Духовные стихи о бегстве из мира сего.

СТРАШНЫЙ СУД

 

Взгляд на историю и современность, высказанный в конце «Голубиной книги», весьма

пессимистичен. В этой ситуации победы Кривды над Правдой, естественно, обострялся во-

прос: как же спастись человеку в этом мире, где повсюду господствует неправда? Выход

один: уйти, фигурально выражаясь, — с земли на небо жить вопреки земным, человеческим

установлениям. Появляется множество духовных стихов, проникнутых крайне аскетическим,

монашеским взглядом — на тему спасения души человека, его бегства от жизни, от земли, к

Богу. Таковы стихи об Иосафе-царевиче.

Царевич Иосаф, убедившись в том, что мир полон неправды, удаляется в пустыню.

Так как песчаных или каменистых пустынь на Руси поблизости не было, то уйти в пустыню

чаще всего означало — уйти в леса. Ибо лес был самым безлюдным местом, а леса были

громадны. Одинокие монахи-отшельники или целые общины, желающие удалиться от мир-

ской суеты, от всеобщей греховной жизни, уходили в лес, в скиты. Пустыня предполагала

удаление от общества, от людей и полное одиночество, посвященное Богу. С другой сторо-

ны, поскольку пустыня это лес, она наполнялась зеленой лесной природой, что мы и находим

в стихе об Иосафе-царевиче. Эта пустыня олицетворялась в виде женского лица, в образе ма-

тери-пустыни. Подобно тому, как у всех людей есть мать-сыра земля, у монаха-отшельника

появляется мать-Пустыня. Духовный стих о царевиче Иосафе и представляет собой диалог

между матерью-Пустыней и этим удалившимся в лесную Пустыню царевичем. Мать-

Пустыня отговаривает царевича Иосафа от его религиозного подвига, предупреждая, как

трудно жить в лесу, где нечего есть, а пить придется болотную воду. Но главная труд-

ность — это полное одиночество. И когда начнется весна и вся природа расцветет, деревья

покроются листьями, говорит Пустыня, ты меня покинешь. Тебя потянет назад к людям, к

земной жизни. Но царевич Иосаф клянется в верности матери-Пустыне и ей возражает. И вот

эти возражения нам особенно интересны, поскольку прославление Пустыни как ступени в

Царство Небесное здесь совмещается с восхвалением живой природы.

 

Не стращай мене, мати,

Ты великими страстями,

А пусти мене, мати,

Да в лес погуляти,

Погуляю я, мати,

Я по темном по лесу,

Забавлять мене будут

Яко лютые звери,

А втешать мене будет

Поднебесная птица…

 

Другой вариант:

 

Со мной станут говорить

На древах маленькие листья:

Что Христос на престоле,

С херувимы и серафимы…163

 

 

163 Там же, с. 225, 230.

 

Мы видим, как аскетический стих во славу пустыни проникается тонким эстетиче-

ским чувством и молитвенное созерцание Царства Небесного переплетается с созерцанием

красоты окружающей природы. А вместе с тем эта природа одухотворяется. И трепет листь-

ев, и пение птиц в лесу перенимают ангельский образ. В пустыне, вместе с бегством от мира

и земных страстей, природа не увядает, а воскресает. Но воскресает уже в каком-то небесном

сиянии или во Святом Духе.

Занимаясь народной верой, нам приходилось много говорить о материализме религи-

озных представлений народа. А здесь мы находим другую сторону той же веры — ее глубо-

кий мистицизм и религию Святого Духа, которая свойственна православию, может быть,

больше, чем другим христианским религиям. В русских духовных стихах почти не упомина-

ется Бог-Отец, но третья ипостась Божества Святой Дух встречается достаточно часто. На-

помню, что в «Голубиной книге» само происхождение мира начинается со Святого Духа:

«Начался белый свет от Свята Духа, от Свята Духа самого Христа». Святой Дух понимается

порою как дыхание Христа. В частности, в стихах о Двенадцати великих пятницах сказано,

что в пятницу накануне Святой Троицы сам Христос сходит с неба на землю и посылает

Святой Дух «во сырую землю» и распускает Святой Дух по всей земле, по всей вселенной.

Святым Духом как благодатной и таинственной силой Божией проникается и одухотворяется

вся природа. И потому она так прекрасна в молитвенной пустыне, где обитает Иосаф-

царевич.

