Пути и судьбы старообрядчества 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Пути и судьбы старообрядчества



 

Сожжение Аввакума и гибель других учителей старообрядчества не привели к концу

движения, а его подхлестнули. В конце XVII века и в начале XVIII оно своим влиянием ох-

ватило громадные массы русского населения. Гонения на веру подчас только укрепляют го-

нимых и как бы подтверждают правоту вероучения: если это так преследуют — значит, это

истинное. К тому же, гонения в крайне непривлекательном свете выставляли официальную

церковь и государственную власть, внушали отвращение к новоустановленным порядкам. И

хотя старообрядцы скоро поняли, что им не победить и не вернуть Русь к старой вере, это их

не смутило. Тут действовала логика от противного. Если даже святая Русь в лице официаль-

ной церкви отпала от истинной веры, значит, приближаются последние времена, мир погру-

зился во зло, попал под власть сатаны. А государственные чиновники и никонианские по-

пы — это слуги антихристовы. Для христиан наступает великая проверка. Отсюда следует,

что нужно еще крепче стоять за старую веру и не поддаваться ни казням, ни соблазнам мира

сего. Речь идет уже не просто об обрядах — двумя или тремя перстами креститься, а дейст-

вительно происходит в русском народе самый настоящий раскол, который кладет надолго

непроходимую границу между двумя направлениями, пускай это одна и та же православная

религия. Позднее, в XVIII веке, государство и Церковь охотно допустили бы и практически

стали допускать старообрядцев как самостоятельную ветвь в русском православии со своими

старыми обрядами. Но государство и Церковь не могли потерпеть, чтобы их порядки, их

строй, их вероучение называли сатанинскими. И потому продолжаются преследования наи-

более последовательных староверов, которые в глазах государства и Церкви остаются опас-

нейшими еретиками.

На то, как далеко зашел раскол, указывают случаи массовых самосожжений, к кото-

рым порой прибегали старообрядцы. Эту идею сформулировал еще Аввакум, советуя не бо-

яться огня и в случае необходимости прибегать к этому способу, как он красочно выражался,

«огнепальных истребительных смертей». Аввакум одобрял самосожжения как средство не

дасться в руки еретикам, которые силой заставят принять новую веру. Лучше самосожжение,

чем измена Богу — вот логика Аввакума. Но Аввакум не считал это средством спасения ду-

ши и не развертывал эту идею в доктрину, в учение о необходимости самосожжения. Другие

же адепты самосожжения на этом настаивали именно как на способе спасения души. Люди

запирались в избе — порою по сто человек — и с пением молитв и псалмов себя сжигали.

Иной раз это делалось в случаях, когда к какому-нибудь лесному скиту, где скрывались ста-

рообрядцы, приближалась военная команда, специально посланная — схватить. Но иногда

это совершалось и безо всякой непосредственной опасности со стороны властей, а просто как

угодный Богу скорейший путь на небо, чтобы уйти из этого дьявольского мира. Делалось это

не в отчаянии, а радостно и торжественно, в состоянии религиозного восторга, мистической

экзальтации: весь мир пошел неправым путем, потому что приблизился или уже явился ан-

тихрист.

Учение об антихристе пользовалось особой популярностью и, я бы сказал, притяга-

тельностью в этой среде. Поэтому поводу возникали различные теории и предположения.

Высчитывали по Библии время прихода антихриста. Известно, например, что в Апокалипси-

се фигурирует таинственная и зловещая цифра 666 — антихристово число. Согласно некото-

рым толкованиям, антихристово число ровно в два раза превышает число 333, в котором за-

печатлена божественная Троица. Антихрист же пытается превзойти Троицу и потому избрал

себе дьявольское число 666. Со страхом ожидали даты — 1666 год. И год этот наступил, в

1666 году открылся в Москве Собор, который окончательно утвердил реформу Никона. Надо

вообразить, какой это был ужас: антихристово число совпало с реформой Никона.

 

 


 

 

Об антихристе шли напряженные споры. Вставал вопрос: приблизился он или уже

явился? А если уже явился или явится, то как — в телесном образе человека или только сво-

им духом, который и проявился уже в гонениях на старую веру? Аввакум, скажем, считал,

что антихрист в реформе Никона проявился своим духом, что Никон богоотступник и слуга

антихриста, но все-таки не сам антихрист. Другие же в самом Никоне видели настоящего ан-

тихриста, воплотившегося вполне персонально и телесно. Ходили слухи, что Никон бук-

вально поклонялся дьяволу, что у Никона на подошве одной туфли, с внутренней стороны,

вышит образ Пресвятой Богоматери, а на другой — восьмиконечный крест. Дескать, Никон

непрестанно попирает ногами эти святые изображения.

