостаточны; нет статей или заметок, посвященных этой проблеме специально (причина их отсутствия в советские годы понятна, однако их не появилось и в постсоветский период, за исключением наших статей), и это является еще одной причиной того, что целостное научное исследование проблемы шаманства в шесталовском творчестве следует считать в высшей степени актуальным.

Объектом исследования являются произведения Ю.Н. Шесталова 1950-х — 1980-х годов — точнее, художественная реальность, образованная этими произведениями. «Художественная реальность» и «художественный мир» — синонимичные термины, играющие в нашей работе важную роль и напрямую связанные с процессом художественного осмысления, творческого преобразования автором первичной внелитературной реальности. В нашей работе будет выяснено, в каких соотношениях находится шаманство в художественной реальности произведений Ю.Н. Шесталова указанного периода и в жизненной реальности, сведения о которой будут почерпнуты из историко-этнографической литературы.

Но сначала дадим определение художественной реальности и перечислим ее компоненты. Художественная реальность создается авторским воображением и представляет собой единую в плане эстетического восприятия картину мира и человека. Она образует систему, так или иначе соотносимую с миром реальным: в нее входят люди с их внешними и внутренними (психологическими) особенностями, события, природа (живая и неживая), вещи, созданные человеком, в нем есть время и пространство [см. Чернец 1999: 192; Рощина 2002: 95; Есин 2000: 12]. Главной особенностью художественной реальности является творческий вымысел, присутствие которого неизбежно по той причине, что «художественная реальность пронизана авторской ху­дожественной концепцией мира и личности, подчинена этой концепции и является ее образным пластическим воплощением» [Борев, Андреева 1988: 46]. В идеале (степень достижимости которого зависит от даровитости автора) «на уровне готовой целостности произведения художественный мир предстает как завершенная, устойчивая система отношений всех элементов, как завершенный универсальный порядок, как космос, противостоящий хаосу незавершенной, отрывочной действительности» [Рымарь 1990: 250].

Применительно к творчеству Ю.Н. Шесталова следует сказать, что художественная реальность объединяет не только художественные его произведения, но и отчасти затрагивает публицистические книги «Земля Югория» (1985 г.) и «Сибирское ускорение» (1982 г.), а также фольклорный сборник «Сказки таежного игрища» (1972 г.) где, равно как и в романах и повестях, присутствуют одни и те же персонажи — Солвал, Ась-ойка, Потепка, Няр-Мишка, Киношаман и другие. Но основное место обитания этих персонажей, конечно же, — художественные произведения автора. Прежде всего это проза — повести и романы: «Синий ветер каслания» (1962-1964 гг.), «Когда качало меня солнце» (1972 г.), «Тайна Сорни-най» (1972-1976 гг.), «Красная легенда на белом снегу» (1979 г.), «Сначала была сказка» (1984 г.), «Огонь исцеления» (1988 г.), а также стихотворная «Языческая поэма» (1956-1967 гг.) и лирика.

Для конкретизации предмета исследования остановимся на термине «шаманство», вынесенном в заглавие монографии, и его отличии от понятия «шаманизм». По точному замечанию В.Н. Басилова, «в советской литературе наряду со словом «шаманство» часто употребляется термин «шаманизм». В ряде работ этим словам придается различный смысл: под шаманством понимают обряды и поверья, непосредственно связанные с деятельностью шамана, а под шаманизмом — систему воззрений у народов, в жизни которых шаманы играли важную роль» [Басилов 1984: 10]. Этнограф очень удачно сформулировал разницу между двумя понятиями, но мы постараемся прояснить и обосновать эту разницу, прибегнув дополнительно к высказываниям других исследователей.

Вообще, в отечественной этнографии существует троякое употребление слов «шаманство» и «шаманизм»: либо употребляется один из терминов, либо оба термина употребляются одновременно как синонимичные, либо оба термина употребляются одновременно в разных значениях (в этом случае «шаманство» всегда у же, чем «шаманизм»). Нас интересует только третий случай, но скажем сразу, что употребление понятий в качестве синонимов наименее удачно, на наш взгляд, и ведет к путанице. Синонимичное употребление терминов присутствует, например, у С.А. Токарева [см. Токарев 1990: 270-290], Л.А. Лара [см. Лар 1998: 3-8] и других исследователей. В неприятии таких синонимов мы солидарны с И.С. Вдовиным, считавшим, что необходимо «уяснить значение понятий «шаманизм» и «шаманство». Синонимич­ное употребление этих терминов мешало выяснению существа дела. Часто трудно было понять, о чем идет речь — не то о си­стеме представлений, культов, не то лишь о действиях шаманов» [Вдовин 1981: 265]. Здесь, заметим, значение термина «шаманство» у же, чем в формулировке Басилова — это всего лишь магические действия шамана, т.е. «колдовство» [там же]. Теперь уместно привести слова Ч.М. Таксами, который обходится лишь термином «шаманизм»: «Одни считают шаманизм разновидностью примитивной религии, другие склонны рассматривать его как комплекс верований и обрядов, связанных с личностью шамана, третьи видят в нем колдов­ство» [Таксами 1997: 9]. Понятие «шаманство» у же, чем «шаманизм» и с необходимостью входит в сферу, обозначаемую этим термином. Второе и третье значение, данные Ч.М. Таксами и не выходящие из сферы шаманизма, относятся именно к шаманству. В нашей работе слово «шаманство» будет употреблено в значении «комплекс верований и обрядов, связанных с личностью шамана», или «обряды и поверья, непосредственно связанные с деятельностью шамана». Свою собственную формулировку мы дадим ниже.

