Мама и папа не сошлись характерами

«Я у бабушки живу, я у дедушки живу, Папа с мамой ходят в гости к нам. Чтобы я счастливым рос, Настоящий куплен пес…» (из песни ВИА «Верасы»)

 

Чтобы друг друга узнать, надо пуд соли съесть. А время-то нас не ждет. А молодость уходит! Кому я буду нужна потом, если сейчас время упущу? Так думает одна (или далеко не одна) молодая женщина. «Как бы не упустить своего счастья», - может рассуждать молодой человек.

Рушатся едва и неизвестно зачем созданные семьи, а совместно нажитый ребенок уже появился на свет. И на приеме у психолога рисует (как и практически все дети из таких «бывших» семей) себя между мамой и папой, крепко держащим их за руки. Чтобы не разбежались в разные стороны. Хотя бы на рисунке, в мечте.

Когда-то в древние времена была страшная казнь для преступников. Их привязывали к лошадям, сразу к нескольким. И выпускали в чистое поле, шуганув животных. Преступник оказывался разорванным на части. Жуткие подробности жизни наших предков. А что, собственно, делают наши разбежавшиеся родители, которых ребенок силится удержать своими маленькими ручками? Конечно, физически ребенок цел, а эмоционально и нравственно – истерзан до двоек по поведению в школе, до ненависти и недоверия ко всем взрослым подряд, до волчьего оскала нежного детского лица. На стороне мамы нередко соответствующая бабушка, принимающая у себя беглянку с ребенком, на стороне папы – его заботливая мамочка («Я же говорила, что она тебе не пара!»).

Новоиспеченный психолог убеждает маму, что если она умудрится стать счастливой, то осчастливит и ребенка рядом с собой. И доверчивая мама пускается на поиски нового счастья – с новым другом. А строить-то ничего не научилась. Пока только разрушать. Также как и папа. Что же, для начала неплохо. Дистанция позволяет посмотреть друг на друга более спокойным взглядом, пересмотреть взгляды друг на друга и на жизнь. А что, собственно успели узнать друг о друге бывшие супруги во время коротенькой совместной жизни?

И мне захотелось сопоставить правила семейной жизни, бытовавшие в прошлом веке, с их практическим отсутствием в нашем. Сто лет назад развод супругов был очень затруднителен. Требовалось особое разрешение церкви для разрыва союза венчанных супругов. С нашей нынешней точки зрения это было безусловным насилием, не оставляющим выбора. Стерпится – слюбится. «Привычка свыше нам дана – замена счастию она». (А.С. Пушкин). Так люди и жили. Порой привыкали и довольны становились, либо боролись за свое счастье и изменяли супружескому ложу, но, определенно, времени разобраться в чувствах друг к другу у них было больше, чем у нас.

Когда-то в юности моя подруга рассказала о секрете ее родителей, который был установлен путем ее наблюдений и умозаключений. Они всю жизнь ругались между собой, но не расходились. Спали они с самого начала своего супружества на узкой железной койке и укрывались одним одеялом. Отдельных комнат не было, больших кроватей-сексодромов – тоже. После любой ссоры возвращаться приходилось в узкую койку, бок о бок с супругом. Не зря русский народ придумал, что утро вечера мудренее! Утром о ссоре и не вспоминали.

Когда супруги спят на разных кроватях или укрываются разными одеялами, у них не образуется чисто физической потребности в тепле и близости друг друга, а брак на половину – биология отношений. В наше время спальные зоны похожи на подиумы или площадки для картинга по своим размерам. Найти друг друга там бывает проблематично. Это не то, что в тесноте под боком. Вот и выходит, что добра без худа не бывает, а вот добро к худу часто приводит.

Одна известная мне семья живет в деревенской глубинке, и все их предки там жили. Их жизнь с утра до вечера наполнена тяжелым трудом, постоянной борьбой за сытость и копейку. Вот уже более четверти века «молодые» живут вместе со стариками в избенке в одну комнату. Летом, ладно, можно еще на веранду уйти спать, а зимой «голландка» одна отапливает дом – все ютятся в тесноте. Уже и дети выросли и разлетелись, а муж-жена так и спят бок о бок в старой кровати. Как-то подвыпивший муж объяснил мне, что без Нинки и уснуть не сможет.

- Мне нужно, чтобы она под боком была. С другой бабой так не спится.

И бабы в той деревне, не стыдясь, говорят:

- Я своего мужика люблю! Что я без него?

Иначе не выжить в деревне. Деревня – это не место для гордых одиночек.