Немного позднее реальным воплощением антихриста — и не у одних только старооб-

рядцев, а в самых широких слоях населения — сделался царь Петр. Ходила версия, что когда

Петр в юности ездил за границу, его подменили и вместо царя прислали нам антихриста. Бы-

вали случаи, когда публично где-нибудь на базарной площади или в церкви отдельные сме-

лые люди громко провозглашали, что царь у нас антихрист. Разумеется, их тут же хватали,

доставляли в тайную канцелярию, страшным образом пытали, с тем чтобы выяснить, кто их

этому научил и кто у них единомышленники, а потом казнили. Случалось порою, что ника-

ких единомышленников не было и никто этому не учил, а сам человек, собственным умом,

доходил до понимания, что царь у нас антихрист. Однажды один старик самому царю Петру

в церкви во время богослужения вручил подобного рода грамоту за собственной подписью.

А под пыткою признался в одном — что хотел пострадать за веру. Не страдание само по себе

притягивало этих людей, а стремление последовать за Христом и подобно Христу пострадать

за истину и тем самым спасти собственную душу.

Русь давно уже привыкла не доверять Западу и рассматривать Запад как антихристову

ересь. Реформы Петра и его указы, насаждавшие повсюду западные обычаи, воспринимались

в народе, и тем более в старообрядческих кругах, как самое наглядное и очевидное наступ-

ление царства антихриста. Так что при Петре народные массы еще более подвинулись в сто-

рону старой веры, и раскол приобрел еще более глубокий характер. Царь со своими запад-

ными нововведениями казался непосредственным продолжателем дела патриарха Никона. В

действительности это было не так. Но в восприятии современников консервативного круга

Никон — лжепророк и Петр — царь-антихрист: две ипостаси одной сатанинской Троицы.

По счастию, Петр, в отличие от своего батюшки, царя Алексея Михайловича, был че-

ловеком совсем не церковным, а сугубо государственным. Петру, в сущности, было все рав-

но — кто какими перстами крестится из его подданных, лишь бы все ему повиновались. И

хотя он не любил старообрядцев как носителей консерватизма, противостоящих его запад-

ным нововведениям, Петр понимал, что одним физическим уничтожением с этим делом не

справиться. Раскол достиг уже таких степеней и масштабов, что для его уничтожения нужно

было истребить несколько миллионов населения России, а это было не под силу даже такому

великому государю.

К тому же Петр увидел, что при известном компромиссе старообрядцы могут принес-

ти пользу государству, поскольку русское купечество в большей своей части принадлежало к

старой вере, а Петр стремился всячески развивать торговлю и промышленность. Да и как го-

сударь просвещенный и умный, он счел необходимым, в конце концов, узаконить раскол,

позволить старообрядцам легальное проживание в пределах русского государства.

Меры против старообрядцев при Петре были смягчены. Но для этого требовалось

объявиться в открытую и, как тогда говорили, записаться в раскол. То есть в государствен-

ных бумагах документально, за собственной подписью, подтвердить, что ты принадлежишь к

особой категории, именуемой «раскольники». Сделать это старообрядцам было психологи-

чески нелегко. Ведь это означало официально признать себя «раскольниками», тогда как они

прямо или в глубине души раскольниками считали не себя, а всю официальную церковь,

принявшую реформу Никона и тем самым отколовшуюся от истинной веры. С другой же

стороны, условием легального существования была лояльность по отношению к церкви и

государству. Нельзя было объявлять в открытую новые порядки еретическими. За это про-

 


 

 

должали казнить. Нужно было признать себя раскольниками, и по адресу церкви и государ-

ства не говорить ничего плохого. За это государство предоставляет тебе право молиться по

старому обряду. И за это же право записавшиеся в раскол облагались двойной податью, т.е.

