Язычество и магия в народном быту

 

Глава первая

 

ЯЗЫЧЕСКИЕ БОГИ ДРЕВНЕЙ РУСИ

 

Если сводить язычество на Руси до принятия христианства к каким-то специальным

богам, то этот славянский Олимп, к нашему удивлению, окажется весьма скудным и мало

вразумительным. Стоит, между тем, все же обозначить как-то эти имена, о которых дошли

до нас смутные, противоречивые и не вполне достоверные сведения.

Перун — бог грозы, бог грома и молнии. Почитался покровителем военной дружины

и князя. Известно, что за малое время до крещения Руси, в 980 г., киевский князь Владимир

воздвиг на холме возле своего двора несколько идолов, в том числе деревянный идол Перу-

на, голова у которого была серебряная, а усы золотые. Тогда же идол Перуна был поставлен

в Новгороде, втором по значению городе после Киева, над рекою Волхов. В момент креще-

ния Руси эти идолы были повержены и преданы поруганию. Идол Перуна привязали к лоша-

диному хвосту, его волокли по земле и били, а потом сбросили в Днепр. Идол то тонул, то

всплывал. Жители бежали по берегу с плачем, провожая Перуна, и молили его всплыть и вы-

браться из реки, что было бы доказательством его истинности и силы. Но Перун не всплыл.

Это было решительным знаком победы христианства над язычеством.

Согласно другой летописной версии, с идолом Перуна в Новгороде произошло неко-

торое осложнение. Его сбросили в Волхов, он погрузился в воду, а потом всплыл. Тогда че-

ловек с моста метнул в него палицу. Но Перун поймал палицу и метнул ее обратно на мост,

где толпился народ, и убил несколько человек. Он же, в отместку, навел на новгородцев как

бы умственную и нравственную слепоту. С той поры, скорбно говорит летописец, новгород-

цы каждый год устраивают игрища на этом мосту и, разделившись на две партии, бьются

между собой и, случается, кого-то в этих драках убивают. Имеется в виду старинный рус-

ский обычай драться на кулачки в виде забавы. И благочестивый летописец, конечно, осуж-

дает эту вредную игру, видя в ней действие бесовской чары. Таким образом, языческий бог

Перун в позднейшей, христианской интерпретации трансформируется в черта. Но вот что

интересно: идол Перуна, оказывается, в глазах летописца и, по-видимому, не его одного, со-

всем не мертвое, бездушное дерево, но реальная сила (поэтому он может кинуть палицу и

убить) — только менее значительная, нежели у христианского Бога, одолевшего Перуна.

Позднее, в христианизированной народной культуре, положительные функции Перу-

на как бога грома и молнии были перенесены на Илью Пророка. Это функции страшные (во-

площение праведного гнева Божия) и благодетельные (дождь). Согласно народным приме-

там, на Ильин день (20 июля ст. ст.) всегда бывает гроза. Имя Перуна вычеркнуто из народ-

ной памяти. Но в Белоруссии и на Украине еще в прошлом столетии существовала идиома

«чтоб тебя перун разразил». А в наше время я сам слышал в Новгородской области, как мол-

нию называют «стрелой». Очевидно, имеется в виду смертельная стрела, которую в грозу

мечет с неба на землю воинственный и гневный Перун, слившийся с библейским Ильей Про-

роком. Это слияние, вероятно, объясняется тем, что Илья Пророк живым вознесся на небо на

огненной колеснице. Если он взят огнем, то он и проявляется огнем, в виде всепоражающей

молнии.

Перед концом света, накануне Страшного Суда, Илья Пророк вновь явится на землю

(поскольку он вознесся живым) и будет убит антихристом. Согласно другой, народной трак-

 

 

товке, перед концом света Илья спустится с неба и на своей колеснице трижды объедет зем-

лю, предупреждая о Страшном Суде.

В древнерусской летописи рядом с Перуном поминается Велес (или Волос), именуе-

мый «скотьим богом» — покровитель скота и богатства. Когда в 907 г. князь Олег после во-

енного похода на Царьград заключил с греками мир, то последние целовали крест, а русские

по своему обычаю «клялись своим оружием и Перуном их богом, и Волосом богом скота, и

утвердили мир»77_.

