В.Т. Третьяков, декан Высшей школы телевидения

ISBN 978-5-9265-0767-3

УДК 373 ББК 85.6

© Третьяков В.Т., составление, 2010 ISBN 978-5-9265-0767-3 ©ООО «Алгоритм-Книга», 2010

 

 

ОБ ЭТОМ ИЗДАНИИ

 

Уважаемые и заинтересованные читатели, коллеги!

Начну банально-классической и торжественной фразой: «Вы держите в своих руках первый выпуск...»

И это правда. Вы действительно держите в своих руках первый выпуск (том) «Научных и Учебных тетрадей Высшей школы телевидения МГУ им. М.В. Ломоносова».

Это издание, как следует из его помпезного, но точного названия, претендует на то, чтобы стать главным печатным органом недавно созданного в МГУ факультета телевидения, проведшего летом 2009 года лишь второй набор своих студентов.

Новый факультет создавался стремительно, а разворачивать свою деятельность обязан еще более стремительно — по разным причинам, частью очевидным, частью не вполне ясным широкой публике, но и на них я останавливаться не буду.

Одной из неизбежных составляющих этой стремительности — публичное позиционирование, как сейчас принято выражаться, в медийном пространстве, в сообществе отечественных СМИ как общего интереса, так и специализированных (профессиональных) и научных (ибо это не просто издание, посвященное проблемам телевидения, но и издание одного из учебных подразделений Московского университета).

Вот почему первым делом мы, естественно, открыли наш сайт в Интернете, а вторым — подготовили выпуск этих «Научных и Учебных тетрадей ВШТ» (сокращенно — НУТ).

Задачи издания в общем-то очевидны, посему не стану тратить свое и читателей время на их перечисление. Скажу только о том пусть формальном, но существенном, что требуется знать тем, для кого со временем наши НУТ станут настольной (то есть лежащей на том же столике, что и пульт от телевизионного приемника) книгой.

 

 

Первые два, может быть, три выпуска НУТ выйдут с периодичностью раз в полгода (раз в семестр) и именно как «Научные и Учебные тетради».

С 2011 года НУТ должны разделиться на «Научные тетради ВШТ МГУ» и «Учебные тетради ВШТ МГУ». Выпуск первых участится — как минимум, до одного раза в три месяца. Выпуск вторых, ориентированных непосредственно на учебный процесс и публикацию студенческих серьезных, но все-таки учебных работ, останется семестровым.

А пока — без ущерба для чьего-либо самолюбия — мы вполне довольны тем, что преподаватели и студенты ВШТ как авторы сосуществуют под одной обложкой. Тем более что, на мой взгляд, первый выпуск наших «Тетрадей» получился интересным, а главное — таким, что его не стыдно показать коллегам как в сфере образования, так и на ведущих телеканалах страны. Впрочем, подождем первых откликов, чтобы сверить собственные ощущения с доброжелательно-критическими и любыми иными откликами этих самых коллег.

Пожалуй, это все, что необходимо сказать во вступительной статье к первому выпуску «Научных и Учебных тетрадей Высшей школы телевидения МГУ». Остальное — и более существенное — в нем самом, в его текстах. И особенно — в будущей профессиональной работе тех авторов первого выпуска «НУТ», которые пока именуются скромными титулами «студент бакалавриата ВШТ» и «учащийся магистратуры ВШТ».

Виталий Третьяков, декан Высшей школы телевидения МГУ

 

1 октября 2009 г.

 

 

НАУЧНАЯ ТЕТРАДЬ

 

 

В.Т. Третьяков, декан Высшей школы телевидения

 

СТРУКТУРА И ПРОГРАММЫ

ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКОЙ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ

ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ ТЕЛЕВИДЕНИЯ

Тезисы выступления на Первой Научно-методической конференции ВШТ МГУ им. М.В. Ломоносова, 6 декабря 2008 г.

