Посвящается Ялте - Поэма (1969) 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Посвящается Ялте - Поэма (1969)



Несколько человек, подозреваемых в убийстве, дают показания следо­вателю, которые приводятся в том порядке, в котором они снима­лись. Вопросов следователя мы не слышим, но реконструируем их по содержанию ответов допрашиваемых.

Человек, привлеченный в качестве свидетеля или подозреваемого к расследованию дела об убийстве, отвечает на вопросы следователя. Из его ответов следует, что субботним вечером его знакомый должен был прийти к нему, чтобы разобрать шахматный этюд Чигорина, о чем они условились во вторник по телефону. Однако в субботу днем его приятель позвонил и сообщил, что не сможет прийти вечером. Даю­щий показания говорит, что не заметил по телефону в голосе собесед­ника следов волнения, а некоторую странность произношения объяс­няет только следствием контузии. Разговор протекал спокойно, его знакомый извинился, и они условились встретиться в среду, предвари­тельно созвонившись. Разговор состоялся около восьми часов, после чего он попытался разобрать этюд в одиночку и сделал ход, который ему посоветовал приятель, но ход этот смутил его своей нелепостью, странностью и каким-то несоответствием манере игры Чигорина, ход, сводивший на нет самый смысл этюда. Следователь называет какое-то имя и спрашивает, говорит ли оно что-нибудь допрашиваемому. Вы-

ясняется, что он был с этой женщиной в связи, но они расстались пять лет назад. Он знал, что она сошлась с его приятелем и партне­ром по шахматам, но предполагал, что тот не догадывается об их прежних взаимоотношениях, так как сама женщина едва ли стала бы ему об этом рассказывать, а ее фотографию он предусмотрительно убирал перед его приходом. Об убийстве он узнал в ту же ночь. Эта женщина сама позвонила и сообщила. «Вот у кого взволнованный был голос!»

Следующей дает показания женщина, которая сообщает, что на протяжении последнего года она виделась с убитым редко, не чаще двух раз в месяц, и каждый раз он заранее предупреждал ее звонком о своем приходе, чтобы не возникло накладок: ведь она работает в те­атре, а там возможны всякие неожиданности. Убитый знал, что у нее появился мужчина, отношения с которым серьезны, но, несмотря на это, иногда встречалась с ним. Он, по ее словам, был странным и не­похожим на других, во время встреч с ним весь мир, все вокруг для нее как будто переставало существовать, «на поверхности вещей — как движущихся, так и неподвижных — вдруг возникало что-то вроде пленки, вернее — пыли, придававшей им какое-то бессмыслен­ное сходство». Именно это привлекало ее в нем и заставляло не по­рывать окончательно, даже во имя капитана, с которым она намерена была связать свою судьбу. Она не помнит, когда и где познакомилась с убитым, кажется, это произошло на пляже в Ливадии, но очень хо­рошо помнит его слова, с которых началось их знакомство. Он сказал: «Понимаю, как я вам противен...» Ей ничего не известно о его семье, он не знакомил ее и со своими друзьями, и она не знает, кто убил его, но это явно не его партнер по шахматам, этот безвольный чело­век, тряпка, который «сошел с ума от ферзевых гамбитов». Она вооб­ще никогда не могла понять их дружбы. А капитан в тот вечер был в театре, они возвращались вместе и нашли в ее парадном лежащее тело. Сначала из-за темноты они вообразили, что это пьяный, но тут она узнала его по белому плащу, который был в тот момент весь в грязи. Видимо, он долго полз. Потом они внесли его в ее квартиру и позвонили в милицию.

Следом за женщиной показания дает капитан. Но он боится разо­чаровать следователя, так как ему ничего не известно об убитом, хотя он, по понятным причинам, «ненавидел этого субъекта». Они не были знакомы, он просто знал, что у его подруги бывает кто-то, но кто именно — не знал, а она не говорила, не потому, «чтоб что-то скрыть», а просто ей не хотелось расстраивать капитана, хотя рас­страивать там было особенно нечем, потому что почти год, «как ниче-

го уже меж ними не было», в чем она сама призналась ему. Капитан поверил ей, но легче ему не стало. Он просто не мог не поверить, и если следователя удивляет, что с таким отношением к людям он имеет четыре звезды на погонах, то пусть не забывает, что это ма­ленькие звезды, а многие из тех, с кем он начинал, уже имеют по две больших. Следовательно, он неудачник и вряд ли по складу характера мог быть убийцей.

Капитан уже четыре года вдовец, у него есть сын, а вечером в день убийства он был в театре, после спектакля провожал домой свою знакомую, и в ее подъезде они обнаружили труп. Он сразу узнал его, так как однажды видел их вместе в магазине, а иногда встречал его на пляже. Как-то раз он даже заговорил с ним, но тот ответил так пренебрежительно, что капитан почувствовал прилив ненависти и даже ощутил, что может убить его, но тогда, по счастью, он еще не знал, с кем разговаривает, так как даже не был знаком с женщиной. Больше они не встречались, а потом капитан познакомился с этой женщиной на вечере в Доме офицеров. Капитан признается, что даже рад такому повороту событий, иначе все это могло тянуться вечно, а всякий раз после встреч с этим человеком его подруга была как бы не в себе. Теперь, он надеется, все наладится, так как, скорее всего, они уедут. У него «есть вызов в Академию», в Киев, где ее возьмут в любой театр. Он даже считает, что они еще могут завести ребенка. Да, у него есть личное оружие, еще с войны остался трофей­ный «парабеллум». Да, он знает, что ранение было огнестрельным.

