Другие средства передвижения 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Другие средства передвижения



Пароходы стали ходить в России с ноября 1815 года, сначала из Петербурга в Кронштадт. Долгое время они именовались ПИРОСКАФАМИ, что по-гречески означает огненное судно. Пушкин в 1830 году писал: «Уже воображал себя на пироскафе… Пироскаф тронулся — морской, свежий ветер веет мне в лицо». Этой «могучей машине» Баратынский в 1844 году посвятил стихотворение под названием «Пироскаф». В «Петербургских заметках 1836 года» Гоголь, описывая столичную весну, отмечает: «Дымясь, влетел первый пароход». Впервые же это слово в современном значении появилось в петербургских газетах в 1816 году.

Мы давно привыкли к тому, что КАТЕР — небольшое судно на двигателе внутреннего сгорания, и поэтому не без удивления узнаем, что герои «Бесприданницы» Островского, задолго до изобретения такого двигателя, совершают прогулку на катерах по Волге, а Викентьев в «Обрыве» Гончарова говорит Марфеньке, которая боится переправляться через Волгу: «Я за вами сам приеду на нашем катере». Однако в обоих случаях речь идет о гребном катере — большой прогулочной лодке. На таком катере, с 24 гребцами, катался еще Чичиков, гостя у помещика Петуха (второй том «Мертвых душ»).

АВТОМОБИЛИ появились в России в самом начале XX века, и вскоре мы находим это слово на страницах русской литературы — у Горького, Куприна, Бунина. Любопытно, что наряду с «автомобиль» у Бунина употребляются слово «экипаж» и вполне привычное для нашего слуха «машина», а у Блока в этом значении применяется МОТОР:

Пролетает, брызнув в ночь огнями,

Черный, тихий, как сова, мотор.

(«Шаги командора», 1912 год).

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ БЫТ И ДОСУГ

Жилище

Действие большинства произведений русской классической литературы происходит в дворянских домах и имениях.

Сразу же необходимо предостеречь читателя от идеализации дворянского быта, начиная с жилья. Мы склонны судить о барских домах по уцелевшим крупным особнякам, даже дворцам, затем превращенным в музеи, санатории, институты. Иллюзию, что в таких зданиях обычно и обитали русские помещики, поддерживают некоторые кино— и телефильмы на исторические темы. Но знакомые нам бывшие барские дома, как правило, каменные, принадлежали богатым вельможам, имевшим возможность построить и отделать их со всевозможной роскошью, привлекая талантливых архитекторов и художников. Большинство же домов помещиков средней руки были бревенчатыми, не всегда даже оштукатуренными, небольших размеров, иные — с крепкую современную деревянную дачу, без особых удобств и затей. Тысячи этих домов были перестроены, разобраны на продажу или сгорели еще до революции или в революцию. К нашему времени бывших помещичьих домов остался ничтожный процент.

В своих произведениях русские классики приводят множество правдивых описаний типичных среднепоместных и мелкопоместных имений. Надо только внимательно вчитаться.

У Лаврецкого в «Дворянском гнезде» Тургенева — «ветхий господский домик… с кривым крылечком».

У помещика Маркелова в «Нови» «собственно и усадьбы не было никакой: флигелек его стоял на юру, недалеко от рощи… Все казалось бедным, утлым, и не то чтобы заброшенным или одичалым, а так-таки никогда не расцветшим, как плохо принявшееся деревцо».

Усадьба Чертопханова в «Записках охотника» состояла «из четырех ветхих срубов разной величины, а именно из флигеля, конюшни, сарая и бани».

А вот рассказ того же Тургенева «Конец»: «Дом Талаганова, маленький, приплюснутый, полусгнивший, похож был скорее на плохую крестьянскую избу, чем на жилище помещика».

И все это — в середине XIX века, до крестьянской реформы 1861 года, то есть в то время, когда помещики оставались господствующим классом России и далеко еще не разорились и не обеднели в общей своей массе.

Вспомним и Татьяну Ларину, которая называет свой родной дом «наше бедное жилище».

Впрочем, дело было вовсе не всегда в достатке хозяина-душевладельца. Причиной могли быть и скаредность, некультурность, равнодушие к комфорту.

Дом состоятельного Собакевича в «Мертвых душах» крепок, но неказист, «вроде тех, какие у нас строят для военных поселений и немецких колонистов». У богатейшей Арины Петровны Головлевой в романе Салтыкова-Щедрина — «печальная усадьба… на тычке, без сада, без тени, без всяких признаков какого бы то ни было комфорта… Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от времени и непогод».

Конечно, наряду с такими убогими усадьбами стояли пышные палаты Троекурова в «Дубровском», дом старого князя Болконского под Смоленском («Война и мир»), дом Ласунской в «Рудине», который считался «чуть ли не первым по всей…ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли…» Неплохи были, судя по всему, и дом Манилова, «каменный, в два этажа» — редкость по тому времени, «почтенный замок» Евгения Онегина и кое-какие другие.