двойным налогом в пользу государства. Это была как бы плата или штраф за отступление от

церкви. Собственно ради дани и требовалось записаться в раскол. А если раскольник укры-

вался от двойного платежа — его ссылали на каторгу. Все же это было много лучше, чем

прежние порядки. Легче заплатить двойной налог, чем подвергаться пыткам и смерти. Мно-

гие старообрядцы пошли на этот компромисс, выгодный отечеству во всех отношениях — и

денежно, и в виде умиротворения и нормализации жизни.

Однако меры, принятые Петром, и даже еще более мягкие, принятые позднейшими

царями, не решили и не могли решить проблему раскола. Потому, прежде всего, что опреде-

ленная часть старообрядцев не желала регистрироваться и тем самым как бы расписываться

в своей неполноценности, в собственном еретичестве. Записывание в раскол многие рас-

сматривали как антихристову печать, которую царь-антихрист ставит на своих верноподдан-

ных. Ведь это как бы подписать свой союз с дьяволом. Ходили слухи, что у царя Петра уже

заготовлены специальные железные клейма, которыми он будет клеймить народ. А тех, кто

откажется, будут убивать, а тот, кто примет клеймо — пойдет в геенну огненную вместе с

царем-антихристом. На этот счет находили соответствующие цитаты в Апокалипсисе и не

хотели ставить на себя сатанинское клеймо.

Даже в той части старообрядчества, которая пошла на компромисс с государством и

записалась в раскол, подтвердив тем самым свою лояльность, то и дело возникали разного

рода неурядицы. Вдруг обнаруживалось, что эти люди не так уж лояльны, при всем своем,

самом искреннем желании мирно сосуществовать рядом с государственной церковью. На-

пример, царю Петру доносили, что узаконенные старообрядцы не молятся за него, как поло-

жено в православной церкви, и опускают предписанную молитву за царя. Или молятся, но не

так, как положено. Вместо того чтобы называть царя «благочестивым» или «благоверным»,

называют его «благородным». Казалось бы, какая разница? Но стоит вдуматься, войти в эти

слова. Называя царя «благородным», ему отдавали царскую почесть, связанную с его проис-

хождением. Кесарю кесарево. Однако назвать царя «благочестивым» или тем более «благо-

верным» — не поворачивался язык. Это означало признать, что истинная, православная вера

находится на стороне царя, тогда как на самом деле она — у старообрядцев, а царь-то, хоть и

благородный, но не благоверный и не благочестивый, поскольку он придерживается новой,

никонианской религии. Сказать о царе «благоверный» — значило признать, что мы не благо-

верные, тогда как на самом-то деле мы и есть благоверные христиане. За титулом Императо-

ра — «благородный» — доносчики слышали другое, и правильно слышали: царь-то у нас ан-

тихрист.

Кстати сказать, этот донос царю Петру о том, что вместо «благоверного» Императора

старообрядцы его аттестуют всего-навсего «благородным» и за это надо снова хватать и на-

казывать раскольников, — написал епископ, что не делает чести официальной церкви.

Однако главная причина углублявшегося раскола заключалась в другом, и ее не могли

ликвидировать никакие взаимные компромиссы между государством и церковью, с одной

стороны, и старообрядцами, с другой. В эпоху Петра и далее Россия поворачивалась лицом к

Западу, и вся жизнь, окружавшая старообрядцев, и все общество, связанное с государством,

принимали западный, то есть еретический, характер и стиль. В результате происходило от-

чуждение одной части России от другой. Нарушались не просто обряды, но обычаи русского

народа и весь его быт и уклад. Сошлюсь на два нововведения Петра, совершенно неприем-

лемые для старообрядцев, — брить бороды и носить иностранное платье. Вот это был, дей-

ствительно, удар, нанесенный царем-антихристом своему народу. Брадобритие издавна по-

читалось на Руси — признаком еретичества. Борода была неприкосновенной. Стоглавый со-

бор при Иване Грозном строго-настрого запрещал не только брить, но и подстригать бороду.

И вдруг Петр, собственными руками, как бы в шутку, на своих пирах и заседаниях, начинает

отрезать ножницами бороды у главных бояр. Это страшный позор, но бояре терпят. Тем вре-

 


 

 

менем выходит постановление, что все государственные чиновники и, более того, все город-

ские жители должны быть бритыми. Исключение делалось для духовенства и для крестьян.

