Революционные события в Севастополе

Изучение революционных событий, происходивших в Севастополе в потемкинские дни, имеет значение для исследования не только июньского восстания, но и всей первой российской революции. При этом особого внимания заслуживают вопрос о влиянии революции на классовое сознание рядовых участников и проблема практической организации революционных выступлений. В связи с этим при рассмотрении севастопольских событий следует проанализировать влияние потемкинской эпопеи на рядовую массу черноморцев, а также выяснить причины неудачи попыток восстания в поддержку потемкинцев.

Севастополь узнал о «Потемкине» 18 июня. Городской комитет РСДРП организовал демонстрацию под лозунгом «Долой самодержавие!», в которой участвовало несколько тысяч рабочих. Демонстрация была разогнана казаками и полицией{399}.

На следующий день произошли волнения в Севастопольском крепостном батальоне. Солдат крепостной саперной роты член РСДРП Н. Т. Назаренко впоследствии вспоминал: «Почти все до одного слали горячее пожелание «Потемкину» в его смело-трудном деле и были очень рады, когда пронесся слух о присоединении всей эскадры к героически восставшему «Потемкину»{400}.

Революционно настроенные матросы с кораблей, стоявших на рейде, были уверены, что посланная против «Потемкина» эскадра присоединится к нему, и в [142] ночь с 17 на 18 июня ждали возвращения кораблей и их сигнала к восстанию{401}.

18 июня около 400 матросов «Екатерины II» (2/3 команды), получив известие о «немом бое», решили поднять ночью восстание и идти в Одессу. В случае противодействия правительственной эскадры матросы готовились вступить с нею в бой. Причем в отличие от потемкинцев они постановили арестовать не только офицеров, но и вообще всех противников восстания. Все было готово к выступлению, но нелепый случай разрушил намерения и планы матросов. Один из участников сходки, на которой обсуждался вопрос о восстании, сообщил обо всем своему товарищу, старшему фельдшеру, нередко пребывавшему в нетрезвом состоянии. «Часу в 4-м дня, — рассказывали очевидцы, — старший фельдшер пришел пьяный в кают-компанию и сказал командиру: «Ваше высокоблагородие, скоро будет наше высокоблагородие, а вы пойдете раков ловить в море». — «В чем дело?» — переспросил его командир. «У нас революция. Вечером едем к «Потемкину». Все едут, и я еду!» — заявил фельдшер. Командир А. К. Дриженко немедленно арестовал его и отправился с докладом к вице-адмиралу А. X. Кригеру. Кригер тут же сообщил о новой угрозе бунта в Николаев адмиралу Г. П. Чухнину. Чухнин приказал: «Из команды «Екатерины II» немедленно отобрать всех неблагонадежных нижних чинов по личному усмотрению начальства и арестовать их, в каком бы числе это ни было. Передать [их] лучше военному ведомству». По распоряжению А. X. Кригера с броненосца свезли под конвоем на берег почти всю команду, осталось только 150 человек. Кроме того, в целях предосторожности вывезли винтовки и замки от орудий{402}. Так из-за несоблюдения элементарной конспирации была ликвидирована попытка восстания на «Екатерине II».

Вице-адмирал А. X. Кригер, не надеясь на солдат местного гарнизона, направил срочную телеграмму командующему Одесским военным округом генералу С. В. Каханову с просьбой «ввиду крайней необходимости» прислать в Севастополь казаков. Вместо казаков Каханов направил туда два батальона Литовского полка из Симферополя. «Более посылать не могу, — телеграфировал он в морское министерство, — так как у меня не осталось уже ни одной части без специального назначения, а требования от губернаторов поступают [143] постоянно». Управляющий морским министерством адмирал Ф. К. Авелан предложил Г. П. Чухнину разоружить корабли и отправить команды на берег{403}.

Известие об уходе «Потемкина» из Одессы вызвало страх и растерянность у командования флота, испугавшегося, что появление «Потемкина» в Севастополе вызовет восстание матросов и солдат местного гарнизона. Чтобы предотвратить это, были погашены Инкерманские створные огни, в море на расстоянии пяти миль от берега крейсировал дивизион дозорных миноносцев {404}.

На поиск мятежного броненосца вице-адмирал А. X. Кригер направил контрминоносец «Стремительный» и минный крейсер «Гридень», поставив им задачу потопить «Потемкин». «Стремительным» командовал лейтенант А. А. Янович. Его экипаж вместо четырех офицеров и 52 матросов по штату составили из специально отобранных 20 офицеров и 13 матросов: большее число матросов командование послать не рискнуло. По этому поводу В. И. Ленин заметил: «Аристократия против народа!» {405} Рейс миноносца глубоко засекретили. Совершенно случайно о нем стало известно рабочему Лазаревского адмиралтейства социал-демократу Н. Г. Албулу. Он немедленно поставил в известность Севастопольский комитет РСДРП, который сумел под видом «добровольца» устроить на «Стремительный» своего представителя, кочегара парохода «Волга» Л. Пыхтина. Ему поручили испортить котлы миноносца.