И все же, что касается предреформенных помещичьих имений дворян средней руки, доверимся описанию Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине»: «Дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов… В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями. О парках и садах не было и помина… Сзади дома устраивался незатейливый огород… Не о красоте, не о комфорте и даже не о простоте тогда думали, а о том, чтоб иметь теплый угол и в нем достаточную степень сытости».

Это не значит, что в быте дворян и их крепостных не было большой разницы. Достаточно прочитать «Утро помещика» или соответствующие главы из «Воскресения» Л. Толстого, чтобы убедиться, в каких невероятных, нечеловеческих условиях жила — как до, так и после реформы — крестьянская семья, скученная в полутемной, полухолодной, крытой соломой избе, готовой вот-вот развалиться и придавить жильцов. Зимой крестьяне разделяли жилище со своим скотом. Долгое время существовали так называемые КУРНЫЕ ИЗБЫ — из-за отсутствия трубы дым от печи, расстилаясь по избе, уходил только в двери и окна. Жилье русского крестьянина по существу мало менялось со времен Радищева.

Внутри дома

Средоточием крестьянской избы была РУССКАЯ ПЕЧЬ. Она соединяла в себе функции обогревателя, плиты, постели (лежанка) и даже кладовки для мелких предметов обихода. Барские дома отапливались голландскими печами. В более богатых устраивались камины, создававшие своеобразный уют. Камины, чаще всего электрические и потому не столь привлекательные, бытуют и сейчас.

А что же такое КАМЕЛЕК, то и дело упоминаемый в старой русской литературе? Да то же самое, что и КАМИН, только в ласкательной форме. Онегин, мечтая о Татьяне, сидел у камелька; у композитора П. И. Чайковского в цикле «Времена года» есть очаровательная пьеса «У камелька».

Возле камина, для защиты от его жара, ставилась рама на ножках, обтянутая плотной, расшитой тканью, — ЭКРАН. Такой экран мы видим в комнате Настасьи Филипповны в «Идиоте» Достоевского.

Схож с экраном был ТРАНСПАРАНТ — картина на натянутой ткани, освещенная сзади, но без, так сказать, жарозащитных функций. Такой транспарант стоял в комнате у Обломова.

Стены жилых и приемных помещений в домах знатных вельмож выглядели подчас весьма своеобразно. Вспомните, у Грибоедова Чацкий говорит о жилище одного московского богача: «…Дом зеленью раскрашен в виде рощи…» Многие думают, что речь идет о наружной росписи дома, но это не так: в подражание Версалю и другим дворцам французских королей стены некоторых залов представляли собой как бы природные виды. Такие залы назывались БОСКЕТНЫМИ, от французского «bosquet» — роща. Однако большинство комнат богатых дворян были обиты тканью.

Кстати, не задумывались ли вы, почему листы бумаги, которыми оклеены современные квартиры, называются обоями? ОБОИ — от слова обить (сохранился термин «обойные гвозди»), а современные обои наклеивают, и правильнее было бы назвать их «оклеями». Однако язык — великий консерватор, он сохраняет слово, даже когда предмет изменился, и это как-то обогащает наши исторические представления. Обои из ткани назывались ШТОФНЫМИ ОБОЯМИ (от немецкого слова «Stoff» — ткань); иногда это был дорогой шелк, иногда плотная хлопчатобумажная ткань — КРЕТОН, ныне забытая. Бумажные обои появились в России еще в XVIII веке, но широкое распространение получили с 20-х годов XIX века.

В «Отцах и детях» Тургенева комната Аркадия Кирсанова оклеена обоями, а у богачки Одинцовой стены обиты «коричневыми обоями с золотыми разводами».

Стены спальни старой графини в пушкинской «Пиковой даме» обиты китайскими обоями.

Поначалу бумажные обои нередко называли попросту… БУМАЖКАМИ. Городничий выделяет Хлестакову «комнату для важного гостя, ту, что выклеена желтыми бумажками». В рассказе Тургенева «Постоялый двор» говорится о двух довольно чистых комнатах «с красно-лиловыми, снизу несколько оборванными бумажками на стенах». Слово «обои» могло сбить с толку, для точности авторы предпочли слово «бумажки».

Постепенно сложились традиции расселения семьи в господском доме: в бельэтаже жили родители, на АНТРЕСОЛЯХ (верхнем полуэтаже с низкими потолками) или в мезонине — дети, там же помещались наиболее нужные домашние слуги и учителя детей, остальные слуги жили во флигелях. За окнами фасада бельэтажа располагались парадные помещения — гостиная, столовая, танцевальный зал.