Дедушка всю жизнь ругал и бил свою половину, материл ее по-черному. А сейчас заботливо и преданно ухаживает за ней, больной и обезножевшей. Искажение, извращение? Раньше нужно было по-человечески относиться! – можно сказать. А бабушка плачет о своей трудной и горестной жизни и благодарит мужа, который и пил и бил, как все, а сейчас не оставил в беде. Пусть они много горя причинили друг другу, но что-то есть бесконечно человечное в их нынешней преданности друг к другу, вызывающее уважение и почтение к ним, желание учиться у них жизни. Вот они съели пуд соли, да не один. Были вместе в счастье, радости и горе. Пережили и пожары, и смерть ребенка, и потерю родителей. Встречали вместе и восходы и закаты, и богатый урожай, и голод…Совсем как в сказке самарского жителя Игоря Муханова.

 

Сон и калика перехожий

 

Не в былые времена древлянские, а в наши, троянские, жили-были в Жигулях муж да жена. Иван, значит, да Марья. Венчались по обоюдному согласию, а ссорились каждый божий день. Не любовь и не битва - любитва какая-то промеж них была!

И вот однажды, во время очередной ссоры, вырвалось из груди Марьи заклятье:

- Чтоб ты в кусок льда превратился!

Не успела сосчитать до трех - муж ее, Иван, превратился в кусок звонкого льда!

Тает снег под ярким весенним солнцем на глазах. Марья плачет, что делать - не знает. Наконец догадалась: спустила тот лед в погреб, положила его на прошлогодний снег.

День, другой, третий проходит - Марья все плачет. Сама себя, как скорпион, жалит и жалит. Вот проходит мимо ее ворот калика перехожий, странник божий. Марья его и зовет: «Помоги!» А прежде, бывало, каликам никогда ворот не открывала. Объедалами да жулябисами (жулик, вор) божьих людей называла!

Выслушал калика Марью, подвел ее к зеркалу, над комодом висевшему, и пальцем в него ткнул: «Что ты мужу пожелала, то и себе пожелай!»

Марья исполнила указ калики. И оглянуться не успела - в кусок звонкого льда превратилась. Калика слазил в погреб, достал оттуда другой кусок льда, который Иваном прежде был. Бросил оба куска, Ивана да Марью, в кастрюлю. Раздул огонь в печи, стал кастрюлю разогревать.

Растаяли оба куска льда, перемешались. А вскоре и вода закипела - пар клубами пошел...

До самой ночи сидел калика возле остывшей печи. Думу глубокую думал. Наконец, вышел во двор, взял стоявшую возле сарая лестницу и слазил на небо. Отколол от сиявшей луны небольшой кусочек, спустился на землю и бросил его в кастрюлю. Утром, на заре, сбегал к соседнему лесу и отломил от восходившего солнца также кусочек. Затем, уже в полдень, поймал в платок теплый южный ветер, оторвал у цветка яблони лепесток, на котором сидела бабочка, и всю эту добычу также бросил в кастрюлю. Спустил ее в погреб. Когда вода в кастрюле замерзла, вынес ее обратно на свет. Разломил искрящийся лед на две равные половинки и приказал им снова превратиться в Ивана да Марью.

Что божий человек задумал- то и получится! Не успел калика ворота за собою закрыть, как Иван да Марья, вочеловеченные, уже во дворе стояли, друг дружке сердечно улыбались. Приняли они все происшедшее с ними за чудесный сон. Когда выяснили, что один и тот же сон им обоим приснился, конечно, такому совпадению удивились.

Как бы там ни было, а стали с тех пор Иван да Марья жить дружно и калик перехожих у себя в доме всегда привечать!

***

На идею о таком «перемешивании» можно возразить, что важнее индивидуальная свобода, самодостаточность, достоинство каждой, отдельно взятой личности. Можно возразить, а разве только что мы не рассуждали о необходимости свободы для подростка, становящегося взрослым? Господа, предлагаю подержать котлеты отдельно от мух. Пара, которая решает жить вместе и родить ребенка, это по определению уже не подростки-недоросли, а взрослые и самостоятельные, а, значит, отвечающие за свои поступки, люди. Во всяком случае, это имелось в виду во всех традиционных, инициатических культурах, о которых уже шла речь. С далекой древности право на женитьбу получал только тот юноша, который прошел обряд посвящения, которому племя вручило право на защиту женщин и детей, на добычу для них пищи. Это было необходимо для выживания рода. Другого социального механизма просто не существовало.

