Борьба с духом гнева (Кн. 8-я) 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Борьба с духом гнева (Кн. 8-я)



83. В четвертой брани предлежит нам с корнем исторгнуть из глубины нашей души смертоносный яд гнева. Ибо доколе он гнездится в сердцах наших, и ослепляет око ума нашего пагубным мраком, дотоле мы не можем ни стяжать правильного различения добра и зла, и остроты досточестного созерцания, ни обладать зрелостью совета, ни быть причастниками жизни, ни держаться неуклонно правды, ни даже воспринимать истинный духовный свет; ибо сказано: смятеся отъ ярости око мое (Пс. 6, 8); не можем сделаться причастниками мудрости, хотя бы мнением всех были провозглашаемы премудрыми, так как ярость почиваетъ въ недре безумныхъ (Еккл. 7, 10); не можем достигнуть и жизни долговечной, хотя бы по определению людей почитаемы были разумными, потому что гневъ губитъ и разумныхъ (Притч. 15, 1); не сможем всегда добре держать весы правды по указанию сердца, ибо гневъ мужа правды Божией не соделоваетъ (Иак. 1, 20); никоим образом не можем обладать и важною почтенностью, так обычною даже и между людьми века сего, хотя бы по преимуществам рождения почитаемы были знатными и почтенными, так как мужъ ярый не благообразенъ (Притч. 11, 25), никак не можем обладать и зрелостью совета, хотя бы казались стяжавшими обширные познания, ибо острояростный безъ совета все творитъ (Притч. 14, 17); не можем быть покойны от тревог и смущений, и свободны от грехов, хотя бы от других вовсе не было нам причиняемо беспокойств, так как мужъ гневливый (сам после) воздвигаетъ сваръ: мужъ же ярый открываетъ (обнаруживает не стыдясь) грехи (Притч. 29, 22) [1].

84. Некоторые, усиливаясь извинить эту пагубную болезнь души, покушаются умалить ее (непотребность) при помощи непотребнейшего толкования Писаний, говоря: не беда, если гневаемся на братий погрешающих, так как и Сам Бог воспламеняется гневом и яростью против тех, которые или не хотят знать Его, или зная не чтут как должно, – как например: и разгневася яростию Господь на люди Своя (Пс. 105, 40), или как в другом месте, где Пророк молится, говоря: Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневомъ Твоимъ накажеши мене (Пс. 6, 2). – И не разумеют они, что вместе с тем, как чрез это дают людям свободу действовать по сей страсти на пагубу себе, еще и Богу беспредельному, источнику всякой чистоты, нечестиво приписывают нечистую плотскую страсть [2].

85. Если эти и подобные места Писания понимать буквально, в грубом чувственном значении; то выйдет, что Бог спит и пробуждается, сидит и ходит, обращается к кому и отвращается от него, приближается и удаляется, – и члены телесные имеет – главу, очи, руки, ноги и под. – Как этого всего без крайнего святотатства нельзя буквально разуметь о Том, Кто, по свидетельству Писания же, невидим, неописуем, вездесущ: так без богохульства нельзя приписывать Ему и возмущение гневом и яростью. Под названием телесных членов и движений обозначаются Божественные свойства и промыслительные о нас действия, которые мы удобнее можем понять под сими уподобительными названиями: очи означают Божие всевидение и всеведение; руки и ноги – Его творчество и промышление, мышцы – силу и вседержительство и проч. Так и о гневе или ярости Божией, когда читаем, должны разуметь то не человекообразно, но достойно Бога, чуждого всякого возмущения, – именно под этим понимать, что Он есть Судья и праведный воздаятель за все, не право делаемое в мире сем, и устрашаясь, при чтении такого рода изречений, праведного наказания Божия, всячески остерегаться делать что-либо противное воле Его [3, 4, сокращенно].

