Восстание на «Потемкине» и революционная борьба в Одессе

Приход мятежного броненосца в охваченную революционным волнением Одессу создал условия для соединения потемкинцев с восставшими рабочими и образования революционной армии. В. И. Ленин видел в этом главное значение восстания. Поэтому пребывание «Потемкина» в Одессе представляет собой важнейший период, во время которого выявились многие характерные особенности восстания и фактически решилась его судьба.

Естественным следствием прихода «Потемкина» в Одессу являлись высадка десанта и соединение его с рабочими для захвата города. Для правильного анализа попытки образования ядра революционной армии на примере «Потемкина» необходимо не только глубже рассмотреть планы и тактику восставших, но и решить вопрос о практической возможности потемкинского десанта с учетом положения и расстановки сил в Одессе и на корабле.

14 июня около 20 часов эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический» и миноноска № 267 пришли в Одессу, став на якорь на внешнем рейде. В тот же вечер миноноска зашла во внутреннюю гавань за водой. Портовый надзиратель сделал запрос о командире и цели прихода. Матросы ответили, что пришли с Тендры, а командир съехал на берег{152}. [60]

Появление «Потемкина» на одесском рейде вначале вызвало замешательство среди рабочих: они решили, что командование прислало броненосец для устрашения забастовщиков. Но уже на следующий день, узнав правду, ликующая Одесса радостно встречала первых революционных моряков.

Утром 15 июня на «Потемкине» были подняты флаги расцвечивания. Матросы украсили броненосец революционными лозунгами. Около 6 часов утра к Новому молу подошли миноноска № 267, паровой катер и шлюпка с «Потемкина». Они доставили на берег тело Г. Н. Вакуленчука, почетный караул и делегацию матросов (всего около 40 человек). Как только делегация ушла в город, казаки и полиция попытались разогнать потемкинцев, охранявших тело Вакуленчука. Рабочие, находившиеся в порту, сообщили об этом на броненосец. Судовая комиссия распорядилась приготовиться открыть огонь по казакам из корабельных орудий. На фок-мачте «Потемкина» взвился боевой красный вымпел. Матросы почетного караула крикнули рабочим, что броненосец открывает огонь. Этого было достаточно, чтобы казаки и полиция покинули порт {153}.

Для предупреждения подобных инцидентов в будущем комиссия «Потемкина» направила французскому консулу заявление и попросила передать его городским властям Одессы. В заявлении говорилось: «Почтеннейшая публика города Одессы! Командой броненосца «Князь Потемкин-Таврический» сегодня, 15 июня, было с корабля свезено мертвое тело, которое и было передано в распоряжение рабочей партии для предания земле по обычному обряду. После чего, пройдя несколько времени, была прислана этими рабочими на корабль шлюпка, что и заявила: стражу, стоящую у мертвого тела, казаки разогнали. Тело оставлено без надзора. Команда броненосца просит публику города Одессы: 1) не делать препятствия в погребении матроса с корабля; 2) учредить общее со стороны публики наблюдение над правилами; требовать от полиции, а также и казаков прекратить свои напрасные набеги, почему это все бесполезно; 3) не противодействовать доставлению необходимых продуктов для команды броненосца рабочей партией; 4) команда просит публику города Одессы о выполнении всех перечисленных выше требований. В случае, если во всем этом будет отказано, то команда должна будет прибегнуть к следующим мерам: будет [61] произведена по городу орудийная стрельба изо всех орудий. Почему команда предупреждает публику и, в случае возникновения стрельбы, просит удалиться из города тех, которые не желают участвовать в противодействии. Кроме того, нам ожидается помощь из Севастополя для этой цели — несколько броненосцев, и тогда будет хуже» {154}.

Делегации матросов удалось установить связь с Одесским комитетом РСДРП, но разыскать консула они не смогли и, купив свежей провизии для экипажа, вернулись в порт. Интересно отметить, что при покупке провизии матросы честно расплатились по векселю, оставленному накануне мичманом А. Н. Макаровым в уплату за мясо, послужившее поводом к восстанию{155}.

Портовые рабочие помогли матросам доставить провизию на восставший броненосец. Они по своей инициативе захватили портовые катера и под руководством прибывшего на берег А. Н. Матюшенко переправили провизию на «Потемкин». Туда же матросы пригласили и приказчиков из тех магазинов, где брали провизию, и сделали им дополнительные заказы{156}.