Хотя русский народ не очень разбирался в догматическом содержании Пресвятой

Троицы, он очень чтил Троицу. Очевидно потому, что Троица связана с понятием Святого

Духа. Ведь сам праздник Троицы — на пятидесятый день после Пасхи — сопряжен с тем,

что в этот день Святой Дух сошел на апостолов. А в народном представлении Святой Дух

сходит не только на апостолов, но и на всю природу. Ибо Святой Дух это сила животворя-

щая. Отсюда, по всей вероятности, повелся и утвердился повсеместный на Руси обычай в

день Троицы украшать церкви зеленью — травами и ветками деревьев. В старину по всей

России на Троицу возили эти ветки целыми возами и увешивали ими двери домов и косяки

окон. Деревенские улицы украшали березками. Прихожане на праздник Троицы являлись в

церковь с букетами полевых цветов. В некоторых губерниях эти букеты именовались «духа-

ми», — что опять-таки указывает на связь со Святым Духом. Эти цветы, побывавшие в церк-

ви, затем высушивали и хранили за иконами — для разных целей, поскольку, считалось, эти

цветы обладают святой силой. Их клали, например, в амбары, где хранится зерно, мука и

другие припасы, чтобы там не заводились мыши. Или — подвешивали на чердаке во избежа-

ние пожаров. Особенно на Троицу украшали церковь: туда вносили срезанные деревья, а пол

устилали свежей травой. Затем эту траву прихожане уносили с собой, примешивали к сену и

кипятили в воде, а воду эту пили, потому что она считалась целебной. Этот обычай украшать

зеленью церкви и дома на Троицу говорит насколько в народе была крепка вера в силу Свя-

того Духа. Получалось так, что Святым Духом в этот день освящается вся земля.

Возможно, с религией Святого Духа связан и другой обычай на Руси, который при-

урочен к празднику Благовещения (25 марта). В этот день архангел Гавриил возвестил Деве

Марии, что Святой Дух низойдет на Нее и Она понесет Сына Божия — Иисуса Христа. Сим-

волом Святого Духа был голубь. А шире — птицы, как олицетворение души. Считалось, что

Благовещение празднуют не только люди, но и птицы, которые в этот день особенно раду-

ются и не работают — не вьют гнезда. Одна кукушка нарушила этот запрет и в день Благо-

вещения свила гнездо. В наказание за это с тех пор она не имеет собственного угла и не уме-

ет его строить, и поэтому подкладывает свое яйцо в чье-нибудь чужое, готовое гнездо. Ради

этого праздника на Руси существовал обычай — в день Благовещения выпускать птичек из

клеток, даруя им свободу. Для этого в городах перед Благовещением специально торговали

птицами, чтобы каждый мог в этот день выпустить птицу на свободу.

Множество других поверий позволяют утверждать, что православная вера и русский

народ особенно чтили Третью Ипостась, Святого Духа, что религия Святого Духа особенно

 

 

 

близка русскому национальному характеру и окрашивает очень многое в русской народной

вере. Да и не только в народной.

Но вернемся к духовным стихам о спасении человеческой души из плена земной, гре-

ховной жизни. Один путь, как мы видели на примере Иосафа-царевича, — это удалиться в

пустыню. Другой возможный путь представлен духовными стихами об Алексее, человеке

Божием. Речь здесь идет о том, что сохранить или обрести чистоту и святость, находясь в

обществе, живя бок о бок с другими людьми, в миру, можно путем добровольной нищеты и

юродства. В основе этого сюжета лежит житие святого Алексея, который пренебрег своим

знатным происхождением, богатством и семьей. По требованию родителей (чтобы не нару-

шать заповедь — повиновения им) он обвенчался с невестой, но чтобы не нарушать другой

обет — целомудрия, он в ночь свадьбы ушел из дома, обменялся платьем с первым же

встречным нищим, переехал в другой город и стал нищенствовать. Причем всю собранную

милостыню раздавал другим нищим. Через семнадцать лет этого подвижничества сама Бо-

гоматерь приказала ему вернуться в родной дом и там поселиться под видом нищего стран-

ника, что Алексей и исполнил. Ни родители, ни жена, ни бывшие слуги-рабы его не узнали.

Отец отвел ему каморку в доме, как последнему нищему. Но слуги над ним издевались и его

презирали, плевали на него, ругались, а он все это терпел с благодарностью и молился Богу

за своих рабов. Только когда он умер, родители поняли, что это был их сын, и все узнали, кто

он и какой это великий подвижник, поскольку от его мертвого тела стали исцеляться боль-

ные и слепые.

