Глава 16. Пароль: «Золотые Коронки»

 

В Европе во время второй мировой войны оставалось немного нейтральных государств.

Советская разведка в Швеции имела своей основной задачей собирать информацию о политическом и экономическом положении Германии и ее военных планах. С этой целью наша разведка создала несколько опорных пунктов – разведывательных групп. В портах Норвегии действовала группа «Антона». На севере Швеции в приграничной полосе с Финляндией наша агентурная группа регистрировала переброску в Финляндию немецкой военной техники и воинских частей. В южных портах Швеции другая агентурная группа наблюдала за взаимными германо-шведскими поставками.

С «Антоном» я поддерживала связь еще до войны. «Антон» – ветеран германского революционного движения, бывший моряк-подводник, один из руководителей известного Кильского восстания немецких моряков в ноябре 1918 года. С советской разведкой он был связан с начала ее существования. Это был своего рода немецкий Дыбенко, он пользовался большим авторитетом и любовью моряков германского флота. Человек крепко сбитый, суровый на вид, весьма организованный и требовательный. Одно время еще в буржуазно-юнкерской Веймарской Германии, до прихода к власти Гитлера, он был избран членом ЦК германской компартии, и связь нашей разведки с ним была прервана. Коммунистов, как правило, мы в разведку не привлекали. Это было запрещено, дабы не нанести компартиям ущерба и не давать повода обвинить Советский Союз в «экспорте коммунизма».

Когда Гитлер пришел к власти, «Антон» вынужден был выехать в Норвегию. Здесь мы и восстановили с ним связь.

Шел 1938 год. Понадобилось снабдить группу «Антона» новыми паспортами, шифрами, деньгами, инструкциями. В Норвегии в то время резидентуры у нас не было, и мне поручили поехать к «Антону». В случае опасности я обязана была уничтожить паспорта и шифры и найти возможность передать ему деньги.

Я была тогда представителем советского «Интуриста» в Финляндии. Поехала в Норвегию через Швецию, куда добиралась пароходом, а оттуда поездом в Осло.

Поезд пришел рано утром. Я направилась в гостиницу. У дежурного администратора заполнила бланк, уплатила за номер. Было часов семь утра. Для того чтобы вызвать «Антона» на встречу, я должна была посетить зубного врача и просить его сделать «шесть золотых коронок на передние зубы». Таков был своего рода пароль для вызова «Антона».

Врач принимал с десяти утра. Я решила передохнуть, заперла комнату, надела халат и прилегла. В девятом часу раздался стук в дверь. Слышу за дверью топот ног, видимо, нескольких человек.

– Кто там? – спросила я по-немецки.

– Директор гостиницы, мадам, откройте, пожалуйста.

– Я отдыхаю, прошу зайти часов в десять.

Шаги отдаляются. Приход нежданных гостей меня насторожил. Нам было известно, что в Норвегии гестапо действует активно и создало там «пятую колонну». Если приход в гостиницу дело их рук, то следует немедленно сжечь шифры, а паспорта разрезать на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Но это значит надолго затормозить работу группы «Антона» и ее связь с Москвой.

Села в кресло и стала соображать, что же делать. Несколько раз сжимала пачку тоненьких листков шифра, но не набралась духу разорвать их. Кроме того, у меня в сумочке, если не ошибаюсь, было шесть паспортов. В них спасение для группы «Антона». Нет, встречу с «Антоном» срывать нельзя. Засовываю паспорта за «грацию», в левой руке сжимаю шифр, готовясь в случае чего сжевать его и проглотить. Нарушу данную мне инструкцию? Да, нарушу. Но любым путем надо передать «Антону» тайную ношу, которую запрятала на себе.

Около десяти часов я стояла у двери с сумочкой в руке, решив никого к себе в номер не впускать и вести диалог в коридоре.

Ровно в десять стук. Я мгновенно распахиваю дверь и перешагиваю через порог в коридор.

– Мадам, разрешите зайти.

Передо мной трое мужчин. Один из них отвернул лацкан пиджака, и я увидела на нем какой-то металлический знак. «Из полиции», – поняла я. Он сделал движение, как бы подталкивая меня обратно в номер, но я стала нарочито громко, почти истерически кричать:

– Ни в одном цивилизованном государстве, ни в одной гостинице я не встречала такого приема. Вам известно, я директор «Интуриста» в Финляндии, и мы в наших отелях в Москве не нарушаем покоя и оказываем приезжим гостеприимство.

Двери гостиничных номеров, вижу, открываются, вокруг нас собираются люди.