Одновременно одесские большевики, члены стачечного комитета Пересыпского района братья Г. П. и Ф. П. Ачкановы, также по приглашению матросов прибыли на броненосец и рассказали о положении в городе. По просьбе восставших Ф. П. Ачканов дополнительно связался с Одесским большевистским комитетом{157}.

Стачечный комитет Пересыпи выделил десять делегатов для организации снабжения «Потемкина» углем. Делегаты указали матросам на пришедший из Мариуполя угольщик «Эмеранс», который разгружался у пристани угольной набережной. Потемкинцы решили реквизировать груз «Эмеранса» для нужд революции. По их требованию выгрузка была немедленно прекращена. Потемкинцы и делегаты стачечного комитета обратились к рабочим с просьбой помочь перегрузить уголь на броненосец. Рабочие с радостью согласились. Около 300 грузчиков поднялись на борт «Эмеранса» и помогли завести буксир на миноноску № 267. В 12 часов 30 минут угольщик и миноноска № 267 подошли к «Потемкину». Бывший матрос «Эмеранса» В. Бабий вспоминал: «Это была поистине символическая встреча. Многие рабочие и матросы обнимались и целовались, обещая поддерживать друг друга в революционной борьбе»{158}. Рабочие вместе с матросами за четыре с половиной [62] часа перегрузили в трюмы броненосца 15 тыс. пудов угля. В 16 часов 30 минут погрузку закончили, и «Эмеранс» своим ходом вернулся на место. Отходя от «Потемкина», он поднял флаги расцвечивания. Рабочие водрузили на мачту «Эмеранса» вместо революционного знамени красную рубаху. Затем стачечный комитет организовал снабжение «Потемкина» провизией{159}.

Восставших матросов приветствовали моряки торговых судов: пароход «Пушкин», например, поднял красный флаг. Команды стоявших в порту итальянских и греческих судов забастовали в знак солидарности с потемкинцами{160}. Однако восставшие оставили без внимания готовность многих моряков торгового флота присоединиться к восстанию, а они могли бы оказать потемкинцам существенную помощь, заменив на броненосце тех матросов, которые были против восстания.

Как только население Одессы узнало о восстании на «Потемкине», яхты и рыбацкие шаланды заполнили бухту. Пролетарии везли продукты восставшим матросам {161}. Полиция была не в силах помешать этому, но под видом рабочих ее агенты доставили на «Потемкин» ящики с водкой. Моряки выбросили их в море{162}. Полицейская провокация не удалась.

Около восьми часов утра к катеру «Потемкина», который поддерживал связь с берегом, подошла шлюпка. В ней находились представители судебных, полицейских и портовых властей Одессы. Они заявили, что прибыли «снять допрос с бунтовщиков». А. Н. Матюшенко заставил их бросить в море оружие, погоны и с позором прогнал под дружный смех матросов{163}.

В это время на, берегу у тела Г. Н. Вакуленчука собралась огромная толпа. Рабочие соорудили над ним палатку. Люди слушали рассказы матросов и читали обращение к жителям Одессы{*13}, положенное вместе с революционной листовкой на грудь покойному. В обращении говорилось:

«.Господа одесситы. Перед вами лежит тело зверски убитого матроса Григория Вакуленчука, убитого старшим офицером эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический» за то, что Вакуленчук заявил, что борщ не хорош. Осеним себя крестным знамением и скажем: «Мир праху его». Отомстим кровожадным [63] вампирам. Смерть угнетателям! Смерть кровопийцам! Да здравствует свобода!

Команда эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Один за всех и все за одного»{164}.

По требованию потемкинцев и рабочих стоявшие в порту суда приспустили флаги в знак траура{165}. На импровизированных трибунах не смолкали речи ораторов. Народ подхватывал революционные лозунги.

Большевик С. И. Гусев в письме в редакцию газеты «Пролетарий», описывая события в Одессе 15 июня, отмечал: «Сочувствие матросам огромное. Боевое настроение среди рабочих страшно поднялось. С минуты на минуту можно ожидать крупнейших событий»{166}.

Агенты полиции безуспешно пытались спровоцировать еврейский погром. Двоих из них, призывавших к погрому, убили и бросили в море под крики «ура!». Толпа хотела также утопить городового и двоих жандармов, но ограничилась тем, что потребовала от них бросить в воду оружие и мундиры{167}.