Вот через какую процедуру должен был пройти юноша, чтобы удостоиться чести стать взрослым. Мальчик, достигший «уса», покидал свой дом и переходил жить вместе с другими юношами в лесной охотничий домик, где их обучали всем премудростям мужской жизни старшие мужчины, наставники. Посвящение предусматривало ритуал прохождения юноши через специальный дом в форме тотема – духа-покровителя племени, какого-либо животного, птицы, рыбы или насекомого. Это имитировало поглощение юноши духом предка, пожирание его с тем, чтобы выпустить из «чрева» перерожденного человека – взрослого. Это напоминает древнерусский обычай «перепекания» в печи неполноценного, болезненного ребенка, это напоминает странствие Ионы в чреве кита, после которого он исполнился волей бога и укротил свою гордыню. В доме юноша должен был терпеливо вынести болезненные испытания, которым его подвергали находящиеся там «духи» - обрезание крайней плоти, отрубание мизинца, избиение плетьми, сжатие головы специальными приспособлениями. Т.е. юноша проходил своего рода камеру пыток для того, чтобы доказать всем и себе, что он способен вынести боль и страх. Только такому человеку племя могло вверить заботу о женщинах и детях.

Что же касается девочек, то в традиционных культурах существовали механизмы и девичьей инициации. Причем, если у мальчиков инициация всегда носила однозначный, героический характер, то для девочек есть два формата. Один подобен инициации героического типа. Вспомним сказку о Красной Шапочке. Эта сказка Ш. Перро территориально и исторически принадлежит наследию кельтской культуры. Кельты были весьма воинственным народом, заселявшим варварскую периферию античного мира. В период примерно с 475 г. до н.э. кельты захватили в Европе обширные территории: Галлию и Богемию, Англию и Ирландию, Северную Италию и Северный Дунай. Характерно, что у кельтов не было, как в мире античности или у народов Востока, богини любви и красоты. Зато были богини – воительницы: Морриган (королева призраков), Бадб (Ворона битвы), Немайн (Паника) или Маха, во многом ей аналогичная. Это не значит, что у них не было вполне женственных ипостасей, но они как бы не являлись основными. Не удивительно потому, что сказка о Красной Шапочке напоминает инициацию мальчика-воина в чреве чудовища-тотема. Девочки воинственных народов должны были в определенной ситуации брать на себя функции защитников рода. Отсюда легенды об амазонках. Отсюда в наше время феномен женского (в частности, чеченского) терроризма, а также массовые случаи там же, в Чечне, замершей беременности. Не от мирной, не от хорошей жизни женщина берет в руки оружие и не дает своему чреву являть новую жизнь.

Но все же основным вариантом инициации девочек, широко распространенным у большинства народов мира, было сокрытие девочки, достигшей половой зрелости, от солнца и земли, помещение ее как бы между небом и землей. Менструальная функция женщины внушала нашим предкам представление о нечистоте женщины, ее потенциальной греховности, и считалось, что как она могла причинить вред солнцу и земле, так и они могли ей причинить вред. Она становилась на время своего созревания как бы в оппозицию всему явленному миру. В русском фольклоре есть множество упоминаний о тереме, в котором содержат красавицу, у других народов это башни. Греческое предание о Данае также сообщает нам, что она была заключена в темницу, и Зевс в виде золотого дождя (читай, потока света) проник к ней, в результате чего она зачала от Зевса дитя. Дж. Фрезер более ста лет назад в своем замечательном культурологическом исследовании «Золотая ветвь» привел множество примеров такого рода инициаций девочек.

Отдоманы острова Борнео девочек 8-10 лет заключают в маленькую комнату в домике, находящемся на сваях. Ей не разрешают покидать этот дом в течение 7-8 лет. На протяжении этого срока никто из ее родных не имеет права ее посещать. Ухаживает за ней рабыня. Девочка же коротает время за плетением циновок или другой полезной работой. Все это время девочка практически не видит солнца и людей. К концу «заключения» ее выпускают, показывают ей солнце, растения, воду и она как бы рождается заново. В ее честь устраивают грандиозный пир и убивают раба. Это наиболее жесткий вариант переходного периода. А вот и другие.

Калифорнийские индейцы запрещали девочкам смотреть по сторонам, поднимать глаза, они для защиты от солнца носили большие широкополые шляпы и закутывались в накидки.

У индейцев-тлинкитов девочку, достигшую половой зрелости, запирали в маленькую хижину, в которой ей предстояло провести год без общения и практически без движения. Только мать и рабыня могли приносить ей пищу, которую ей подавали через отдушину. По истечении срока заточения ее старую одежду сжигали и шили новую, устраивали в честь освобождения пир.