Для духовенства — из уважения к сану. Для крестьян — по всей вероятности, потому что на

них махнули рукой. Да и не было у Петра таких сил, такой полиции, такой армии, чтобы

сбрить бороды всему мужскому населению России. Хотя он этого, в принципе, желал и не-

навидел бороды, как признак старой Руси. Крестьяне, являвшиеся в город, должны были

платить за свою бороду подать или штраф. Иными словами, Петр, точно так же, как с запи-

сыванием в раскол, хотел вынуть деньги за это снисхождение к старому обычаю. Вместе с

тем строго предписывалось в городе носить иностранное платье. Торговцы в Санкт-

Петербурге, продававшие русское платье и сапоги, были биты кнутом и сосланы на каторгу

(1714 г.).

Тема брадобрития проходит, как мы бы сейчас сказали, красной нитью через всю ста-

рообрядческую литературу. Как если бы это был главный пункт расхождения с никониана-

ми. Старообрядцы говорили: «Образ Божий в бороде, и подобие в усах». Или: «Брить боро-

ду — портить образ Христов». Тут следует вспомнить, чем была борода в народном быту и в

религиозном сознании Древней Руси. Борода — это образ Божий, отраженный в человеке.

Сбрить бороду — уподобиться женщине, вторичному и подчиненному мужчине существу.

Кроме того, сбрить бороду означало проявить склонность к содомскому греху, когда мужчи-

на, бритьем бороды, превращается в женщину. По выражению протопопа Аввакума, мужчи-

на, сбривший бороду, принимает — «блудоносный образ». Мужчин, сбривших бороду, ста-

рообрядцы отказывались принимать в свою среду, презрительно называли: «бритоусцы» или

«скобленое рыло». Помимо прочего, бритое лицо было знаком антихристовым. На иконах в

сюжете «Страшного Суда» праведников обычно изображали бородатыми, а бусурман, ерети-

ков, поляков, лютеран — бритыми. Иногда, правда, — с усами. По поводу этих усов в одном

старинном иконописном руководстве сказано, что они имеют усы — как коты или собаки.

Отсюда старообрядческие поговорки: «Без бороды и в рай не пустят» или «Режь наши голо-

вы, не тронь наши бороды». Последняя сложилась, вероятно, в эпоху Петра.

С крайней неприязнью, с опаской встречали старообрядцы и другие нововведения. В

особенности — табак, который числился «дьявольской травкой». В старину курение табака

рассматривалось как дело зазорное и греховное. Случалось, за курение табака резали носы. А

при Петре это вошло в моду и даже считалось хорошим тоном в дворянской среде, посколь-

ку Петр и сам курил, и поощрял этот западный обычай. Староверы таких людей презритель-

но называли «табачниками». И сложили пословицу: «Кто курит табак, тот хуже собак». На

что курильщики, из среды никониан, тоже составили ответную поговорку: «Кто курит таба-

чок, тот Христов мужичок». Среди некоторых староверческих кругов запретным был чай:

«Кто пьет чай — тот спасения не чай». Или: «Кто пьет чай — тот отчаивается от Бога». То

же — кофе. «Кто кофе пьет, того Бог убьет». Или: «Кто пьет кофе, у того сердце сковано».

Картофель староверы называли похотью антихристовой и говорили, что он ведет начало от

Рима. Русское крестьянство не хотело добровольно выращивать картофель; при Екатерине

стали вводить его насильственными мерами, и это вызвало бунты в народе, которые называ-

лись «картофельными бунтами». Согласно старообрядческой доктрине, «чай, кофе, карто-

фель, табак — прокляты на семи Вселенских соборах».

Дело не только в запретах на какие-то отдельные продукты. Новая мода, вообще,

встречала отпор. Допустим, по поводу употребления вилок за столом говорилось: «Дар Бо-

жий грех колоть». Считалось грехом ставить икону под стекло. Не признавали железные

кровати, поскольку раньше все кровати были деревянными. Позднее такие изобретения, как

телеграф, телефон, железные дороги некоторыми старообрядцами рассматривались так же,

как произведения антихриста.

В итоге старообрядцам, даже и без гонений, жить было нелегко. К окружающему ми-

ру, к вещам, входившим в быт, приходилось относиться с большой подозрительностью, с не-

доверием — проверять, обдумывать, не скрывается ли здесь какая-то новая уловка дьявола.