Вместе с другими ораторами перед рабочими в порту выступали члены одесской меньшевистской группы РСДРП А. П. Березовский и К. И. Фельдман {*14}. Рабочие послали их на «Потемкин» как своих делегатов, чтобы договориться с матросами о совместных действиях по захвату города. Почти одновременно с ними на борт броненосца поднялся еще один социал-демократ — рабочий Борис. Они рассказали матросам о положении в городе и призвали их поддержать борьбу рабочих огневой силой броненосца{168}.

Приезжал на «Потемкин» и представитель одесского комитета эсеров. Но матросы не приняли его, заявив, что все они социал-демократы, на корабле находятся представители РСДРП, а с эсерами у матросов нет ничего общего{169}.

Члены Одесского большевистского комитета И. П. Лазарев и М. К. Кориневский, узнав о восстании на «Потемкине», возобновили контакты с членами Соединенной [64] комиссии, созданной еще в мае 1905 г. для руководства революционной борьбой рабочих. В комиссию входили большевики, меньшевики и бундовцы. В конце мая — начале июня в связи с арестами социал-демократов и временным спадом стачечной борьбы в Одессе комиссия прервала свою деятельность. Но когда пришел «Потемкин», она собралась снова. Контакт большевиков с другими социал-демократическими организациями в условиях буржуазно-демократической революции был вполне оправдан, поскольку за ними в тот период шла известная часть рабочих. Комиссия разработала и предложила восставшим матросам следующий план захвата города: потемкинцы высаживают десант в 300 человек, объединяются с рабочими и солдатами гарнизона, захватывают железнодорожные пути, связывавшие Одессу с другими городами России, чтобы не допустить переброски в город верных правительству войск. В случае необходимости десант должны были поддержать орудия броненосца{170}.

С. Ф. Найда, позже пересмотрев свою первоначальную точку зрения, счел этот план нереальным, поскольку в нем отсутствовала детальная разработка мероприятий по захвату и оформлению новой власти. Вероятно, эту сторону дела Соединенная комиссия собиралась обсудить вместе с матросами. Но отрицательная оценка плана представляется все же неверной. Хотя гарнизон Одессы и являлся значительной силой (он состоял из 52-й пехотной дивизии, 205-го и 273-го пехотных полков, 24-го драгунского и 8-го казачьего полков, 4-го стрелкового артиллерийского дивизиона, 4-й стрелковой и 5-й саперной бригад, 57-го и 60-го запасных батальонов, одесского морского и одесского артиллерийского батальонов), настроения большей части солдат благоприятствовали осуществлению плана. Корреспонденции в газете «Пролетарий» о событиях 15 июня в Одессе рассказывают, что «солдаты открыто роптали. Они охотно и сочувственно слушали социал-демократическую агитацию, которая велась совершенно открыто на улицах. Солдаты сами связывали рабочие волнения с аграрными беспорядками в Одесском уезде и других губерниях, связывали свое собственное положение с бесправием России и говорили, что стрелять в рабочих не будут. Они сами говорили, чтобы рабочие на них не нападали, а, окруживши их толпою, отняли бы у них ружья. «Мы не будем особенно сопротивляться [65] «, — говорили они... Солдатский патруль, отправляясь на пост, сговаривался под окном здания участка:»Помните же, ребята, не стрелять!» {171} По сообщению той же газеты, в Одесском гарнизоне только казаки были настроены контрреволюционно.

15 июня к «Потемкину» подходила лодка с делегатами от солдат 52-й дивизии. Они сообщили о готовности их товарищей оказать матросам вооруженную поддержку, если они высадятся для захвата города{172}.

Более всего одесские власти боялись именно потемкинского десанта и соединения матросов с рабочими. Градоначальник Д. Б. Нейдгардт в полной растерянности, выдавая возможное за действительное, телеграфировал министру внутренних дел, что матросы якобы вооружают рабочих винтовками и готовятся свезти на берег артиллерию, которой у Одесского гарнизона почти не было{173}.