Ученые связывают Велеса с первобытным культом медведя, который почитался хо-

зяином леса и всех зверей и располагался на границе человеческой и животной природы78. С

пережитками культа медведя мы встречаемся в народных сказках, где тот представлен не

только страшным и злым существом, но иногда и в положительном качестве, как тварь чело-

векообразной породы. Народное объяснение: вы только присмотритесь — у медведя такие

же ноги, как у человека79.

Медведь в сказках способен вступать в брак с женщиной и иметь сына-человека. Су-

ществует версия, что когда-то в прошлом медведь был человеком.

Уважительное и доброе отношение к медведю проявляется и в языке, когда медведя

ласково величают — Миша, Михаил Иванович, Михайло Потапыч, Михаил Топтыгин. Мед-

ведицу звали — Матреной, Аксиньей.

Отзвуки культа медведя сохранились в народных играх и праздниках — с медведем

для потехи ходили скоморохи; в карнавально-маскарадных шествиях кто-нибудь наряжался

медведем. Из «Жития протопопа Аввакума» известно, что в бытность деревенским священ-

ником ему довелось столкнуться с бродячими скоморохами, которые привели в село двух

плясовых медведей, и Аввакум их прогнал, маски и музыкальные инструменты поломал и,

обладая, очевидно, большой физической силой, одного медведя помял, а второго — отпустил

в поле. В этой скоморошьей потехе или, как ее называют, в «медвежьей комедии», Аввакум,

будучи человеком строгих и крутых церковных правил, усмотрел бесовское действо, остаток

древних языческих представлений о хозяине леса — медведе.

Медведю, как и волку, приписывали свойства оборотня, способность превращаться в

человека. В старинном «Словаре русских суеверий» о ведьме, помимо прочего, сказано:

«Также когда некоторых медведиц обдирали, то вместо медвежьего мяса под кожею находи-

ли бабу в сарафане»80. Быть может, здесь просто-напросто реализовано созвучие слов: «мед-

ведь» и «ведьма»? Между тем многие языческие божества (в том числе — у славян) носили

зооморфные признаки, восходящие к незапамятной древности, к тотемному предку и покро-

вителю рода, племени.

Впоследствии, на христианской почве, Велеса сменил (по созвучию) покровитель ско-

та св. Власий.

Дажьбог (или Даждьбог) — бог жатвы, урожая, бог солнца. Возможно — бог какой-

то части славянских племен, введенный князем Владимиром в «общерусский» пантеон. Имя

его восходит к молитвенным формулам: дай Бог, подай Боже (ср. в христианской молитве

«Отче наш»: «хлеб наш насущный даждь нам днесь»). Параллельно Даждьбогу действовал

Ярила (Ярило) — бог плодородия: от него плодоносят земля и все твари. Отсюда связь его

имени со словами, обозначающими — весну, буйное созревание хлебов, сексуальную силу.

Яр — в значении пыл, жар: «яровое поле», которое засевается весной; «бычок-яровик», «яр-

ка» (молодая корова, телка); «ярый» — сильный, быстрый… Из животных образов русского

народного эпоса исследователи сближают с Ярилой — тура (дикого быка, зубра): тур служил

символом мужской силы и сопровождался постоянным эпитетом «ярый» («яр тур»). Иногда

 

 

77 Повесть временных лет. Часть первая. Текст и перевод. — М. — Л., 1950, с. 221.

78 Вяч. Вс. Иванов, В.Н.Топоров. Славянские языковые моделирующие семиотические системы

(Древний период). — М., 1950, с. 160.

79 П.В.Шеин. Материалы по изучению быта и языка русского населения Северо-Западного края, т. II. —

СПб., 1893, с. 343.

80 М.Чулков. Словарь русских суеверий. — СПб., 1782, с. 53.

 

тура заменяет в сказке олень с золотыми рогами, добыть которого ставится задачей сказоч-

ному герою81.