 

Уважаемые коллеги! Сегодня мы проводим первую Научно-методическую конференцию нашей Высшей школы телевидения. В связи с этим хочу отметить, что данная конференция не только открывает нашу коллективную исследовательскую деятельность в области подготовки кадров для отечественного телевидения и других электронных СМИ, но и должна ответить на самый главный на сегодняшний день вопрос: какой мы видим оптимальную структуру нашего факультета и обучения на нем и как мы будем двигаться к созданию этой структуры от сегодняшнего состояния ВШТ, сформированной стремительно, в целом успешно, но пока в предельно «сжатом» виде.

Мои тезисы, или, если хотите, доклад, составлены не только на основе моего понимания того, каким должна быть оптимальная структура ВШТ и совокупность дисциплин, включенных в наш учебный план; не только на основе того, какие цели ставят перед факультетом потенциальные работодатели наших выпускников; не только на основе моего собственного опыта преподавания (уж почти 15-летнего в МГИМО, ВШЭ-ГУ и ММУ), но и на опыте работы со студентами самого нашего факультета. Именно так, например, я пришел к убеждению, что в ВШТ обязательно должен присутствовать так называемый культурологический, связанный прежде всего с художественным образованием, цикл обучения. И он должен включать не только лекционные курсы, но и обязательное посещение музеев, театров, как драматических, так и музыкальных, всеми студентами.

Я предостерегаю руководителей кафедр от слишком выраженного профессионального и корпоративного эгоизма — мы все должны работать одной командой и на общее благо. Поэтому и распределение дисциплин, лекционных курсов и преподавателей между кафедрами будет идти не по принципу «кто кого привел на факультет, тот с тем и работает», а по логике научной и образовательной целесообразности.

 

 

Я осознаю, что не вполне владею специальной и бюрократической лексикой и особенно терминологией, распространенными в среде тех, кто давно работает в сфере образования. Но мы прежде всего должны заботиться о сути обсуждаемых нами проблем, а уж формальная их презентация — дело второе.

Прошу вас непременно давать свою оценку той конструкции, которую предложил я, а также предлагать ваши коррективы этой конструкции. Если коррективы будут незначительными, мы их учтем, но далее будем исходить из того, что сама конструкция всеми одобрена и принимается в качестве основополагающей для нашей работы на ближайшее будущее.

А это ближайшее будущее таково. Той оптимальной архитектуры ВШТ, о которой я говорю, мы должны достичь в ближайшие 5—6 лет. А промежуточный рубеж, на котором мы должны развернуться для уверенного достижения желаемого, — это конец нашего второго учебного года.

Мы намерены принять уже в следующем году до 100 человек на первый курс обучения и до 50 человек для обучения в магистратуре. То есть уже осенью следующего года у нас должны обучаться около или даже более 150 человек. А это совсем не то же самое, что нынешние 45, каждого из которых можно запомнить в лицо и хорошо узнать лично. Следовательно, к фактически многократному увеличению масштабов нашей работы уже через полгода с небольшим мы должны хорошо подготовиться и содержательно, и в плане должного укрепления и увеличения нашего кадрового состава.

Как известно, ВШТ МГУ — единственный факультет телевидения в системе высшего образования России, университетского — в частности.

Так же известно, что пока мы вынуждены работать, ориентируясь на учебные программы, составленные для факультетов журналистики. Однако эти планы нам не подходят — и причин тому много.

Более того, большинство специальностей, по которым мы должны и готовить, и выпускать (с соответствующим документом) тех, кто прошел обучение на нашем факультет, просто юридически (то есть по документам министерства образования) не существуют. Следовательно, нам нужно «легализовать» и сами эти профессии, и залицензировать право на их преподавание и программы обучения этим профессиям.

Нет профессий, нет программ — нет и (во многих случаях) соответствующих учебников, а часто даже и преподавателей, способных обучать этим профессиям не в виде отдельных лекций и так называемых (красиво, но часто бессмысленно) мастер-классов, а в виде полноценных семестровых (или даже многосеместровых) курсов лекций, семинаров, практических занятий и т.п.

Отсюда следует совершенно императивное целеполагание для нашей работы на ближайшие пять лет (тем более что, напоминаю, мы должны соз-

 

 

дать не только лучшую в стране систему и структуру обучения телевизионным профессиям, но и модельную, даже эталонную систему, на которую будут затем ориентироваться все другие аналогичные учебные заведения). Следовательно, помимо текущей работы (обучение) и исследовательской деятельности (наука), мы должны каждодневно и постоянно: готовить требуемые нам лекционные курсы и методики практических занятий, преподавателей, которые будут эти курсы читать, а занятия вести, писать и выпускать учебники, по которым будут работать все факультеты телевидения в России (да и странах СНГ, как минимум).