Для молитв, если не было домашней церкви, служила ОБРАЗНАЯ (от слова «образ» — икона). Княжна Марья Болконская в «Войне и мире» молится в образной.

Кухня, как правило, помещалась вне дома. Долгое время она называлась ПОВАРНЕЙ. Известная басня Крылова «Кот и Повар» начинается так: «Какой-то Повар, грамотей, / С поварни побежал своей / В кабак…» От забытого слова «поварня» сохранились словосочетания поваренная соль, поваренная книга.

Форточки внедрялись в быт очень медленно, комнаты не проветривались месяцами: хозяева панически боялись сквозняков, холода, предпочитая дышать спертым воздухом, лишь бы не подвергнуться опасности простуды. Чтобы избавиться от дурных запахов, широко применяли всякого рода ароматические средства — жгли КУРИТЕЛЬНЫЕ СВЕЧИ, пропитанные душистыми смолами угольные пирамиды, именуемые «МОНАШКАМИ», а также специальную бумагу.

В книге «За рубежом» Салтыков-Щедрин писал: «В самых зажиточных помещичьих домах не существовало ни вентиляторов, ни форточек, в крайних же случаях «КУРИЛИ СМОЛКОЙ» (хвойной смолой с примесью ароматических веществ). Среди покупок, сделанных Ноздревым на ярмарке, были и курительные свечи. Применялись они и много позднее. В рассказе «В суде» Чехов упоминает о «противном запахе курительных свечек» в помещении окружного суда.

В этой связи слово «курить» не следует воспринимать по-современному. Когда вы читаете у Тургенева, что «тетушка… приказывала курить чуть ли не каждую минуту», то это значит не курить табак, а дымить ароматическими свечами.

Мебель

Мебель менялась (и меняется) медленно, но иные ее предметы все же отмерли, другие видоизменились, а третьи сменили свои названия. Например, БЮРО — затейливой конфигурации письменный стол с настольными ящиками и множеством отделений для хранения бумаг и мелких ценных вещей — сегодня можно увидеть разве только в музеях, у коллекционеров да в редких квартирах. У Собакевича «в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь». На бюро у Плюшкина «лежало множество всякой всячины», перечисление которой занимает у Гоголя около 20 строк. Бюро красного дерева стояло в комнате Ильи Ильича Обломова, героя романа Гончарова.

Слово «кресло» прежде употреблялось чаще во множественном числе — «кресла». ВОЛЬТЕРОВСКИЕ КРЕСЛА, в которых сидели, например, бабушки в «Детстве» Толстого и в «Обрыве» Гончарова, отличались глубоким сидением и очень высокой спинкой. Неглубокое, удобное для работы за столом ГАМБСОВО КРЕСЛО — по имени создавшего его мастера — было у Павла Петровича Кирсанова («Отцы и дети»).

Многие предметы пришли в барские дома с Запада — дань преходящей моде. БЕРЖЕРКА, на которой сидел старик в «Обыкновенной истории» Гончарова, — разновидность глубокого кресла. ПАТЕ — встречается у Лермонтова и Тургенева — нечто вроде табурета, мягкое сидение без спинки и подлокотников. КУШЕТКА — слово знакомое, ее варианты назывались ПОМПАДУРАМИ, КОЗЕТКАМИ (диван на двоих, для беседы — от французского «causer» — беседовать), КАНАПЕ — небольшой диван с приподнятым изголовьем. На канапе сидит Нина в последнем действии лермонтовского «Маскарада». Пушкин в «Домике в Коломне» писал: «…И хоть лежу теперь на канапе, / Все кажется мне, будто в тряском беге / По мерзлой пашне мчусь я на телеге».

Гордостью многих помещиков были коллекции разного рода курительных трубок, часто выставленных для всеобщего обозрения на специальных пирамидах. ЧУБУКИ, то есть трубочные стержни, достигали подчас невероятной длины. Свою коллекцию трубок Ноздрев показывает Чичикову. Современные трубки легко помещаются в кармане, старинные же по длине напоминали духовые инструменты, поэтому мы не должны удивляться, читая о «прислоненной к постели только что выкуренной трубке» у Обломова.

Трубки часто изготовлялись из морской пенки — огнестойкого минерала и назывались ПЕНКОВЫМИ; не произносите это слово «пеньковые», так как ПЕНЬКА — конопляная пряжа — здесь ни при чем.

Чисто русским предметом мебели был ПОСТАВЕЦ — невысокий шкаф для хранения посуды, который мы встречаем в пьесах Островского.

Многие мужчины имели обыкновение писать стоя или сидя на табурете за КОНТОРКОЙ — высоким столиком с наклонной плоскостью в виде ПЮПИТРА, или, как тогда говорили, ПЮЛЬПИТРА. По воспоминаниям Тургенева, Белинский и Гоголь писали, стоя за конторкой. Художник В. А. Серов изобразил за конторкой своего отца композитора А. Н. Серова.