Крестьянские праздники в честь Ярилы были описаны лишь в XIX веке, когда сами

крестьяне — участники этих праздников — не помнили и не могли объяснить, кто такой Я-

рила. Эти праздники в разных губерниях России, весной или ранним летом, обставлялись по-

разному… Иногда Ярила представал в виде соломенного чучела или куклы с преувеличен-

ными мужскими признаками, которую хоронили, сопровождая плачем и смехом, плясками и

песнями порой непристойного свойства. Непристойность сопряжена с фаллическим культом,

и, в целом, этот праздник Ярилы перекликается с вакханалиями во славу Диониса-Вакха и

сопровождался пьянством и распутством. Захоронение в данном случае знаменовало одно-

временно — зачатие…

Киевский пантеон замыкает женское божество — Мокошь. Она ведала специфически

женской сферой труда и хозяйства — прядением. Считалось, что когда все спят, Мокошь в

доме садится за прялку. Но пряжа ее имела и более расширительный смысл (мифологическая

параллель — мойры, парки, норны, плетущие нить жизни). Мокошь была воплощением ноч-

ного и влажного начала. В дальнейшем, с концом язычества, Мокошь на низком, бесовском

уровне превратилась в кикимору, на высоком — в Параскеву Пятницу, «бабью святую», как

ее звали на Руси, покровительницу женщин.

Имея дело с богами восточных славян, трудно не испытывать некоторого чувства до-

сады или недоумения. Слишком много белых пятен и много неразрешимых вопросов. Поче-

му, допустим, иные боги словно дублируют друг друга? Ярила, например, в чем-то уподоб-

ляется Даждьбогу, а тот в свой черед почитался сыном бога огня — Сварога и сливался со

вторым богом солнца по имени — Хорс. С другой же стороны, удивляет невыявленность об-

раза, четких функций и взаимоотношений у некоторых из этих богов. А главное, почему эти

боги так легко исчезли из памяти народной? При всем своем устойчивом двоеверии, то есть

склонности смешивать и совмещать языческие традиции с христианской религией, народ

этих высших языческих богов не запомнил, да и скорее всего не слишком крепко за них дер-

жался. От архаических дохристианских времен мало что сохранилось, поскольку письмен-

ность на Русь пришла только вместе с христианством. Так что о названных богах мы вынуж-

дены подчас лишь строить догадки по каким-то косвенным, вторичным и непроверенным

сведениям. К тому же эти имена дошли до нас главным образом в заведомо искаженной хри-

стианской интерпретации. Русская летопись, как и вся древнерусская церковная литература,

старалась по возможности не произносить имена языческих богов. Разумеется, церковь

стремилась изгладить все следы чуждой и враждебной религии, которая еще недавно была ее

конкурентом и представляла на первых порах главную опасность для зачинающегося хри-

стианства и христианского просвещения. Но, с другой стороны, это связано также с ощуще-

нием язычества как нечистой силы, которую поименно лишний раз лучше не поминать. Даже

в священных текстах (Библия, Евангелие, сочинения Отцов Церкви) русские люди, читая

вслух, старались опускать дьявольские имена — проглатывать, произнося неотчетливо или

понизив голос. Согласно древнерусским представлениям, произнесение имени влекло к реа-

лизации связанного с именем образа в самой жизни. Здесь мы сталкиваемся с парадоксаль-

ным явлением — с остатками магического (т.е. языческого) отношения к имени внутри само-

го христианства. С язычеством боролись такие же остатки язычества, невольно усвоенные

христианской культурой. Естественно, в этих условиях имена языческих богов подвергались

стиранию, зачеркиванию, а никак не выяснению их первоначальной природы.

Невыявленность русского языческого Олимпа некоторые ученые связывают с тем, что

все эти боги тоже были сравнительно поздним и новым явлением на Руси, попыткой утвер-

дить государственную религию, не имеющую глубоких корней в народной почве. Дескать,

князь Владимир сперва утвердил и воздвиг идол Перуна и другие кумиры, заимствованные у

покоренных или соседних племен, а через несколько лет срубил эти идолы, найдя более под-

 

 

81 Вяч. Вс. Иванов, В.Н.Топоров. Славянские языковые моделирующие семиотические системы, с. 131.

 

ходящую, мощную и универсальную религию в виде православия. Во всяком случае, автори-

тетный исследователь в этой области утверждал: «Не из каких памятников нельзя вывести

заключения, что боги Владимира представляли из себя какую-то систему воззрения народ-

ного на природу, и решительно ничто не роднит их ни с каким богом германских или греко-

италийских народностей, кроме очень поздних и малодостоверных мудрствований книжни-

ков»82.

Скорее всего, Перун и другие персонально оформленные боги на Руси составляли

лишь некую поверхность славянского язычества, которое не успело сложиться в стройную

мифологию, на манер античной. То есть религия славян до принятия христианства не сво-

дится к Перуну и другой номенклатуре, но имеет более древнюю и разветвленную основу.