Но что же такое шаманизм? И какие компоненты, входящие в понятие «шаманизм», не входят в «шаманство» и, соответственно, не будут исследоваться в данной работе применительно к произведениям Ю.Н. Шесталова? «В некоторых исследованиях шаманизмом называют дохрис­тианские религии народов Сибири в целом» [Кулемзин 1976: 119]. Расшифровывается это воззрение на шаманизм как на религию, например, в статье из энциклопедического словаря Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, выдержки из которой стоит привести: «Шаманизм — самая грубая языческая религия, некогда имевшая чрезвычайно ши­рокое распространение… По шаманскому учению, мирнаполнен бесчисленными духа­ми, как добрыми, так и злыми… Bcе эти духи оказывают существенное влияние на человека и его судьбу… Умило­стивить духов можно только жертвами; по­этому жертвоприношение совершается у шаманистов постоянно… По мнению ди­карей, шаманы обладают сверхъестествен­ной силой: они могут заставить некоторых духов служить им и вести борьбу с дру­гими духами… Сонм духов приводился в определенную систему; такая система существовала в различных видах у всех шаманистов» [Шаманизм 1903: 119-120]. Л.П. Потапов,характеризуя сущность шаманизма, отмечает в качестве его мировоззренческой основы идею о расчленении всего мира на земную, подзем­ную и небесную сферы, причем от духов, населяющих перечисленные сферы, зависит благополучие людей. На этой основе «зародилась и оформилась идея профессионального общения с духами через определенных лиц, избранников самих духов» [Потапов 1969: 347]. И.С. Вдовин считает, что «для шаманизма народов Сиби­ри и Севера характерны анимистические представления, ле­жащие в основе их мировоззрения; дуализм — представления о материальной и нематериальной субстанции человека; о злых и добрых началах (существах), окружающих че­ловека; о нескольких сферах, из которых состоит мир; наличие особых служителей — шаманов и ряд других приз­наков» [Вдовин 1973: 6]. Таким образом, наличие шаманов и их деятельность — лишь небольшая область шаманизма как религиозной системы. Мифологически-анимистическая картина мира и человека, представления о пантеоне богов и духов, культовая практика, заключающаяся в жертвоприношениях, идолопоклонстве, религиозных праздниках и т.д. — все это относится к сфере шаманизма, но не шаманства.

Шаманство же — область гораздо более узкая, сконцентрированная вокруг личности шамана. По определению Н. Харузина, «под шаманством следует разуметь способность отдельных лиц вступать в непосредственное сношение со сверхъестественными существами. Результатом этой способности оказываются другие качества шамана (колдовство, превращения и пр.)» [Харузин, 1905: 400]. То есть, здесь под шаманством подразумеваются необычные способности и связанная с ними профессиональная деятельность шамана. Но откуда эти необычные способности берутся? «Мировоззрение, обус­ловившее особенность от­правления культа в ша­манстве, признает, что из­бранные люди, если они соответствующим образом вскормлены, «пересотворены» и обучены, могут про­никать в сферы обитания богов и духов и непосред­ственно общаться с ними» [Лар 1998: 8]. Следовательно, процесс шаманского становления тоже попадает в сферу шаманства. Таким образом, к шаманству относятся: а) путь шамана, т.е. те события, которые могут произойти только в жизни избранника духов (шаманское избранничество, шаманская инициация, взаимоотношения с духами-помощниками, участие в шаманской войне и т.п.); б) обрядовые действия, которые могут быть совершены только шаманом (камлания, проводимые с различными целями). Учитывая этнографические работы, ссылки на которые приведены выше, мы будем исходить из того, что шаманство — это сфера верований и обрядов, непосредственно связанная с шаманским становлением, личностью шамана и его профессиональной деятельностью.