Выяснилось, например, что на каком-то сорте бумаги в качестве водяного знака изображен

 


 

 

медведь с топориком. И потому богослужебные книги и рукописи на этой бумаге стали от-

вергать. Получается, что, молясь по таким книгам, люди невольно поклоняются зверю. Сбы-

вается сказанное в Писании: «поневоле поклонятся зверю». Но, главное, возникали преграды

в общении с другими людьми. Старообрядцы, чем дальше шла история, становились все бо-

лее одинокими в мире. И хотя они старались жить своими общинами, эти общины были раз-

бросаны и удалены друг от друга на большие расстояния — в океане чужой и враждебной

жизни. Старообрядцы, заходя в дом к никонианам, отказывались есть и пить из чужой и, как

они считали, нечистой посуды. Подобная брезгливость встречала в народе ответную враж-

дебность и отчужденность. Старообрядческое предписание гласило: «С табачником, щепот-

ником, бритоусцем — не молись, не дружись, не бранись». «Не бранись» означало — не

вступай с ним в спор, потому что все равно это ни к чему хорошему не приведет, лучше во-

обще воздержаться от общения с еретиками. Слово «щепотник» — презрительное наимено-

вание тех, кто крестится тремя перстами. По этому поводу существовало в быту поверие:

«Иуда брал соль щепотью; поэтому щепотью (тремя перстами) креститься — грех».

Но в своей замкнутой, изолированной от мира среде старообрядцы сделали много

доброго. Как правило, они были людьми очень честными, трудолюбивыми, нравственными.

Моральный уровень этой среды заметно выше уровня обычного населения России. Помимо

христианской веры, этому способствовала строгая религиозность всего жизненного уклада.

И что особенно хотелось бы подчеркнуть — грамотность старообрядческой среды. В середи-

не прошлого века этнографы с удивлением отмечали, что все староверы, живущие в Архан-

гельской губернии, грамотны, что тогда особенно бросалось в глаза на фоне общекрестьян-

ской жизни. Это безусловно связано с тем, что они чувствовали себя хранителями старой ве-

ры и культуры, да таковыми и были, по существу. А столкновения с никонианами заставляли

их пытливо изучать старые книги, толковать священные тексты и не только хранить их, но и

продолжать, переписывая подчас от руки. Такого уважения и любви к книге мы не найдем у

простого русского мужика. Разумеется, это относится только к старым книгам. Старые ико-

ны дониконовского письма старообрядцы стремились приобрести и сохранить. В результате

русская культура много им обязана, и до нынешнего времени по глухим уголкам, где жили

старообрядцы и, в частности, на русском Севере, можно еще отыскать книги и рукописи, ко-

торые им принадлежали и благодаря этому дошли до нас.

Мы не раз говорили, что народная культура Древней Руси это нечто иное, нежели

официальная, церковная культура. Но у старообрядцев жизнь и вера сложились так, что ста-

рая церковная культура перешла в народ. Конечно, она не стала вполне народной, поскольку

это была сугубо письменная традиция. Но народ, можно сказать, поднялся до этой традиции,

и если не творил ее, то сберегал или старался сберечь. Вот и заводились и собственные учи-

теля, и училища, и свои мастерские по переписыванию и изготовлению книг. Это было

именно изготовлением книги. Книгу нужно было переписать, подражая по возможности точ-

но старым образцам, не допуская ни малейших ошибок, и соответствующим образом укра-

сить. Такая книга и по-другому читалась в старообрядческой среде, ибо сам процесс чтения

был иным. Книга читалась медленно и торжественно, порою вслух для назидания окружаю-

щих. Чтение книги приближалось к священнодействию, к богослужению, тем более что в

самой книге речь шла чаще всего о вещах божественных и священных. Прежде чем раскрыть

книгу, читающий мыл руки и молился. Произносимые им слова звучали особенно веско и

непререкаемо. Чтение превращалось в некое действо, в церемониал книгочтения.