19 июня «Стремительный» вышел в море. По пути ему встретился контрминоносец «Завидный». Лейтенант А. А. Янович взял из его команды еще несколько человек, среди которых оказался член «Централки» торпедист И. Бабенко, товарищ Л. Пыхтина с 1902 г. Они обменялись планами. Ночью И. Бабенко удалось вывести из строя торпеды, при этом он воспользовался помощью кочегарных квартирмейстеров Е. Карпенко и А. Кузнецова, матросов П. Кипенко, М. Ситникова и М. Соболева. Когда на рассвете 20 июня «Стремительный» подошел к Одессе, командиру доложили о негодности торпед. И. Бабенко обвинили в нерадивости и списали с корабля. Только вечером, приняв уголь, масло и новые торпеды, «Стремительный» смог уйти из Одессы. Однако утром 21 июня выяснилось, что и новые торпеды не могут действовать, так как испорчены [144] уже не только они, но и торпедные аппараты. Днем «Стремительный» пришел в Констанцу. Не застав там «Потемкин», он направился в Варну, где торпеды и аппараты были исправлены. Затем миноносец проследовал к берегам Крыма, получив в пути известие, что «Потемкин» в Феодосии. По дороге на «Стремительном» вышел из строя один машинный котел. Чинили его два часа. Перед Феодосией миноносец 23 июня зашел в Ялту, и когда он наконец прибыл в Феодосию, то «Потемкина» там уже не было. 24 июня в 6 часов утра «Стремительный» покинул Феодосию. Революционные моряки миноносца, узнав, что «Потемкин» не имеет угля и воды, решили, что пора совсем прекратить рейс своего корабля: в 6 часов 25 минут в котлах не без их помощи произошла авария, в результате которой котлы полностью вышли из строя {406}. Моряки на деле продемонстрировали свою солидарность с экипажем «Потемкина», при этом наиболее активно помогали потемкинцам матросы технических специальностей, составлявшие ядро революционеров на флоте.

Командир минного крейсера «Гридень» капитан второго ранга Степанов перед выходом на поиски «Потемкина» объявил команде задачу похода и призвал матросов «выполнить свой долг». Как только крейсер вышел в море, старший инженер-механик капитан Н. Н. Зайцев вызвал к себе машиниста второй статьи И. Г. Захарченко и открыто предложил ему сделать все, чтобы сорвать поход, потому что «Потемкин», по мнению инженера-механика, «не заслужил того, чтобы его подрывали». О разговоре с Зайцевым Захарченко сообщил своим товарищам. Революционно настроенные моряки решили при встрече с «Потемкиным» поднять восстание и распределили обязанности для захвата корабля. Но командир крейсера Степанов заметил перемену в поведении команды и предпочел вернуться в Севастополь{407}. Впоследствии матросы «Гриденя» активно участвовали в ноябрьском восстании во главе с лейтенантом П. П. Шмидтом. Орудия минного крейсера стреляли по царским войскам, прикрывая горящий «Очаков».

К «Потемкину» готовилась присоединиться и команда канонерской лодки «Черноморец», находившейся в Греции в афинском порту Пирей {408}. С той же целью утром 19 июня было поднято восстание на учебном судне «Прут»{*36}. 15 июня в 4 часа утра «Прут» вышел [145] из Николаева для осмотра учебных укреплений на Тендре. На судне было 170 членов команды, военная комиссия из 22 офицеров для приемки укреплений, Подрядчик-строитель, 38 практикантов Одесского училища торгового мореплавания и 430 учеников-машинистов, которых списали на «Прут» с других кораблей эскадры (двух из них «Прут» должен был передать на «Потемкин», но, когда судно подошло к Тендре, броненосец уже шел в Одессу). На Тендре командир «Прута» капитан второго ранга А. П. Барановский получил известие о восстании на «Потемкине». Одновременно матросам судна сообщили о восстании рыбаки. Командир «Прута», не зная что делать, запросил по телеграфу Севастополь и получил приказ идти в Николаев. Перед уходом А. П. Барановский послал на Тендру 8 человек для покупки мяса. Вероятно, он надеялся задобрить этим матросов, боясь повторения на «Пруте» потемкинских событий.

