Телевидение как текст современной культуры: некоторые наблюдения 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Телевидение как текст современной культуры: некоторые наблюдения



 

Ругать отечественное телевидение давно стало хорошим тоном. Оно и впрямь дает много поводов для критики: высоконравственным и вегетарианским его точно не назовешь. В частности, предвыборное роптание на вульгарную, кровожадную и развращающую молодые умы телеиндустрию превратилось в излюбленное занятие политиков — главных охранителей общественных норм и чистоты вкуса.

Производители телевизионной продукции, в свою очередь, оправдываются бесхитростно и убедительно. Мол, телевидение у нас коммерческое, живем по законам рынка, существуем за счет одной лишь рекламы, которая реагирует только на рейтинги. Клиент — то бишь зритель — всегда прав. Телевизор — зеркало зрительской души, и нечего на него пенять. А при желании можно взглянуть на мизерные рейтинги «Культуры». Ну, не по вкусу целевой аудитории опера-балет — не насильно же заставлять смотреть!

Что ж, аргумент серьезный, ибо касается денег. И его, в общем, принимают, переводя обсуждение в плоскость выработки решений. Одни говорят, что нужно делать государственное телевидение, как при советской власти, или общественное, как в благородной Великобритании. Другие призывают учредить почтенный совет «смотрящих» — чтоб следил, выявлял и публично осуждал. Третьи с конспирологическим задором начинают искать (и ведь находят!) вездесущую руку закулисы, медленно, но верно душащую целомудренного русского зрителя. Есть еще группа оптимистов с футуристическим взглядом на мир, уверенных, что ежели пустить на самотек, то все само собой сложится хорошо: возникнет нишевое телевидение, и каналов будет столько же, сколько людей, и каждый получит по своим индивидуальным потребностям. С ними заодно и реалисты-элитаристы, которые говорят: оставьте все как есть, дайте трудящимся массам калорийного хлеба и легко усваиваемых зрелищ. И еще припоминают мудрого китайского даоса Лао Цзы, учившего, что просвещенный народ несчастлив и неуправляем. Правда, говорил он это за несколько столетий до Христа — но на то она и мудрость, что не увядает в веках...

 

2

 

 

Однако, стоп. Мы пустились в дальнейшие рассуждения, приняв как само собой разумеющееся правомерность позиции телевизионщиков. И ведь действительно, на первый взгляд, все в их схеме гладко складывается. Даем зрителю то, что он хочет. Это свободный выбор его вкуса — как правило, неразвитого, но какой уж есть. Вкус измеряем при помощи математически точного инструмента — рейтинга, который определяется либо телеметрически (приборами, вживленными в статистически значимое число телевизоров по всей стране), либо банальным обзвоном телефонной базы: «Что нынче смотрите?» Все вроде бы верно, но если разобраться, зарытыми оказываются сразу несколько собак.

С идеологическим тезисом не будем спорить: свобода так свобода, пусть воля аудитории считается неприкосновенной. Однако остальные суждения основаны на весьма сомнительных предпосылках. Во-первых, если телевизор включен, это не значит, что его смотрят. Во-вторых, если его смотрят, это не значит, что передача нравится. В-третьих, если передача все же нравится, это не значит, что из всего телевизионного спектра нравится только она. В-четвертых, если она нравится в данный момент, это не значит, что она будет нравиться и дальше и что вкус не изменится. В-пятых, маркетологи давно сообразили, что не спрос определяет предложение, а совсем наоборот, новое интересное предложение рождает спрос. Иными словами, когда телеканалы уверяют, что дают зрителю то, что тот хочет увидеть, они обманывают сами себя. Они, может, и стараются угодить, но не могут даже теоретически, на сегодняшний день разрыв между производителем и потребителем кажется непреодолимым.

Обратная связь

Если в советские годы основным механизмом обратной связи были мешки писем, приходившие в редакции, то в нашей высокотехнологичной реальности таким механизмом являются так называемые пиплметры. Они замеряют количественные (не качественные!) показатели телесмотрения, на основе которых строится рекламный бюджет и составляется программная сетка. Неточность и неэффективность такой обратной связи отмечалась многократно, в том числе руководством центральных каналов. Однако критика повисала в воздухе, поскольку ничего более совершенного предложено не было.