Итак, это тоже путь аскетизма, путь бегства от жизни. И потому духовные стихи об

Алексее, человеке Божием, приобрели на Руси особую популярность среди нищей братии.

Поскольку, согласно изложенной здесь концепции, нищий, самый последний и самый прези-

раемый в глазах людей человек, перед лицом Господа Бога может оказаться самым первым и

самым прекрасным. Социальное неравенство выравнивалось нравственным превосходством

и посмертным воздаянием.

Об этом же неравенстве и подобном же воздаянии гласили духовные стихи на другой

сюжет — о Лазаре. В основе — евангельская притча о Лазаре (Евангелие от Луки), в которой

рассказывается о том, как у ворот богача лежал нищий, по имени Лазарь, и мечтал утолить

голод крошками, падающими со стола богача. А потом оба они умерли, и богач в аду, в пла-

мени, просил, чтобы Лазарь омочил палец в воде и поднес к его воспаленным устам. Но в

этой просьбе богачу было отказано, поскольку все свое добро он сполна получил при жизни

и за это мучается, а Лазарь при жизни видел лишь одно зло и теперь утешается. Эта притча

несколько трансформирована в духовных стихах о Лазаре. А сами эти стихи были настолько

популярны в России, что народная идиома «петь Лазаря» стала синонимом понятия — про-

сить милостыню. Нищие ходили по домам и, собирая милостыню, пели чаще всего именно

эти стихи о Лазаре. «Петь Лазаря» означает также тянуть что-то жалостливое, печальное.

Сюжет песен о Лазаре очень прост, но весьма страшен. Жили-были два брата — ино-

гда их обоих именуют Лазарями — один богатый, другой нищий. Богатый устроил роскош-

ный пир, созвал знатных гостей — бояр и князей, а когда пришел к нему нищий брат просить

милостыню, богатый вытолкал его с крыльца, натравил на него собак и бросил его в навоз. И

вот доведенный до отчаяния нищий Лазарь молит Господа Бога о смерти.

 

Взмолился он, Лазарь, Господу Богу:

— Создай-ко мне, Господи, скорую смерть,

Скору, крылату, не милостиву,

Выняло бы душеньку не честно, не хвально,

Сквозь правое ребро:

На белом она свете налепствовалась,

Тело мое белое нанежилось.

Услышал Господь молитву его:

Посылает он скорых ангелей,

 

 

Скорых, крылатых и милостивых:

— Выньте его душеньку и честно и хвально,

И честно, и хвально, и в сахарны уста,

Положите его душеньку на пелены,

Поднимите душеньку на небеса,

Положите душеньку в пресветлый рай.

 

Тогда богатый брат, позавидовав счастливой участи нищего, тоже просит у Бога:

 

— Создай мне, Господи, скорую смерть,

Скору, крылату и милостиву,

Выняло бы душеньку в сахарны уста,

Положило б душеньку на пелены,

Подняло бы душеньку на небеси,

Положило б душеньку в пресветлый рай:

На белом она свете намаялась,

Тело мое бело настранствовалось.

Услышал Господи молитву его,

Посылает к нему Господи двух ангелей,

Двух крылатых и не милостивых:

— Выньте его душеньку сквозь левое ребро,

Положите душеньку на острое копье,

Поднимите душеньку в верх высоко,

И бросьте его душеньку в тартарары:

На белом она свете напьянствовалась

И тело ее белое нанежилося!164

 

Согласно народным представлениям, возможны два вида смерти. Одна смерть, легкая

и честная, когда добрые ангелы, посланные Богом, вынимают душу из тела через рот, через

уста, то есть очень осторожно, и несут ее в рай. Другая смерть, тяжелая и постыдная, когда

недобрые ангелы или демоны пробивают человека копьем, вынимают душу сквозь ребро и

несут ее в ад. Речь идет, разумеется, не столько о физических муках человека перед смертью,

сколько о разном способе изымания души из тела — для праведников и для грешников.