16 июня около 10 часов утра «Прут» пришел в Николаев и стал на якорь против французского завода. К тому времени начавшиеся 30 апреля забастовки в Николаеве под влиянием известий о «Потемкине» слились во всеобщую политическую. Николаевский комитет РСДРП выступил с призывом к вооруженному восстанию. 16 июня в городе было введено военное положение. Моряки Николаевской базы выражали сочувствие потемкинцам, среди них, как сообщал в департамент полиции начальник городского сыскного пункта «началось заметное брожение». {409}

Около полудня, рассказывал позднее участник восстания на «Пруте» машинист первой статьи И. И. Атамасов, «какой-то шустрый мальчуган добрался вплавь к борту «Прута» и перебросил фуражку с зашитыми в нее прокламациями Николаевского городского комитета «большинства». В прокламации подробно рассказывалось о том, что в Одессе восстали тысячи рабочих, что на помощь пролетариям пришел броненосец «Потемкин»{410}. Из города доносились выстрелы: казаки стреляли в рабочих.

На следующий день 50 матросов сошли на берег, [146] чтобы принять военный груз для Севастополя. Рабочие в порту рассказали им о столкновениях с казаками и полицией, о сочувствии восстанию солдат Николаевского гарнизона, дали пароль и явку в Николаеве. К 15 часам матросы закончили работу и вернулись на судно {411}.

По плану «Централки» «Прут» должен был присоединиться на Тендре к восставшей эскадре, а затем идти вместе с ней в Севастополь, где высадить десант в районе Сухарной балки для захвата оружейных складов. Узнав о «Потемкине», революционеры учебного судна решили подождать восстания всей эскадры, а пока усилить агитацию среди молодых матросов. Обстановка на корабле была чрезвычайно напряженной. С 15 июня команда фактически перестала повиноваться офицерам и даже открыто насмехалась над ними. Социал-демократы едва удерживали матросов от преждевременного выступления.

Днем 17 июня командир «Прута» получил из Севастополя срочную телеграмму с приказом немедленно идти в Одессу на соединение с эскадрой, и в пятом часу вечера судно вышло в море. Перед этим А. П. Барановский получил дополнительные инструкции от контрминоносца, специально посланного вице-адмиралом А. X. Кригером. Около Очакова «Прут» встретила яхта главного командира Черноморского флота «Эриклик», с нее было получено подтверждение приказа идти в Одессу {412}.

До сих пор советские историки выдвигают различные предположения, пытаясь выяснить, для чего понадобился транспорт «Прут» при усмирении «Потемкина». Думается, что разгадка проста: на «Пруте» находился взрывоопасный в революционном отношении элемент — ученики машинной школы, да и команда этого судна имела репутацию революционной, поэтому А. X. Кригер предпочел иметь «Прут» перед дулами орудий своей эскадры, чем отпустить его в неспокойный Севастополь, где и без того осталось слишком много революционно настроенных моряков.

18 июня в 2 часа ночи «Прут» подошел к Тендре. Руководителю судовой социал-демократической организации А. М. Петрову удалось связаться с рыбаками и передать им письмо для потемкинцев о готовности команды судна к восстанию. В ту же ночь на «Пруте» состоялась сходка, в которой участвовали около 100 революционно [147] настроенных матросов. Популярный среди команды машинист первой статьи Д. М. Титов призывал матросов к немедленному выступлению. А. М. Петров возражал ему и убеждал матросов подождать до присоединения к «Потемкину» остальных кораблей эскадры, доказывая, что плохо вооруженный «Прут» в случае боя будет только мешать броненосцу. Сходка продолжалась всю ночь, но ни к какому решению ее участники так и не пришли, за исключением договоренности заявить в обед протест против плохой пищи {413}.

Командир «Прута» А. П. Барановский ждал эскадру 18 июня. Видя напряженное положение на корабле и стараясь не раздражать матросов, он отменил в этот день все занятия, и свободная от вахты команда была предоставлена сама себе. Революционно настроенные матросы собрались на сходку: Д. М. Титов вновь требовал немедленного восстания, а А. М. Петров по-прежнему убеждал его подождать исхода встречи «Потемкина» с эскадрой.

Около 13 часов с Тендры на «Прут» передали для А. П. Барановского сообщение о тревожных настроениях в эскадре и приказ ожидать дальнейших распоряжений, соблюдая осторожность. Сообщение сразу стало известно всей команде. Обстановка на судне продолжала накаляться. А. П. Барановский посылал на Тендру шлюпку за шлюпкой, ожидая новых распоряжений от командующего эскадрой. В 20 часов он получил из Одессы телеграмму от командующего войсками с извещением об уходе эскадры в Севастополь, а на рассвете 19 июня пришла телеграмма от начальника штаба флота с приказом идти в главную базу {414}.