Одной из альтернатив могли бы стать глубинные социологические исследования. Существует ряд претензий и к социологам тоже, но, по крайней мере, у них есть возможность не просто фиксировать включенность телевизора, а формулировать вопросы, уточнять их, выяснять психологические мотивировки тех или иных ответов респондентов. Все-таки социолог — не

 

 

 

электронный прибор, а живой человек, стремящийся к пониманию собеседника. Это, безусловно, шаг к лучшему знанию аудитории. Другое дело — интерпретация полученных таким образом данных. Здесь нужны специалисты иного профиля — психологи и культурологи.

Недавно социологическая группа ЦИРКОН предложила всероссийский опрос общественного мнения, целиком посвященный оценке современного отечественного телевидения. Нужно сказать, что полученные данные разрушают многие стереотипы и мифы телевизионщиков относительно российской телеаудитории и заставляют по-новому взглянуть на взаимоотношения народа и четвертой власти в нашей стране.

Прежде всего, стало ясно, что телевидение у нас по-прежнему смотрят очень много, это один из главных видов досуга и источников информации. При этом основными функциями телевидения люди считают информационную и просветительскую — а отнюдь не развлекательную, как принято думать. Интерес к сериалам, играм и ток-шоу, которыми так гордятся телеканалы, достаточно скромный — в отличие от новостей, художественных и документальных фильмов.

Другой важный вывод, сделанный в ходе исследования, связан с отношением к насилию и эротике. Вопреки расхожему среди телевизионных деятелей мнению, зрители вовсе не потеряли остатки нравственности. Две трети опрошенных резко негативно относятся к демонстрации в эфире крови и секса, и лишь каждый двадцатый смотрит такие сцены с явным интересом. И — поразительный факт! — более половины всей телеаудитории испытывают чувство стыда за то, что видят на экране. А почти половина — чувство сильного страха и тревоги. Возможно, поэтому у большей части опрошенных есть уверенность в том, что в России следует вводить государственный или общественный контроль за телевещанием.

Как уже было сказано, к социологическим методам есть вопросы. Очевидно, что, находясь перед интервьюером, респонденты часто стараются говорить нарочито правильно, скрывая подлинные чувства и мысли. Можно задать и более философский вопрос: а знают ли люди сами себя, способны ли сформулировать эти самые подлинные чувства и мысли? Если б это было так, какой тогда смысл в революции Фрейда и огромной индустрии психоанализа?

Мотивации аудитории

И все же отметим, что существенная часть зрительской аудитории с удовольствием смотрит программы, нагнетающие адреналин и тестостерон. Современная культура пропитана коллизией и конфликтом — что напрямую касается и телевизионной драматургии, зиждущейся на чувстве

 

 

 

враждебности, на идее столкновения. Прежде всего, это относится к изобилующим на телеканалах криминальным программам: детективным сериалам, документальным фильмам-расследованиям, текущей криминальной хронике и постановочным судебным заседаниям. Криминал на телевидении торжествует, причин же любви аудитории к нему можно выявить несколько — от очевидных и тривиальных до неожиданных и подспудных.

Самое простое объяснение — у физиологов. Действительно, человек, погружаясь в криминальную реальность телевизионного зазеркалья, начинает испытывать сильные эмоции: кто страха и тревоги, а кто — возбуждения и агрессии. Биохимия стресса доставляет особое удовольствие, впрочем, для производства очередной дозы адреналина не нужен изощренный многоходовой сюжет и сложная образность, достаточно банального боевика, тарантиновского «криминального чтива».

Психологи найдут другое обоснование зрительских пристрастий к криминальному жанру. Именно в детективе важное человеческое содержание проявляется в наиболее концентрированном виде. Это сострадание к жертве, желание справедливости, заочное соучастие в возмездии и радость воздаяния. Непременный хэппи-энд детективного расследования гарантирует безошибочность Немезиды.

Суждения критиков и искусствоведов, скорее всего, будут основываться на более изысканной зрительской мотивации, связанной с эстетической природой детектива. Ведь при известной формульности сценариев, при всей рецептурности режиссерской работы, умно написанный и мастерски снятый фильм может стать настоящим кинематографическим удовольствием. А удачная актерская работа способна сделать придуманных героев — будь то наш Глеб Жеглов или их Эркюль Пуаро — образцами для подражания.

Культурологи дадут свое истолкование. В детективной продукции они увидят этическое содержание: в самом деле, преступление задает границу нормы, наказание утверждает действующую систему ценностей. В этом смысле детектив оказывается одним из механизмов сохранения в культурном пространстве единых нравственных ориентиров, и телеаудитория здесь подчиняется задачам культуры.

