Так все-таки для чего нужны схемы и что они позволяют делать, чего достигать.

Проделав первый этап нашей работы по введению схем, мы фактически проокили с вами движение от непонимания к пониманию и затем к позиционному действию, вводя схему действия, и вышли к исходной точке — необходимости ответа на вопрос: А для чего собственно нужны схемы?

Дорогие ученики, а могли бы вы собрать изложенное нами движение в своеобразный организм схемы? Ведь мы смеем утверждать, что шли по вполне определенной путеводной схеме, включая в ее структуру и эстетические, и религиозные, и философские моменты. Так что же позволяют делать схемы, для чего все-таки необходимо-эта странная наглядность, которую они нам позволяют обнаруживать и выявлять?

Схема, на наш взгляд, позволяет работать с разнородным динамическим разнообразием; в рамках этого разнородного динамического разнообразия схема позволяет продифференцировать и разделить некоторые вещи, те, что следует различать, и те, что можно объединять. Тогда предельно субъективная вещь — видение — вдруг становится орудием и средством управления нашего продвижения в весьма разнородной и динамической, постоянно меняющейся, плывущей среде.

Эта динамическая разнородность, с которой имеет дело всякий человек, не позволяет ему ни придерживаться жестких понятий, — жизнь убегает из под понятий, — ни некоторых раз и навсегда данных знаний, — мягкое прорастание жизни опережает знания. Из этого вовсе не следует, что вообще не должно быть никаких понятий, или что понятия должны быть переливчатыми, «кучерявыми», неопределенными. Считать так, совершено неправильно. Понятия должны оставаться понятиями, но у человека должно возникать конкретное видение, на основе которого он может изменять структуру понятия или корректировать свое действие в ситуации.

Вы, уважаемые ученики, наверное, уже поняли, что мы в своей идее схемы идем за принципом живого, максимально конкретного видения: когда возникающее видение позволяет нам разделить исходную однородность и связать ее в общее целое. Эта мысль очень ярко была высказана И.Г. Фихте в его идее «интеллектуального созерцания» — intellektuelle Anschauung. Для того чтобы получилась мысль или действие, нужно предельно конкретное видение. Только в этом случае человек выходит во вне из скорлупки абстрактных слов.

«Да, — скажут проницательные ученики, — то, что нечто надо видеть для того чтобы получалось и мышление и действие, это мы уже поняли. Но возникает вопрос: А что конкретно надо видеть?»

Самое интересное, что видеть надо целое, общую рамку, то пространство, в котором происходит действие.

И уже, исходя из этого целого, преобразовывать и изменять видение отдельных, весьма содержательных и конкретных деталей.

Здесь, уважаемые читатели, мы сталкиваемся с определенным парадоксом: если характеристики конкретных предметных деталей внутри целого очень часто прорабатываются и закрепляются в виде знаний, предметных моделей, понятийных различений, то видение и восприятие целого остается весьма неопределенным и неясным.

Перед нами вновь не укладывающийся в голову парадокс, зафиксированный Г.В.Ф. Гегелем в статье (которую в свое время перевел Э.В. Ильенков) «Кто мыслит абстрактно?» Конкретное мышление для нас связано с видением и вычленением целого, а информация о специальных технических деталях, которые можно потрогать и пощупать и поэтому не надо мыслить, а просто узнавать, является характеристикой абстрактного мышления.

Мы согласны, уважаемые Разведчик и Следователь, что да, с вами все несколько сложнее. После того, как будет выработана предельно обобщенная точка зрения в целом, конечно, очень важно переопределить и охарактеризовать отдельные детали.

С этой точки зрения, например, В.В. Путину, при занятии поста Верховного Главнокомандующего надо было «видеть», что оборонная инфраструктура страны в целом разрушена, и без этой инфраструктуры отдельные боевые объекты представляют собой просто опасные железки.

В.В. Путину как Президенту России надо было видеть, какова сегодня политэкономическая геометрия мира в целом, на каком месте в структуре этого мира и в каком состоянии находится Россия.

Собственно, возникает вопрос: а что представляет собой каждый раз целое, то самое, что ни на есть всеобъемлющее?

Так вот, дорогие ученики, целое — это системы мышления и действия, в которых мы с вами находимся.

Геополитическое целое мира — это мышление, на основе которого делается попытка охватить мир в целом и реально существующие, развертывающиеся системы действий — политических, финансовых, информационных, военных и др., при помощи которых мир опять охватывается как целое.

Умение выделять это самое целое в виде мышления, коммуникации и обмена различными видами понимания, а также в виде конкретного действия в ситуации, в рамках которого оказывается представлен тот или иной предмет, и составляет задачу мыследеятельностной схематизации.

Сложность здесь состоит в следующем: как только в рамках дифференцированного и анализируемого целого теряется какая-то конкретная деталь, какой-то сектор или фрагмент пространства, твое схватывание целого тут же теряет функцию целого и становится версией целого, то есть всего лишь элементом пространства.

А как быть с учебными предметами и тем живым видением-пониманием, возникающим при работе с данным конкретным учебным предметом? Оно что, считается неважным? Можно просто рисовать свои собственные картинки, отбросив всякое знание? >

Конечно же, нет. Работа на материале каждого предмета привносит свою особую, неповторимую характеристику, позволяющую формировать мыслительное видение. Работа в каждой идеальной предметной действительности формирует определенный тип видения или, если сказать по-другому, раскрывает у человека определенный тип зрения.

Человек является многооким, многообразно видящим существом. Он на протяжении всей своей жизни может открывать и видеть все новые и новые характеристики предметов, явлений, особенности самых разнообразных ситуаций. Но эти разные видения очень четко вырабатываются и культивируются в самых различных предметных Дисциплинах.

Поэтому перед нами возникает совершенно особая задача: провести вас, дорогие ученики, по совершенно разным действительностям, каждый раз обращая внимание на то, как начинает складываться и функционировать определенный схематизм — «видение», куда он начинает нас с вами направлять, на что ориентировать, что из этого возникает, и чего удается достичь.

При этом надо иметь в виду, что отработанные, уже существующие знаки, символы и схемы в различных предметах позволяют выделить предмет мысли философов, мыслителей. Но позволяют ли они восстановить и воспроизвести само мышление и практическое мыследействие?

С нашей точки зрения, воспроизведение именно мышления и его задач представляет важнейший момент схематизации, на которое обращал внимание Г.П. Щедровицкий.

Могут сказать, что в ситуации, в которой мы строим процесс мышления, и так все ясно и понятно. Зачем рисовать еще какие-то «картинки»? Позволим себе с этим не согласиться. Введение схем в процессы мышления создает условия для уточнения и выявления принципиальной неоднородности мыслительных пространств, а также динамического характера этой неоднородности. Последнее означает, что и в самой фактуре рисунка происходят определенные изменения — своеобразные события, которые меняют саму неоднородность среды, в которой создается рисунок.