Самое интересное в приведенном стихе о Лазаре — это его стилистика, построенная

на контрасте между человеческой просьбой о смерти и ее реальным исполнением по воле

Бога. Происходит, можно сказать, игра от обратного. Нищий Лазарь дошел до того, что про-

сит Бога о смерти, самой тяжелой и страшной (сквозь ребро), о смерти без милости потому

якобы, что его душа при жизни уже получила все радости. Это сказано, конечно, с горькой

иронией. Господь услышал его молитву. И это тоже сказано с иронией. Потому что Господь

поступает вопреки молитве, поскольку видит несравненно глубже и дальше, чем человек

предполагает. Тот же прием повторяется с богатым братом, который пытается попасть в рай

путем обмана и говорит, что при жизни уже намучился. Но здесь, по отношению к богатому

брату, господствует уже самая злая ирония. И смерть его рисуется очень страшно, благодаря

наглядности и материальности образов — когда недобрые ангелы должны воздеть его душу

на острое копье, поднять высоко в небо и сбросить в преисподнюю. В результате всех этих

оттенков и многообразных поворотов внутри весьма небольшого по размеру и несложного

по сюжету поэтического текста духовный стих о Лазаре обладает большой художественной

силой. И, конечно, этот стих доставлял громадное моральное удовлетворение нищей братии,

которая его распевала, да и вообще всем бедным людям, и служил хорошим средством про-

питания, пугая богатых и скаредных угрозой Божьего возмездия.

 

 

164 Там же, с. 48–49.

 

Подобно стихам о Лазаре, стих о Страшном Суде говорит о Божьем возмездии и

Божьем воздаянии, но уже по отношению ко всему человечеству, к земле в целом. Порою

исследователи духовных стихов (например, Г.Федотов) — удивляются изобилию текстов на

тему Страшного Суда, а также самому содержанию этих текстов. Стих о Страшном Суде

глубоко пессимистичен. Получается, что русский народ весьма печально смотрит на свое бу-

дущее, на человеческую историю и на судьбу человека вообще. Или — как сказано в одном

из вариантов стиха о Страшном Суде:

 

Кабы знал бы, человече, про Страшный Суд,

Плакал бы, человече, и день и ночь!165

 

Поражает и ужасает жестокость Страшного Суда. Тут рисуются самые разные виды

казни и пыток, которым подвергаются грешники. Одни грешники подвешены за языки, вы-

тянутые до темени. Другие подвешены за хребты, на железных гвоздях, над раскаленными

плитами. У третьих змеи высасывают грудь и сердце. Четвертые кипят в смоле, в медных

котлах и т.д. При этом грешники искренне раскаиваются в своих грехах, совершенных порой

по неведению, и молят Христа о прощении. В этих грешниках живет любовь к Богу и стрем-

ление к Царству Небесному. Но все мольбы и слезы — напрасны. Христос — беспощаден. В

некоторых вариантах Богородица, испытывая жалость к грешникам, просит Христа их поми-

ловать. Христос соглашается исполнить Ее просьбу. Но тогда, выясняется, Христу надо вто-

рой раз идти на распятие, для того чтобы искупить эти грехи. Второго распятия Сына Бого-

матерь вынести не в силах, и Она отказывается от своей просьбы и перестает жалеть греш-

ников:

 

Иисус Христос, пресладкий Сын…

Не могу я Тебя видети

Во вторые на Христове на распятии,

Не могу забыть Твое прежнее помучение,

Не могу я ту чару выпити,

Горькими слезами плачучи.

Не жаль мне такового народа многогрешного,

А жаль мне своего Сына родимого,

Христа Царя Богонебесного!

 

Тогда грешников запирают так глубоко под землей, заваливают камнями и плитами

железными, чтобы они своими страданиями и воплями не тревожили Богородицы и не омра-

чали радости праведников.

 

Чтобы крику и зыку их не слышати…

Ни писку, ни визгу, ни рыдания

Госпоже Богородице…166

 

Вот этот безысходный визг грешников, отсутствие какого-либо просвета и беспощад-

ность Страшного Суда смущают некоторых исследователей духовных стихов. Ибо это про-

тиворечит нашим гуманистическим понятиям. Федотов даже считает, что это находится в

противоречии с самим христианством как религией божественной любви и милосердия. Что-

бы как-то свести концы с концами, Федотов предполагает, что на духовных стихах о Страш-

ном Суде отразился XVI век, когда в русской православной церкви победило строго закон-

ническое, жестокое и ритуальное направление (иосифлянство), и власть Бога, в трактовке

московского государства, стала сближаться с властью грозного самодержавного царя. Еван-

 

165 Там же, т. II, вып. 6, с. 327.

166 Там же, вып. 5, с. 133,135.

 

гельские и мистические источники тогда ослабли, и религия милости сменилась религией

жестокого закона.