В ночь на 19 июня матросы еще раз собрались на сходку. На горизонте виднелись неизвестные корабли, а со стороны Одессы светил прожектор «Георгия Победоносца». Матросы, не зная о событиях на одесском рейде, приняли его за «Потемкин». Они решили начать восстание утром, когда «Прут» снимется с якоря и скроется из виду неизвестных кораблей на горизонте. Матросы опасались, что ими могут оказаться верные правительству миноносцы.

19 июня «Прут» снялся с якоря и взял курс на Севастополь. В 9 часов 30 минут часть команды судна собралась на юте для воскресного богослужения. В это время машинист Д. М. Титов подал сигнал к восстанию. Оно началось в нижних помещениях корабля. Матросы [148] расхватали винтовки и взломали замок патронного погреба. Затем с криками «ура!», «в Одессу!», «к «Потемкину»!» они бросились на спардек. Офицеры пытались спрятаться в каютах, но матросы выгоняли их на палубу.

Восстание возглавил А. М. Петров — преданный революции большевик. В ходе восстания был убит только боцман И. Козлитин, который постоянно издевался над матросами и теперь попытался оказать вооруженное противодействие восставшим. Случайно погиб прапорщик С. Нестерцев. Остальных офицеров заперли в кают-компании. Не были арестованы лишь старший офицер лейтенант Н. И. Руднев и судовой врач О. В. Перониус, которые пользовались уважением команды. С арестованными офицерами прутовцы обращались вежливо. Как показывал на следствии практикант Одесского училища торгового мореплавания В. А. Стерлигов, матросы говорили, что «если они с нами плохо обращались, то покажем, что, когда они в нашей власти, мы с ними обращаемся хорошо» {415}.

В восстании приняли участие все члены команды, за исключением нескольких человек. Офицеры были полностью деморализованы и не оказали никакого сопротивления восставшим. Они еще во время перехода на Тендру договорились сдаться при встрече с «Потемкиным», не обращая внимания на командира, которого Н. И. Руднев предлагал даже связать. Лейтенант сразу перешел на сторону восставших, но на суде матросы его не выдали, и судьи ограничились указанием, что он «в период бунта был в странных отношениях к бунтующим» {416}.

Захватив корабль, матросы направили его в Одессу. Практиканты мореходного училища присоединились к восстанию и помогали матросам прокладывать курс. Командиром судна назначили прапорщика В. Яцимирского, старшим офицером — прапорщика И. Сандакова. Руководство восстанием возложили на комиссию, в которую вошли: А. М. Петров, машинист первой статьи В. Ф. Козуб (большевики), кочегар первой статьи М. М. Чугунов, квартирмейстер Г. Дружинин и матрос второй статьи Д. Н. Филимонов (сочувствующие). После выбора комиссии перед командой выступил А. М. Петров. Он разъяснил матросам задачи революции и призвал их помочь «Потемкину» {417}.

Около 16 часов «Прут» подошел к Одессе. «Потемкина» [149] на рейде не было. Только «Георгий» стоял у мола. Матросы спросили у лоцмана Н. И. Романенко, где броненосец. Не получив необходимых сведений, «Прут» ушел из Одессы{418}.

А тем временем командующий Одесским округом генерал С. В. Каханов телеграммой уведомил адмирала Г. П. Чухнииа о заходе учебного судна в Одессу и о том, что, «по заявлению лоцмана, на «Пруте» не было офицеров» {419}.

«Прут» малым ходом шел на восток. Матросы не знали, что делать. Искать «Потемкин» в море судно не могло — у него было очень мало угля и провизии. Моряки уже начали ломать и жечь в топках деревянные переборки. Вопрос о дальнейших действиях комиссия вынесла на решение всей команды. Перед общим собранием выступил Л. М. Петров. Он поставил на голосование два предложения: первое — сдаться румынским или болгарским властям и второе — идти в Севастополь и поднять на восстание эскадру. Сторонники первого предложения становились по левому борту, второго — по правому. Так решалась судьба восстания. А. М. Петров первым перешел на правый борт. За ним последовали активные участники и руководители восстания И. Ф. Адаменко, Д. М. Титов, И. А. Черный и большинство экипажа. «Это были минуты большого волнения, — вспоминал впоследствии участник восстания М. Д. Потороко. — Некоторые матросы перебегали с борта на борт, меняя свое решение. И было над чем подумать. Идти в Севастополь слабовооруженному кораблю — путь героический, но смертельно опасный, а поход в Румынию означал эмиграцию... Голосование сложилось в пользу похода в Севастополь» {420}.