86. Да будет убо монах, стремящийся к совершенству и подвигом духовным законно подвизаться желающий, чужд всякого движения страсти гнева и ярости, слыша, что заповедует ему избранный сосуд: всякая горесть, и гневъ, и ярость, и кличь, и хула, да возмется отъ васъ со всякой злобою (Еф. 4, 31), – который, говоря: всякий гневъ да возмется отъ васъ, не изъял из-под такого приговора никакого движения гнева, будто необходимого или полезного. Почему монах и поспешая, если необходимо, врачевать согрешающего брата, пусть делает это так, чтоб, когда заботится подать лекарство страждущему очень легкой, может быть, лихорадкой, разгневавшись, не ввергнуть себя самого в худшую того болезнь ослепления. Ибо тому, кто хочет залечить рану другого, надо самому быть здоровым и свободным от всякой болезни, чтоб не сказано было ему оное Евангельское слово: врачу, исцелися самъ (Лк. 4, 23), – также: что видиши сучецъ, иже во оце брата твоего, бервна же, еже есть во оце твоемъ, не чуеши? Или како речеши брату твоему: остави, да изму сучецъ изъ очесе твоего, и се бервно во оце твоемъ? (Мф. 7, 3. 4) [5].

87. От какой бы причины ни возгоралось движение гнева, оно ослепляет очи сердца, и налагая покров на остроту умного зрения, не дает видеть Солнца правды. Все равно, золотой ли лист, или свинцовый, или из другого какого металла наложен будет на глаза, ценность металлов не делает разности в ослеплении. – Бывает впрочем от гнева и услуга нам очень пригодная, когда рассерживаемся, досадуя на сладострастные движения нашего сердца и негодуем, что в тайниках нашей груди поднимается то, что делать, или о чем даже говорить, стыдимся пред людьми, трепеща от страха при мысли о присутствии Ангелов и Самого Бога, везде и все проницающего, и о всевидящем Оке Божием, от Которого никак не могут укрыться никакие тайны нашей совести. Или когда против этого самого гнева рассерживаемся, за чем он вкрался, возбуждая нас против брата, и с гневом извергаем пагубные его внушения, не давая ему на зло нам укрываться в тайниках груди нашей. Так гневаться научает нас и Пророк, который столь решительно отревал от своих чувств эту страсть, что и врагам своим явным, даже от Бога преданным в руки его, не хотел воздавать воздаяние. Так, когда Семей, бросая камни в Царя Давида, в слух ему злословил его пред всеми, и Авесса, сын Саруин, в отмщение за такое оскорбление Царя, хотел отъять его голову, блаженный Давид, подвигшись благочестивым негодованием против такого его внушения, сохранил непоколебимою свою кротость, и показал образец смирения и твердого терпения, говоря: что мне и вамъ, сынове Саруины? Оставите его, и тако да проклинаетъ, яко Господь рече ему проклинати Давида: и кто речетъ: почто сотворилъ еси тако? Се сынъ мой, изшедший изъ чрева моего, ищетъ души моея, а кольми паче сынъ Иеминиевъ; оставите его проклинати мя, яко рече ему Господь. Негли призритъ Господь на смирение мое, и возвратитъ ми благая, вместо клятвы его въ днешний день (2 Цар. 16, 10-12) [6, 7].

88. Таким образом нам разрешается гневаться, но спасительно, т.е. на себя самих, и на привходящие худые помыслы, – гневаться на них, и не согрешать, т.е. не приводить их в дело на пагубу себе. Этот же самый смысл яснее выражает и следующий стишок: яже глаголете въ сердцахъ вашихъ, на ложахъ вашихъ умилитеся (Пс. 4, 5), т.е. что помышляете вы в сердцах своих, по причине вторжения внезапных удобосмутительных внушений, то, после того, как мирным рассуждением успеете утишить всякий шум и бурность гнева, и как бы на покойное возлечь ложе, исправляйте и заглаждайте спасительным сокрушением. И блаженный Павел, воспользовавшись указанием этого стишка, после того как сказал: гневайтеся и не согрешайте, прибавил: солнце да не зайдетъ во гневе вашемъ: ниже дадите место диаволу (Еф. 4, 26. 27). Если пагубно допускать, чтоб солнце правды заходило во гневе нашем, и если мы, разгневавшись, тотчас даем место диаволу в сердце своем, то как пред этим повелел гневаться, говоря: гневайтеся и не согрешайте? Не явно ли он выражает сим следующее: гневайтесь на свои страсти и на самый гнев ваш, чтоб иначе, при вашем потворстве, не начало в омраченных гневом умах ваших заходить Солнце правды – Христос, и с отхождением Его не дали вы места в сердцах ваших диаволу [8].