При этом еще требуется соблюдать определенные академические и бюрократические стандарты (что особенно трудно для представителей творческих профессий). Кстати, в этой связи я предлагаю создать в ВШТ Научно-методический центр, который бы оказывал вполне практическую помощь нашим настоящим и будущим преподавателям и авторам учебников.

Наконец, нам необходимо в ближайшее время создать в ВШТ Научную библиотеку (включая фильмотеку, видиотеку, фототеку и пр.), а также Учебный архив отечественных телепрограмм. А в более отдаленной перспективе (но в пределах ближайших пяти лет) — аспирантуру и докторантуру.

Исходя из сказанного, я попытаюсь сейчас обрисовать общую архитектуру нашей ВШТ как в содержательной, так и институциональной ее частях.

Структура обучения по годам

Мне представляется, что она должна быть такой.

Магистратура

В магистратуре даются более глубокие теоретические знания по всем специальностям, то есть вся практическая подготовка специалистов должна быть закончена в пределах бакалавриата. Выпускник нашего бакалавриата — полноценный работник телевидения (поэтому, кстати, работа творческих мастерских должна быть переориентирована на 3-й и 4-й курсы, а для магистратуры мы должны придумать систему индивидуального «производственного обучения», возможно — тоже на базе конкретных программ).

Магистратура готовит:

1. Исследователей и теоретиков в сфере ТВ и в смежных областях.

2. Потенциальных преподавателей для нашей же ВШТ.

3. Практических работников, желающих либо глубже овладеть теоретическими основами профессии, либо получить смежную профессию.

4. Кроме того, в магистратуре, видимо, будут проходить обучение выпускники-бакалавры других вузов (в том числе и факультетов журналистики), желающих получить диплом именно ВШТ.

Первая и вторая категория магистров затем с большой вероятностью будут поступать в аспирантуру и докторантуру.

Возможно, в связи с этим магистратуру вообще нужно разделить на два потока: теоретический (будущие исследователи и преподаватели) и практический (фактически — сжатый и теоретически углубленный курс бакалавриата).

Не исключаю, что обучение в магистратуре должно быть индивидуальным, то есть — в зависимости от того, кем хочет стать обучающийся после ее окончания, для него составляется индивидуальная программа обучения с посещением занятий, которые проводятся на разных курсах ВШТ.

Принципы обучения

Я совершенно уверен в том, что обучение в ВШТ должно строиться на следующих принципах (они же — направления учебного процесса):

1. Фундаментальное (академическое) гуманитарное образование (с включением некоторых естественных наук и специальной языковой подготовки).

2. Полноценное университетское преподавание истории, теории и практики журналистики вообще, телевизионной в частности, а также иных телевизионных профессий (на учебной базе ВШТ).

3. Художественное образование (культурологическое образование), включающее регулярные посещения театров, музеев, консерватории и пр.

 

11

 

 

4. Обучение в Творческих мастерских (персональных и программно-корпоративных) по примеру ВГИКа и ГИТИСа.

Соответствующим образом должна формироваться у нас и система кафедр и исследовательских центров, а также творческих мастерских и мастер-классов.

 

Структура ВШТ

В связи со сказанным выше представляется логичной та структура факультета, которую я сейчас изложу.

Декан — Ученый Совет

Заместители декана (в сфере научной и учебной работы): по учебной работе (одновременно: заведующий учебной частью), по научной работе, по организации обучения в творческих мастерских и художественному образованию.

Кафедры (первоначально могут существовать в виде головных кафедр, центров или лабораторий):

Общегуманитарный цикл

Кафедра словесности (русский язык, русская и зарубежная литература)

Кафедра истории и географии

Кафедра права, философии и политологии

Кафедра психологии и социологии

Культурологический цикл

Кафедра истории культуры и художественного образования Кафедра музыкальной и художественной журналистики (критики)

Общежурналистский цикл

Кафедра истории, теории и практики журналистики

Кафедра теории и социологии массовых коммуникаций и СМИ

Кафедра зарубежной журналистики

Кафедра телевизионной журналистики (или в следующем цикле?)