20 июня в 2 часа ночи на подходе к Севастополю «Прут» встретил контрминоносец «Стремительный», который осветил прожектором мостик судна со стоявшим на нем прапорщиком В. Яцимирским. Увидев офицера, с миноносца спросили, не встречал ли «Прут» «Потемкина». «Нет», — ответил прапорщик и в свою очередь поинтересовался: — «А у вас как, спокойно?» «Все в порядке», — просигналил «Стремительный» и прошел мимо. Спустя некоторое время «Прут» встретил патрульный контрминоносец «Жуткий», под конвоем которого утром 20 июня судно было доставлено на севастопольский рейд. Никакого сопротивления миноносцу [150] «Прут» оказать не мог за неимением боевых снарядов.

В 10 часов утра к «Пруту» подошли баржи с солдатами. На судно прибыли вице-адмирал Г. П. Чухнин в военно-морской прокурор полковник И. И. Александров. Командир «Прута» А. П. Барановский дал матросам честное слово не выдавать никого из восставших, но в команде нашлись три предателя: И. Беликов, П. Калашников и К. Труш. Они выдали 44 активных участника восстания, в том числе и Д. М. Титова. А. М. Петров признался сам. Он хотел взять на себя всю вину и спасти товарищей ценою жизни.

В тот же день, в 22 часа, на «Прут» семафором передали с минного крейсера «Гонец»: «Вы свое дело сделали. Не допускайте, чтобы начальство съехало на берег. Есть распоряжение ночью взорвать «Прут» с командой». Но это сообщение оказалось ложным.

Утром 21 июня на «Прут» снова явились командование флота и судебные власти. Матросов начали свозить с корабля. На берегу кто-то из них кирпичом убил предателя П. Калашникова. Всю команду поместили в плавучую тюрьму, блокшив «Бомборы». Ночью, проломив борт, несколько человек бежали. Тогда прутовцев перевели в крепость {421}. Восстание на учебном судне «Прут» потерпело поражение, одной из главных причин которого было то, что матросы судна в силу не зависевших от них причин не смогли соединиться с командой «Потемкина».

Эскадра не присоединилась к «Потемкину», но матросы ее кораблей ясно продемонстрировали свое сочувствие восставшим. «Состояние команд остальных судов тревожное, высшее морское начальство в распоряжениях теряется», — доносил из Севастополя в департамент полиции начальник городского жандармского управления подполковник А. П. Бельский {422}.

Положение на флоте настолько обострилось, что Г. П. Чухнин приказал срочно уволить в запас до трех тысяч моряков. Такого количества людей хватило бы для укомплектования командами четырех броненосцев. Сам вице-адмирал попросил морское министерство срочно предоставить ему специальный поезд для переезда из Николаева в Севастополь. Чухнин не хотел идти морем, боясь попасть в руки восставших моряков. «Мне не подобает быть захваченным», — телеграфировал он {423}. [151]

19 июня Севастопольский комитет РСДРП выпустил листовку «Ко всем», в которой призвал матросов и солдат города поддержать потемкинцев в борьбе за свободу. Местная буржуазия начала покидать Севастополь {424}.

Вечером того же дня во дворе флотских казарм собралось около 500 революционно настроенных матросов. Еще не зная об уходе «Потемкина» в Румынию, они решили захватить оружие, вывести из казарм несколько экипажей, посадить их на «Екатерину» и «Синоп», а затем идти в Одессу. Другие матросы должны были вместе с солдатами гарнизона захватить Севастополь. Но командованию удалось узнать о подготовке восстания. Утром 20 июня матросов под предлогом смотра вывели из казарм и, пока они находились на дворе, увезли оружие. Войска оцепили казармы и арестовали около двух тысяч человек. Оставшиеся на свободе революционеры решили отложить восстание до установления контакта с матросами на кораблях и получения сведений о местонахождении «Потемкина», поскольку стало известно о его уходе из Одессы {425}.

Вице-адмирал Г. П. Чухнин ввиду угрозы новых попыток восстания обратился к командующему Одесским округом с просьбой прислать в Севастополь артиллерийскую бригаду или «хотя бы одну батарею»{426}.

Председатель военно-морского суда Севастопольского порта генерал-лейтенант И. П. Андреев докладывал в морское министерство о полной ненадежности даже специально подобранных караульных матросов, охранявших здание суда. Кроме того, он особо отметил революционное настроение севастопольского пролетариата. «Портовые рабочие, — писал он, — которыми населена Корабельная слободка, хотя и не восстали еще, но так волнуются, что, по словам сведущих лиц, малейшего недоразумения достаточно, чтобы возникли беспорядки, сопровождаемые насилием всех видов» {427}.