Как что-то не вполне дооформленное Перун и другие идолы были довольно легко и сравни-

тельно безболезненно сметены христианством. И потому не сохранились в народной культу-

ре как персональные божества.

Языческая религия на восточно-славянской почве это что-то весьма аморфное и вме-

сте с тем длительное по времени. На этом длинном пути она, эволюционируя, вбирает мно-

гие божества и даже вбирает само христианство или его окрашивает. В то же время она со-

храняет за собою свой неопределенно-первобытный строй. Иными словами, эта языческая

метафизика не переходит окончательно в физику, не создает окончательных, цивилизован-

ных форм в своей текучей природе. Все усваивая, она как бы все в себе растворяет. Будь у

нас, на Руси, точно означенные Перун, Ярила, Даждьбог и т.д. — это была бы цивилизация.

Но у нас не было цивилизации на языческой основе, хотя все от начала до конца было про-

никнуто язычеством. Кое-где эта языческая река творила своих богов или пользовалась за-

имствованными, но никогда эти боги не носили окончательный характер, не застывали в ви-

де строго формализованной системы, в образах четкой мифологии. Поэтому мы точно не

знаем, где пребывает Ярила и кто такой Сварог, и в каких эти боги между собой находились

сюжетно-космогонических отношениях. Мы не знаем, кто из них был главным и у кого какая

была жена или дочь-богиня. В этом наш недостаток по сравнению со стройными религиоз-

ными системами и цивилизованной мифологией других народов. Но этот недостаток имеет

определенное преимущество — вечно текучей и живой религии.

 

82 Е.В.Аничков. Язычество и Древняя Русь. — СПб., 1914, с. 344.

 

Глава вторая

 

ДЕМОНОЛОГИЯ.

ДОМОВОЙ И ЕГО СРОДНИКИ

 

Перепрыгнем тысячу лет. Это вынужденный прыжок, потому что основные записи

народных суеверий в России были сделаны главным образом в XIX и в начале XX века.

Только тогда появились настоящая научная этнография и фольклористика — притом в ту

пору, когда фольклор еще не угас и народная культура еще оставалась живым предметом со-

временного исследования.

Истоки этих верований лежат в древности, не менее далекой, чем те великие языче-

ские боги, которые сгинули. Однако важно учесть новый контекст — христианство. Матери-

ал, с которым предстоит иметь дело, это уже не вполне языческая, но христианизированная

народная культура, хотя и сохранившая черты язычества. Значит, вопрос о Боге и о религии

не вызывает в этой среде никаких сомнений. Религия — христианская, давно уже вошедшая

в кровь и плоть народа. В результате все остаточные, языческие представления сдвигаются

вниз. Речь пойдет не о языческих богах, в которых потихоньку продолжали верить русские

люди. Но — о полубогах, и о четвертьбогах, и меньше, которые имеют лишь относительную

силу и возбуждают двойственное отношение — страха и насмешки, почтения и презрения.

Это, в общем-то, нечистая сила, осуждаемая христианской религией, но все еще продол-

жающая вызывать, по старой памяти, некоторое почтение. Как сказано в одной деревенской

пословице: «Богу молись, а черта не гневи». Дескать, соблюдай и по отношению к черту оп-

ределенного рода условия игры — как с опасным, но неизбежным соседом. Черту нельзя по-

клоняться, но с ним подобает держаться осторожно и вести себя обдуманно, чтобы его не

раздражать.

Однако эта темная или нечистая сила далеко неоднородна по своему составу, по вхо-

дящим в нее персонам. Они различаются между собой по значению, меньшему или больше-

му, по степени злого или доброго начала, которое в них содержится, но, главным образом, —

по месту жительства и по своей профессии. Это, можно сказать, локальные существа, свя-

занные с крестьянским бытом и окружением. Каждый из них хозяин в какой-то определен-

ной области.

Они не столь значительны по своему весу, как боги, вроде Перуна. В письменных

древних источниках об этих «низших» богах почти не упоминается. Они сохранились лишь в

устной молве и в быту. Но они жили и живут очень долго, в какой-то части своей дожив до

сегодняшнего дня. Значит, это более устойчивые боги, нежели языческий Олимп восточного

славянства. И можно предполагать, это более исконные и древние, более первобытные и бо-

лее органические боги, сопровождавшие русский народ на всем протяжении его истории.