Все это правильно по отношению к XVI веку, который ознаменован Иваном Грозным.

Однако, на мой взгляд, у нас нет никаких реальных оснований сближать духовные стихи о

Страшном Суде исключительно с этой эпохой. Народ на протяжении нескольких веков пел

эти стихи и, очевидно, ценил их, поскольку они дошли до нас в таком количестве. С другой

же стороны, мы знаем и по западным и по русским источникам, что все средневековое пони-

мание Страшного Суда, а также представление вечных загробных мучений, которые ожида-

ют грешников, — достаточно страшны. У нас нет уверенности, что это так уж противоречит

Евангелию, потому что и в Евангелии, и в Апокалипсисе и во многих высказываниях Отцов

Церкви содержатся на этот счет весьма твердые и резкие слова.

По складу ума и душевным влечениям русский народ — апокалиптичен. Он склонен

искать какие-то окончательные, последние решения в мировой истории, ждать этих решений

и даже отчасти их осуществлять. Эта черта отмечалась некоторыми русскими философами и

писателями и по-разному проявлялась в русской культуре. Естественно, это отразилось и в

народной вере, в частности в духовных стихах о Страшном Суде. Страшный Суд это собы-

тие, о котором народ не мог забыть, — тем более глубоко верующие люди, которые были но-

сителями духовных стихов. Это событие пугало и привлекало. Привлекало, поскольку сули-

ло окончательное уничтожение зла, пускай и страшной ценой. Весь мир тогда должен обно-

виться, очиститься. Притом, согласно народным верованиям, отразившимся в духовных сти-

хах, земля сначала очистится огнем, мировым пожаром, а затем водой, всемирным потопом.

Об этом сказано, что сначала явится Антихрист и убьет святых пророков, посланных Богом

на землю:

 

От той-то от святой-то крови

Загорится матушка сыра земля:

Со восхода загорится до запада…167

 

После этого космического переворота и начнется Страшный Суд.

Вторая причина, обусловившая актуальность Страшного Суда, заключалась в самом

понимании мировой истории в Средние века. Ведь история представляла тогда замкнутый

цикл, который легко поддавался обозрению. История, даже если считать от сотворения мира,

начиналась всего лишь за 5508 лет до Рождества Христова, а конец света ожидался в бли-

жайшем будущем. На Руси в XIV и в XV веках широкое хождение получила теория, соглас-

но которой конец мира и светопреставление намечались совершенно точно и конкретно на

1492 год. Потому что в этом году истекало седьмое тысячелетие от сотворения мира, а мир

должен существовать только семь тысяч лет, что соответствовало бы семи дням Бытия. И эта

дата зафиксирована документально в пасхальных календарях. А дни Пасхи каждый год ме-

няются и высчитываются на особицу. И вот старинные таблицы доводили расчет лишь до

этой круглой даты, до 1492 года по нашему счету, т.е. до семитысячного года от сотворения

мира. А после этого, в конце, следовало предостережение: «Здесь страх, здесь скорбь, так же

как с распятия Христова этот круг начинался, и в этом году будет конец света, в нем же чаем

и всемирное Твое (Христово) пришествие».

В ходе русской истории появлялись и другие прогнозы о конце света и Страшного

Суда. Но так или иначе человек Древней Руси жил в достаточно четко очерченном и замкну-

том кругу своих исторических представлений, и история эта должна была скоро окончиться.

Следующая причина, заставлявшая напряженно ожидать Страшного Суда и много

думать об этом, заключалась, по-видимому, в самой жизни, для простого народа нелегкой.

Многие исторические бедствия, которых на Руси было достаточно, воспринимались как не-

посредственное предзнаменование скорого конца света. Да и хронические социальные бо-

 

 

167 Там же, с. 122.

 

лезни наталкивали на ту же мысль. Жизнь, казалось, становится все хуже и хуже, и люди ве-

дут себя все безнравственнее — значит наступают последние времена. В этом свете Страш-

ный Суд рисовался как торжество справедливости, в которой особенно нуждались низшие,

наиболее страдающие слои населения.

В одном из вариантов духовного стиха о Страшном Суде есть весьма интересное про-

тивопоставление Страшного Суда земным судам и судьям, которые возбуждали в народе

особенно горькое чувство несправедливости, сплошь и рядом решая дела в пользу богатых и

сильных мира сего.