Растерянность властей облегчила осуществление плана Соединенной комиссии. Однако когда представители комиссии познакомили с ним потемкинцев, то встретили решительный отпор. Матросы объяснили, что перед выходом в море с броненосца списали многих революционно настроенных членов экипажа, а взамен прислали политически неразвитых новобранцев. Потемкннцы заявили, что если высадить десант в 300 человек из новобранцев, то они не окажут достаточной помощи рабочим и могут даже разбежаться из боязни последующих репрессий начальства. А в случае высадки десанта из революционно настроенных моряков оставшиеся на корабле новобранцы могут увести «Потемкин» в Севастополь. Поэтому судовая комиссия «Потемкина» решила дождаться прихода эскадры. Она специально просила одесских социал-демократов срочно связаться с Севастополем, объяснить положение и просить «Централку» всемерно ускорить намеченное восстание эскадры. По мнению судовой комиссии, присоединение эскадры должно было подействовать на несознательную часть команды, убедив ее, что происходящие события — не бунт одного корабля, а начало восстания всего Черноморского флота и долг всех матросов — поддержать своих товарищей в борьбе за свободную Россию{174}.

Считая невозможной высадку десанта до прихода эскадры, комиссия «Потемкина» могла бы по крайней мере вооружить рабочих имевшимися на броненосце [66] винтовками и мелкими пушками (две из них калибром 64 мм предназначались специально для десанта), а также послать на берег несколько проверенных товарищей для руководства рабочими отрядами в помощь одесским социал-демократам. Об этом настойчиво просили представители Соединенной комиссии{175}. Однако судовая комиссия не только не сделала этого, но даже удалила с броненосца представителей Соединенной комиссии и тех членов РСДРП, которые по собственной инициативе приехали на «Потемкин». Одесские социал-демократы могли бы оказать большую помощь в агитации среди молодых матросов, но им пришлось покинуть корабль по настоянию большинства команды, подстрекаемой кондуктóрами. Утром 15 июня кондуктóров освободили из-под ареста, и они убедили несознательных матросов, что по правилам устава на корабле не должно быть «посторонних лиц», что «вольные» продадут матросов{176}. Судовая комиссия приказала никого больше не допускать на корабль. В результате не смогли попасть на него член Одесского большевистского комитета В. А. Хрусталев и известный революционер-большевик Е. М. Ярославский. Лодка, в которой плыл Е. М. Ярославский, даже подверглась ружейному обстрелу с «Потемкина».

Комиссия «Потемкина» совершила ошибку, не установив постоянную надежную связь с одесскими социал-демократами. В свою очередь Соединенная комиссия из-за предательской тактики меньшевиков оказалась, как будет показано ниже, неспособной организовать и возглавить совместное выступление рабочих и матросов. Центральной организации, координирующей и направляющей борьбу, восстание не имело, что во многом определило его неудачу.

Итак, на «Потемкине» остались только большевик И. П. Лазарев, меньшевики А. П. Березовский и К. И. Фельдман, ставшие уполномоченными от одесских социал-демократов{*15}. [67]

К. И. Фельдман и А. П. Березовский, действуя вопреки оппортунистическим решениям меньшевистской Женевской конференции, старались поддержать и расширить восстание. Об этом свидетельствуют документы следствия и воспоминания потемкинцев, которые отмечают положительную роль Фельдмана и Березовского, их заслуги в руководстве революционной борьбой моряков{177}. Причиной колебаний судовой комиссии «Потемкина» являлись неопытность ее руководства и наличие на корабле контрреволюционных элементов во главе с кондуктóрами.

Около 18 часов сигнальщики «Потемкина» заметили на горизонте небольшое гидрографическое судно «Веха»{*16}. Корабль шел из Николаева в Одессу. Потемкинцы решили задержать «Веху» и присоединить ее команду к восстанию. Прапорщик Д. П. Алексеев пытался уговорить матросов не делать этого, но они не послушались.

В 17 часов 40 минут, не заходя в гавань, «Веха» показала свои позывные «Потемкину», который ответил тем же. Через 20 минут командир «Вехи» полковник барон П. П. Эйхен запросил у броненосца, как старшего по рангу корабля, разрешение войти в гавань. «Не согласен», — ответил «Потемкин». «Имею груз на берег», — настаивала «Веха». «Не смейте входить в гавань», — повторил «Потемкин», а затем приказал «застопорить машину» и «стать на якорь по корме броненосца»{178}.

Вероятно, потемкинцы опасались, как бы офицеры «Вехи» не сбежали на берег. Командира «Вехи» не удивила такая встреча: он решил, что это вынужденная мера предосторожности из-за происходивших в городе «беспорядков».