В карты играли за особыми ЛОМБЕРНЫМИ столами со складной столешницей, превращающейся при раскладке в квадрат, обитый зеленым сукном, — на нем делали записи мелом. ЛОМБЕР — давно забытая карточная игра. «Зовут задорных игроков / Бостон и ломбер стариков», — писал Пушкин. БОСТОН — тоже популярная в старину игра в карты. В повести Л. Толстого «Два гусара» автор показывает нам «раскинутый старинный бостонный стол с инкрустациями».

Увидев у классиков слово «холодильник», мы невольно представляем себе современный электрохолодильник. Слово это в устах литературных героев прошлого века вызывает недоумение. Но ХОЛОДИЛЬНИКОМ в старину назывался простой ледник, то есть ящик для продуктов, проложенных льдом.

Читая классиков, натыкаешься на устарелое написание (и звучание) некоторых названий предметов домашнего обихода: «шкап» вместо «шкаф» («Дорогой, многоуважаемый шкап!» — говорит Гаев в «Вишневом саде» Чехова), «стора» вместо «штора», «снурок» вместо «шнурок» и т.п. Меняются слова и по родам (прежде чаще говорили «зала» вместо современного «зал»), и по падежным окончаниям. Кстати, если сейчас МЕБЕЛЬ — понятие собирательное, то в прошлом это слово означало «отдельный предмет обстановки». «Мебели, довольно хорошие, были покрыты пылью», — так сказано в «Невском проспекте» Гоголя. Это — нюансы, они не затрудняют чтение, зато придают тексту особый аромат старины, словно ПАТИНА — зеленоватый налет на старинной бронзе.

Освещение

Сложно обстояло дело с освещением. В крестьянских избах исстари для этого служила ЛУЧИНА — длинная щепа, укрепленная в СВЕТЦЕ — примитивной подставке с железными рожками кверху. За горящей лучиной приходилось непрерывно следить, заменять сгоревшую новой, для чего нужен был их запас.

На юге и западе России распространен был КАГАНЕЦ — черепок или блюдце, наполненные салом или жиром, с фитилем, то же, что ПЛОШКА.

О каганце в «Сорочинской ярмарке» Гоголь говорит, что это обыкновенная малороссийская светильня, состоящая из разбитого черепка, налитого бараньим жиром.

В домах побогаче светили свечами — ВОСКОВЫМИ (из пчелиного воска) и САЛЬНЫМИ. Восковые свечи горели ярче и стоили дороже, их можно было видеть чаще всего в домах аристократов, например у князя Василия и старика Болконского в «Войне и мире». В повести «Два гусара» Л. Толстой пишет «о ярком и мягком освещении восковых свеч». В основном же восковые свечи использовались в церковном обиходе, где сальные были запрещены.

Три свечи на стол никогда не ставили из суеверия — к покойнику. Крупные, тяжелые подсвечники назывались ШАНДАЛАМИ. В комнате Лизы («Пиковая дама» Пушкина) «сальная свеча темно горела в медном шандале». Большой фигурный подсвечник для нескольких свеч назывался ЖИРАНДОЛЬ.

Сальные свечи немилосердно коптили; нагар, то есть обгоревший кончик фитиля, снимали особыми щипцами и клали в лоточек. «СНЯТЬ СО СВЕЧИ» означало удалить нагар. Гасили свечи ГАСИЛЬНИКОМ — колпачком на ручке, накрывающим фитиль. Фитиль иногда называли СВЕТИЛЬНЕЙ.

ПАЛЬМОВЫМИ СВЕЧАМИ именовались свечи, изготовленные из пальмового масла. Затем появились свечи более совершенные, горящие ровно и почти без копоти, сделанные из различных природных или химических составов — спермацетовые, парафиновые и дошедшие до наших дней стеариновые. КАЛЕТОВСКАЯ СВЕЧА, упоминаемая в рассказе Л. Толстого «Два гусара», — стеариновая свеча высшего качества, по имени свечного фабриканта Калета.

ЛАМПОЙ чаще всего называли одну или несколько свечей на общей подставке, стоячей или подвешенной, снабженной абажуром, обычно зеленым. Вспомним название кружка, в котором состоял молодой Пушкин, — «Зеленая лампа». Комнатная лампа, в которой горючая жидкость стекала вниз к горелке, расположенной ниже резервуара, именовалась КЕНКЕТ. У Дениса Давыдова в «Современной песне» есть строки: «Вот гостиная в лучах; / Свечи да кенкеты». Лампа с особым механизмом для подъема масла называлась КАРСЕЛЬ. Слово это можно встретить у Лескова и Григоровича, причем у последнего о кенкетах говорится так: «в несколько сот рублей за штуку», — стало быть, вещь необычайно дорогая.