Судей было легко подкупить, и это было сущим бедствием на Руси для людей неиму-

щих. В духовном стихе говорится, что отделением праведников от грешников руководит Ар-

хангел Михаил с помощью огненной реки. Праведники спокойно переходят огненную реку,

«ровно по суху и ровно по земле», огонь их не трогает, и направляются прямо в рай. А далее

сказано:

 

Грешные рабы беззаконные

Оставались за рекой за огненною,

Вопияли во многие разные голосы:

— Свет наш, Михаил архангел,

Грозных сил воевода!

Переведи нас через огненну реку,

Возьми ты от нас злата-серебра,

Мелкого-скатного жемчугу,

Пускай нас во царство, во небесной рай!

Речет им Михаил архангел,

Грозных сил воевода:

— Вы гой еси, многогрешные, рабы беззаконные!

Здесь судья вам неподсудливая,

Здесь судья вам с Богом праведная:

Судь судим мы по праведному,

Делаем повеленное,

Не берем ни злата, ни серебра,

Ни скатного-мелкого жемчугу,

А берем только души праведные…168

 

Грешники пытаются дать взятку Архангелу Михаилу, как привыкли это делать в зем-

ных судах. Но не тут-то было. Вот почему нужен Страшный Суд.

Наконец, тема Страшного Суда и скорого конца света резко возросла в той народной

среде, которая в XVII веке откололась от официальной церкви и стала подвергаться тяже-

лейшим религиозным гонениям…

 

 

168 Там же, с. 237.

 

 

Глава девятая

 

БРОДЯЧАЯ РУСЬ

 

Носителями народной веры зачастую выступали паломники и странствующие бого-

мольцы. Этот широкий круг смыкался порой с нищей братией, но отличался людьми начи-

танными и наслышанными. Их называли — «каликами перехожими». Слово калика — ла-

тинского происхождения, по названию специальной паломнической обуви: caligae. В стари-

ну на Руси это слово путали с другим — «калека». Потому что в виде «калик перехожих»,

поющих духовные стихи и собирающих милостыню, выступали большей частью нищие

слепцы — калеки. Однако «калики перехожие» совсем не обязательно калеки и не обяза-

тельно нищие. Порою это были люди состоятельные, которые пускались в дальнее странст-

вование в Царьград или в Иерусалим — не в одиночку, а большой общиной или дружиной и

заказывали по дороге молебны, нанимали проводников. Известна былина, которая может

рассматриваться также в качестве духовного стиха — «Сорок калик со каликою». Она пове-

ствует о каликах, которые больше похожи на могучих богатырей. Да и одеты они богато:

 

Лапотики на ножках у них были шелковые,

Подсумочки сшиты черна бархата…

На головушках были шляпки земли греческой…

 

Это красивые и сильные молодцы. От их крика дрожит земля, падают маковки с тере-

мов, и князь их принимает с великими почестями. В одном из вариантов литовский король

им говорит:

 

— Не калики есте перехожий,

Есть вы русские могучие богатыри…169

 

Но это все-таки не богатыри, а калики, т.е. паломники, и потому они не совершают

воинских подвигов, хотя и наделены богатырской силой. Обладают они и чудесной, святой

силой. Скажем, их атаман дует «святым духом своим» на молодую княжну, которая его ок-

леветала и потому заболела неизлечимым недугом, и ее исцеляет. При всем том на пути к

святым местам калики собирают милостыню. Но не проявляют никакой униженности и ми-

лостыню берут, сказано, не рублями, а тысячами. Такие чудесные калики перехожие появ-

ляются иногда и в других, собственно богатырских былинах, одаривая богатырей сверхъес-

тественной силой.

Загадка: что же это за люди, которые одновременно и богатыри, и не богатыри, бога-

тые и нищие? Некоторые исследователи высказывают предположение, что это «калики пере-

хожие» в их самом древнем прошлом, когда далекие паломничества могли совершать только

очень сильные, богатые или очень благочестивые люди. Вот они и стоят у истоков духовных

стихов. Калики перехожие в их древнем варианте, в отличие от богатырей, никогда не ездят

на конях, а ходят пешком, и никогда не нарушают христианские заповеди, в отличие от

обычных богатырей. За малейший грех на этом пути они дают зарок расплатиться жизнью. А

иногда и расплачиваются, — но не за грех, а по ложному доносу, подозрению и обвинению в

грехе. Короче говоря, это рыцари, которые приняли на себя крест не военного, а религиозно-

го подвига, а возможно и подвига добровольного нищенства. И потому они, с одной сторо-

ны, сохранили черты рыцарства и богатырства, а с другой, приобрели черты нищего стран-

ника.