Рассерженная, оскорбленная, я громогласно заявила, что ни одной минуты не останусь в этой гостинице и с первым же поездом уезжаю обратно.

– Подайте мне чемодан, – потребовала я.

Директор отеля пытался уладить конфликт, просил остаться, зайти к нему, и он объяснит, что никаких злых умыслов здесь нет.

Я взяла свой маленький чемоданчик, сердито сказала: «Адье, господа» – и спустилась вниз. У подъезда стоянка такси. Я села в первое попавшееся и нарочито громко, чтобы услышал швейцар, приказала:

– На вокзал!

Машина тронулась. Когда мы свернули на другую улицу, я попросила шофера подвезти меня к магазину на углу проспекта. Из магазина вышла на другую улицу, поймала такси и назвала другой крупный магазин, где – я это знала – тоже был выход на две улицы.

Убедившись, что «хвоста» нет, поехала к зубному врачу. В приемной сидела женщина, у которой только что удалили зуб, и врач пригласил меня к себе в кабинет.

Я удобно уселась в зубоврачебное кресло и произнесла условную фразу:

– Шесть золотых коронок на передние зубы.

Доктор глянул на мои белоблестящие, без единого изъяна зубы, все понял, широко улыбнулся и сказал: «Будет сделано». Это означало, что через час мы встретимся с «Антоном» на Холменколен, в живописном пригороде Осло.

Я вышла на улицу, убедилась, что слежки нет, на минутку забрела в кафе, съела пару бутербродов с лососиной и ветчиной, выпила чашку кофе и пошла «проверяться». Все было спокойно. На одной из тропинок Холменколен еще издали увидела «Антона». Он смотрел на часы и с беспокойством озирался вокруг. Я пришла на место встречи с опозданием на одну минуту.

«Антон», увидев позади меня какого-то прохожего, взял меня под руку и увлек в лес.

– Изобразим влюбленную парочку.

Мы уселись на пеньки. Он очень тщательно прочитал шифр, пролистал паспорта, поворчал, что одному из членов группы прибавили возраст на три года, поставили вместо «24 года» «27 лет».

– Узнаю русское «авось». Сойдет, мол. Ты мне скажи, как вы готовитесь к войне с Германией? Или все еще исповедуете заповедь «Чужой земли не хотим, но ни пяди своей никому не отдадим»?…

– Милый «Антон», ты мне не нравишься, желчный, раздражительный. Я таким тебя не знаю.

– Признаюсь, я болен, у меня Horbes soster, опоясывающий лишай.

– Лекарство есть?

– Вот оно, лучшее лекарство, – похлопал он по паспортам. – Ребята примутся за дело, и я сумею пару деньков полежать. У нас все готово к операции. Будем хоронить немецкий транспорт с оружием для Франко… Скажи в Москве, чтобы на честность фюрера не рассчитывали. Я подготовил здесь письменный отчет о работе группы и финансовых расходах.

«Антон» вручил мне коробку игральных карт. В ней вместо карт была вложена его докладная записка. Я ее прочитала, записала содержание своим кодом в блокнот и объяснила ему, в какой обстановке я оказалась и что меня может ожидать. Отчет посоветовала немедленно сжечь.

Со свойственной ему прямотой «Антон» спросил:

– Ты уверена, что не притащила за собой «хвост»?

– Наверняка нет, – ответила я.

Его интересовало положение в нашей стране, в партии. Он очень неодобрительно отозвался о чинимых у нас репрессиях, сказал, что он этого не понимает и воспринимает как «массовый террор против ленинцев». Признаюсь, я не располагала аргументированными возражениями, хотя мы с мужем часто на эту тему говорили, сами не понимая, откуда вдруг в нашей партии оказалось столько врагов. Я так ему и сказала.

 

…«Антон» стал свидетелем оккупации Норвегии фашистской Германией. Его группа провела крупную акцию: потопила несколько военных немецких кораблей, заложив в них мины замедленного действия с часовым механизмом.

Гестапо удалось напасть на след «Антона», и он нелегально перешел в Швецию. Но и здесь гитлеровцы его обнаружили и потребовали у шведов его выдачи. Тогда мы предприняли свои меры.

«Кин» добился разрешения на свидание с «Антоном» в тюрьме и посоветовал ему «признаться» в шпионской деятельности против Швеции. «Об остальном мы позаботимся сами», – добавил «Кин». «Антон» этот маневр принял и дал показания, что занимался в Швеции шпионажем в пользу советской разведки. Тем временем в Москве оформлялось принятие в советское гражданство Вольвебера – таково было настоящее имя «Антона».

Переговоры со шведами закончились тем, что они отказались выдать его немцам, мотивировав свой отказ так – он должен быть судим по шведским законам.