Исходя из сказанного, следует отметить, какие аспекты шаманизма как религии, или же традиционно-языческие компоненты, присутствующие в художественной реальности Ю.Н. Шесталова, специально рассматриваться не будут, а могут быть упомянуты лишь постольку, поскольку они соприкасаются с ядром шаманизма — шаманством. К ним относятся: традиционные мансийские представления о сотворении мира и его устройстве; традиционные мансийские представления о происхождении, жизни, смерти и послесмертии человека; пантеон мансийских богов, духи местного значения, тотемические духи и пр., за исключением шаманских духов-помощников; идолы различных категорий и идолопоклонство, принесение жертв; традиционная обрядность — погребальная, связанная с рождением ребенка, клятвенная и др.; медвежье игрище как основной традиционно-обрядовый праздник манси.

Нас же будут интересовать шесталовские традиционные и метафорические шаманы, их избранничество и инициации, необычные шаманские особенности и способности, личностные качества, профессиональная деятельность (традиционные и литературные камлания), тайнописное выражение шаманской жизни через следы шаманской войны и через шаманские сказки, а также авторское отношение к этим персонажам и их камланиям. Разумеется, при соотнесении мансийского шаманства в жизненной реальности (источник — историко-этнографическая литература) и в художественной реальности Ю.Н. Шесталова (источник — произведения автора 1950-х — 1980-х гг.), исходить мы будем из вторичной реальности и, соответственно, интересовать нас будут только те аспекты мансийского шаманства, которые отображены в произведениях Ю.Н. Шесталова.

 

ГЛАВА 1. Становление шаманов и их

камлания в произведениях Ю.Н. Шесталова: традиционно-этнографический и авторский компоненты

В данной главе будут рассмотрены шаманские избранничество и инициации, а также камлания шесталовских персонажей, т.е. внешняя или наименее засекреченная сторона шаманства, доступная этнографическому исследованию. То, что изобразил Ю.Н. Шесталов, будет сопоставлено с соответствующими историко-этнографическими материалами, и на основе сходства или различия между художественной реальностью Ю.Н. Шесталова и действительностью, зафиксированной этнографами и историками, будут сделаны соответствующие выводы. Разумеется, мы не станем выносить оценочных суждений по принципу «верно — неверно», а просто выявим эти соответствия или разночтения и постараемся объяснить, зачем писателю в том или ином случае потребовался художественный вымысел.

Здесь необходимо сделать некую литературоведческую преамбулу, которая даст понятие о художественном преобразовании действительности, роли писательского вымысла в этом преобразовании и связанных с данным обстоятельством «разночтениях» между жизненной реальностью и художественным миром. Л.В. Чернец пишет, что литературное произведение — «это всегда условный, создаваемый с помощью вымысла мир, хотя его «строительным материалом» служит реальность» [Чернец 1999: 198]. Е.С. Добин, полемизируя с литературоведами-натуралистами, писал, что «в прошлые годы нередко «отлучали» условность от реализма. Условность — не­обходимая сторона искусства. Она продиктована самой его сущностью» [Добин 1981: 275]. Сущность же эта состоит в том, что «литература берет только некоторые явления реальности и затем их условно сокращает или расширяет, делает их более красочными или более блеклыми, стилистически их организует, но при этом, как уже было сказано, создает собственную систему, систему внутренне замкнутую и обладающую собственными закономерностями» [Лихачев 1997: 100-101]. Эта система и называется художественной реальностью, или художественным миром.

Л.В. Чернец, говоря о художественном преобразовании действительности, убеждена, что «задача исследователя — увидеть это преобразование (что особенно трудно, когда все напоминает жизнь действительную, даже в мелочах), систему условностей и ограничений, которую целеустремленно использует писатель. Увидеть и попытаться объяснить» [Чернец 1999: 201-202]. По меткому замечанию Д.С. Лихачева, «изучая отражение действительности в художественном произведении, мы не должны ограничиваться вопросом: «верно или неверно» — и восхищаться только верностью, точностью, правильностью. Внутренний мир художественного про­изведения имеет еще свои собственные взаимосвязанные закономер­ности, собственные измерения и собственный смысл, как система» [Лихачев 1997: 98]. Ю.И. Минералов называет попытки оценивать художественные произведения, исходя из категорий «верно — неверно», натуралистическими: «На основании натуралистических «научных» критериев легко было бы «забраковать» едва ли не всю мировую литературу самых разных эпох. «Неправильности» закономерно встречаются у всех ее корифеев» [Минералов 1999: 43]. В обоих этих высказываниях присутствует одно ограничение, способное уберечь литературоведов от необходимости оправдывать авторский вымысел Ляписа-Трубецкого, у которого «волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом» [Ильф, Петров 1986: 170]. Ограничение это заключается в том, что «неправильность» должна быть закономерной и необходимой в художественной реальности данного автора. То же самое следует сказать, кстати, и о правильно переданных жизненных реалиях, необоснованное включение которых в художественное произведение приведет к избыточности или даже эклектичности. Именно с этих позиций нами будут рассмотрены шаманское становление и камлания персонажей, населяющих художественный мир Ю.Н. Шесталова.