Когда мы сейчас рассматриваем старообрядческие рукописные книги, нас поражает

не только искусство их написания; но, я бы сказал, искусство их прочтения. Поражает, как

эти книги читались и перечитывались, как они передавались из рук в руки, от владельца к

владельцу, из десятилетия в десятилетие, из одного века в другой. Книгу не просто читали, с

книгой жили. Если присмотреться к следам прочтения этих произведений, столкнешься с

удивительным явлением, с тем, что можно назвать — апофеозом книги. Видно, как она вы-

соко ценилась. Пройдя через множество рук и владельцев, старинная книга тщательно под-

клеивалась, а истлевшие листы переписывались. Мы заметим особого рода пометки читателя

 


 

 

и владельца книги — следы искусства чтения в этой среде. Мы встретим, например, вместо

современных отчеркиваний или галочек тщательно нарисованную на полях кисть руки с ука-

зующим перстом против какого-нибудь места, особенно важного или особенно понравивше-

гося. Под рисунком подпись, которая звучит торжественно и повелительно: «зри», что рав-

няется нашему «нотабене», но с более внимательной, глубокомысленной и церемониальной

интонацией. Мы встретим в этих книгах множество закладок, аккуратных, из разноцветных

тряпочек. Иногда эти тряпочки или кусочки ленточек приклеивались, для того чтобы легче и

быстрее найти необходимую страницу. По этим закладкам и ленточкам мы понимаем, что к

этой книге постоянно возвращались, ее обдумывали, ее толковали, над нею спорили о каких-

нибудь тонкостях веры…

А порою эти книги тщательно прятались, или они уходили в подполье, в переносном

и в прямом значении слова. Как были вынуждены уходить в подполье некоторые старове-

ры — и не только во времена массовых гонений, но и сравнительно недавно, и сейчас.

Мне посчастливилось однажды видеть такого рода подпольную обитель, где изготов-

лялись и переписывались старообрядческие книги. Это было в конце 50-х годов, совсем не-

давно. Самих переписчиков, разумеется, я уже не застал. Они жили и работали там лет за 20–

30 до моего приезда, и, возможно, это тянулось с очень давних времен. Это было в низовьях

реки Мезень, в деревне, которая когда-то славилась старообрядцами. Одни старообрядцы там

жили в открытую, другие же скрывались от власти в самой деревне, в подполье. Меня прове-

ли в так называемую «скрытницу» или «скрытню», в которой многие и многие годы обитали

так называемые «скрытники». Всякая скрытница — это подвальное или подземное помеще-

ние, расположенное под домом или под большой крестьянской избой. Помещение, непри-

метное для внешнего взгляда, о котором никто из посторонних не знает, и соседи, жители

той деревни, не знали, кроме самих хозяев дома, которые, рискуя свободой (а в далеком

прошлом и головой), давали этим людям пристанище и устраивали у себя в доме, под полом,

такую тайную скрытницу.

В этом помещении, темном, сыром, без окон, без дверей, которое освещается только

светом лампад, и жили эти люди. Они лишь глубокой ночью выходили во внутренний двор

подышать свежим воздухом. Так проходят годы и десятилетия для человека, который там

скрывается наподобие отшельника. Это очень напряженная жизнь. Скрытники творят бого-

служение по старинному обряду, очень и очень долгое, по восемь, по десять часов в день, а в

остальное время читают, обсуждают и переписывают старинные книги. И вот в такую

скрытницу меня провели. Старик-хозяин дома, в прошлом большой начетчик и крепкий ста-

ровер, начал содержать эту скрытню еще при царе. Старик умер, а сын его, молодой колхоз-

ник-тракторист, уже не верил ни в Бога, ни в черта и охотно показал мне, что находится у

них под полом.

Представьте, громадный бревенчатый дом — какие рубят только на Севере России,

где много леса. Незаметным движением руки кусок бревенчатой стены отодвигается, и через

узкую щель вниз ведет глубокая и почти вертикальная лестница. Вы попадаете в подземную

камеру, которая наполнена рукописными книгами, наполовину сгнившими, истлевшими.

Молодой хозяин-тракторист радостно согласился отдать все, что тут есть, за бутылку спирта.

Потому что, говорит, он давно собирался всю эту дрянь сжечь. Но мы с женой не могли уне-

сти на себе все эти книги, и умолили хозяина не жечь оставшиеся и дождаться следующего

лета. А на другой год вернулись в ту деревню на лодке и забрали остальное за вторую бу-

тылку спирта. Тогда я впервые узнал, что такое древнерусские и старообрядческие книги не

в их умозрительном, а в живом виде…

 


 

Глава четвертая

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАСКОЛА

 

Раскол — высшая точка в развитии народной религии. И, соответственно, в творчест-

ве, в религиозном фольклоре. Однако, изучая раскол, мы не должны его идеализировать.