После окончания войны Вольвебер, так и не дождавшись суда, был шведами освобожден и выехал в спасенную от фашистов Германию. Он был назначен министром внутренних дел ГДР. Во время венгерских событий в 1956 году Вольвебер, как мне рассказывали немецкие товарищи, занял резко отрицательную позицию в отношении ввода войск в Венгрию. За это он был снят с должности министра и исключен из партии (СЕПГ). Вскоре он умер.

 

Глава 17. «ФАУ-1»

 

В кабинете Александры Михайловны Коллонтай собрались ее советники и военный атташе. На столе были разложены разного размера чугунные осколки какой-то бомбы. Их доставили помощники военного атташе и члены нашей разведгруппы, действующие на севере Швеции. Из утренних газет мы уже знали, что в Северной Швеции взорвался неизвестно откуда запущенный снаряд огромной разрушительной силы. Что это? Своего рода тунгусский метеорит? Но на каждом осколке выдавлено четко «Made in Germani».

В тот же день гитлеровцы оповестили мир через газеты и радио, что «Советы запустили на нейтральную Швецию таинственный снаряд». В правых и профашистского толка шведских газетах началась разнузданная антисоветская истерия.

– Несомненно, – вертит в руках бесформенный осколок Александра Михайловна, – это провокация.

Но надо разобраться, что к чему. Не первый раз Германия старается поссорить Швецию с Советским Союзом, вовлечь ее в войну, заполучить свежие шведские дивизии, флот. На какие только ухищрения не идут немцы, чтобы запугать шведского обывателя советской угрозой.

– Почему гитлеровцы указывают обратный адрес, почему бы им не выдавить штамп: «Сделано в СССР»?

– По моим данным, – отвечает военный атташе послу, – немцы изобрели новое оружие, ракету дальнего действия. Запускают ее с катапульты.

– Но зачем было запускать снаряд на Швецию? – задает вопрос Александра Михайловна.

– Наши сведения таковы: идет испытание этого оружия, – говорит Николай Иванович. – В самой Германии его не испытаешь: и территория не позволяет, и зачем разрушать свое, когда можно использовать нейтралов?

Завязался оживленный обмен мнениями. Сошлись на том, что это действительно испытание и немцам необходимо знать, где упал снаряд, какие разрушения причинил, какой глубины воронка, ее диаметр. Им необходимо получить точные сведения. По дипломатическому протоколу МИД Швеции обязан направлять ноту МИД Германии с описанием времени, места и разрушительных действий, причиненных снарядом, о человеческих жертвах. А это немцам и требуется. Если их расчеты будут нотой подтверждены, шведы могут спать спокойно, если же нет – нужно ждать очередного скорректированного удара, нового запуска.

Военный атташе развернул карту Европы, взял со стола линейку и измерил расстояние от центра Германии до места падения снаряда в Швеции, затем измерил расстояние до Великобритании, Швейцарии, Турции, СССР и, потерев ладонью лоб, решительно сказал:

– Мне кажется, этот снаряд рассчитан в первую очередь против Англии.

– Совершенно согласна с вами, – говорит Александра Михайловна.

И, развивая эту мысль, подчеркивает, что не случайно применение этого оружия совпадает с предстоящим открытием второго фронта. Живая сила у немцев на исходе, им нужно деморализовать народ Великобритании, заставить Англию уступить, выйти из войны, заключить с Германией сепаратный договор.

– Пока же нам надо сделать все, чтобы погасить здесь антисоветскую истерию. Я поеду сейчас в МИД, – заключила Александра Михайловна.

Проходит несколько дней, и гитлеровцы уже в открытую заявляют, что новое оружие возмездия – «Фергельтунгсваффе», кратко «ФАУ-1» – предназначено для Англии.

За последующие месяцы тысяча четыреста две ракеты были применены против Англии. Пятьсот семнадцать «ФАУ-1» взорвались в Лондоне, крушили, сжигали жилые дома, целые кварталы. Но англичане выстояли, и никакие ракеты спасти Гитлера и его клику уже не могли.

…В советскую колонию прибыли в командировку два молодых человека. Они не скрывали того, что являются военными летчиками, фронтовиками. На собрании в посольстве они полушутя-полусерьезно заявили, что посланы сюда с целью ознакомить советских людей с положением на фронтах.

На самом деле их приезд был связан с секретной операцией по закупке инструментов из знаменитой шведской стали, необходимые для нашей авиационной промышленности. По договору с Германией шведская руда и стальные изделия начисто вывозились немцами. Военная техника Германии – танки, артиллерия, самолеты на одну треть были оснащены шведскими шарикоподшипниками (СКФ), и немцы строжайше следили за тем, чтобы ни один грамм шведской стали не попал в руки их противников.