Кафедра радиожурналистики

Кафедра интернет-журналистики

Кафедра фотожурналистики и истории фотографии

 

12

 

 

Телевизионный цикл

Кафедра тележурналистики (или в предыдущем цикле?)

Кафедра телережиссуры и сценарного искусства

Кафедра телепроизводства

Кафедра телетехнологий

Кафедра телекритики и истории телевидения

Кафедра операторского искусства

Кафедра теледокументалистики

Кафедра телевизионной графики и дизайна

Кафедра истории телевидения стран СНГ и Балтии

Другие подразделения

Мультимедийный учебный центр

Учебная телестудия

Учебная радиостудия

Фотоцентр с фотостудией и фототекой

Учебный интернет-центр, в том числе и редакция интернет-сайта ВШТ

Научно-учебная библиотека, включающая собственно библиотеку, библиотеку периодики, фильмотеку, архив телевизионных программ

Социологическая лаборатория

Лингвистическая лаборатория (картотека языка телеведущих и тележурналистов)

Издательский центр с отделом оперативной печати

Редакция журнала, посвященного проблемам телевидения

Научно-методический центр

Центр (в перспективе — факультет) переподготовки кадров и повышения квалификации

 

1

 

 

Учебный пресс-центр

Лаборатория истории ВШТ и картотека обучающихся и выпускников (нечто вроде известной картотеки «Мосфильма»)

Лаборатория по созданию истории современных телеканалов и телекомпаний

Студенческое научное общество

Отдел технологического обеспечения и поддержки

В конечном итоге (но в обозримом будущем) мы должны создать при ВШТ Научно-исследовательский центр (институт) телевидения и журналистики.

Виталий Третьяков

 

ТВ: ОТ УЖАСНОГО К ВЕЛИКОМУ

 

Сегодня в Санкт-Петербурге открываются IX Международные Лихачевские научные чтения. Одна из главных тем этого ученого собрания в нынешнем году — телевидение. Думаю, что выбор правилен.

Впрочем, о телевидении говорят постоянно. Но, по-моему, разговоры текут сами по себе, а телевидение продолжает развиваться по законам, самим им над собою поставленным, и общество все никак не может найти удобоваримый для себя образ сожительства с этой порожденной им самим, но его же и подчинившей системой.

Применительно к телевидению работают самые смелые метафоры. В разгар предвыборной кампании 1999 года я определил телевидение как политическое ядерное оружие. И, по-моему, попал в точку. Во всяком случае до сих пор ни одного факта, опровергающего это сравнение, обнаружить мне не удалось.

Проблема, однако, в том, что так сказать натуральное ядерное оружие можно запретить и даже ликвидировать. С телевидением этого сделать нельзя даже теоретически. Более того, его даже ограничить (в смысле — минимизировать) не удастся. Напротив, экспансия телевидения продолжается — и предела ей не видно. И восприятие телевидения как чисто политической проблемы (в парадигмах «власть-оппозиция» или «власть-общество») давно уже является слишком узким.

Безусловно, при своем появлении телевидение стало тем благом научно-технического прогресса, которое осчастливило многих (обогатив избранных) и довело публичность (как тогда показалось — демократичность) политики почти до предела. Но все, что способно массово раздавать «счастье», и все, что доходит до предела, становится, во-первых, вещью в себе, а во-вторых, ломает традиционные институты общества — основу его физического выживания.

Одной из первых жертв телевидения стала высокая культура. Берусь утверждать, что телевидение (как всякая тотальная система) вообще убивает такую культуру. Жесткость и определенность этого утверждения многими может быть оспорена (причем, мне хорошо известно, с помощью ка-

 

15

 

 

ких аргументов), однако я остаюсь при своем мнении, основанном, увы, не на фантазиях или абстрактных рассуждениях, а на знании. Уверен, что без целенаправленной и специально финансируемой работы всех образованных людей, без специальных программ государства обольщать себя какими-либо радужными надеждами на сей счет мы не можем.