Нам же симпатичнее всего позиция философов. На первый взгляд, детектив никак не назовешь жанром высокой метафизики. И все же, если вдуматься, в самой основе любого криминального расследования и судебного процесса лежит идея поиска истины. Вот этот пафос абсолютного знания и утверждение торжества разума и делают детектив столь притягательным. Недаром в детективную форму облекали свои романы такие писатели-мыслители, как Диккенс и Достоевский.

Детективы нравятся практически всем, но наверняка у каждого из нас найдется хотя бы один знакомый, совершенно помешанный на фильмах ужасов (не исключено, что мы сами таковы). Причем, как правило, это че-

 

2

 

 

ловек весьма нервического склада, попросту говоря — неврастеник. Глаза его бегают, конечности вздрагивают, дыхание частое, сердцебиение ускоренное. Порою удивляешься: ему бы расслабляться в санатории, попивать боярышник да пустырник — он же после работы спешит домой, боясь опоздать на очередную серию каких-нибудь баек из склепа с инопланетными монстрами, ожившими мертвецами, вампирами и привидениями. Невольно думаешь: и как только люди могут смотреть весь этот трэш? Но ведь смотрят же! Ужастики имеют устойчивую аудиторию и хорошо продаются. На Западе давно уже возникла целая индустрия художественного запугивания — тот же Майкл Джексон стал суперзвездой в начале восьмидесятых, эксплуатируя сверхпопулярную уже тогда стилистику триллера.

Как-то Иосиф Бродский, размышляя о поэзии американца Роберта Фроста, предложил разделять страх как локальное чувство — и ужас как тотальное мироощущение. У страха должна быть какая-то конкретная пугающая причина: вампир, упырь, маньяк... В случае с ужасом ситуативной угрозы нет, он как бы разлит в космосе и в душе человека. Он изначально присущ миру, его можно почувствовать везде и всегда — при этом он, конечно, не такой острый. Если согласиться с таким противопоставлением, то традиционные фильмы ужасов правильнее было бы называть страшилками. А собственно ужасами именовать произведения высокого саспенса — каковы, к примеру, лучшие работы Альфреда Хичкока или, скажем, Дэвида Линча. Эти режиссеры не опускаются до кукольной монструозности, работают на более утонченных приемах — страхе неизвестности, тревожности абсурда. Их творения и ужастиками-то не назовешь, скорее это философские притчи о смысле смерти и безумия. Впрочем, разбор причин и следствий зрительского интереса к ужасам на телеэкране оставим психиатрам. Копание в занемогшей душе — занятие деликатное и ответственное. Столкнувшись с подавленными детскими кошмарами, главное — не навредить.

Мы же зададимся одним нетривиальным вопросом: почему в России не сложилась собственная культура ужасов? Триллеров собственного производства у нас практически нет — при всем богатстве русского народного творчества, литературы и кинематографа. Конечно, есть совсем нестрашные сказки про Кощея. Есть некое подобие готической прозы: «Гробовщик» и «Пиковая дама» Пушкина дали вялую традицию, не получившую развития. Есть пионерский фольклор со «страшными историями». Есть десяток постперестроечных кинолент. Но, в любом случае, у нас нет своих культовых Эдгара По, Лавкрафта и Стивена Кинга — и нет конвейерного производства кошмара, коим завалены нынче отечественные развлекательные телеканалы. Зато хоррор в изобилии производится в США, Англии и Японии.

Предложим два соображения. Во-первых, обратим внимание на то, что творчество ужасов наиболее развито в островных культурах — особенно если иметь в виду британские корни американской ментальности. Человек

 

 

с островным сознанием — «человек-остров» — везде и всегда чувствует себя одиноким и незащищенным. Ему всюду мнится опасность, паранойя — его недуг, и вся жизнь его проходит в борьбе со страхом. В свою очередь, авантюризм и культ права — результаты компенсации этого комплекса.

Во-вторых, страх и трепет, как правило, появляются на разломах и границах — времен и территорий. Естественное лекарство против страха — вера, уверенность в чем-либо. Не обязательно религиозно-мистическая, достаточно устойчивого нравственного чувства и ясной картины мира. Безверие, свойственное пограничным эпохам, заполняет свои пустоты ужасами и разной нечистью. То же касается пограничных земель: неслучайно гоголевский Вий и трансильванский Дракула возникли на окраинах православного царства. В этом смысле ужасы выполняют функцию компаса, определяя, где центр и где — периферия.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-24; просмотров: 213; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.235.249.219 (0.04 с.)