С советской стороны в операции по закупке шведских инструментов участвовали торгпред, косвенно, посол и «Кин». Переговоры велись втайне, и шведы шли на эту сделку с опаской. Они потребовали, чтобы оплата за их изделия была осуществлена русской платиной. «Кин» получил бруски платины диппочтой и, показав их мне, спросил: «Что это?» Я увидела на столе продолговатые тусклые чушки со скошенными краями и какими-то вдавленными знаками. «Это олово?» – спросила я, вспомнив свою работу в юности паяльщицей на заводе в Смоленске. «Пощупай», – предложил он. Я схватила чушку, но еле оторвала ее от стола – такая она была тяжелая. Первый раз в жизни я видела внешне не столь блистательную, но безмерно тяжелую, дорогую, благородную русскую платину…

Летчики прилетели прямо из Москвы, пересекли линию фронта, и шведское правительство организовало их посадку на запасном аэродроме.

Рано утром пилот и штурман уехали из посольства. Им дали с собой большую сумку с очень красивыми яркими зажигалками – подарок от работников советской колонии их воинской части. Исчезли они так же внезапно как и появились.

Коллонтай направила телеграмму о вылете самолета. Командир заверил, что обратный путь тщательно отработан и согласован с соответствующими штабами. Но до Москвы они не долетели – были сбиты огнем вражеской артиллерии.

Наши товарищи хотели сфотографироваться с этими веселыми, обожженными войной парнями, но они были суеверны…

Облик озорного пилота и чернявого штурмана, влюбивших в себя всю советскую колонию, до сих пор в моей встревоженной памяти.

 

Глава 18. Диалог

 

В то утро «Кин», как всегда, поднялся рано, сунул мне под подушку записку и умчался. Он каждое утро один час играл в теннис, а летом – в регби. Это не было просто спортивным увлечением. На теннисном корте по утрам собирались дипломаты, шведские промышленники, связанные коммерческими отношениями с иностранными государствами. Здесь заключались торговые сделки, дипломаты старались сформировать общественное мнение по актуальным вопросам. И разведчики, конечно, тоже не упускали своего интереса.

Я проснулась, пошарила рукой под подушкой, нашла записку, в которой после слов признательности и любви написано: «А. М. пригласила меня для длительного конфиденциального, весьма важного разговора «t?te-a-t?te» [14]. Понятно, значит, теннис не состоялся, и «Кин» сидит сейчас в кабинете у Александры Михайловны.

Что же мне делать, раздумываю я, продолжить работу над историей Аландских островов [15], о которых наши газеты тогда писали как о револьвере, нацеленном на Ленинград, или испечь давно забытые пироги, тем более что сегодня воскресенье и по радио сообщили о нашем летнем успешном продвижении на Курском выступе и на Кавказе.

«Кин» вернулся взбудораженный, озабоченный, рассказал мне о беседе с Коллонтай. Постараюсь восстановить в памяти их диалог.

По моему восприятию, он выглядел так.

А. М. Очень, очень важно мне с вами посоветоваться. Сейчас даже шведы пересматривают, вернее, выправляют свой нейтралитет. Я вспоминаю, что король Густав V пожелал победы Гитлеру в войне против Советского Союза и грозил отречься от престола, когда шведское правительство готово было отклонить германское требование о транзите их войск и техники через Швецию… Времена наступили иные.

К. Вы правы. Вспомните, вопреки давлению Берлина шведы не пошли на запрет компартии.

А. М. Я все время думаю, как при помощи тех же шведов вырвать Финляндию из этой войны. Вы хорошо знаете эту войну, ее людей. Давайте вместе подумаем, как подойти к этому.

К. Да, мне довелось работать там четыре года.

А. М. И вы вели с финнами переговоры о заключении добрососедского соглашения.

К. К сожалению, финал был драматичный.

А. М. Мне бы хотелось знать, как все это начиналось и проходило. Я об этом наслышана, много читала, а сейчас мне важно узнать обо всем из первых рук.

К. Это было в 1938 году. В начале апреля я был вызван из Хельсинки в Москву. Обычно каждый вызов объяснялся – к чему следует быть готовым. Но даже прибыв в Москву, на Лубянку, мне было сказано только то, что меня вызывают на самый верх.