В современном мире царит и доминирует массовая культура, главным проводником идей и образцов которой являются практически все средства массовой информации, но телевидение в первую очередь. Оно само уже стало частью и основой массовой культуры и содержательно, и индустриально, и — что самое опасное — как бизнес.

Современное телевидение тотально. А все тотальное потенциально является и тоталитарным. Превратить тотальное в тоталитарное можно нажатием одной кнопки, отдачей одного приказа. Но если в сфере политики (которая тоже во многом превратилась в разновидность массовой культуры) угроза того, что такой приказ будет дан, блокируется или, по крайней мере, лимитируется многими системами и институтами и самой политики, и гражданского общества, то в сфере культуры решающий приказ и не нужен. Никто не может сказать, где лежит точка невозврата: там, где 80 человек из ста не могут прочитать наизусть ни одного стихотворения Пушкина, или там, где это не могут сделать всего лишь 75 человек. А по моим ощущениям, за последние двадцать мы уже вошли в эту зону и продолжаем все больше и больше в нее погружаться.

В свое время выдающиеся политические и философские умы пропели гимн карнавалу, игровым формам и жизни, и воспитания, и образования. Но никто из этих умов и представить себе не мог, что «жизнь всерьез» будет прерываться игрой не время от времени, а полностью будет вытеснены ею. Но именно это вершит сегодня и во все нарастающих масштабах телевидение.

Становление телевидения как особого института журналистики, на мой взгляд, привело к тому, что к классическим и максимально связанным с литературой, с одной стороны, и с наукой, с другой стороны, журналистским жанрам (информация, репортаж, интервью и статья) прибавился пятый жанр — игра (вся сумма развлекательных передач и почти все так называемые ток-шоу). На какой-то период времени этот новый жанр обогатил и разнообразил журналистику и телевидение. Но теперь жанр игры становится самодовлеющим, он подавляет и вытесняет все остальные жанры, размывает их границы, уничтожает и научную логику, и естественные по содержанию и проявлениям эмоции. Все подменяется бессмысленным и бессодержательным развлечением и сопровождающими его гиперболизированными «эмоциональными» выплесками.

Массовая культура все упрощает, все снижает и все опошляет. Именно это мы и наблюдаем сегодня на телевизионных экранах. Пандемия мас-

 

16

 

 

совой культуры (порожденная, бесспорно, посредством телевидения) совпала с кризисом самой высокой культуры и профессионального искусства. Так называемый постмодернизм, сам не создав ничего даже близко приближающегося к образцам классического искусства, принялся «перерабатывать» эти образцы, уничтожая и опошляя их. Каждодневно мы воочию наблюдаем за этим процессом на экранах наших телевизоров. А масштабы процесса просто не поддаются осмыслению. Фактически они глобальны и тоже тотальны. Причем центр этой тотальности и этого глобализма лежит не только вне нашей культуры, но и вне нашей территории — вне нашей, российской, цивилизации. Странно, что задумываются наши политики об этом только тогда, когда им не нравится, как Запад освещает, например, августовскую военную операцию России на Кавказе.

К сожалению, массовая культура, две главные ценности которой — деньги и известность, через экраны телевизоров и решения «реформаторов классического образования» распространила свое влияние на школу и университеты. Новые поколения воспитываются и образовываются сегодня именно телевизором, а кто царит в нем — известно и очевидно: на одного нобелевского лауреата каждый день приходится десятки невежд и профанов.

Апологеты постмодернизма утверждают, что все не так плохо, ибо свойственная ему ирония и самоирония являются тем противоядием, которое не даст институтам и образцам высокого искусства погибнуть. Эти апологеты либо обманывают себя и нас, либо лукавят. Иронии нет, есть стеб и ерничанье. Самоиронией и не пахнет — есть скабрезное подшучивание над собственными слабостями (ибо их слишком много — за отсутствием сильных сторон), которые тут же себе прощаются.