Раскол это действительно грозное явление в русской истории. Если люди за право креститься

двумя перстами, а не тремя, отдавали жизнь, то это что-то значит. В расколе содержатся и

самые светлые, и самые темные стороны народной веры. Эти темные стороны мы тоже

должны попытаться понять. Скажем, вот это стремление старообрядцев жить в новое время

так же, как жили наши предки до петровских реформ и еще раньше — до Никона. Такой

упорный консерватизм не проходит даром. С его помощью можно в какой-то мере и до како-

го-то срока сохранить древнерусскую культуру. Вместе с тем это означает выйти, выбыть из

исторического бытия, что позднее привело к неизбежному окостенению старообрядчества. К

тому, что буква здесь оказалась на первом месте, по сравнению с духом. Вот заповеди старо-

обрядцев: не кури табак, не брей бороду, не пей чай, не ешь картошку, не наряжайся в новое

платье, не общайся с теми, кто все это делает. Но жизнь-то развивается, и с этим ничего не

поделаешь.

В истории старообрядчества мы наблюдаем странную раздвоенность, проявившуюся в

XIX веке. Богатые купцы-старообрядцы — а у них в руках находились громадные капита-

лы — тайно содержат старообрядческие молельни или скиты, с тем чтобы там молились за

их души. А сами вынуждены вступать в промышленные и торговые контакты с проклятыми

никонианами и в итоге практически содействовать прогрессу, который ведет к разрушению

старины. В такой ситуации старообрядчество превращается в мертвую форму.

Или возьмем представления об антихристе, который уже пришел в мир или вот-вот

явится. Эта идея — прихода антихриста — во многом и породила старообрядчество и приве-

ла к его подъему в тот переломный момент истории, который непосредственно связан с рас-

колом. Без идеи антихриста, без ощущения и осознания скорого конца света — не было бы

старообрядчества, не появилось бы уникальное «Житие протопопа Аввакума». Но эта же

идея порождала иногда самые чудовищные плоды — как результат крайнего недоверия ко

всей окружающей жизни, как следствие не только внешней, но и внутренней, психологиче-

ской изоляции от мира, который катится в погибель. Остановлюсь на жутком событии, кото-

рое произошло в самом конце прошлого столетия в одном местечке на Юге России. Никаких

гонений на старообрядцев в ту пору уже не было, и старообрядцы там жили в открытую во-

круг небольшого скита. И вот без всяких серьезных причин произошло массовое самозака-

пывание. Так же как самосожжение и самопотопление, это способ покончить с собой как бы

не своею рукой, а стихийной силою — земли, огня или воды. В этом самоубийстве приняли

участие 25 человек, в три приема. Жили они неплохо, некоторые были вполне состоятель-

ными крестьянами. Но эти люди жили в ощущении близкого конца света и Страшного Суда,

который должен вот-вот начаться. Они хотели спасти душу в мире, которым правит анти-

христ. Большую часть этих людей составляли женщины и дети разных возрастов, в том чис-

ле грудные, которых сами матери понесли с собой в могилу. Причем все это делалось добро-

вольно и с полным сознанием того, что их ожидает медленная смерть от удушья — одна из

самых мучительных.

Делалось это так: под землей устраивали что-то вроде комнаты или пещеры с узким

входом и потом вход замуровывали изнутри и снаружи, так чтобы в последнюю минуту ни-

кто не смог выскочить. Причем люди, которые это производили над собой и над другими,

были по натуре добрыми, хорошими, человеколюбивыми. И делалось это из самых лучших

побуждений, в том числе из человеколюбия по отношению к ближним. Роль инициатора

сыграла Виталия, женщина умная, энергичная, лет сорока, занимавшая пост настоятельницы

тамошнего скита. Хотя в самозакапывании приняли участие не только монахини этого скита,


 

но и самые обычные семейные крестьяне тех мест. Поводом послужила ожидавшаяся тогда

всенародная перепись населения, которую эти люди рассматривали как наложение антихри-

стовой печати. Дескать, внесение человека в список равносильно этой печати, которая озна-

чает вечную гибель на том свете. Если бы они отказались от переписи или куда-нибудь уш-

ли, власти ничего бы с ними не сделали. Но сами они думали, что за отказ от переписи их

посадят в острог и там, в тюрьме, разными муками заставят отречься от веры. Первоначально