Хорошо помню – это было 7 апреля утром у Спасских ворот я предъявил дежурному офицеру свое удостоверение личности. Молодой человек в гражданской одежде предложил проводить меня. В правительственном корпусе Кремля я был впервые. В приемной, очевидно, дежурный секретарь, взглянув на часы, сказал: «Присядьте, пожалуйста, через пять минут вас примут». Я еще не понимал, кто меня примет и по какому вопросу. Но вот раздался тихий звук зуммера. Секретарь распахнул дверь и пригласил меня пройти. Я вошел в кабинет и, к моему изумлению, увидел Сталина. Я стал по стойке «смирно».

Иосиф Виссарионович вышел из-за стола.

«Здравствуйте, здравствуйте, надеюсь, вы знакомы, – указал он рукой на присутствующих здесь Молотова и Ворошилова. – Присаживайтесь. Расскажите, пожалуйста, о себе, мне тут дали о вас «объективку», а я предпочитаю лучше раз увидеть и услышать».

Я доложил свою несложную биографию.

Затем Сталин стал подробно расспрашивать меня о Финляндии и проявил при этом хорошее знание истории и культуры нашего соседа.

«Сосед невелик, но границы его с нами уже растянулись более чем на тысячу километров. Кроме того, мы соседствуем с ним на Баренцевом море и на Балтике».

Сталин был хорошо осведомлен не только о политической, экономической и культурной жизни страны, он интересовался вооруженными силами, регулярной армией, воздушными и военно-морскими флотами и военными формированиями партии ИКЛ [16].

Когда я сказал, что финны имеют два крейсера – «Ильмаринен» и «Вяйнямойнен», Сталин живо отреагировал: «О, это из древнего финского эпоса «Калевала». Спросил он также, много ли сохранилось у финнов карельской березы, поинтересовался, чем финны привлекают в свои реки и водоемы угрей из Саргассова моря [17]. Задал вопрос, знаком ли я с композитором Сибелиусом. Я был поражен широким диапазоном познаний Сталина. Как видно, к этой беседе он основательно подготовился.

А. М. О, я знаю, он на это и рассчитывал. Иосиф Виссарионович любит произвести впечатление.

К. Иногда Сталин делал паузу, молчал и молча чистил свою трубку, набивал ее свежим табаком. Трубка в его руке походила на четки. Он все время «играл» ею – постукивал по столу, посасывал, разжигал, и я заметил, что Сталин, как и я, левша. Но я, как и он, пишу правой рукой.

A. M. A мне кажется, что он больше действует не правой, – многозначительно сделала она ударение на последнем слове.

К. И все же я не понимал, зачем я тут понадобился.

А. М. Какие вопросы вам задавали Молотов и Ворошилов?

К. Пока Сталин меня расспрашивал, они молчали. Наконец Иосиф Виссарионович, обратившись к ним, спросил: «Ну, как ваше мнение, поручим ему?» Оба в знак согласия кивнули головой. «Так вот, дорогой товарищ, товарищ…» – замялся Сталин. «Рыбкин», – подсказал я. Сталин засмеялся. «У вас, разведчиков, всегда столько фамилий, профессий, что вы, наверное, в них сами запутались… Мы решили уполномочить вас вести строго секретные переговоры с правительством Финляндии. Молотов вставил: «Полпреда Асмуса мы отозвали, и вы будете временным поверенным в делах. До приезда нового полпреда». – «Вы решили, – спросил Сталин у Молотова, – послать туда этого директора электростанции, как его? Древесный? Деревянный?…» – «Деревянский», – уточнил Молотов. «Но об этих переговорах ни одна душа не должна знать, – предупредил Сталин. – Речь идет о нашем желании заключить с Финляндией двусторонний оборонительный договор на случай, если Германия через территорию Финляндии напала бы на Советский Союз. СССР со своей стороны даст гарантии о своих мирных намерениях в отношении Финляндии и обеспечит независимость страны».

А. М. Оборонительный договор, – как бы взвешивая произнесла Александра Михайловна. – Это было бы то, что надо.

К. Я выразил сомнение: Финляндия вряд ли согласится на такое соглашение. Она увязла в своих обязательствах гитлеровской Германии. С помощью и силами германских специалистов финны возводят мощную линию укреплений на границе с Советским Союзом. «Это нам известно, – подтвердил Ворошилов. – Маннергейм большую часть времени проводит в Германии. Финские военачальники окончили германские военные академии». Я заметил, что следует учитывать и то, что профашистские военные отряды втрое превосходят регулярную армию Финляндии. Антисоветская кампания приняла в стране широкий размах.

«На кого ориентируется министр иностранных дел Холсти?» – спросил меня Молотов. «Безусловно немецкой ориентации», – ответил я.