В бытовой психологии хорошо известно то, что я называю спиралью глупости. В компании умных и воспитанных людей появляется один пошляк — и вот уже разговор стремительно движется по нисходящей, вскоре достигая максимальных глубин глупости и непристойности. И никогда — наоборот: один джентльмен никогда не поднимет до своего уровня группу перебрасывающихся привычными им шутками пошляков. Почти каждый день мы можем наблюдать это по телевизору: вошел в передачу интеллектуал — уже к середине ее он не только смеется над непристойностями, но и сам норовит рассказать что-то аналогичное.

Говорят, что развитие так называемых нишевых каналов рано или поздно приведет к тому, что поклонникам высокого искусства всегда найдется, что смотреть и где смотреть. Но если даже это правда, то возникают два вопроса: сколько этих поклонников останется? И где гарантии, что и нишевые каналы не пойдут по тому же пути, что и нынешние «многотемные»?

Мне представляется, что в целом — и с помощью телевидения в первую очередь — европейская цивилизация возвращается в самые мрачные

 

1

 

 

времена средневекового невежества. Судя по всему, и европейская культура, пройдя в XV—XX веках пик своего развития, умирает, а телевидение то ли специально продлевает агонию высокой культуры, то ли подгоняет ее летальный исход.

Для меня бесспорно, что Россия как страна, нация и государство, как особый цивилизационный субъект и человечества вообще, и евроатлан-тической цивилизации в частности, либо погибнет, либо превратится в нечто совершенно на себя не похожее, если ее культурные образцы будут опошлены и низвергнуты, а культурные коды уничтожены. Следовательно, выбор прост: либо смириться, либо бороться. Не столько за телевидение, сколько с его же помощью.

Как бороться? В частности, так, как с невежеством боролись всегда: уже на студенческой скамье воспитать и готовить таких специалистов в сфере телевидения, которые бы, придя туда, где телевидение «делается» практически, пытались не позволить окончательно и безвозвратно уничтожить высокую культуру и великое классическое искусство, навечно поменять местами верх и низ.

Мы в самом начале этого пути. В самом начале...

 

Первая публикация: Известия, 14.05.09

 

 

ТЕЛЕВИДЕНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ

 

Генеральный директор Первого канала Константин Эрнст отвечает на вопросы Михаила Леонтьева

 

— Вопрос не отличается оригинальностью: телевидение и кризис. Что происходит с телевидением в кризис? Как все это будет жить?

— Телевидение является одной из тех немногочисленных областей российской экономики, в которой на протяжении последних восемнадцати лет процесс шел довольно динамично и последовательно. Некоторые области экономики не прошли еще и трети этого пути. Это случилось потому, что телевидение с конца 80-х было на пике общего внимания. И что бы ни говорили наши многочисленные оппоненты и критики, русское телевидение, безусловно, входит в пятерку лучших в мире.

— Имеются в виду большие эфирные каналы?

— Конечно. Как и в любой стране, у нас есть большая тройка. В некоторых странах она становится большой четверкой. Во Франции ведущим каналом является «TF-1», и никто за все это время к нему даже близко не подошел. Осенью 1998 года после дефолта рынок схлопнулся вплоть до отсутствия. Первый канал собрал своих рекламодателей в конце декабря и взял на себя обязательства по размещению рекламы в эфире бесплатно. Потому что деньги за эту рекламу, которые уже взял у рекламодателей наш тогдашний медиаселлер, — они исчезли. По утверждению владельцев, компания обанкротилась. И мы взяли на себя ответственность размещать рекламу за деньги, которые уже не получим.

— Курами не отдавали?

— Нет, кур тогда еще не было, но лисы были... Общий рекламный рынок 1999 года был чуть больше 150 млн. долларов на все русское телевидение. А сейчас мы говорим о сумме около пяти миллиардов долларов... Правда, это цифры 2008 года.

— И что же случилось сейчас с этим шикарным телевидением?

— С телевидением все происходит довольно инерционно. С одной стороны, большие компании покупают рекламу заранее и на целый год, но у них есть возможность забирать свои деньги назад, что и произошло в конце 2008-го. По разным каналам падение — от 30 до 50% по сравнению с прошлым годом (в долларах).

 

1

 

 

— Это падение затрагивает жизненно важные органы?