 

 

169 Там же, т. 1, с. 20–21.

 

Но возникает дополнительный вопрос: а не есть ли все это просто-напросто гипербо-

лизация самими нищими своего нищенства, своего странничества? Не есть ли это, так ска-

зать, мания величия нищего, который втайне, в душе, мнит себя святым богатырем? Я ду-

маю, все эти оттенки возможны, и они смешиваются в былине «Сорок калик со каликою»,

где богатырство внезапно смыкается с нищенством. Нужно помнить, что эту былину пели не

рыцари и не богатыри, а — нищие, как бы вспоминая о своем далеком прошлом и путая этот

идеальный образ со своим сегодняшним днем. Никаких богатырских калик в реальном дос-

тупном нам обозрении Древней Руси мы не знаем. Если таковые и были когда-то, в далекой

древности, то потом их сменили толпы нищих и толпы просто усердных богомольцев, ходя-

щих по святым местам: из Москвы — в Киев, из Киева — на Соловки.

Это странничество, или паломничество, принимало порою настолько массовый харак-

тер, притом стихийный, иррациональный, что Московское государство и православная Цер-

ковь, несмотря на все сочувствие паломникам, вынуждены были иногда принимать загради-

тельные и запретительные меры. Создается впечатление, что если бы народной вере и на-

родной Руси дали полную волю ходить, куда она хочет, то русское государство развалилось

бы. Настолько странничество приобретало по временам общенациональный размах и харак-

тер.

Что искали эти люди, снявшиеся с места и бродившие по дорогам России? Трудно

дать на этот вопрос однозначный ответ: в этом странничестве сплетались разные мотивы,

разные социальные слои и человеческие судьбы. Но главное, что побуждало русского чело-

века в путь, это, конечно, поиски религиозной святости. Говоря иными словами, русский на-

род — по всей России — искал ее, Россию, в идеализированном образе Святой Руси. Порой

ее приходилось выдумывать, домысливать, воображать.

С давних пор на Руси складывались всевозможные версии о какой-то идеальной зем-

ле, спрятанной внутри страны или за ее пределами. Один из множества вариантов — благо-

словенная Микитина вотчина, якобы обещанная Иваном Грозным брату царицы, Никите Ро-

мановичу. В песне о взятии Казани Никита Романович просит царя:

 

А ты дай-ка мне Микитину да вотчину:

Что хоть с петли уйди,

Хоть коня угони,

Хоть коня угони, хоть жену уведи,

Только ушел бы в Микитину вотчину,

Того доброго молодца да Бог простит170_.

 

Широчайшей известностью пользовалась легенда о святом граде-Китеже, который

скрылся из человеческих глаз при татарском нашествии, да так и остался незримым до конца

света. Вокруг озера Светлояр, где, согласно преданию, расположен чудный город, собира-

лись толпы молящихся. Многие из них надеялись с помощью Божьей увидеть в прозрачном

озере отражение Китежа или услышать его колокольный звон. Легенда о граде-Китеже, в

сущности, говорит нам о том, что Россия, при всех грехах и беззакониях, в своей глубине

продолжала осознавать себя Святой Русью, пускай недостижимой.

Находились лица, которые будто бы побывали в невидимом Китеже. Распространя-

лись письма, посланные из Китежа людьми, проникшими в это заповедное царство. В них

рассказывается, как истово там свершается весь порядок богослужения, как молитвы святых

отцов предстают там в виде столпов огненных, доходящих до неба. Путешествие в невиди-

мый Китеж, который сам Бог укрыл Своей дланью, было обставлено строгими условиями и

обязательствами. Требовалась «клятвенная молитва», что человек готов жизнью пожертво-

вать, умереть от голода или иные страхи претерпеть ради того, чтобы увидеть этот священ-

ный город. Путь туда должен совершаться в великой тайне: о своем намерении нельзя гово-

 

 

170 А.Бороздин и др. Очерки по истории русской литературы, с. 100.

