Опыт О просвещении относительно к России

[...] Итак, рассмотрим, что такое есть просвещение? Из всех политических предметов ни один столько не занимает философов, как сей. Сколько издано книг о народном просвеще­нии! Каждый философ не упустил в свою чреду соорудить систему и предложить оную свету как самую удобнейшую, по крайней мере по его мнению. [...]

Просвещение, в настоящем смысле приемлемое, состоит в том, когда каждый член общества, в каком бы звании ни находился, совершенно знает и исполняет свои должности: то есть когда на­чальство с своей стороны свято исполняет обязанности вверенной оному власти, а нижнего разряда люди ненарушимо исполняют обязанности своего повиновения. Если сии два состояния не пере­ступают своих мер, сохраняя должное в отношениях своих равно­весие, тогда просвещение достигло желаемой цели. [...]

Права человека согласуются ли сколько-нибудь с правами гражданина и какие права может иметь естественный человек, ко­торый только умственно разумеем быть может? Дикой или естест­венный человек, живя сам собою, без всякого отношения к другим, руководствуется одними только естественными побуждениями или нуждами, им самим удостоверяемыми. Доколе пребывает он в сем состоянии, дотоле ничем не отличается от прочих животных. Сле­довательно, естественный человек, имея одни только нужды, не может никаких иметь прав, ибо самое слово сие означает уже следствие некоторых отношений, некоторых условий, некоторых пожертвований, в замену коих получается сей общий залог част­ного благосостояния. Человек, из недр природы в недра общества пришедший, с сей только минуты начал познавать права, дотоле ему неизвестные и которые только различествуют от первоначаль­ных нужд его, сколько он сам различествует от гражданина. Вся­кий человек может сделаться гражданином, но гражданин не мо­жет уже сделаться человеком. Переход первого из дикого состоя­ния в общество согласен с целию природы, переход же другого из общежития к дикости был бы противен оной. Естественный человек во всякую минуту жизни своей стремится к своему со­хранению, и чувство сие ни на минуту его не покидает. Напротив того, истинный гражданин на всякое мгновение готов пожертво­вать собою и не столько печется о своем сохранении, сколько о со­хранении своего отечества (стр. 123—125).

[...] Россия заключает в себе четыре рода состояний. Первое землевладельческое, второе мещанское, третье дворянское и чет­вертое духовное. Из сих четырех состояний одно только землевла­дельческое является в страдательном лице, поелику сверх госу­дарственных повинностей, коим оно подлежит и непременно под­лежать должно, потому что все требуемое от землевладельца для пользы государства есть сколько необходимо, столько и справед­ливо. Всякое же другое требование есть уже зло, для отвращения коего нужно законодателю употребить всю свою деятельность. Как можно, чтобы участь только полезнейшего сословия граждан, от которых зависит могущество и богатство государства, состояла в неограниченной власти некоторого числа людей, которые, поза­быв в них подобных себе человеков — человеков, их питающих и даже прихотям их удовлетворяющих, — поступают с ними иногда

хуже, нежели с скотами, им принадлежащими. Ужасная мысль! Как согласить тебя с целию гражданских обществ, как согласить тебя с правосудием, долженствующим служить оным основа­нием? [...]

Итак, самый важнейший предмет, долженствующий теперь за­нимать законодателя, есть тот, чтобы предписать законы, могущие определить собственность земледельческого состояния, могущие за­щитить оную от насилий, словом: сделать оную неприкосновенною (стр. 132—133).

домещичьи крестьяне в таком находятся теперь положении, что они никакой не имеют собственности, выключая величайших трудов их, прилагаемых на приобретение вещей, которых при всем том не могут назвать своими, потому что сами, будучи господ­скою собственностию, нисколько в себе не уверены. Сие ужасное злоупотребление власти помещиков над их крестьянами, [сия не­померная над ними помещиков власть, сие рабство, в котором они их содержат]', сей бесчеловечный торг, который они ими произво­дят, столько унижают Россию перед всеми европейскими держа­вами, что без душевного прискорбия нельзя произнести сей исти­ны. Горестно, весьма горестно для россиянина, свое отечество лю­бящего, видеть в нем дела, совершающиеся только в отечестве негров, коих, однако ж, несчастную участь просвещенная Англия, несмотря на прибыльный ими торг, лучше желает облегчить, луч­ше желает лишиться всех получаемых ею чрез то выгод, нежели идти против природы, против прав человечества, столько ею почи­таемых и приемлемых ею в основание всех ее постановлений (стр. 139).

ЛУБКИН

Александр Степанович Лубкин (ок. 1771—1815) — просвети­тель, философ и публицист, видный организатор гимназического и университетского образования в России. Первоначально препо­даватель Костромской гимназии (немецкого языка, математики и философии), ректор Армейской семинарии, смотритель Петербург­ского педагогического института, директор училищ Оренбургской губернии (1792—1812 гг.), профессор умозрительной (т. е. теорети­ческой) и практической философии Казанского университета. Его труды «Начертание логики» (1801 г.), «Письма о критической фи­лософии» (1805 г.), «Рассуждение о том, можно ли нравоучению дать твердое основание, независимо от религии», «Опыт разбора российских сословий» (1815 г.), а также «Начертание метафизики» (издано посмертно в 1818—1819 гг.) стяжали ему в России начала XIX в. славу мыслителя самобытного, выступающего против остат­ков схоластики, религиозного обскурантизма и философского дог­матизма. Критика А. С. Лубкиным кантианства не потеряла зна­чения и в наши дни. Несмотря на деистический характер своих взглядов, автор «Начертания логики» и «Писем о критической фи* лософии» проявлял огромный интерес к передовым материалисти­ческим учениям Европы и России, выступал в русле атеистических движений своего времени.

Фрагменты из произведений А. С. Лубкина подобраны автором данного вступительного текста П. С. Шкуриновым по изданию: «Русские просветители», т. 2. М., 1966.