Сталин сказал: «Объясните финнам, что советское правительство полно желания уважать независимость и территориальную целостность Финляндии. Но мы абсолютно убеждены, что Германия вынашивает далеко идущие планы агрессии против СССР, и следует Дать понять, что если германская армия высадит свои войска на территорию Финляндии и обрушит оттуда атаки на нашу страну, Советский Союз не собирается пассивно ждать, пока немцы прибудут в Райяёки [18].

А. М. Очень, очень интересно. Я знаю, что за год до этого Холсти приезжал в Москву, заверял советских руководителей, что Финляндия желает жить в мире со своим восточным соседом и что Ворошилов предложил дать какие-то гарантии этому, но Холсти сослался на то, что такие вопросы решает правительство. А финское правительство никак не реагировало.

К. Сталин стал шагать по ковровой дорожке в своих мягких сапогах и размахивал трубкой, которую он все время держал в левой руке.

А. М. У Сталина правая рука плохо действует.

К. Я этого не заметил… Сталин продолжал ходить и как бы разговаривал сам с собой. «Вы подумайте, – говорил он, не обращаясь, собственно, ни к кому, – современная артиллерия способна расстрелять Ленинград с Карельского перешейка. Было бы очень важно заключить соглашение с Финляндией об обмене территориями. Они отодвигают свою границу, скажем, за Выборг, а мы их компенсируем районом, богатым карельской березой и мачтовым лесом с территории Карелии. Ведь финны на своей стороне все вырубили, лес снесли. Но это следующий этап…»

Я выразил сомнение, что коалиционное правительство Каяндера в этой антисоветской обстановке, создавшейся в стране, способно пойти на какие-то шаги, в которых не заинтересована гитлеровская Германия.

Сталин сердито посмотрел на меня и спросил: «Вы сомневаетесь в своих способностях?» – «Нет, Иосиф Виссарионович, сомневаюсь в способностях финляндского правительства».

«А с Таннером можно говорить? Ведь он основатель социал-демократической партии Финляндии, партии очень влиятельной, известный государственный деятель, президент Международного кооперативного альянса». Я сказал, что Таннер занимает резко антисоветские позиции.

Разговор длился, наверное, два часа. Сталин интересовался также возможностями разведки.

Я вернулся в Финляндию, встретился с Холсти. Тот выслушал и сказал, что доложит премьер-министру, но поинтересовался, подразумеваю ли я, говоря о возможной советской помощи Финляндии, продажу ей советского оружия. Я ответил, что при переговорах об экономической помощи, возможно, будет принят во внимание и этот вопрос. Холсти сказал также, что без консультации с правительствами других Скандинавских стран едва ли Финляндия может решать эти вопросы.

Переговоры с финнами велись целый год. В октябре 1939 года, когда уже началась мировая война, советское правительство пригласило финскую правительственную делегацию в Москву, но переговоры закончились полным крахом.

А. М. Да, во всем мире эта война стала весьма непопулярной. Такой колосс, как Советский Союз, обрушился на маленькую Финляндию. Стоило многих усилий уговорить шведов не ввязываться в эту войну на стороне Финляндии… Сейчас ситуация иная, – резюмировала Коллонтай. – Теперь, думаю, можно уговорить шведов выправить свой нейтралитет, запретить немцам транзит войск и военной техники через Швецию на север Финляндии, а также использование шведского воздушного пространства для курьерских самолетов и шведских морских вод для перевозки немецких военных грузов. Скажите, есть ли в Финляндии сильная организованная антигитлеровская оппозиция, готовая вывести финнов из войны?

К. Конечно, есть. Это прежде всего Паасикиви, дипломат, бывший посол в Швеции, молодой парламентарий Кекконен, жена главного редактора газеты «Сосиали Демократи» журналистка Сюльви Кюлики-Кильпи. Жена Таннера, как ни странно, в отличие от мужа стоит на крайне левых позициях, но большого влияния в социал-демократической партии не имеет. К сожалению, активная группа борцов за мир изолирована от общества – большая часть оппозиции заключена в тюрьмы.

А. М. Нам сегодня необходимо действовать сообща. Я надеюсь на вашу помощь, на помощь военного и военно-морского атташе, на моих советников, на торгпреда. Мне нужна очень подробная информация – кто нам может способствовать в этом деле и кто будет препятствовать в Швеции и в самой Финляндии против ее разрыва с Гитлером.

…И началась целенаправленная работа всех звеньев: посольства и торгпредства, нашей службы, поиски контактов с людьми, которые могут способствовать выводу Финляндии из войны.

Александра Михайловна почти каждый вечер общалась с членами своей «команды», чтобы выслушать информацию и различного рода рекомендации. Она старалась воздерживаться от комментариев, вынашивая какой-то свой план.