В 18 часов 15 минут «Веха» стала на якорь в 150 саженях по корме броненосца. Ее командир приказал спустить шлюпку, собираясь отправиться с рапортом на «Потемкин». Заметив спущенную шлюпку и, вероятно, опасаясь, что офицеры «Вехи» знают о восстании и собираются бежать, потемкинцы подняли сигнал: «Не иметь сообщения с берегом». Но, увидев, как шлюпка направилась в сторону броненосца, они успокоились. [68]

Едва П. П. Эйхен поднялся на борт «Потемкина», его схватили вооруженные матросы. Прапорщик Д. П. Алексеев успел шепнуть ему: «На броненосце неблагополучно, убит командир, старший офицер и еще несколько офицеров». Караул отвел П. П. Эйхена в кают-компанию, где с него сняли погоны, заставили подписать протокол о событиях на Тендре и предложили перейти на сторону восставшего народа. П. П. Эйхен отказался{179}. Тогда потемкинцы решили вызвать на броненосец других офицеров «Вехи».

В 19 часов на «Веху» передали семафором: «Командир портового судна «Веха» просит офицеров прибыть на броненосец «Князь Потемкин». Прапорщики С. Исаев, Е. Крышкевич и судовой врач В. М. Королев отправились на броненосец. На «Вехе» остался только прапорщик А. Полухин.

Как только офицеры «Вехи» оказались на «Потемкине», с него последовало приказание: «Сняться портовому судну «Веха» с якоря, подойти к левому борту броненосца». В 19 часов 30 минут «Веха» выполнила приказ. Караул с броненосца во главе с А. Н. Матюшенко перешел на «Веху» и арестовал прапорщика А. Полухина, кондуктóра А. Ковалева и чиновника коллежского секретаря Баркарева. Офицерам с «Вехи» зачитали протокол о событиях на Тендре, дали под ним подписаться и предложили перейти на сторону восставших {180}. Все они, за исключением судового врача В. М. Королева, отказались.

Матросы «Вехи» требовали выдать им некоторых офицеров судна для расправы. Но потемкинцы возразили, что месть отдельным лицам вообще не является революционной необходимостью, а в данном случае не имеет смысла, поскольку на «Вехе» уже установлена свобода{181}. Затем потемкинцы вскрыли судовую кассу «Вехи». В ней оказалось 1400 руб. Из них 600 руб. судовая комиссия раздала офицерам «на дорогу», и в 21 час шлюпка с «Потемкина» доставила их на берег{182}. Революционные матросы и в этот раз проявили гуманное отношение к своим бывшим врагам — офицерам {*17}. Поэтому возмущение и гнев вызывает то [69] бесстыдство, с которым реакционная пресса называла потемкинцев к дикими зверями» и «ворами-грабителями».

Команду «Вехи» — 56 человек — пригласили на броненосец для участия в общем митинге. Потемкинцы рассказали им о причинах восстания и призвали принять участие в борьбе за свободу. После митинга матросы «Вехи» вернулись на свой корабль. Вместе с ними для продолжения агитации перешел с «Потемкина» А. П. Березовский. Около двух часов продолжалась его беседа с экипажем судна. А. П. Березовский вспоминал, что слушали его «с большим интересом» и «сочувствие к потемкинцам было всеобщее и самое горячее»{183}.

Присоединение «Вехи» и ее команды к восстанию способствовало укреплению революционных настроений потемкинцев. К тому же, пока они занимались «Вехой», к «Потемкину» подплыли на лодке делегаты от солдат батальона таможенной охраны, которые сообщили, что их батальон поддержит матросов, если они начнут захват города. Это известие еще более повысило революционный дух потемкинцев {184}.

Офицер с «Вехи» прапорщик А. Полухин в рапорте командованию о своем аресте сообщил важную деталь, характеризующую положение на «Потемкине»: руководитель восстания А. Н. Матюшенко, перейдя на их судно, сразу же спросил, «есть ли на портовом судне «Веха» чиновники и кондуктóры?»{185}. Это свидетельствует о понимании А. Н. Матюшенко контрреволюционной роли кондуктóров. Однако он не принял мер для прекращения их враждебной деятельности на «Потемкине». Кондуктóры из страха потерять привилегии, полученные за сверхсрочную службу, вели среди несознательных матросов агитацию против восстания. И все же большинство судовой комиссии решило оставить их на корабле, считая, что матросы привыкли видеть в них опытных специалистов. Комиссия опасалась, что большая часть команды не доверит ей одной управление сложными механизмами. Социал-демократы «Потемкина» не проявили достаточной твердости в отношении кондуктóров. Они, вероятно, считали недопустимым насилие над волей большинства экипажа.