Рассказывает сын капитана. «В тот вечер батя отвалил в театр, а я остался дома вместе с бабкой». Они смотрели телевизор, была суббо­та, и уроков не нужно было делать. Передача была про Зорге, но он недосмотрел ее. В окно он увидел, что гастроном напротив еще от­крыт, значит, не было десяти, и ему захотелось мороженого. уходя, он положил в карман куртки пистолет отца, так как знал, куда отец прячет ключ от ящика. Он взял его просто так и не думал ни о чем. Он не помнит, как очутился в парке над портом, было тихо, светила луна, «ну, в общем было здорово красиво». Он не знал, который час, но еще не было двенадцати, так как «Пушкин», который в субботу отправляется в двенадцать, еще не отошел, и освещенные цветные окна в танцевальном салоне у него на корме были похожи на изум­руд. Он встретил того человека у выхода из парка и попросил у него папиросу, но мужчина не дал, обозвав его негодяем. «Не знаю, что произошло со мной! Ага, как будто кто меня ударил. Мне словно чем-то залило глаза, и я не помню, как я обернулся и выстрелил в него». Мужчина продолжал стоять на прежнем месте и курить, а по-

тому мальчик решил, что он не попал. Он закричал и бросился бе­жать. Он не хочет, чтобы об этом рассказали отцу, потому что боит­ся. Пистолет он, вернувшись домой, положил на место. Бабка уже уснула, даже не выключив телевизор. «Не говорите бате! Не то убьет! Ведь я же не попал! Я промахнулся! Правда? Правда? Правда?!»

В салоне теплохода «Колхида» следователь беседует с кем-то. Они говорят о том, что оказалось трое подозреваемых, что само по себе уже красноречиво, так как положение предполагает, что каждый из них был способен совершить убийство. Но это лишает следствие вся­кого смысла, «поскольку в результате» узнаешь только, кто именно, «но вовсе не о том, что другие не могли...». Да и вообще оказывается, что «убийца тот, кто не имеет повода к убийству...» Но «это — апо­логия абсурда! Апофеоз бессмысленности! Бред!»

Теплоход отошел от причала. Крым «таял в полночной тьме. Вер­нее, возвращался к тем очертаньям, о которых нам твердит географи­ческая карта».

Э. Л. Безносов

Мрамор - Драма (1982)

Во втором веке после нашей эры в камере тюрьмы сидят два челове­ка — Туллий Варрон и Публий Марцелл. Тюрьма располагается в ог­ромной стальной башне, около километра высотой, и камера Публия и Туллия располагается примерно на высоте семьсот метров. Туллий и Публий не совершали никаких преступлений, но по законам Импе­рии, установленным императором Тиберием, они отбывают пожиз­ненное заключение. Законы эти основываются на статистике, со­гласно которой во все времена в местах заключения находится около 6,7 процента от числа населения любой страны. Император Тиберий сократил это число до 3 процентов, отменил смертную казнь и издал указ, по которому 3 процента должны сидеть пожизненно, независи­мо от того, совершил ли конкретный человек преступление или нет, а определяет, кому сидеть, — компьютер.

Камера Туллия и Публия представляет собой «нечто среднее между однокомнатной квартирой и кабиной космического корабля». Посреди камеры — стальная опора Башни, проходящая по всей вы­соте, в помещении камеры она декорирована под дорическую колон-

ну. Внутри ее располагается лифт и шахта мусоропровода. Тела умер­ших узников спускают в мусоропровод, внизу которого расположены стальные ножи сечки, а еще ниже — живые крокодилы. Все это слу­жит мерами предотвращения побегов из тюрьмы. С помощью лифта, расположенного внутри трубы, в камеры подается все необходимое, а также то, что заказывают заключенные, отходы удаляются через мусо­ропровод. Внутри камеры на стеллажах и в нишах стоят мраморные бюсты классических писателей и поэтов.

Туллий по происхождению римлянин, а Публий — уроженец провинции, варвар, как называет его сокамерник. Это не только ха­рактеристика их происхождения, но и характеристика мироощуще­ния. Римлянин Туллий не протестует против своего положения, но это означает не смирение с участью, а отношение к ней как форме бытия, наиболее адекватной его сущности, ибо отсутствие простран­ства компенсировано избытком Времени. Туллий стоически спокоен и не ощущает утраты того, что осталось за стенами тюрьмы, так как не привязан ни к чему и ни к кому. Такое отношение к миру он счи­тает достойным настоящего римлянина, и его раздражает привязан­ность Публия к житейским наслаждениям. Это называет он вар­варством, мешающим постичь истинный смысл жизни, который за­ключается в том, чтобы слиться со Временем; избавиться от санти­ментов, любви, ненависти, от самой мысли о свободе. Это и должно привести к слиянию со Временем, растворению в нем. Туллия не раз­дражает однообразие тюремного распорядка, так как истинный рим­лянин, по его мнению, не ищет разнообразия, но, напротив, жаждет единообразия, потому что смотрит на все sup sреcie aeternitatis. Идея Рима в его понимании — все доводить до логического конца — и дальше. Все иное называет он варварством.