Николай II каждый день получал все новые тревожные известия о «Потемкине», Одессе, Севастополе... Царь был поражен и разгневан неспособностью командования армии и флота справиться с революционным движением. 20 июня на телеграфном сообщении о восстании команды «Прута» он написал: «Объявить Кригеру в приказе от моего имени строжайший выговор за безобразное состояние дисциплины на судах этой [152] дивизии» {428}. Но «строжайшими выговорами» остановить революцию было невозможно!

Вечером 20 июня начались волнения на броненосце «Синоп». Их поводом послужили воровство судового офицера-ревизора, из-за чего многим матросам не хватило ужина, и недоброкачественность пищи. Матросы требовали предоставить им возможность самим закупать провизию. С большим трудом офицеры смогли успокоить команду. Ночью социал-демократы распространили прокламацию, в которой разъясняли недостаточность одних только экономических требований и призвали к восстанию. Утром 21 июня командир корабля капитан первого ранга М. Г. Афонасьев приказал списать на берег десять человек, заподозренных в революционной агитации. Возмущенные матросы с криком: «Не отдадим товарищей на гибель!» — выбежали на бак. Но офицерам все же удалось отправить неблагонадежных на берег.

Среди членов команды не оказалось опытных руководителей, способных правильно организовать коллективный протест и превратить инцидент в вооруженное восстание. На другой день на «Синоп» явился контр-адмирал И. П. Тихменев с батальоном пехоты и, угрожая расстрелом каждого десятого, потребовал выдать зачинщиков. Предатели выдали 16 человек {429}. Выступление на «Синопе» было подавлено.

Положение в Севастополе оставалось напряженным. 21 июня жандармский подполковник А. П. Бельский телеграфировал в Петербург, что матросы стараются задержать отъезд уволенных в запас и в отпуск, «настроение флотских команд вызывающее, тревожное». Кроме того, он сообщил о высылке из Севастополя рабочих, находившихся в начале восстания на «Потемкине», так как их рассказы «производят нежелательное влияние» {430}.

На следующий день вице-адмирал Г. П. Чухнин послал телеграмму управляющему морским министерством с просьбой ввиду полной ненадежности караульных из числа матросов немедленно прислать в Севастополь еще два батальона солдат специально для охраны арестованных моряков{431}.

Без разрешения вице-адмирала была запрещена продажа оружия и боеприпасов в магазинах Севастополя. Частным лодкам не разрешалось ночью подплывать к военным кораблям ближе чем на сто сажен {432}. [153]

23 июня Г. П. Чухнин обратился к командиру отдельного корпуса жандармов с просьбой как можно скорее увеличить численность севастопольской жандармерии. В морское министерство Чухнин сообщил: «Броненосцы «Екатерина» и «Синоп» совершенно ненадежны. На всех судах есть партии человек 50–60, которые держат в руках команду, большинство пассивно трусливо, но легко возбуждается и присоединяется к бунтовщикам. Офицеры потеряли авторитет и власть, нельзя ни за что ручаться... Необходимо увеличить войска для ареста»{433}.

23 и 24 июня «Централка» и Севастопольский комитет РСДРП выпустили две листовки, обращенные к матросам и солдатам. В них разъяснялись задачи и цели борьбы потемкинцев и содержались призывы переходить на сторону революции под лозунгами РСДРП {434}.

24 июня Г. П. Чухнин вновь направил телеграмму в Одессу С. В. Каханову, умоляя его прислать в Севастополь казаков. Каханов ответил, что свободных частей у него нет, но обещал прислать при первой возможности {435}.

Даже известие о сдаче «Потемкина» и отъезд на родину трех тысяч демобилизованных и уволенных в отпуск матросов не смогли полностью успокоить бурливший Севастополь. Г. П. Чухнин приказал перевести в армию 1100 политически неблагонадежных матросов. Но оказалось, что и этой меры недостаточно. Пример «Потемкина» оказал огромное влияние на моряков. «Черноморский флот в настоящем его составе, — писал 1 июля и.о. прокурора симферопольского окружного суда В. В. Новицкий прокурору одесской судебной палаты А. И. Поллану, — представляет грустное зрелище: высшее начальство растерялось и буквально не знает, что делать, младшие офицеры бранят начальство и всю вину за происшедшее сваливают на него, матросы сознают, что они господа положения, что их боятся, и ведут себя вызывающе. Одним словом, полное разложение флота, чреватое в будущем грозными событиями» {436}.