Контрреволюционная агитация кондуктóров усиливалась буквально с каждым часом. Они убеждали матросов прекратить восстание и идти сдаваться в Румынию. [70] Кондуктóров поддерживал прапорщик Д. П. Алексеев. Комиссии пришлось посвятить кондуктóрам специальное заседание, на котором были приняты решения, важные для хода восстания. Заседание состоялось утром 16 июня. Кондуктóров решили оставить на корабле, но под строгим надзором. Опасаясь мятежа, члены комиссии раздали надежным товарищам револьверы, а винтовки заковали в пирамиде{186}.

Относительно прапорщика Алексеева комиссия не приняла никаких мер, хотя и отметила его предательское поведение, особенно при захвате «Вехи», когда он убеждал матросов не делать этого. Тогда потемкинцы не послушали Алексеева. Но вечером 15 июня, после захвата «Вехи», на горизонте был замечен еще один корабль — учебное судно «Прут». Матросы хотели захватить и его, но Д. П. Алексеев сумел отговорить их, ссылаясь на быстроходность этого судна. Потемкинцы не знали, что «Прут» готов к восстанию, и, если бы в погоню за ним послали миноноску, революционная эскадра увеличилась бы еще на одно судно. Кроме того, на «Пруте» находился А. М. Петров, один из создателей «Централки», талантливый революционер и прекрасный организатор. Судовая комиссия, словно не замечая контрреволюционной деятельности Д. П. Алексеева, ошибочно полагала, что он просто еще не освоился со своей новой ролью командира. Комиссия постановила привлечь Алексеева к более активному и сознательному участию во всех мероприятиях восставших и даже поручить ему выступать перед командой с революционными речами. Восставшие не знали, что Д. П. Алексеев подговаривал боцмана Ф. В. Мурзака и врача А. С. Галенко объединиться для борьбы против восставших и организовать заговор кондуктóров. Неизвестно, согласился ли Ф. В. Мурзак на это предложение. По крайней мере в дальнейшем он добросовестно выполнял все распоряжения комиссии. А. С. Галенко был готов поддержать действия контрреволюционеров, но не хотел преждевременно скомпрометировать себя связью с кондуктóрами, заговор которых организовал и возглавил прапорщик Алексеев. Заговорщики поставили целью арестовать членов комиссии, но их попытки успеха не имели{187}.

Поздно вечером 15 июня судовая комиссия «Потемкина» обсудила вопрос о боевой готовности броненосца. [71]

Учитывая возможность торпедных атак, некоторые члены комиссии предлагали поставить сетевые заграждения. Но другие полностью полагались на противоминную артиллерию «Потемкина». В конце концов заграждений решили не ставить, учитывая, что они значительно стеснят маневрирование, а ночью с помощью прожектора и дозорной миноноски можно обнаружить противника на подходе и открыть заградительный огонь. От торпедных атак «Потемкин» прикрылся корпусами торговых судов{188}. Затем комиссия обсудила вопрос о продовольственном снабжении и постановила утром послать миноноску к городским бойням за мясом.

Последним обсуждался вопрос о судьбе арестованных офицеров броненосца. Им предложили перейти на сторону восставших. Инженеры-механики поручик А. М. Коваленко, подпоручик П. В. Калюжный (Калюжнов) и младший судовой врач А. С. Галенко изъявили согласие. Остальных офицеров комиссия постановила отправить на берег. Но этому помешали события, разыгравшиеся в Одесском порту тем же вечером{*18}.

А произошло следующее. До 16 часов вся территория порта полностью находилась во власти рабочих. Они поддерживали порядок и пресекали все попытки полицейских агентов организовать разгром портовых складов. Но в 16 часов с «Потемкина» вернулись представители Соединенной комиссии, которые объявили рабочим, что матросы решили отложить высадку десанта и поэтому можно разойтись и ждать сигнала революционных организаций к восстанию. Рабочие стали покидать порт.

А тем временем городские власти начали стягивать в Одессу войска и около 16 часов город объявили на военном положении. По их приказу агенты полиции начали усиленно распространять слух, что в порту бедным раздают «несметные сокровища». Туда хлынули толпы народа. Генерал-губернатор Одессы К. А. Карангозов еще утром заявил: «Пусть их набираются в порт, мы их оттуда не выпустим, а перестреляем»{189}.