— Телевидение — бизнес, построенный на постоянных реинвестициях. Ты должен вкладывать деньги в продукт, который выйдет в эфире через год — через два. Даже в лучшие времена мы все равно находились в системе постоянных коротких кредитов. Потому что поступление рекламных денег неравномерно, а затраты — они ежедневные. И не только на производство программ и фильмов и зарплату двух с половиной тысяч человек... Например, никто же не задумывается, что Первому каналу надо заплатить 130 млн. долларов только за распространение своего сигнала на территории Российской Федерации. Причем рекламодатели не заинтересованы в принципе в размещении рекламы в населенных пунктах с численностью населения менее 200 тысяч человек. А это 70% наших зрителей. И это даже больше, чем 70% стоимости распространения сигнала.

— То есть с точки зрения коммерции канал платит за воздух?

— Да. Рекламодатели подтверждали, что если канал уберет из зоны своего вещания города «200 минус», то деньги будут те же. Так как мы являемся акционерным обществом, я запрашивал совет директоров на трату этих денег. Потому что в принципе я как руководитель акционерного общества не должен допускать расходов, не приносящих доходов. Но это, конечно, лукавая фраза. У Первого канала главная функция — некоммерческая. Хотя — это удивительное дело — сколько ни говорю я во всех своих интервью, на всех официальных встречах, подавляющее большинство наших зрителей и даже журналистов не знают, что Первый канал не получает бюджетных денег. Так что работаем для народа, но не за народные, а за коммерческие деньги, которые сами и зарабатываем. Но в последнее время, надо сказать честно, получаем от государства субсидию на трансляцию в тех самых городах «200 минус», как ее получают все федеральные каналы.

— И не обращались за помощью во время кризиса?

— Мы обратились с просьбой помочь нам в открытии кредитной линии во Внешторгбанке.

— А просто так Внешторгбанк не хотел денег давать?

— Просто так любой банк предлагает такую ставку, что лучше и не занимать.

— А кино для канала — это доход или расход?

— Ни один фильм, произведенный каналом, прокатанный в кинотеатрах и проданный на DVD, не был не то что убыточным — все наши фильмы были прибыльными. Из топ-10 чемпионов российского проката половина — нашего производства. А вечные телевизионные права, считай, достаются каналу бесплатно.

— Вот во время Великой депрессии кино в общем-то расцветало, это был, собственно, расцвет Голливуда...

— Потому что не было телевидения. Рассказы про то, что сейчас в депрессию расцветет кино, — это чушь. Потому что телевидение бесплатно.

 

20

 

 

— То есть «кино» во время кризиса будет телевидением?

— Да. То есть телевидение будет кинематографом. Кинематографом второй Великой депрессии.

— То есть практически получается, все кинопроизводство уйдет в сериалы?

— Ну, все, конечно, не уйдет. Безумство храбрых останется. Песни, правда, будут скорее печальными. Но дело не в этом. Тут есть такая проблема. Абсолютно уверен, что экономические кризисы впрямую связаны с культурными. Почему искусство предчувствовало все глобальные переломы в мировой истории, в экономике? Конец каждого экономического периода связан не только с чистой экономикой, а в первую очередь с изменением социальной психологии и культурной практикой, которая этот экономический период порождает. И когда назревает кризис культуры, который приводит к кризису экономики, отдельные остро чувствующие представители этого общества (назовем их художниками) пытаются отказаться от уже не актуального описания окружающей жизни. Они начинают «биться в клетке». И по тому, как авангард предсказал слом предыдущей истории в конце XIX и особенно остро в начале XX... Художники сообщали о том, что это время заканчивается, что этим языком уже разговаривать нельзя и необходимо что-то менять. Художники обычно не знают, ЧТО нужно менять, они просто острее других чувствуют боль.

Мне кажется, что мы сейчас находимся в очень похожей ситуации. Безусловно, в мировом кино, в мировой литературе, живописи и многих других видах искусства — затянувшийся кризис. Как идей, так и формы. На российском телевидении последние два года это очень ощущается.

Все, что работало на протяжении последних пятнадцати лет, вдруг перестало работать. И вообще, плотность проживания жизни в информационную эпоху двадцати последних лет — это половина прошедшего века. Все происходит быстрее, неожиданнее и вследствие этого кажется неотвратимей.