Масляные лампы сменились СПИРТОВЫМИ и КЕРОСИНОВЫМИ. Последние широко вошли в обиход с развитием нефтеперерабатывающей промышленности, в 1860-х годах, и дожили до нашего времени. В русской литературе мы встречаемся с керосиновыми лампами в романе Тургенева «Новь» (1877 год). Первое время керосин назывался также ПЕТРОЛЕУМ («каменное масло») или ФОТОГЕН («рождающий свет»).

К середине прошлого века сначала в Петербурге, потом в Москве появилось ГАЗОВОЕ ОСВЕЩЕНИЕ. В частных домах оно почти и не использовалось — газом освещались улицы, клубы, театры и другие крупные общественные здания. Газовый рожок горел у подъезда дома Карениных в «Анне Карениной», но не в самом доме. В том же романе газом освещается ресторан «Англия», в котором встречаются Левин и Стива Облонский. Газовые фонари исчезли с улиц Москвы только в 1932 году.

На смену газу пришло ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. Однако излучатель в лампочке накаливания вначале делался не из тугоплавкого металла, как сейчас, а из угля. Уголь довольно быстро сгорал и требовал замены, а при горении издавал неприятное шипение. В рассказе Куприна «В цирке» читаем: «Слышалось только однотонное, жалобное шипение углей в электрических фонарях… Угли в фонарях тянули все ту же жалобную однообразную ноту».

Электричество пришло в дома первоначально не в виде всеохватной электросети и в целях освещения, а в виде гальванических элементов — батарей с весьма ограниченной сферой применения. От батарей приводились в действие звонки входных дверей и звонки вызова прислуги — так называемые «СОНЕТКИ». С той же целью — разумеется, в богатых домах — устраивались домашние телефоны, связывавшие хозяев с кухней, дворницкой, кучером и т.д. В пьесе Горького «Дачники» адвокат Басов говорит: «Глупая дача. Устроены электрические звонки, а везде щели… пол скрипит…»

Только к концу XIX века в крупных городах — сначала в общественных зданиях и на улицах, а затем и в частных квартирах — появилось электрическое освещение, постепенно вытеснившее керосиновое, свечное и газовое.

Добывание огня

Заголовок — словно из романа о доисторических временах, между тем еще в столь знакомую нам по литературе пушкинскую эпоху добыть огонь было делом весьма хлопотным. Разумеется, в домах это облегчалось постоянным наличием в топке печи «жара», то есть тлеющих угольков. Погас жар — можно было попросить уголек у соседей. Наконец, негасимый огонь горел в масляной лампадке под иконой.

А как можно было получить огонь в пути, на новом месте? Его добывали ОГНИВОМ (или КРЕСАЛОМ, МУСАТОМ, что одно и то же), то есть стальным брусом, ударяя его о твердый камень — кремень и ловя искру на ТРУТ — высушенный гриб, по названию трутник, или попросту пережженную тряпицу. В Великую Отечественную войну, когда спичек и зажигалок недоставало, этот древний способ на время возродился (его хорошо помнят участники войны), с той разницей, что вместо трута употреблялся жгут — сплетенные хлопчатобумажные волокна.

Но чтобы разжечь костер или печь, зажечь свечу, требовалось превратить тление в горение, что вовсе не легко. Этому служили СЕРНИКИ, или СЕРНЫЕ СПИЧКИ, — лучинки, обмакнутые в расплавленную, а потом затвердевшую серу. Федор Иванович «высекает огонь, зажигает серничек синим огнем, потом свечку», — говорится в «Воспоминаниях» Л. Толстого.

ЗАЖИГАТЕЛЬНЫЕ СПИЧКИ, с помощью которых огонь получали непосредственно, появились в России только в 1830-х годах. Горючая смесь на их головках состояла главным образом из белого фосфора и той же серы, поэтому они по привычке долгое время также назывались серничками или серными спичками. Вероятно, именно такую «серную спичку» засветил Печорин в «Тамани» Лермонтова, встретив слепого мальчика. Даже донские казаки в «Тихом Доне» Шолохова называют обычные, современного типа спички серниками.

ФОСФОРНЫЕ СПИЧКИ зажигались от трения о любую твердую и сухую поверхность. Носили их в металлических — стальных или серебряных — коробках, об которые и терли головки. Спички легко самовозгорались, поэтому деревянные или картонные коробки не годились. Другим их недостатком была ядовитость белого фосфора — попадание его в органы пищеварения грозило смертельным исходом. Любинька в «Господах Головлевых» Салтыкова-Щедрина покончила с собой, глотая головки фосфорных спичек.

В 1855 году в Швеции изобрели бесфосфорные, безопасные спички, которые постепенно вытеснили прежние и долгое время назывались ШВЕДСКИМИ (вспомним рассказ Чехова «Шведская спичка»). Для их зажигания требовалась особая терка, вначале прилагавшаяся отдельно, а затем приклеивавшаяся к коробку. Как мы знаем, эти спички выдержали испытание временем.