К 17 часам солдаты перекрыли проходы в порт, [72] где в 18 часов начались грабежи и пожары. По свидетельству очевидцев, «грабежи были делом городских отбросов, босяков, профессиональных воришек и «чистой публики». Рабочие пускали в ход оружие, умоляли, просили, но ничто не помогало»{190}.

Полицейские агенты организовали разграбление винных складов с целью споить толпу и направить ее на погром. Однако призывы к погрому успеха не имели. Газета «Пролетарий» сообщала: «Настроение толпы было зверское, озлобленное, но вся злоба была направлена против полиции. Во время грабежа один из босяков произнес речь приблизительно такого содержания: правительство прислало нам водку для того, чтобы мы напились и пошли разбивать жидов, но этому не бывать; от водки мы, конечно, не откажемся, но бить будем только полицейских чиновников, а не евреев, потому что они — наши товарищи, наши братья и т. д. В толпе раздавались крики «ура!», «долой полицию!» и т. п.»{191}. Это свидетельствует о том, что приход «Потемкина» и митинги в порту не прошли бесследно даже для люмпен-пролетарских слоев — революционные настроения начали проникать и в среду деклассированных элементов, которые всегда были орудием реакции.

Направляемая агентами полиции толпа разгромила и подожгла товарные склады. При этом агенты обливали здания заранее приготовленным горючим составом, последовательно переходя от одного пакгауза к другому. В грабежах и поджогах принимали участие солдаты и казаки {192}.

Около 22 часов пожар охватил всю гавань, перекинулся на рабочие кварталы Пересыпи. К 24 часам из порта, спасаясь от огня, в город двинулись толпы народа. Но все выходы были оцеплены войсками. Солдаты стреляли сверху в людей, которые метались в огне и дыму. Только отдельным группам удалось прорваться наверх. Обезумевшие люди бросались на солдат с камнями и кусками железа, дрались врукопашную. В них стреляли в упор, добивая раненых прикладами. Штаб-офицер для особых поручений подполковник Сигалев докладывал генерал-губернатору, что в ту ночь войсками «всего израсходовано 1510 патронов, кроме того, поломано несколько прикладов...»{193}.

Сухие строки официальных документов дополняет рассказ очевидца событий брата писателя В. Г. Короленко [73] И. Г. Короленко: «По знаменитой парадной мраморной лестнице возвращались главн[ым] образ[ом] любопытные, наблюдавшие картину пожара и происходящие в порту события. Тут были, говорят, студенты, барышни и вообще интеллиг[ентная] молодежь. Кому удалось выбраться наверх к бульвару, должен был еще пройти через Екатерининскую площадь. Живущие поблизости ее утверждают, что никому не удалось пройти живому эту площадь, причем студентов и барышень избивали не только пулями, но и всякими другими зверскими способами»{194}.

Газета «Пролетарий» сообщала, что «кареты «скорой помощи» работали под выстрелами, но им удалось спасти лишь ничтожную часть раненых». Только по официальным данным администрации порта, погибло около 1260 человек. Эту страшную ночь из-за обилия пролитой крови одесситы прозвали «красной»{195}.

Однако не все солдаты участвовали в расстреле. Например, по сведениям Одесской группы РСДРП, «в одном полку две роты совсем отказались выходить... В порту из 16 рот стреляли лишь две, из которых одна рота стреляла вверх. В ней нашлось лишь девять защитников царя. Другие солдаты прямо повыбрасывали патроны...»{196}. «По моему соображению, — писал очевидец Левенок, — если бы все стреляли в народ, то, пожалуй, не осталось бы ни одного живого человека из тех, которые бежали по набережной»{197}.