 

рить ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сестрам. В случае разглашения тайны не только не

увидишь град-Китеж, но и понесешь суровое Божье наказание…

Сошлюсь на собственную скромную практику, чтобы хоть в малой степени передать

подобные ощущения. Однажды, бродя по Русскому Северу, мы узнали, что где-то здесь, в

двенадцати километрах, в глухом лесу, есть старинная часовня. Местные жители показали

общее направление, но не стали объяснять подробности дороги: дойти до той часовни, —

сказали они, — может лишь человек, который направляется туда с чистыми помыслами. В

противном случае он просто заплутается и, сколько бы ни старался, не найдет той лесной ча-

совни. Можете вообразить, какую радость мы испытали, доплетясь до этой часовни запутан-

ными лесными тропинками: это как бы подтверждало чистоту наших намерений…

В массовом паломничестве осуществлялись контакты народной среды с высокой цер-

ковной культурой. Но дело не сводилось к посещению прославленных святынь и общению с

избранными духовными лицами. Странствуя, человек чувствовал себя на земле пришельцем,

чужестранцем, отрывался от житейских забот и пребывал в Небесной Отчизне. Порой весь

мир для него таинственно преображался. В Евангелии сказано: «…Царствие Божие внутрь

вас есть» (Лука, 17:21). Вот как об этом, через свой персональный опыт, свидетельствовал в

прошлом столетии благочестивый странник из крестьян. Он ходил по России и побуждаемый

Святым Духом творил непрестанно сердцем Иисусову молитву.

«Сделался я какой-то полоумный, нет у меня ни о чем забот, ничто меня не занимает,

ни на что бы суетливое не глядел и был бы все один в уединении; только по привычке одно-

го и хочется, чтобы беспрестанно творить молитву, и когда ею занимаюсь, то мне бывает

очень весело… Молитва сердца столько меня услаждала, что я не полагал, есть ли кто счаст-

ливее меня на земле, и недоумевал, какое может быть большее и лучшее наслаждение в цар-

ствии небесном. Не токмо чувствовал сие внутрь души моей, но все и наружное представля-

лось в восхитительном виде, и все влекло к любви и благодарению Бога; люди, древа, расте-

ния, животные, все было мне как родное, на всем я находил изображение имени Иисуса Хри-

ста. Иногда чувствовал такую легкость, как бы не имел тела, и не шел, а как бы отрадно плыл

по воздуху… иногда чувствовал такую радость, как будто сделан я царем и при всех таковых

утешениях желал, когда бы Бог дал поскорее умереть и изливаться в благодарности у подно-

жия Его в мире духов…»171

В богомольной, околоцерковной среде исключительное положение занимали юроди-

вые. Они были известны и в других странах, однако на Руси юродство пользовалось наи-

большим спросом, авторитетом, составляя специфический колорит русской православной

жизни. Оно было окружено богобоязненным страхом и смехом. По словам современного ис-

следователя: «Юродивый — это посредник между народной культурой и культурой офици-

альной. Он объединяет мир смеха и благочестивой серьезности… балансирует на рубеже ко-

мического и трагического. Юродивый — это гротескный персонаж»172_.

Рассуждая шире, юродивые — это религиозные шуты и клоуны, вариация сказочного

Ивана-дурака на христианской почве. Подлинное юродство — дар Божий, святой подвиг.

Юродивый нарушает внешние, общепринятые нормы поведения. Он валяется в грязи, носит

рваную — до непристойности — одежду, кривляется, сквернословит, городит бессмыслицу и

околесицу (имеющую тайное, провидческое значение), совершает с виду алогичные поступ-

ки, — словом, на людях ведет себя так, чтобы выглядеть безобразным и безумным.

В основе юродства лежит глубокая религиозная идея: пренебрежение своим человече-

ским обликом и достоинством во славу Божию. Ведь один из страшных соблазнов, особенно

опасный в церковной и монашеской практике, это гордость собственной святостью или бла-

гочестием. Да и вообще человек как существо эгоистичное склонен превозноситься в собст-

венных и чужих глазах, возвеличиваться и кичиться, ставя себе в заслугу Божью помощь.

Вот этой гордыне, самомнению, тщеславию и противостояли юродивые. Они уничижали се-

 

171 Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. — 4-е изд. — Paris, 1973, с. 31, 107–108.

172 A.M.Панченко. Смех как зрелище. Древнерусское юродство. В книге: Д.С.Лихачев, A.M.Панчеико,

Н.В.Понырко. Смех в Древней Руси. — Л., 1984, с. 85.

 

бя и глумились над собою, поступая как люди, потерявшие стыд и разум. В действительно-

сти это были натуры, освобожденные от власти своего греховного «я» и всецело преданные

вере, которую они скрывали под маской глупости или буйства. Юродство, можно сказать,