 

Глава 19. Директор

 

«Красная капелла» – наша разведывательная группа – действовала в Берлине еще до войны. Первые ее шаги связаны с приходом к власти Гитлера. В эту глубоко законспирированную группу входили представители прогрессивной немецкой интеллигенции, офицеры генерального штаба, бывшие руководящие деятели либеральных партий.

Еще находясь в Москве, мы восхищались самоотверженной деятельностью «краснокапельцев» и каждый раз с душевным трепетом ждали от них вестей…

И вот здесь, в Швеции, в 1942 году мы получаем сверхоперативное задание Центра: немедленно подыскать подходящего человека, которому можно доверить передачу для «Красной капеллы» нового шифра и кварцев для радиостанции.

«Кин» и я прибыли в здешнюю резидентуру практически на пустое место и только-только обзаводились нужными связями и приобретением агентуры.

Прежде всего надо было найти человека, имеющего деловые связи с Германией, совершающего регулярные поездки из Стокгольма в Берлин. Стали искать такого среди наших довоенных промышленных и коммерческих клиентов. Но, увы, многие из них, после того как война прервала торговые отношения с Советским Союзом, связались с фирмами других стран, преимущественно с английскими, а некоторые предпочли немецкие.

Кроме всего прочего, нам требовался человек абсолютно надежный, кому мы могли бы доверить уникальную ценность, которой располагала наша разведка в Европе, – неповторимую «Красную капеллу».

Мы понимали всю важность и ответственность задания. Тем более что срок нам был дан архикороткий – две недели.

Трудно передать наши переживания и каких усилий стоило найти такого человека. Дорожили каждой минутой. Перебрали десятки и десятки персонажей. «Проиграли» самые, казалось бы, невероятные и непредсказуемые варианты. И наконец – о счастье! – нашли.

Меня пригласила жена чехословацкого посланника на дамское чаепитие, и там я познакомилась с женой шведского промышленника, русской по происхождению, но родившейся в Швеции. У нас сразу установился контакт, и мы с «Кином» подружились с этой семьей.

…Это был человек, назовем его «Директор», который в любое время мог отправиться в Берлин по своим коммерческим делам. Я не называю его имени, возможно, он еще жив.

Нужно побывать в нашей шкуре, чтобы понять, как невероятно сложно в течение фактически нескольких суток не только привлечь, но и обучить нового агента правилам конспирации, умению вовремя учесть назревающий срыв, предусмотреть и предотвратить любые случайности.

Наш новый знакомый, теперь уже друг, с немалым трудом воспринимал тонкости и сложности предстоящей работы. Ведь раньше ничего подобного он не знал.

А задание выглядело так. Он должен по приезде в Берлин посетить кладбище и под скамейкой у одной могилы закопать крохотную коробочку с кварцами для радиостанции. На следующий день встретиться со «Старшиной» – руководителем «Красной капеллы» – и передать ему шифр.

Но как провезти шифр? Я придумала. Взяла кусок тончайшего белого шифона, приклеила кончики воздушной материи к листу бумаги. Вставила эту комбинированную прослойку в пишущую машинку и напечатала на ней шифр, порядок пользования им и условия работы радиостанции. Затем углы шифона срезала и сняла его с бумаги. Напечатанный текст оказался совершенно незаметным. Прочитать можно было, только наложив шифон на белый лист бумаги.

Я купила два одинаковых галстука, распорола один и вырезала из его внутренности часть фланели, которая прилегает к шее. Эту часть я заменила сложенным раз в восемь шифром с текстом, напечатанным на машинке. Зашила галстук и с победным видом предложила «Кину» определить, в каком галстуке спрятано письмо на шифоне. «Кин» долго прощупывал оба галстука, обнаружил – и то не сразу – швы, но похвалил за первоклассную портновскую работу.

Весь вечер «Кин» растолковывал «Директору», как действовать. Галстук «с начинкой» он должен повязать себе на шею, а в коробочку для запонок вложить кварцы и закопать на кладбище в условленном месте. При встрече со «Старшиной» передать ему галстук с шифром, а другой такой же надеть на себя. Все, казалось, проще простого, но «Директор» никак не мог уяснить, почему понадобилось два одинаковых галстука. Понял лишь после популярного объяснения «Кина»: «За вами и «Старшиной» может быть слежка. Пришел на встречу в одном галстуке, а ушел в другом. Явная улика!»