89. В иносказательном смысле, под солнцем можно понимать разум, который справедливо называется солнцем, ради того, что освещает все помышления и стремления сердца нашего, – и под запрещением гнева видеть заповедь не погашать сего светила страстью гнева; чтоб, с захождением его, не занял всего сердца нашего мрак бурного смятения с производителем его диаволом, и мы, объятые тьмою гнева, не остались, как бы в темную ночь, в неведении, что нам делать. В таком смысле понимать это место Апостола предано нам в наставлениях старцев, которые не дозволяют нам допускать даже на один момент вкрадываться в сердце наше гневу, всевозможно блюдясь попасть под кару, изреченную на это в Евангелии: всякъ гневаяйся на брата своего, повиненъ есть суду (Мф. 5, 22). – Притом, если бы позволительно было продолжать гневаться до захождения солнца, страсть гнева, пользуясь таким разрешением, всегда спешила бы удовлетворять своему мщению, будто законно, прежде, чем солнце познает запад свой.

90. Что же сказать о тех, коих неумолимости не полагает предела даже само – заходящее солнце; но которые многие дни держат злобу на тех, против коих рассердились? Пусть они на словах иногда говорят что не гневаются, но дела нередко явно обличают в них сильное негодование, когда, например, они не обращаются к ним с приличною речью и не разговаривают с обычною ласковостью. Им думается, что они при этом не грешат, потому что не ищут отмщения своему раздражению. Но они только не смеют, или не могут обнаружить его, в сердце же кипят им, и молча переживают его, и чрез то обращают яд гнева в свою пагубу; они не изгоняют тотчас силою души горечь досады, но переваривают ее в течение многих дней, и кое как со временем немного укрощают [9].

91. Как будто не удовлетворяет уже своему мщению и досаде тот, кто из внушаемого гневом исполняет только что может! Так и делают те, которые сдерживают гневные движения не по желанию миролюбия, а по немощи мщения, срывая его однако чем могут. Ибо не имея возможности причинить тем, на коих рассердились, ничего более, как чтоб не говорить с ними с обычною ласковостью, этим и срывают свое на них сердце. Как будто довольно умерять гнев в обнаружении его делом, а исторгать его из тайников сердца нет нужды, – чтоб, омрачившись его тьмою, не лишиться здравой рассудительности и света ведения, и не перестать быть храмом Духа Святого, при обитании в нас духа гнева. Ибо затаенный в сердце гнев, хотя людей предстоящих не оскорбляет, но светлейшее сияние Духа Святого выживает все равно как и гнев обнаруженный [11].

92. И как можно думать, что Бог послабляет нам хоть одну минуту держать гнев, когда Он не дозволяет приносить жертвы духовных молитв наших, если сознаем не то, что мы гневаемся на другого, а что другой имеет нечто на нас, говоря: аще принесеши даръ твой ко алтарю, и ту помянеши, яко братъ твой имать нечто на тя: остави ту даръ твой предъ алтаремъ, и шедъ прежде смирися съ братомъ твоимъ и тогда пришедъ принеси даръ твой (Мф. 5, 23. 24)? – Как же думать, что нам дозволяется держать скорбь на брата, не говорю, многие дни, но хоть бы до заката солнца, если, даже тогда как он имеет нечто на нас, не дозволяется нам приносить молитвы свои Богу, – нам, которым от Апостола заповедуется: непрестанно молитеся (1 Фес. 5, 17), и: хощу, да молитвы творятъ мужие на всякомъ месте, воздеюще преподобные руки безъ гнева и размышления (1 Тим. 2, 8)? – Итак, если будем держать такой яд в сердцах своих, то нам остается – или никогда не молиться, и таким образом быть виновными пред Апостольской и Евангельской заповедью, коею повелевается нам непрестанно и на всяком месте молиться, – или, – если как-нибудь обморочивая себя дерзнем изливать молитву свою, не смотря на запрещение ее, – знать, что в таком случае не молитву Господу приносим, а изъявляем гордую непокорность, в духе бунта против Него [12].