Время в камере проходит в постоянных пикировках Туллия и Публия, во время которых Туллий упрекает Публия за его стремление на свободу, которое он также считает проявлением варварства. Побег — это выход их Истории в Антропологию, «или лучше: из Времени — в историю». Идея Башни — это борьба с пространством, «ибо отсутствие пространства есть присутствие Времени». Потому, считает он, Башня так ненавистна Публию, что страсть к пространст­ву — суть варварства, в то время как истинно римской прерогативой является стремление познать чистое Время. Туллий не стремится на свободу, хотя считает, что выбраться из тюрьмы возможно. Но имен­но стремление к возможному и отвратительно для римлянина. Пуб­лию же, по мысли Туллия, проще, как варвару, стать христианином, чем римлянином, потому что из жалости к себе он мечтает либо о

побеге, либо о самоубийстве, но и то и другое, на его взгляд, отдает идеей вечной жизни.

Туллий предлагает Публию пари на снотворное, которое положено узникам, что он осуществит побег. Пока Публий спит, Туллий, оста­вив в камере только бюсты Овидия и Горация, сбрасывает в мусоро­провод остальные мраморные изваяния, в расчете, что они своей тяжестью, увеличенной ускорением свободного падения с высоты семьсот метров, разрушат ножи сечки и убьют крокодилов. Потом он запихивает в мусоропровод матрас и подушки и забирается туда сам.

Проснувшись, Публий замечает в камере что-то неладное и обна­руживает отсутствие бюстов. Он замечает, что Туллий исчез, но не может этому поверить, осознав случившееся. Публий начинает думать о новом сокамернике и по внутреннему телефону сообщает претору, то есть тюремщику, об исчезновении Туллия Варрона. Но выясняется, что претору это уже известно, так как Туллий сам позвонил ему из города и сообщил, что возвращается домой, то есть в Башню. Публий в смятении, и в этот момент в камере появляется Туллий, к изумле­нию Публия, который не может понять, почему Туллий, удачно осу­ществив побег, вернулся, но тот отвечает, что только затем, чтобы доказать, что выиграл пари, и получить выигранное снотворное, кото­рое, в сущности, и есть свобода, а свобода тем самым — снотворное. Но Публию чужды эти парадоксы. Он уверен, что если бы сам сбе­жал, то уж ни за что не вернулся бы, а теперь одним способом побе­га стало меньше. Но Туллий уверяет, что побег всегда возможен, но это доказывает только то, что система несовершенна. Такая мысль может устроить варвара, но не его, римлянина, стремящегося к абсо­люту. Он требует отдать ему выигранное снотворное. Публий просит рассказать, как ему удалось бежать из Башни, и Туллий открывает ему механизм побега и говорит, что идею подсказал как раз ему фла­кон со снотворными таблетками, имеющий, как и мусоропровод, ци­линдрическую форму. Но Публий хочет бежать из тюрьмы не как места жизни, а как места смерти. Свобода ему нужна, потому что она «есть вариации на тему смерти». Но, по мысли Туллия, главный недостаток любого пространства, и в том числе этой камеры, заклю­чается в том, что в нем существует место, в котором нас не станет, время же лишено недостатков, потому у него есть все, кроме места. И поэтому его не интересует ни где он умрет, ни когда это произой­дет. Его интересует только, «сколько часов бодрствования представля­ет собой минимум, необходимый компьютеру для определения» состояния человека как бытия. То есть для определения, жив ли он. И сколько таблеток снотворного он «должен единовременно принять,

дабы обеспечить этот минимум». Это максимальное бытие вне жизни, считает он, действительно поможет ему уподобиться Времени, «то есть его ритму». Публий недоумевает, зачем Туллию столько вре­мени спать, если заключение их — пожизненное. Но Туллий отвеча­ет, что «пожизненно переходит в посмертно. И если это так, то и посмертно переходит в пожизненно... То есть при жизни существует возможность узнать, как будет там... И римлянин такой шанс упус­кать не должен».

Туллий засыпает, а Публий пугается предстоящих семнадцати часов одиночества, но Туллий утешает его тем, что, проснувшись, рас­скажет, что видел... про Время... Он просит придвинуть к нему по­ближе бюсты Горация и Овидия и в ответ на упреки Публия, что мраморные классики ему дороже человека, замечает, что человек оди­нок, как «мысль, которая забывается».

Э. Л. Безносов



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-24; просмотров: 131; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.238.130.41 (0.012 с.)