Пока «Кин» обучал «Директора» элементарным правилам поведения разведчика, я занималась с его женой, назовем ее «Катрин», учила вышивать русской гладью. «Катрин» с восторгом восприняла мои уроки и сказала, что у нее сохранился вышитый гладью ночной чепец ее бабушки.

Все эти дни мы вели активную шифрованную переписку с Центром. «Добро» на вербовку «Директора» под личную нашу ответственность было дано, план действий утвержден.

И вот он улетел на три дня в Берлин. Мы напряженно ждали его возвращения. И что же? «Кин» в условленное время пошел к нему и вернулся вконец расстроенный.

– Ты знаешь, «Директор» не выполнил нашего задания. – Я ахнула. – Он уверял меня, что, как только сел в самолет, все стали обращать внимание на его галстук. Когда шел по Берлину или ехал в метро, тоже отмечал подозрительные взгляды. Галстук не давал ему покоя. Он даже не решился ехать на кладбище. И все привез обратно. Ты подумай…

Признаться, мы были потрясены этой неудачей. Но психологию человека, впервые выполняющего конспиративное задание, можно понять. Его «заклинило» на этом злосчастном галстуке. Всю дорогу ему мерещилось, что встречные только и глядят на коварное украшение, повязанное под воротником его рубашки.

Мы доложили Центру об этой истории, объяснили случившееся неопытностью человека. Сообщили, что на следующей неделе он снова полетит в Берлин и мы со всем тщанием морально и «технически» подготовили его к выполнению задания. В ответ получили крепкий нагоняй. «Плохо работаете». Все же Центр вторичную поездку «Директора» разрешил.

На этот раз «Директор» вернулся сияющий, заявил, что все сделал, как поручено, и сам удивляется, откуда У него появилась такая смелость.

Шлем шифровку в Центр. Деловую, спокойную.

Прошло три-четыре недели. Вдруг получаем телеграмму, похожую на разряд шаровой молнии. «Ваш «Директор» – провокатор. Все члены «Красной капеллы» арестованы и казнены». Центр предложил направить «Директора» в Берлин на связь с нашим бывшим агентом, работавшим в гестапо и разоблаченным, как «двойник». Связь с этим «двойником» прервана. «Вы увидите, – говорилось далее в шифровке, – что «Директор» вернется из Берлина еще более готовым к услугам нам…»

Мы просидели с «Кином» всю ночь, не сомкнув глаз. Оплакивали гибель героев «Красной капеллы». Обдумывали происшедшее. Взвешивали все «за» и «против». Как мы могли напороться на провокатора? Неужели ошиблись? И оба пришли к заключению, что в этом провале «Директор» не повинен.

«Директор» – честный человек. Словно рентгеном мы просветили множество деталей в его поведении, в его биографии, в его отношениях с нами, все нюансы, которые не изложишь ни в письме, ни в устном докладе.

Мы запротестовали. Что же получается? Если «Директор» – провокатор, он останется ненаказанным, если он честен, в чем мы уверены, его там схватят и он безвинно погибнет на плахе. Этого допускать нельзя. Погибнет ради чего? Ради того, чтобы Центр убедился в своем неправильном предположении? Не велика ли цена этой жертвы?

Мы настойчиво пытались доказать Центру свою правоту. Последовал приказ: «Выполняйте указание». Мы снова просим все взвесить. В ответ – грубый окрик. Тогда мы решили обратиться к наркому. Просили отменить указание главка, не губить человека.

Через пару дней пришел ответ. Посылка «Директора» в Берлин отменяется, с ним предложено прекратить всякую связь. «Кину» приказано отбыть в Москву. Я все поняла – нас решили наказать за непослушание.

…Борис Аркадьевич улетел на английском самолете в Лондон. Взял с собой теплые вещи: смену белья, плед, какие-то консервы, пару обуви. Багаж его не мог превышать пятнадцать килограммов. Так положено, ни грамма сверх!

А в это время в Лондоне наши торговые представители закупили партию пенициллина – новейшего антибиотика, который англичане уже ввели в промышленное производство.

Посол Иван Михайлович Майский объяснил Борису Аркадьевичу, что это чудодейственное лекарство способно спасти жизнь сотням тысяч людей. Просил взять с собой пятнадцать килограммов пенициллина.

Борис Аркадьевич все понял. Чемодан со своим имуществом передал жене Майского в пользу Красного Креста. Поблагодарил за драгоценный груз и сказал: «Только бы не сбили проклятые фрицы в пути. Везу ведь тысячи жизней».

Лететь в Москву ему довелось через Францию, Португалию, Испанию, Алжир, Ливию, Египет, Иран, Ирак, Баку. В Африке шла война. По прибытии в Москву Борис Аркадьевич был направлен на фронт.