Другое преимущество этих низших богов заключается в том, что они непосредственно

прилегают к повседневной жизни человека. Они и располагаются внизу — не в небе, а на

земле, рядом с жильем крестьянина или в самом жилье. Это твари вроде кошки или собаки,

которые нюхают ежеминутно и дым, и пот, и смрад, исходящий от человека, и пропитыва-

ются этим запахом. В итоге они становятся физиологически ощутимыми. При всех смутных

представлениях о них, они более конкретны и более понятны. А это значит, они могут лучше

характеризовать и русский быт, и народную культуру, нежели небесные мироправители, рас-

терявшие свой первоначальный образ.

Начнем с Домового, как с самого близкого человеку и его жилью сверхъестественного

существа. Домовой это тайный обитатель и тайный хозяин дома. В каждой избе имеется свой

Домовой. Величают его по-разному, но чаще всего — «хозяином», а еще чаще — «дедуш-

кой». Это очень почтительное обращение. И связано оно с тем, что Домовой, по-видимому,

генетически, в далекой, первобытной древности, восходит к обожествленному предку рода, к

 

 

пращуру, к родоначальнику семьи. Иначе сказать, Домовой продолжает религию, связанную

с поклонением предкам, которые становятся покровителями рода, охраняющими дом и се-

мейный очаг. Поэтому Домовой и крутится обычно вокруг очага. В крестьянской избе он

живет либо на печи, либо за печью, либо под печью.

На Руси существовал обычай, указывающий на роль Домового как родоначальника

семьи и связанный со свадебным ритуалом, когда две семьи должны были породниться. Сва-

ты, заходя в дом, чтобы просватать девушку-невесту, первым долгом прикладывали руки к

печи. Тем самым они отдавали себя под покровительство чужого родового бога, Домового.

Потом невеста в знак согласия слезала с печи. А родители, благословляя ее на брак, садились

у печи. И когда новобрачная впервые входила в дом мужа, она тоже первым делом прикаса-

лась рукою к печи, и ее обводили вокруг домашнего очага. Тем самым она приобщалась к

новому роду и к новому дому. Затем делала подарки Домовому или, условно говоря, прино-

сила ему небольшие жертвы — в разных областях и губерниях России по-разному. На Ук-

раине новобрачная бросала под печь петуха. В Белоруссии — свой пояс или связку баранок.

В других местах она ставила на печь хлеб. Все это означало, что молодая жена входит в но-

вый род, становится членом новой семьи и отдает себя под охрану хозяина83.

По виду своему Домовой — это старик с седой бородой, косматый. Он весь оброс

мягким пушком. Даже подошвы ног и ладони рук у него волосатые. Об этом известно пото-

му, что иногда зимой на снегу около дома остаются его мохнатые следы. А еще он имеет

привычку ласково гладить по лицу кого-либо из членов семьи своей пушистой ладонью.

Впечатление такое, будто провели по лицу собольим мехом. Это добрый знак. Но, как суще-

ство невидимое, Домовой очень редко показывается человеку. Иногда — перед несчастьем,

предостерегая хозяев. Но хотя Домового не видят, его присутствие постоянно чувствуется в

доме. Хозяева слышат порою его тихий плач и стоны или его отрывистый голос. Слышат,

как он ходит ночью, возится за печью, гремит посудой84.

В доме он выполняет роль доброго сторожа — охраняя человека, и скотину, и птицу.

Он предупреждает об опасностях и, вообще, старается, чтобы все в доме было благополучно.

Он любит лошадей и часто по ночам навещает их на конюшне. Особенно полюбившуюся

ему лошадь он холит, чистит, подсыпает ей овса побольше, а порой заплетает у нее на хвосте

и в гриве косички. У него просят совета, какой масти следует купить лошадь, чтобы ему по-

нравилась, и Домовой отвечает. Раньше крестьяне новорожденную скотину — телят, яг-

нят — держали в избе. Когда их приносили из хлева, то совали головой в устье печи, и это

называлось особым словом — скотину «водомляют», т.е. сродняют с домом, распространяя и

на нее покровительство Домового.

Из всех низших крестьянских полубогов это — самое доброе существо. Недаром его

называли также «Доброжил» или «Доброхот». И потому никогда не путали Домового с не-

чистой силой, с чертями, и считали домовых за особую, отдельную, добрую породу.