«Положение было очень опасно, — телеграфировал позднее Г. П. Чухнин Николаю II, — все опасались общего бунта». По мнению вице-адмирала, только своевременные аресты и высылка из Севастополя политически неблагонадежных матросов смогли предотвратить восстание эскадры{437}. [154]

Уволенные во временный отпуск и в запас матросы привозили с собой на родину свободолюбивый дух «Потемкина», вели революционную пропаганду и агитацию. Местным властям пришлось просить вице-адмирала Г. П. Чухнина убрать этих матросов из сел и деревень «как подбивающих крестьян к беспорядкам» {438}.

После завершения потемкинского восстания «Централка» и Севастопольский комитет РСДРП выпустили специальную листовку «Товарищи, не унывайте!», в которой призывали моряков не падать духом и готовиться к новому восстанию. «За нас сама жизнь, она толкает нас на борьбу с самодержавием, — говорилось в листовке. — Никаким царям не совладать с разбушевавшимся океаном справедливого народного гнева... Наше правительство не первый раз подавляет революционное движение части народа... Не приходите в отчаяние! Далеко не все потеряно. Быстро сомкнем наши разрозненные ряды и плечом к плечу с восстающим пролетариатом поведем освободительную борьбу. На бой же, товарищи! На славный, кровавый бой за народное благо! Долой ненавистного нам царя! Да здравствует народная свобода! Да здравствует социализм!» {439}

Восстание на «Потемкине» всколыхнуло весь Черноморский флот. Приведенные материалы показывают резкое ускорение революционизирования самых широких масс черноморцев и свидетельствуют о реальности осуществления общего плана «Централки». Революционные моряки пытались организовать восстание в поддержку потемкинцев. Но недостаточный уровень партийного руководства и ошибки в конспирации наряду с принятыми командованием мерами не позволили сделать этого. Июньские события в Севастополе показали значение крепкой сети партийных организаций для подготовки военных восстаний.

Возвращение и расправа

После переговоров румынское правительство согласилось вернуть России броненосец «Потемкин». 26 июня в 10 часов в Констанцу под командованием адмирала С. П. Писаревского пришла эскадра в составе броненосцев «Чесма» и «Синоп», миноносок № 261, 262, 264, 265. Писаревский тут же дал телеграмму в морское министерство: «Прибыл в Констанцу, нашел красавца [155] «Потемкина» в порту под румынским флагом, веду переговоры о его принятии, надеюсь, что выйду 11-го ночью»{440}.

Адмирал, видимо, рассчитывал найти «Потемкин» после восстания в очень запущенном состоянии, поэтому и указал в телеграмме такой отдаленный срок выхода. Однако все механизмы броненосца оказались в полной исправности, за исключением того, что некоторые приборы были похищены румынскими властями. Вероятно, по той же причине в машинном отделении на два метра стояла вода, чего не было при сдаче корабля потемкинцами. Вода проникла через открытые кингстоны, и ее быстро откачали {441}.

В 11 часов чиновник румынского министерства иностранных дел посетил С. П. Писаревского на «Чесме» и вручил ему телеграмму румынского правительства: «Господин адмирал, его величество Кароль, король Румынии, желает возвратить его величеству императору России броненосец «Потемкин», который, в нарушение правил войдя в наши воды, был разоружен». В телеграмме ни слова не было сказано о предоставлении команде «Потемкина» политического убежища: правительство Румынии дипломатически тонко обошло этот вопрос — речь шла лишь о возвращении имущества, принадлежащего другой стране. Кроме того, румынское правительство еще раньше ответило отказом на просьбу Николая II выдать потемкинцев как уголовных преступников. По этому поводу В. И. Ленин писал: «Что касается до румынского правительства, то оно поступило правильно, игнорируя просьбу рассматривать восставших матросов как уголовных преступников. Этого, конечно, и следовало ожидать от правительства нации, уважающей самое себя... Румынское правительство отнюдь не на стороне революции, ничего подобного! Но унижаться до полицейской службы всеми ненавидимому и презираемому царю всей России оно все же не хочет»{442}.

В 14 часов шесть шлюпок с «Синопа» доставили на «Потемкин» десять офицеров и около 200 матросок. Произошла смена караулов, спущен румынский флаг, и в 14 часов 10 минут поднят Андреевский. Русский священник отслужил молебен и окропил корабль «святой водой», чтобы изгнать «дьявола революции» {443}.