Мелкие вещи

Письменные принадлежности сильно отличались от современных. До середины XIX века писали ГУСИНЫМИ ПЕРЬЯМИ, для чего их надо было особым образом оттачивать — «чинить»; отсюда «перочинный ножик». Некоторые чиновники делали это столь искусно, что их только за это и держали на службе, ежели других способностей они не проявляли. Стальные перья внедрялись туго, особенно в учебных заведениях, — считалось, что они портят почерк. В романе Достоевского «Идиот» князю Мышкину, чтобы испытать его почерк, Аглая предлагает: «Вот перо, и еще новое. Ничего, что стальное? Каллиграфы, я слышала, стальными не пишут».

Написанное чернилами высушивали мелким песком, который хранился в особой ПЕСОЧНИЦЕ. «Большой квадратный конверт шумел тогда, как детская погремушка, по причине песка, которым густо посыпалось письмо», — вспоминает П. А. Кропоткин в «Записках революционера». Кстати, конверт в то время часто называли КУВЕРТОМ — так, например, постоянно у Тургенева.

Конверты запечатывались сургучом, к которому прикладывалась специальная именная ПЕЧАТКА с инициалами или гербом, или заклеивались ОБЛАТКАМИ — бумажными кружочками, смазанными клеем. Вот как Татьяна Ларина запечатывает письмо Онегину: «Письмо дрожит в ее руке; / Облатка розовая сохнет/ На воспаленном языке». Мимоходом отмечу здесь тогдашнее значение слова «воспаленный»: не воспалившийся от болезни, а распаленный, разгоряченный от волнения.

Слово «бумажник» в современном его значении вошло в язык поздно: одно время этот предмет называли КНИЖНИК или даже КНИЖКОЙ (по сходству) — так у Гоголя — или ПОРТФЕЛЬ. Поэтому не будем удивляться, читая в «Нови» Тургенева, что Сипягин достал из кармана «портфельчик и вынул оттуда карточку», а в «Бедных людях» Достоевского — о том, что «его превосходительство вынимает книжник и из него сторублевую».

Карманные часы большой точности назывались по выпускавшей их французской фирме БРЕГЕТ. Они напоминали о времени боем: отсюда «пока недремлющий брегет / Не прозвонит ему обед» в «Евгении Онегине». В рассказе «Часы» Тургенева узнаем, что герой «приобрел себе настоящий брегет, с секундной стрелкой, обозначением чисел и репетицией». Числа здесь — дни месяца, РЕПЕТИЦИЯ — механизм для боя.

У Куприна есть рассказ «Брегет» — история исчезновения дорогих часов, кончившаяся трагически. Как и другие пружинные часы того времени, брегет заводился не заводной головкой, а особым ключиком, привешенным на цепочке. Отсюда фраза в «Казаках» Л. Толстого: один из молодых людей, провожавших Оленина на Кавказ, «играет ключиком часов». К той же цепочке прикреплялась иногда упомянутая выше печатка для оттискивания на сургучной печати на письмах; на такую золотую печатку Ноздрев предлагает Чичикову сыграть в шашки.

Хочу напомнить молодым читателям, что часы, которые носят с собой классические герои, были только карманные — нынешние наручные часы, полностью их вытеснившие, появились перед первой мировой войной.

И, наконец, о принадлежности, которую непременно брали с собой в дальнюю дорогу. ПОГРЕБЕЦ — так назывался небольшой сундучок с посудой и провизией. Юный Гринев в «Капитанской дочке» везет с собой погребец, которым ведает Савельич. В «Воскресении» Л. Толстого офицер в дороге «достал из погребца четвероугольный графинчик с коньяком и бисквитом».

Еда и напитки

Здесь непонятного, то есть устаревшего, у классиков встречается очень мало. Кухня наша, хотя и обогатилась заметно за счет западных и восточных блюд, тем не менее радикально не изменилась.

Непонимание могут вызвать лишь некоторые аристократические, изысканные блюда, вроде нетленного СТРАСБУРГСКОГО ПИРОГА, упоминаемого в «Евгении Онегине». Так назывался паштет из гусиной печени, привозимый из-за границы в консервированном виде (поэтому-то и «нетленный»). Или знакомый по «Ревизору» ЛАБАРДАН — особым образом приготовленная треска, своего рода деликатес. Исчезли и забылись, с другой стороны, нищенские крестьянские блюда вроде ТЮРИ — хлебного крошева в квасе или в соленой воде. «Кушай тюрю, Яша! / Молочка-то нет!» — говорит крестьянка у Некрасова маленькому сыну.