93. Но что нам долее останавливаться на Евангельских и Апостольских заповедях, когда и ветхий закон, который, кажется, несколько послабляет немощам нашим, тоже предостерегает от него, говоря: да не возненавидиши брата твоего во уме твоемъ (Лев, 19, 17), – и опять: путие злопомнящихъ въ смерть (Притч. 12, 28), – и еще: да не отмщаетъ рука твоя, и да не враждуеши на сыны людей твоихъ (Лев. 19, 18)? – Видишь, что и там не благорасположенность к братиям отсекается не в деле только, но и в тайных помышлениях, когда повелевается с корнем извергать из сердца ненависть, и за обиду не только не воздавать, но даже и не помнить о ней [14].

94. Иногда побежденные гордостью или нетерпением, когда чувствуем особое внутреннее понуждение исправить свой нестройный и беспорядочный нрав, жалуемся в себе, что не достает нам пустыни, в том, подразумевается, чаянии, что там, не будучи никем тревожимы, тотчас приобрели бы мы добродетель терпения, извиняя очевидно тем свое нерадение (об укрощении порывов гнева), и причину возбуждения их не своему приписывая нетерпению, а слагая на братий. Но если мы будем таким образом на других слагать причины нашей в сем неисправности, то никогда не возможем придти в должную меру терпения и совершенства. Дело исправления и умирения сердца нашего не помещай в руках произволения другого, нашей власти ни мало не подлежащего, но вадь1 его в благонастроении нашего произволения. Чтобы нам не приходить в гнев, это должно зависеть не от совершенства другого, но от нашей добродетели, стяжаемой не чужим терпением, а собственным великодушием [15, 16].

95. К тому же искать пустыни следует совершенным и очищенным от всякой страсти, или по выварении начисто всех страстей в обществе братий, и вступать в нее не по малодушному бегству, а по желанию достигнуть высоты Божественного созерцания, которая и совершенными не может быть иначе приобретена, как в пустыне. Ибо какие страсти перенесем мы в пустынь не уврачеванными, те будут чувствоваться скрытыми в нас, а не истребленными. И пустынь как для очищенных сердцем приберегает чистейшее созерцание и в приискреннейшем видении открывает ведение духовных тайн, так обыкновенно и страсти тех, кои не очистились от них, не только сохраняет, но еще усиливает. В таком случае иной дотоле кажется себе терпеливым и смиренным, пока ни с каким человеком не видается и не входит в сношение; но тотчас возвращается к прежнему своему нраву, как только какой-либо случай вызовет его к движению: тогда тотчас выникают из него страсти, которые скрывались и, как необузданные кони, откормленные в долгом бездействии, с большим стремлением и неистовством вырываются из своих затворов на погибель своего всадника. Ибо страсти, не будучи наперед очищены, более неистовыми делаются в нас, когда пресекаются случаи обнаружения и обуздания их среди людей. И самую тень терпения, которым, как воображалось, мы, живя в смешении с братиями, по-видимому обладали, и которое проявляли, по крайней мере из уважения к ним и стыда показаться пред всеми малодушными, теряем мы в беззаботной пустыне беспечности [17].