28 июня в 19 часов 20 минут эскадра Писаревского покинула Констанцу. «Синоп» вел на буксире теперь [156] уже не опасный «Потемкин», на котором в Россию возвращались 47 матросов и кондуктóров, прапорщик Д. П. Алексеев и подпоручик П. В. Калюжный. Одни из них надеялись на «царскую милость», другие были уверены в ней, поскольку с самого начала выступали против восстания. С ними находился и активный участник восстания машинист Ф. Я. Кашугин. Он не успел съехать с корабля, и русские офицеры схватили его {444}.

1 июля «Синоп» ввел «Потемкин» в Южную бухту Севастополя. Остатки бывшей команды сняли с броненосца и отправили под арест на учебное судно «Прут». Моряков миноноски № 267 еще до этого заключили в «Бомборы»{445}.

После завершения потемкинской эпопеи царские власти стали вершить суд и расправу над участниками восстания. 30 июня начался судебный процесс над прутовцами. Он проходил под Севастополем в Киленбалке в помещении ангара для аэростатов. Район ангара на пять верст в четыре ряда оцепили солдаты. Два миноносца охраняли вход в бухту. Суду были преданы 44 человека, хотя известно, что в восстании участвовала почти вся команда «Прута». Объяснение этому содержится в письме председателя суда, военно-морского прокурора полковника Ю. Э. Кетрица главному военно-морскому прокурору тайному советнику К. Ф. Виноградову. «На «Пруте», — писал он, — было 152 ружья, все разобранные бунтовщиками по рукам, и по делу выяснено, что еще больше было бунтующих, принимавших в восстании деятельное участие, так что 44 человека, преданные суду, были только случайно вырваны (вероятно, для скорости) из общей массы виновных» {446}.

Самодержавие поспешило расправиться со своими главными врагами. Суд приговорил Александра Михайловича Петрова, 23 лет, Ивана Ферапонтовича Адаменко, 24 лет, Дмитрия Матвеевича Титова, 25 лет, и Ивана Арефьевича Черного, 27 лет, к смертной казни; 16 матросов — к каторге; одного — к отдаче в исправительные арестантские отделения; шестерых — к отдаче в дисциплинарные батальоны и одного — к аресту. Остальных оправдали за отсутствием прямых доказательств революционной деятельности, поскольку на суде матросы держались стойко и старались не выдавать друг друга{447}.

Военно-морской прокурор полковник И. И. Александров опротестовал решение суда как слишком мягкое [157] и фактически упрекнул суд в пособничестве обвиняемым, заявив, что председатель суда Ю. Э. Кетриц намеренно затянул чтение приговора до десяти минут первого ночи 30 июля — дня рождения наследника престола. Последнее обстоятельство давало повод для ходатайства о замене смертной казни другим наказанием. Защитники подсудимых Г. Куперник и Л. Я. Резников действительно воспользовались этим и послали телеграмму царю с просьбой о помиловании. Николай II предоставил окончательное решение адмиралу Г. П. Чухнину, который не только утвердил приговор, но еще и подал 1 августа рапорт морскому министру А. А. Бирилеву с жалобой на суд. Адмирал жаждал крови. Он писал: «С судом над бунтовавшими командами Черноморского флота ничего назидательного для команд не выходит... К суду за участие в бунте на учебном судне «Прут» было привлечено 43 человека... хотя принимали участие в бунте, конечно, сотни. Дело было так ведено, что и из этих... 15 человек совершенно оправдано. Что же делать с остальной командой, значит, ее уж надо безусловно оправдать... Суд не считает участием в бунте тех из нижних чинов, которые были с ружьями, считая, что это не есть доказательство участия в бунте. Какого же доказательства надо, ведь никто не скажет, что взял ружье, чтобы убивать... То же явление, конечно, будет и при суде над зачинщиками бунта на броненосце «Георгий Победоносец», командой броненосца «Синоп», миноносца № 267...» Чухнину было мало смертей, он требовал еще больше суровых наказаний{448}, хотя царский суд никогда не отличался мягкостью при вынесении приговоров революционерам.

24 августа в пять часов утра на Длинной косе у Михайловской крепости приговор был приведен в исполнение. Расстреливали осужденных три взвода матросов-новобранцев, отобранных с разных кораблей. На молодых матросов были в свою очередь нацелены винтовки солдат Литовского полка, но некоторые из них просили матросов не стрелять... На осужденных надели холщовые мешки и завязали глаза. Перед залпом Д. М. Титову удалось сорвать повязку. Он встретил смерть с открытыми глазами. Моряки умирали героями. Присутствовавший при расстреле священник рассказывал: «Они шли на казнь, как на танцы... веселые, бодрые, жизнерадостные». А. М. Петров перед смертью [158] сказал: «Вы этой казнью ничего не сделаете: на место нас станут тысячи!..» {449} Тела казненных положили в два гроба и закопали на Братском кладбище.