Сгорели все портовые здания и несколько пароходов. Убытки от пожара составили около 50 млн. руб.{198}

Катера с солдатами отрезали выход из порта, но группе рабочих удалось пробраться к броненосцу и сообщить о расстреле. А. П. Березовский и А. Н. Матюшенко отправились в порт на разведку. Вернувшись, они рассказали, что солдат морского батальона заявил им о готовности его части перейти на сторону восставших и увлечь солдат других частей. Еще за несколько часов до этого к «Потемкину» подходила шлюпка с делегатами Измайловского и Дунайского полков с таким же заявлением. Матросы потребовали от судовой комиссии отдать приказ немедленно открыть огонь по войскам и полиции, но комиссия отказалась. Причины этого отказа до сих пор не выяснены, но существует целый ряд версий. По одной из них командир Д. П. Алексеев «отказался выполнить решение команды, ссылаясь на отсутствие электрических приборов [74] для ночной пристрелки»{*19}. Однако, согласно показаниям самого Д. П. Алексеева и воспоминаниям К. И. Фельдмана, командир убедил матросов, что слышны не выстрелы, а треск горящих построек. По сообщению листовки Бунда, комиссия мотивировала отказ от обстрела невозможностью видеть цель сквозь закрывшие порт клубы дыма{199}. По всей вероятности, именно невозможностью стрельбы по невидимой цели и объясняется отказ комиссии от обстрела. Тем не менее благоприятные условия для десанта, даже без артиллерийской поддержки, существовали, но потемкинцы упустили момент для захвата города. Они ограничились следующим воззванием к войскам гарнизона и населению Одессы:

«От команды броненосца «Князь Потемкин-Таврический».

Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем Под одну крышу на борьбу за свободу; пришел последний час нашего страдания, — долой самодержавие!

У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен»{200}.

Расстрел в порту был организованной провокацией царских властей. После него рабочее движение в Одессе поднялось на новую ступень. Источники не отмечают сколько-нибудь крупных вооруженных выступлений. Однако рабочие рвались в бой, требовали оружия и бомб. Даже социал-демократы из рабочих просили принять их в эсеровские боевые дружины, несмотря на несогласие с общей программой эсеров. Они рассчитывали получить оружие хотя бы таким путем. Всеобщая забастовка продолжалась. Массы ждали обещанного сигнала социал-демократических организаций. Многие революционно настроенные рабочие пытались действовать самостоятельно: 16 июня, на следующий день после расстрела в порту, войска дважды открывали огонь по толпе рабочих, стремившихся прорваться в порт и установить контакт с восставшими матросами{201}. [75]

Одесские большевики, как уже отмечалось, не были в состоянии возглавить восстание. В Соединенной комиссии они также оказались в меньшинстве. Согласно воспоминаниям большевички Н. Ростоцкой (О. И. Виноградовой), Соединенная комиссия никак не могла решить: сложилась в городе революционная обстановка или нет? Меньшевики, словно не замечая резко возросшей революционной активности масс, считали, что надо «продолжить еще день-два всеобщую стачку и затем приступить к мирной организационной работе, пропаганде и агитации». В то время как рядовые рабочие-меньшевики дрались на баррикадах, руководство Одесской группы РСДРП не принимало практических мер для организации и координирования революционных выступлений. Предательской тактике меньшевиков большевики противопоставляли проведение широкой агитации среди матросов за бомбардировку и высадку десанта, которые помогли бы рабочим захватить город. Бундовцы также выступали за решительные действия. Их план отличался от плана большевиков только предложением организовать небольшие вооруженные отряды, которые должны были вести за собой невооруженную массу рабочих. Казалось бы, переход бундовцев на сторону большевиков обеспечил последним руководящую роль в комиссии, но из-за противодействия меньшевиков в ней шли долгие споры, ее члены медлили с окончательным решением и не вели практической подготовки к восстанию{202}.

15 июня эсеры предложили Одесской группе РСДРП заключить союз для захвата города. Получив от меньшевиков отказ от совместных действий и зная о решении потемкинцев не начинать захват города до прихода эскадры, эсеры дальнейшей инициативы не проявили, ожидая развития событий. Еще в январе 1905 г., в самом начале революции, В. И. Ленин писал: «Немедленное вооружение рабочих и всех граждан вообще, подготовка и организация революционных сил для уничтожения правительственных властей и учреждений — вот та практическая основа, на которой могут и должны соединиться для общего удара все и всякие революционеры». Меньшевики игнорировали это указание. Их делегаты заявили эсерам, что «они уполномочены говорить только с либералами». Ориентация меньшевиков не на левый [76] блок, а на союз с либералами означала измену революции. К тому же одесские либералы не оказывали революционным партиям никакой помощи, хотя и не прочь были воспользоваться победами рабочих: в день прихода «Потемкина» среди либералов раздавались голоса о революционном комитете и временном правительстве {203}.