96. Подобно это тому, как все роды ядовитых змей или зверей, пока укрываются в пустыне и в своих норах и логовищах, не вредят, – и однако не провозглашаются из-за того безвредными, что никому в таких случаях не вредят: ибо это бывает тогда не по доброкачественности их, а потому что такими быть необходимо вынуждает их пустыня; как же скоро улучат они возможность вредить, тотчас износят и обнаруживают скрывающиеся в них яд и зверство. – Так-то и ищущим совершенства не довольно не гневаться на людей (когда нет с ними сношений и столкновений. Гнев при этом жив, только притаился, и готов тотчас обрушиться на что ни попало). Припоминаю, как, живя в пустыни, рассерживался я иногда на писчую трость, если не нравилась толстота или тонкость ее, – иногда на ножичек, если, когда режешь им, он затупившись, не скоро резал, – иногда на кремень, если не скоро вылетала из него искра огня, когда спешишь к чтенью; и движение негодования при этом вторгалось иногда такое, что невольно вырывалось из уст проклятие на бездушную вещь, или уж непременно на диавола: чем и испарялось смущение, – и душа успокаивалась. Таким образом в деле совершенства мало принесет пользы отсутствие людей, на которых возбуждался бы гнев, когда, если наперед не будет приобретено терпение, страсть гнева может упражнять свои силы и на вещах немых и на безделицах; ибо оставаясь в сердце нашем она не дает нам ни достигнуть мирного устроения, ни освободиться от прочих страстей [18].

97. Почему, если желаем достигнуть того высшего Божественного блага, о коем говорится: блажени чистии сердцемъ, яко тии Бога узрятъ (Мф. 5, 8); то не только из действий наших должны отторгнуть сию страсть, но и с корнем исторгнуть ее из глубин души. Ибо не слишком – то много будет пользы подавлять неистовство гнева в слове и не обнаруживать его в действии, если Бог, от Которого не укрываются тайны сердечные, будет видеть его в сокровенностях сердца. Евангельское слово и заповедует иссекать паче корни страстей, чем плоды их, которые по исторжении корней конечно не будут уже более распложаться, – а душа получит таким образом возможность постоянно пребывать во всяком терпении и святости, когда гнев не только будет устранен с поверхности нашей деятельности и наших поступков, но и исторгнут из сокровенностей помышлений. И потому надо убивать гнев и ненависть, чтоб не впасть в грех человекоубийства, которое без них не может быть допущено. Ибо всякъ гневаяйся на брата своего всуе, повиненъ есть суду (Мф. 5, 22); и – всякъ ненавидяй брата своего человекоубийца есть (1 Ин. 3, 15). Поелику он в сердце желает погибнуть тому, на кого серчает; то, хотя у людей не признается он пролившим кровь собственной рукой или мечем, но страсти же гнева провозглашается убийцею от Господа, Который не за производство только действия, но и за намерение воли воздаст каждому или наградою, или наказанием, как Сам Он говорит чрез Пророка: Азъ дела ихъ и помышления вемъ, и гряду собрати вся народы... (Ис. 66, 18). И Апостол: между собою помысломъ осуждающимъ или отвещавающимъ въ день, егда судитъ Богъ тайная человекомъ (Рим. 2, 15. 16) [19].

98. Итак подвижнику Христову, законно подвизающемуся надлежит с корнем вырвать из себя страсть гнева. Для совершенного же уврачевания этой болести потребно такое лечение: прежде всего уверовать, что гневаться не подобает ни под каким видом, ни по праведным ни по неправедным причинам, – зная, что коль скоро источный наш свет, свет нашего сердца будет помрачен тьмою его, то мы тотчас потеряем и свет различения вещей, и твердость благоразумия и благопристойность, и мерило правды; потом держать убеждение, что если дух гнева замедлит в нас, то вследствие того неизбежно помутится чистота духа нашего, и он никак уже не может быть храмом Духа Святого; наконец помышлять и о том, что нам, пока пребываем в гневе, никак нельзя будет молиться и изливать пред Богом прошения свои. Паче же всего, имея пред очами неизвестность предела человеческой жизни, будем постоянно думать, что мы можем преселиться из тела каждый день, и что нам нимало не помогут там ни соблюдение чистоты целомудрия, ни отречение от всех имуществ, ни презрение богатства, ни труды постов и бдений, когда за один гнев и ненависть Судья вселенной угрожает вечными муками [21].

 

1 От "вадить" - манить, привлекать.

 

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-21; просмотров: 255; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.206.160.129 (0.028 с.)