Коняги (эскимосская народность на Аляске) помещали девушку в маленькую хижину, где ей предстояло провести шесть месяцев на четвереньках. Потом хижину немного увеличивали, чтобы девушка могла распрямить спину и остаться в этой позе еще на шесть месяцев. Все это время девушка считается нечистой и лишена общения с соплеменниками.

Гуарани Южной Бразилии зашивали девушку в гамаке, оставляя лишь маленькое отверстие для дыхания. Так она оставалась два или три дня, пока длились месячные, все это время соблюдая пост. Потом девочке состригали волосы, и она не должна была употреблять мяса, пока отросшие волосы не покроют уши.

Все это обычаи первобытных культур, но смысл такого рода испытаний девочек достаточно прозрачен – они должны научиться терпению и ограничениям, как бы снова превращаясь в почти неактивный плод в утробе, которую и напоминают маленькие помещения и ограничение подвижности и общения в них. Девочки, выйдя из такой «утробы», были вполне готовы вынашивать дитя в собственной, становиться выносливыми матерями и терпеливыми женами. Только ли в диких первобытных культурах соблюдался этот принцип? Судя по европейскому фольклору – нет. Достаточно сопоставить с этими обычаями сказку о Спящей Красавице и сказку А.С. Пушкина о мертвой царевне и семи богатырях. Обе они, как нам известно, после периода «смерти и изоляции в гробу», ожили и вышли замуж.

«Сотворив обряд печальный,

Вот они во гроб хрустальный

Труп царевны молодой

Положили - и толпой

Понесли в пустую гору,

И в полуночную пору

Гроб ее к шести столбам

На цепях чугунных там

Осторожно привинтили,

И решеткой оградили»;

Конечно, все это очень древние обычаи, и нам нет смысла возвращаться к подобным ритуалам, но смысл переходного возраста в подготовке к будущей семейной ответственной жизни от этого не исчезает. Современная индивидуалистическая западная культура не предусматривает трансформации подростка в отца или мать семейства через какие-либо ритуалы.

А в нашей деревенской семье оба мужика, всю жизнь пившие немилосердно, отец – до инфаркта, сын – до белой горячки, бросили водку безо всякого кодирования, как только врачи сказали деду:

- Пить не бросишь – скоро умрешь.

И этого было достаточно, чтобы сначала старик – отец, а через полгода сын, завязали крепкий узелок, а старик еще и курить бросил. Бабы в доме не нарадуются. Мужики степенные, да спокойные стали – жить хотят. Значит, есть для чего жить! Значит, жизнь эта тяжеленная, каторжная, рядом с этими б…и, эти отношения оказались целительными. Много ли таких примеров в городской интеллигентной и самодостаточной среде? Можно сказать, что чрезвычайно мало.

Выбор, как жить – за нами. А дитю – ему надо, чтобы мамка и папка где-то рядом были, тылы обеспечивали. И мало ему ваших приличных и цивилизованных отношений, с тихой руганью за закрытыми дверями. Ему нужны отношения настоящие, с честным выяснением отношений, из нашей деревенской глубинки.

А если все-таки расстались супруги – после неоднократных попыток сохранить семью? Незрелыми и невзрослыми встретились, а жизнь – не песочница, где хорошо играть под присмотром взрослых. Потом взрослость пришла, понимание, чего тебе нужно действительно. И встретился другой человек, с которым хочется дожить до старости.

В маленьком городке живет семья. Для жены Оли брак первый, для мужа Виктора – второй. В первой своей семье Виктор крепко пил – за то жена от него и ушла, с дочкой. Вскоре вышла замуж. Он женился на Оле. Оказалось, что и Оля и Виктор – оба детдомовские. Только Виктор свою мать не нашел, а Оля отыскала и стала о ней заботиться. Оля сразу сумела Виктора в руки взять. «Это мне и нужно было», - так он сам сказал. Виктор бросил пить, остепенился. Вскоре в семье появился сын. Однажды Виктор узнал, что его бывшей жене нужна помощь, ее нынешний муж не успевал до холодов починить крышу. Другой бы на его месте, может еще и обрадовался – шило на мыло сменяла! А Виктор расстроился, ведь там его дочка подрастала - с одной стороны, с другой стороны, он знал, что супруге в то время с ним не сладко было – и не винил ее за развод. Как Оле сказать – не знал. Она сама догадалась и предложила помочь той, другой семье. С тех пор эти две странные семьи не только помогают друг другу, но и дружат. И дети их тоже дружат.

А к психологам они на консультацию не ходили и книжек умных не читали. Они просто так жили и живут. От сохи.

 

Глава двадцатая