Но Домовой не только добр. Он еще и проказлив. Он любит шутить, дурить, забав-

ляться — просто от скуки и по своему веселому нраву. Однако шутки его обычно безобидны.

По ночам он иногда щекочет или щиплется, отчего на теле спящего остаются синяки, кото-

рые не болят. Также во сне он наваливается на грудь и давит. Мне как-то поведали: если в

доме затерялась какая-то вещь, про которую известно, что она только что тут была и вдруг

куда-то запропастилась, — это игра Домового. В таких случаях следует обратиться к нему со

словами: «Домовой-домовой, поиграй, да назад отдай!» Затем, в виде наказания, надо скру-

тить из воздуха воображаемую веревку и привязать Домового — разумеется, тоже вообра-

жаемым способом — к ножке стола или стула. Через короткое время он отдаст потерянное

 

 

83 А.Бородин, А.Липавский, Д.Жохов, В.Максимов, С.Золотарев. Очерки по истории русской

литературы. — Петербург — Киев, 1913, с. 29.

84 См.: Вл. Даль. О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа // Полное собрание

сочинений, т. 10. — СПб.-М., 1898. В дальнейшем: Даль…

С.В.Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила. — СПб., 1903. В дальнейшем: Максимов…

 

 

вами. «Привязав» Домового, эту вещь не надо искать: она сама нежданно найдется в самом

неподходящем месте или там, куда ты ее положил. Я не раз таким способом находил поте-

рянные предметы у себя дома, привязав Домового к ножке стула. Только нельзя забывать,

после того как вещь нашлась, отвязать Домового и отпустить его на свободу. В противном

случае он обидится и может отомстить за проявленное к нему неуважение — более жестоким

образом.

Проказливость и шутовство вообще отличает нижний мир сверхъестественных су-

ществ от высшего, собственно божественного мира. Бог и святые пустой игрой и дурацкими

шутками не занимались. Они либо карали человека, либо ему помогали, но вели себя серьез-

но и достойно. Возможно, проказливость низших божеств объясняется тем, что вера в них

это уже полувера. Эти существа вызывают страх и уважение, но они же возбуждают желание

их перехитрить. Они перестали быть полновластными господами. Вероятно, поэтому право-

славная церковь, нетерпимая к любым проявлениям язычества, смотрела сквозь пальцы и

сравнительно снисходительно на существование этих мелких, семейных полубогов, связан-

ных с бытом и с хозяйством русского мужика. В условиях христианской религии они поте-

ряли свою опасность и свою притягательность. Другое возможное объяснение того, что эти

некогда грозные владыки превратились в шутов и проказников, — это их слишком тесная

близость к человеческому миру в самых простейших проявлениях. Соприкоснувшись с бы-

том и сжившись с людьми, они как бы заразились юмором, который присущ народу. И пото-

му они вошли непосредственно в народную веру и стали достоянием народного искусства и

народной фантазии. Разумеется, это не религия в настоящем смысле слова, это суеверия, то

есть что-то недостоверное, ложное, связанное с игрою ума и воображения. И вместе с тем

это сама плоть искусства и жизни русского крестьянина на протяжении веков.

В образе русского Домового совмещаются черты мудрого старца, который все знает и

обо всем заботится, и маленького ребенка. Само это сочетание говорит о многом. О том, что

Домовой воплощает собою народ в его исторической давности и вечном младенчестве. Это

олицетворение дома, в котором рождается, живет, умирает и вновь рождается человек. И по-

тому Домовой привязан к дому даже более прочно, чем люди — реальные, но временные хо-

зяева и обитатели. Домовой это постоянный, от начала века и до конца, главный жилец в до-

ме. К дому, как таковому, он более привержен, чем к его постояльцам. Потому с Домовым

начинаются проблемы при всяком переезде. Если его забудут взять с собою, он останется

жить на старом пепелище, даже когда изба развалилась, несмотря на то, что любит и очень

ценит теплое жилье, печку85. Бывали случаи, когда русские переселенцы в Сибирь забывали

взять своего Домового. И потом в этом пустом, брошенном доме, по свидетельству очевид-

цев, он страшно тосковал, мучился, плакал и не мог утешиться, но сам не двигался с места.