было принято решение: когда посадят в острог, они запостятся — откажутся от еды и умрут

голодной смертью. Но тут-то у женщин и возникла страшная мысль: что же будет с нашими

детьми, когда мы запостимся в остроге? Ведь их же отберут и потом перекрестят в никони-

анскую веру! Ответ матери: «Не отдам ребенка на погибель; лучше пойду с ним в могилу». И

пошли. Виталия даже срочно вызвала к себе из другого города родную сестру, и та, бросив

мужа и детей, к ней приехала. Сестру уговорили закопаться вместе с другими. Со стороны

Виталии, конечно, это не было каким-то злодейством, а диктовалось любовью к сестре, ис-

кренним желанием ее спасти, пока не поздно.

По материалам этого дела, которое освещалось в газетах, была произведена серьезная

научная экспертиза — медицинская, социальная, психологическая. И потому все обстоятель-

ства этих смертей нам хорошо известны, так же как известны конкретные лица этого дейст-

ва, их психология, их мотивы191.

Всего любопытнее фигура формального исполнителя страшного замысла или, услов-

но говоря, палача. Это крестьянин Федор Ковалев, человек очень мягкий и совсем не фана-

тик. Вначале он даже пытался сопротивляться общему решению, но мать и жена его угово-

рили. Он вырыл первую могилу — притом рыть помогали и все прочие взрослые участники

драмы. В первую могилу среди других пошла 22-летняя жена Федора с двумя маленькими

детьми, которых он нежно любил. Он был готов отправиться вместе с ними. Но ему приказа-

ли остаться наверху и закопать их — для того, чтобы было надежнее, и с тем, чтобы это не

походило на самоубийство. А потом, через несколько недель, он приготовил еще две моги-

лы — для других желающих — вырыл и закопал. В том числе — собственную мать-старуху.

А в конце, после всех закапываний, по предварительному договору, как единственно остав-

шийся в живых, он должен был запоститься и честно начал выполнять задание. Вот как сам

он рассказывал об этом — позднее, когда его арестовали:

«— Три или четыре дня ничего не ем и не пью; вижу — нету светопреставленья; я на-

пился водицы на четвертый день. На пятый день нету светопреставленья — я съел баклажан-

чик. Так прошло две недели, вижу — светопреставления нету, в острог не берут, войны нету.

„Что такое“, думаю себе, — и стал хлеб есть, и так помаленьку стал все есть»192.

Это не патология, и не вспышка безумия. Это просто одно из крайних проявлений

старообрядческой твердости и праведности в ожидании антихриста, страстное желание и

подлинное умение жить понятиями XVII века в условиях современности…

Однако старообрядчество не было однородным и неподвижным, как оно к этому ни

стремилось. Перемены и дальнейшее раздробление происходили чаще всего не под влиянием

окружающей жизни или исторического развития, а по логике самого раскола. В этом тоже

беда раскола и беда старообрядчества. Раскол неизбежно ведет к новому расколу — уже

внутри отделившейся Церкви, и остановить этот процесс — почти невозможно. Разумеется,

вначале сами старообрядцы всеми силами стремились к тому, чтобы сохраниться в виде еди-

ной и неделимой церкви, которая во всем неукоснительно следует старым образцам и проти-

востоит новым веяниям. Но, отколовшись от Церкви, старообрядцы очень скоро потеряли

всю иерархию, которая бы ими руководила в качестве единого и высшего церковного центра

и церковного авторитета. Уйдя в раскол, они остались без попов, то есть без священников,

которых старообрядцы, по старому обычаю, называли и называют попами. Само слово «свя-

щенник» это уже нововведение, вошедшее в язык и в обычай со времен Никона. А по-

старому, по-старообрядчески, а также в народном употреблении, которое сейчас звучит гру-

 

191 См.: В.В.Розанов. Темный Лик. Метафизика христианства. — СПб., 1911, с. 136–137.

192 'Там же, с. 198.


 

 

бовато, священник — это поп. Поп обладает высшим религиозным авторитетом для мирян и

совершает Церковные таинства. Никакой человек, кроме попа, произвести этого не может, не

имеет права. Так что без попа немыслимы церковные таинства, лежащие в самом основании

религии и православного обряда. А за строгость обряда старообрядцы больше всего и держа-



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-21; просмотров: 418; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 44.200.65.174 (0.234 с.)