— То есть творческие идеи перестали держать аудиторию?

— Старые идеи — перестали. 20-летие, которое началось со «Взгляда», когда проговаривалось новое время и вырабатывалось новое телевидение, закончилось. Авангард, пройдя через фазу классики, стал архаикой. Этим языком больше разговаривать нельзя. Все привычные формы и форматы еще существуют и как бы ничем не хуже тех, что были год или два назад. Просто они больше не нужны. Русское телевидение сейчас стоит на пороге глобальной трансформации. Года два назад я сказал своим сотрудникам, что эпоха гламура кончилась. Гламур был некой моделью, которая проговаривала ситуацию в коллективном бессознательном. Многие как думали? В начале 90-х, когда происходила рассадка на поезда, часть людей как будто села в электричку, ехавшую в район Рублевки, а другие сели не в те электрички. И получилось, что якобы это была ошибка выбора. И все смот-

 

21

 

 

рели и говорили: «Эти козлы! У них ничего нету своего. Эта просто спит с тем, с кем надо. А этот наворовал у государства денег». И это была модель: ты как бы ничего не делаешь, а все у тебя хорошо. И огромное количество людей завидовало вот этому успеху. Это — русская традиция. Было ощущение, что ты лежишь на печи... Одни просто поехали на этой печи в правильную сторону, и все происходит само собой.

— Это именно русская сказка, в отличие от американской...

— Да, абсолютно русская сказка, классическая. Причем многие вовсе не наворовали, а просто заработали, потому что ишачили по 18— 20 часов в день, рисковали жизнью, здоровьем и, в общем, были гораздо более активными и талантливыми. И девушки эти не только за счет избирательной доступности продвинулись. Ну и вообще, было все не совсем так. Это вечное русское убеждение, что я лучше и я честнее и я не богат и не знаменит только потому, что я не хочу во всем этом мараться. Это такое счастливое оправдание своей лени и пассивности. Православие, кстати, тоже свою роль сыграло. Потому что, в отличие от протестантской этики, православие... ну, скажем, неамбициозность... поддерживает...

А года два назад и гламурные персонажи вдруг что-то стали несчастливы, и кто-то разорился, кого-то посадили... И люди стали говорить: «О! Оказывается, и они не туда поехали! Дорога-то была к взорванному мосту!» И нашлись новые оправдания. Они все переживали, что сели не на ту электричку. А теперь стали оправдывать себя тем, что электричка была не туда, поэтому они опять молодцы...

Какая самая главная сказка в русской ментальности? Это сказка о рыбаке и рыбке. Она про глобальное отсутствие чувства меры, во всем. Русский человек чувством меры, в среднем, не обладает. Если уж работает, то работает так, что глаза из орбит. Если зажигает, то сгорает дотла. Раньше это были колеса счастья, которые прокатывались мимо людей, которые на это все взирали с завистью и ненавистью. А потом это стало горящим поездом, летящим в пропасть.

— А что вместо?

— Обожди. Спустя пару лет все это проявилось и в экономике. И в России, и в Америке — все это было чрезвычайно похоже. Это стало кризисом не своей жизни, когда люди хотели позволить себе все здесь и сейчас, но в действительности позволить себе этого не могли. Во многом это попытка сублимировать стресс все более увеличивающейся скорости жизни не медитацией и сменой ритма, а немедленным походом по магазинам. Нынешний кризис — это кризис свихнувшегося от невыносимой легкости бытия шопоголика.

— Так модель-то на самом деле одна и есть...

—...Мы-то еще в этой истории были неофиты. У нас было страшное, абсолютно неодолимое желание наслаждаться, потреблять услуги и товары

 

 

 

после десятилетий, когда мы были этого лишены. Просто какие-то моряки на дембеле. Три года внутри железки, а теперь — дискотека. Поэтому амплитуда наша побольше, но тенденция во всех странах была одна и та же. И мы прожили это не за 40 лет, как американцы, а всего за 15.

— То есть ты согласен, что это именно кризис цивилизации, эпохи, а не какой-то циклический провал?