Этнографы записали случай, который в конце прошлого века произошел в Орловской губер-

нии. Там во время пожара сгорела вся деревня. И вот осиротевшие домовые так затосковали,

что целыми ночами слышались их плач и стоны. Тогда погоревшие мужики решили прежде

всего обеспечить домовых, сколотили на скорую руку деревянные шалашики и разбросали

рядом с ними ломти хлеба, круто посолив (Домовой, как и русский мужик, любит черный

хлеб с солью). Это было временное жилье исключительно для домовых, пока не срубили но-

вые избы, куда те и переселились86.

Из этой истории видно, как важно, переезжая в новый дом, взять с собой Домового.

Ведь это добрый гений избы, который в течение десятилетий, а то и столетий, охранял до-

машний очаг. Но взять его с собою не так просто. Домовой капризничает и хочет всегда ос-

таться на старом месте. Поэтому его выманивают, уговаривают. Задобрить Домового до-

вольно легко. Ему нужно ласковое отношение и небольшие подарки в виде краюхи хлеба с

солью или разноцветные лоскутья, в которые он любит играть, или нюхательный табак, до

которого Домовой большой охотник. Или Домового заманивают просто горшком каши, с тем

чтобы он переехал в новое жилье. При этом иногда Домового засовывают в мешок и так пе-

 

85 Максимов, с. 36.

86 Там же, с. 37.

 

 

реносят в новый дом. Разумеется, это такое же воображаемое засовывание, как привязывание

Домового к ножке стола. Это некий театр с остатками магических функций и воздействий.

С тем чтобы перевезти Домового из одного дома в другой, ему в виде телеги или ко-

ляски предлагают пустой лапоть. При этом приговаривают ласково: «Хозяин-дворовой, иди

покель на спокой, не отбивайся от двора своего». Или Домового зовут на новоселье вместе с

его женой «домовихой», которая как самостоятельное лицо не фигурирует и вообще не обя-

зательна, но иногда, ради уважительного отношения к Домовому, упоминается: «Дом-

домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу — как умею награжу». Все это свиде-

тельствует о том, что старый Домовой ценится народом. И это же говорит о том, что Домо-

вой, как божество, строго локален.

В русском быту у Домового есть помощники или двойники — рангом пониже, рас-

пределенные по другим помещениям крестьянского жилья и хозяйства. Каждый из них при-

надлежит к какому-то строго определенному месту в системе домашних построек. Есть, на-

пример, отдельный «бог», который живет в деревенской бане и называется Баенник или Бан-

ник. Существуют и другие «хозяева». В овине — Овинник. На гумне — Гуменник. Все это

ответвления или вариации Домового, применительно каждый к своему месту или профессии.

По сравнению с Домовым, они второстепенны и не так обязательны, не так определенны по

своему образу и назначению. В сущности, Домовой всех их перекрывает, заменяет и объеди-

няет, как главный хозяин дома, в то время как эти «боги» воплощают лишь какие-то отдель-

ные функции домашнего обихода. Домовой — это центр, а вся прочая мелкая нечисть это

периферия по отношению к дому. И если Домовой жил в каждом доме, то не в каждой во-

лости и не в каждой деревне существовали эти отдельные, самостоятельные твари, сливав-

шиеся порой с образом Домового.

Помимо того, в отличие от Домового, они смыкались с нечистой силой. По сравнению

с Домовым, это куда более низкие, нечистые и злобные существа, которые приближаются к

бесам. Их отличие от чертей в том, что они строго прикреплены к месту и могут иногда, как

вариант Домового, сотворить что-то доброе и полезное человеку. Из этих построек и поме-

щений, второстепенных по отношению к дому, я остановлюсь только на бане, поскольку без

нее немыслим русский народный быт. Деревенская баня — маленькая избушка, расположен-

ная неподалеку от дома. Обычно у каждой семьи была своя баня, которая топится один раз в

неделю, по субботам. Все моются в субботу, накануне воскресного дня, чтобы достойно

встретить праздник. Русский человек в бане не только моется, но парится и, чтобы тело луч-

ше распарилось, схлестывает себя березовым веником. Это считается полезным, выгоняет

болезни и приносит человеку громадное удовольствие. Иногда он до того распаривается, что

зимою выскакивает нагишом из бани и катается в снегу, чтобы прийти в себя, и бежит назад

в баню. О бане на Руси сложено много шутливых поговорок и прибауток. «Баня парит, баня

правит, баня все исправит». «Коли б не баня, все бы мы пропали». «Баня все грехи смоет».