Удивление могут вызвать КОНСЕРВЫ, подаваемые к столу у Карениных. Это, разумеется, не современного типа фабричные консервы, запаянные в жестяных банках или стеклянной посуде с плотными крышками, — такие появились в розничной продаже только к концу прошлого века (для армии изготовлялись раньше). Консервами же в то время назывались разного рода соленья и маринады растительного происхождения, изготовляемые либо домашним поваром из продуктов, привезенных из имения, либо ресторанными кулинарами.

Из напитков особого внимания заслуживают КИСЛЫЕ ЩИ. Что означает фраза у Гоголя: «Чичиков выпил бутылку кислых щей»? С каких пор щи пили из бутылки? В неоконченном романе Пушкина «Рославлев» говорится о патриотическом подъеме, охватившем русское общество в связи с вторжением в Россию наполеоновской армии: «…кто отказался от лафита и принялся за кислые щи». То есть, казалось бы, французскому вину предпочел исконно русское блюдо. Но «кислые щи» — не блюдо, а напиток. Так именовался особого рода шипучий квас, который бродил так, что его можно было держать только в очень толстой бутылке.

Другими забытыми безалкогольными напитками были СБИТЕНЬ — из меда с пряностями и подаваемый на балах ОРШАД — охлажденное миндальное молоко (сок) с сахаром.

Названия иностранных горячительных напитков в разговорной речи часто искажались до неузнаваемости: бурдашка вместо бордо, ель вместо эль (Розальская в «Что делать?»), бальсан вместо бальзам, пунштик — вместо пунш и т.д.

Болезни и их лечение

Медицина, на которую мы так часто жалуемся, за последние полтора-два века так далеко шагнула вперед, что старинная диагностика и методы лечения способны вызвать у современного врача недоуменную улыбку. Читая классиков, убеждаешься: болезнь чаще всего определялась не по глубоким внутренним причинам, ее вызвавшим, а по внешним проявлениям. Так, чуть ли не любое заболевание, сопровождающееся высокой температурой тела, называлось ГОРЯЧКОЙ, а жаром и ознобом — ЛИХОРАДКОЙ. Именно от горячки и лихорадки, как первопричины, люди умирали — таковы были обычные заключения медиков. В числе диагноза обычным был и НЕРВНАЯ ГОРЯЧКА, хотя ныне доказано, что при нервных и психических заболеваниях повышение температуры тела нехарактерно.

Реальные, давно известные болезни носили другие наименования: эпилепсия называлась ПАДУЧЕЙ, инфаркт миокарда — РАЗРЫВОМ СЕРДЦА, тиф — ГНИЛОЙ ГОРЯЧКОЙ, гепатит — ЖЕЛЧНОЙ ГОРЯЧКОЙ, инсульт — АПОПЛЕКСИЧЕСКИМ УДАРОМ, а в случае смертельного исхода, в просторечии, — КОНДРАШКОЙ, туберкулез легких — ЧАХОТКОЙ, скарлатина — КРАСНУХОЙ, дифтерия и круп — ГЛОТОШНОЙ. АНТОНОВЫМ ОГНЕМ именовали гангрену. Сердечно-сосудистые заболевания, прежде всего гипертонию, лечили тем, что ОТВОРЯЛИ КРОВЬ — надрезывали вену и выпускали часть крови. Специалисты по такой операции имелись в каждой цирюльне, то есть парикмахерской. На вывеске цирюльника, который якобы сбрил гоголевскому Ковалеву его нос, было написано: «И кровь отворяет». Мармеладова («Преступление и наказание» Достоевского), раздавленного каретой, не лечат от полученных травм, а прежде всего отворяют кровь.

Простывшему на морозе герою «Шинели» Гоголя Акакию Акакиевичу «надуло в горло ЖАБУ», от которой он быстро умирает. По-современному это ангина. Доктор «ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уже для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицины».

Широко применялись домашние средства. От головной боли и прочих недомоганий прежде всего нюхали спирт (был специальный нюхательный спирт), одеколон, соль, мяту, смачивали виски уксусом или одеколоном. При желудочных болезнях или полнокровии пили ДЕКОКТ — отвар из лекарственных трав. Этот декокт постоянно принимают Пульхерия Ивановна в «Старосветских помещиках», Лемм в «Дворянском гнезде».

Сложного состава, известную еще с древних времен мазь ОПОДЕЛЬДОК втирали при ревматизме и простуде. Звучное и загадочное название очень пришлось по вкусу невежде и болтуну Ноздреву, который без всякого смысла и резона говорит Чичикову: «Ах ты, Оподелдок Иванович».

От простудных заболеваний ставили РОЖКИ. Что это за рожки? Так в народе в старину называли банки.

ЗАВАЛОМ называлось легкое засорение органов тела вредными веществами. В этих случаях, где бы больной ни ощущал завал, ему давали слабительное: очищали желудок и кишечник.