Когда окачивают водой напоследок, приговаривают: «Как с гуся вода, так с тебя худоба». О

том, что баня не только полезное дело, но и веселое развлечение (своего рода цирк), гласят

прибаутки: «Табак да кабак, баба да баня — одна забава». «Веник в бане всем начальник».

«Банный веник и царя старше» — потому что и царь парится в бане, и царя хлещут веником.

О бане имеются свидетельства — в первой русской летописи «Повести временных

лет», которая была составлена в начале XII столетия. Там, в частности, рассказывается о

предыстории Руси и приводятся ранние сведения об этой земле. Они, согласно преданию,

относятся к самому началу нашей эры — почти за тысячу лет до возникновения Руси. Эти

сведения привез в Рим один из апостолов — Андрей Первозванный, который проповедовал

христианство на южном берегу Черного моря, а затем на корабле прибыл в Корсунь — в гре-

ческую колонию Херсонес в Крыму. Тут он узнал, что неподалеку от Корсуни находится

устье Днепра, и решил отправиться вверх по реке. Далее цитирую летопись в переводе на

современный язык: «И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром

встал и сказал бывшим с ним ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благо-

дать Божия, будет великий город и воздвигнет Бог много церквей“. И взошел на горы эти,

 

 

благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы той, где впоследствии

возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче стоит Новго-

род, и увидел живущих там людей — каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился

им… И пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: „Удивительное

видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и разожгут их до-

красна, и разденутся и будут наги… и поднимут на себя молодые прутья, и бьют себя сами, и

до того себя добьют, что едва слезут, еле живые, и тогда обольются водою студеною, и толь-

ко так оживут. И делают это всякий день, никем не мучимые, но сами себя мучат, и это со-

вершают омовенье себе, а не мученье“. Те, кто слышал об этом, удивлялись…»87

Русская баня показана глазами иноземца и похожа на комический спектакль, что со-

ответствует одновременно русскому пониманию бани. И вся Русь, в изображении апостола

Андрея (в изображении крупномасштабном), представлена двумя главными учреждения-

ми — церковные храмы, которые в будущем покроют эту страну, и бани, которые сущест-

вуют как бы изначально. Это и есть две культуры. Верх представлен церковной; а низ — на-

родной культурой и народным бытом. Наверху — святость, внизу — юмор. Кажется, в этом

небольшом летописном тексте, в одном абзаце, заснята вся Русь в ее определяющих чер-

тах — дух и плоть Руси, и фантастический характер народа, который сулит в будущем еще

большее удивление…

Итак, баня — это необходимая составляющая народного быта, которая отнюдь не

сводится к мытью, но содержит целый комплекс занятий, забав и назначений. Включая и то,

что русские бабы иногда рожали в бане, как в изолированном помещении. Так что русский

человек впервые видел мир — в бане… И в то же время баня служила пристанищем всякой

нечисти. Потому, возможно, что баня связана с сыростью, с копотью, с темнотой (а нечисть

любит темную, болотистую воду), а также потому, что в бане, парясь, народ оставлял свои

болезни и грехи, которые стекали под пол. Да и сам образ голых людей, которые скачут в го-

рячем пару и хлещут себя прутьями до полусмерти, получая в том удовольствие, возможно,

создавал картину какой-то веселой преисподней.

Но хозяин бани, играющий при ней роль банного домового, Банник, — это существо в

основном злое и опасное; русские семьи обычно мылись в бане в три очереди и никогда —

поздно вечером. В четвертую смену идти боялись. Потому что в четвертую смену в бане мо-

ются черти, лешие и сам Банник. Для этого им оставляют немного воды в кадушках и ма-

ленький кусочек мыла. Также банные веники никогда не уносят в избу. Если человек пойдет

мыться в четвертую смену, черти могут его удушить, а людям покажется, что он угорел или

запарился до смерти. Ни в коем случае не рекомендуется ночевать в бане, даже если нет дру-

гого ночлега. Но именно потому, что в бане водится нечисть, девушки ходили туда гадать.

Гадание происходило так. Девушка просовывает в двери бани голый зад. Если Банник погла-

дит ее мягкой лапой — это хорошая примета, она выйдет замуж. А если когтистой лапой — к

беде. Где-то Банник со своей мохнатой лапой похож на Домового.