При нарывах и ожогах накладывали СПУСК — домашний пластырь из воска, смешанного с маслом или салом. Спуском лечили барыню в «Поликушке» Л. Толстого, повара Мартына, облившего себе ноги кипятком (рассказ Чехова «Скука жизни»).

В Обломовке ушибленное место натирали целебными растениями — БОДЯГОЙ и ЗАРЕЙ.

Гигроскопическая вата появилась в России только в последней трети XIX века. Как же обходились до того? ЩИПАЛИ КОРПИЮ — выдергивали из тряпок нитки, превращая их в мягкое, волокнистое вещество, которое прикладывали к ранам.

Трактиры и иные заведения

Герои русской классической литературы подчас встречаются в ТРАКТИРАХ или подобного рода заведениях. Такие места для них служили не просто для «приема пищи» или горячительных напитков, но и для духовного — в самом высоком смысле слова — времяпрепровождения, задушевных, дружеских бесед. Вспомним многочасовые беседы в трактирах героев Достоевского (например, Ивана и Алеши Карамазовых) или Л. Толстого (встреча в ресторане Левина и Стивы Облонского). Поэтому пренебрегать и таким местом действия любителю русской литературы не пристало.

Чаще всего из подобного рода «заведений», как тогда выражались, на страницах классических произведений встречается трактир. Слово пришло к нам из латыни через польский язык — по-латыни «тракто» значит «угощаю».

Трактиры представляли собой относительно дешевые рестораны, нередко объединенные с гостиницей. Хлестаков в «Ревизоре» останавливается в трактире, где его и обнаруживает перепуганный городничий. Аркадий Кирсанов и Базаров («Отцы и дети» Тургенева), прибыв в губернский город, тоже находят приют в трактире. Посетителей и постояльцев трактира обслуживали ТРАКТИРНЫЕ СЛУГИ, или ПОЛОВЫЕ, что одно и то же. Одеты они были в русский костюм — белые штаны и рубахи, острижены «в кружок».

В богатых трактирах были бильярдные залы и механические органы, именуемые обычно МАШИНАМИ, официально же носившие название ОРКЕСТРИОН, так как имитировали игру целого оркестра. Посетитель мог почитать и свежие газеты.

Самые убогие трактиры назывались ХАРЧЕВНЯМИ.

В 60-70-е годы XIX века в богатых трактирах для привлечения публики играли арфистки. В комедии Островского «Сердце не камень» купец везет молодую жену по трактирам «арфисток слушать».

Слово «КОФЕЙНЯ» вряд ли нуждается в пояснениях. Напиток тогда называли «КОФИЙ» или «КОФЕЙ», отсюда и слово, вытесненное затем нынешним «кафе». В кофейнях начинается действие пьесы Островского «Бесприданница» и комедии «Бешеные деньги».

В КОНДИТЕРСКОЙ можно было выпить кофе, перекусить, полистать прессу. В такие кондитерские часто заходят петербуржцы — герои Гоголя. Иногда кондитерские называли БИСКВИТНЫМИ ЛАВКАМИ — так именует их грибоедовский Фамусов, проклиная как французское нововведение.

Трактиры низкого пошиба в литературе иногда именуются КАБАКАМИ, но это вовсе не одно и то же. Во-первых, кабак — не официальное, а вульгарное, просторечное название заведения с продажей спиртных напитков. Если в каком-либо фильме, спектакле или на книжной иллюстрации вы увидите вывеску с надписью «Кабак», не верьте, читатель, — такого быть не могло. Как не может в наши дни быть вывески «Забегаловка», которую, может быть, изобразят, рисуя современный быт, художники далекого будущего. Еще в 1765 году правительственным указом было повелено именовать кабаки ПИТЕЙНЫМИ ДОМАМИ. В устной же речи слово не умирало.

Мемуаристы отмечали: в трактирах преимущественно ели, а в питейных домах — главным образом пили.

У питейных домов, то есть бывших кабаков, была своеобразная вывеска над крыльцом: елка, насаженная на длинный кол, и царский герб — двуглавый орел. По елке народ юмористически называл питейный дом «Иван Елкин».

На юге и западе России питейные дома назывались ШИНКАМИ и КОРЧМАМИ, а их содержатели — ШИНКАРЯМИ и КОРЧМАРЯМИ. Эти слова можно часто встретить в литературе XIX века.

В ПОГРЕБКАХ, располагавшихся обычно в полуподвальных помещениях, вина преимущественно распивались на месте. Об этих «заведениях» часто говорят купцы и подьячие — герои Островского. Были «РЕНСКОВЫЕ ПОГРЕБА», где торговали «ренсковыми», то есть рейнскими винами. Сходные заведения именовались РАСПИВОЧНЫМИ и ШТОФНЫМИ (штофом называлась бутылка водки).



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-24; просмотров: 471; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.91.176.3 (0.071 с.)