Песня североамериканских индейцев

 

 

Маниту! Маниту! Маниту!

Ты благ, ты мудр, ты велик!

Маниту! Маниту!

Услышь мой крик!

 

В небесах, в облаках, я вижу,

То заря, то полдень, то тень.

В небесах, я вижу,

Ночь и день.

 

В лесах, в равнинах, я слышу,

Свист, пенье, рычанье, зов.

По долинам я слышу

Вой волков.

 

В битвах стучат – дело смелых! —

Томагавки, копья, щиты.

В битве смелых

Любишь ты.

 

Маниту! Маниту! Маниту!

Я храбр, но кругом враги.

Маниту! Маниту!

Помоги!

 

4 апреля 1923

 

Атлантида

 

 

Провеял дух, идущий мимо.

Его лицо – неуловимо,

Его состав – что клубы дыма.

 

Я голос слышал, – словно струны.

Я голос слышал, – нежно-юный.

Так говорил мне призрак лунный:

 

«Нам в смерти жизнь – Судьба судила.

Наш мир – единая могила.

Но Вечность, Вечность – наша сила.

 

Меж гор, недвижно-неизменных,

Нас много скорбных, много пленных,

Но – нам витать во всех вселенных».

 

Провеял голос нежно-струнный.

Провеял мимо призрак лунный,

Гость Вечности, вовеки юный.

 

Встал облак жертвенного дыма,

И я восславил, что незримо,

Тебя, о дух, идущий мимо.

 

1913

 

Царь о себе самом

 

 

Я был, как лев, рожденный в пустыне, около оаза Хибиса,

в зарослях.

Я стоял на колеснице позлащенной, как статуя бога на

подножии своем.

Десницей я метал стрелы мои, шуйцей я опрокидывал

врагов.

Я был, как Аммон, в свой час, пред сонмом врагов, лик

мой страшен был им.

В груди у них не было мужества метать стрелы, они не

осмеливались поднять дротик.|

Три тысячи колесниц разбили кобылицы мои, спицы колес|

валялись, как солома.

Воинов я низвергал в воду, как прыгают в Нил крокодилы.

Падали ниц враги один за другим, не смели взглянуть,

кто их разит.

Они, устрашенные, говорили друг другу: «Не человек,

сам Сутеху славный меж нами.

Побежав, поспешим укрыться от него! спрятавшись,

переведем дух еще раз в жизни!»

Я воззвал к отцу моему Аммону: «Отец, ты не забыл сына!

Храмы твои я наполнил пленными, тебе я воздвиг колонны,

что простоят тысячу лет!

Для тебя я привез обелиски с Абу, за дарами тебе я

посылал корабли в море.

Заповедей твоих я не преступал в жизни, славу твою я

разнес по всему миру!»

Презренные побеждены были мною, враги мои были

истреблены на земле.

Трупы лежали у ног моих, как сено, лучшие витязи врагов

издыхали в крови своей.

Тогда около вечернего времени пришли военачальники мои,

славословили имя мое тысячью похвал.

Но я, царь, – жизнь, здоровье, сила, —сказал им: «Вы

видели, что совершил Аммон, отец мой.

Враги разбежались по пустыне, как тушканчики, я

прошел сквозь их ряды, подобно носорогу.

Славьте Аммона, бога непобедимого: славьте сына его,

фараона, одержавшего победу, – жизнь, здоровье, сила!»

 

1912

 

Надпись

 

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно вступило в области Геруша.

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно сломило могущество Геруша.

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно сокрушило вражий крепости.

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно срезало сады и виноградники.

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно сожгло дома и хлеба в полях,

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно истребило тысячи тысяч людей.

 

Наше войско двигалось мирно,

Оно увело тысячи тысяч в плен.

 

Наше войско двигалось мирно,

Да будет слава Царю во времена времен!

 

<1913>

 

Гимн Нилу

 

 

Слава Нилу, в мир сошедшему,

Слава Нилу, жизнь дающему!

 

Свой исток во мраке кроющий,

Светом сумрак заменяешь ты,

Сады, нивы орошаешь ты!

 

Велишь – Нопри бдить над зернами,

Велишь – Себеку над хлебом бдить,

Велишь – Фта над ремеслом радеть.

 

Рыб создатель! их от птиц хранишь.

Нив радетель! ты века творишь.

Храмов зодчий! ты – богов оплот.

 

Перст твой медлит, – всюду бедствие;

Дух твой дремлет, – меж богами страх;

Жизнь ты создал и живишь ее.

 

Когда воды Нила подымаются,

Все живое пище радуется,

Каждый зуб перетирает плод.

 

Для животных траву он выращивает,

Жертвы для богов готовит он,

Храмов фимиам – его творение.

 

Он свершает всех желания,

Сам вовек не истощается,

Доблесть Нила – бедных щит.

 

Мы из камня т творим его,

Не венчаем мы его венцом двойным,

Мы ему не платим подати.

 

Нет святилища единого его,

Неизвестно пребывание его,

Не раскрыто в таинствах письмен.

 

Ты царишь для Юга и для Севера,

Поглощаешь слезы всех очей,

Расточаешь щедро блага всем.

 

Слава Нилу, в мир сошедшему,

Слава Нилу, жизнь дающему!

 

<1918>

 

* * *

 

 

Тебе мы поклоняемся, Нил!

Все земли оживляешь ты илом,

Течешь к нам из неведомых стран,

Чтобы севы встали зеленью рано.

 

Тебе мы поклоняемся, Нил!

В твоей воде живут крокодилы,

Поишь священной влагой весь год,

Хранишь на волнах медленных лотос.

 

Ты нам даешь живительный хлеб,

Ты к нам приходишь в образе Зеба,

Ты к нам приходишь в образе Пта,

Ты к нам приходишь богом Аммоном.

 

<1913>

 

Гимн Атону

 

 

Прекрасен восход твой, о Атон живущий, владыка столетий!

Дивный, светлый, могучий, – любви твоей – меры нет,

лучи твои – радость.

 

Когда ты сияешь, сердца оживают, обе земли веселятся.

Бог священный, создавший себя, сотворивший все страны:

людей, стада и деревья!

 

Ты светишь – и живо все! ты мать и отец для всех, чьи

глаза сотворил ты!

Ты светишь – и видят все! все души ликуют о тебе,

о владыко!

Когда ты уходишь, за край земли на закате, – все лежат,

словно мертвые;

Пока ты не встанешь с края земли на восходе, —лица

скрыты, носы не дышат.

 

Ты луч посылаешь – простираются руки, величая дух

твой,

 

Ты в небе светишь – певцы и игральцы поют и трубят,

Ибо жизнь возродишь ты, красотой огнесветлой, искрой

жизни!

 

И все ликуют во дворце Хатбенбена и во всяком храме,

И все ликуют во дворце Иахетатона, прекрасном месте,

Ибо им ты доволен, тебе приносят там тучные жертвы.

 

Чист, кто угоден – тебе, о живущий, – в своих

праздничных хорах.

Все, что ты создал, радостно скачет пред твоим ликом,

Пред тобой веселится, Атон, горящий на небе каждый

день!

 

Слава Атону, кто создал небо, чтобы светить с него!

Слава Атону, кто озирает с неба все, что создал он!

Слава Атону, в ком тысячи жизней, даруемых нам!

 

24 января 1915

 

Заклинание

 

 

Хавват владычица!

Богиня, царица!

Се – я связываю,

Я – Мацлия.

 

<1915>

 

* * *

 

 

Я, сын царя, здесь сплю, Эшмунизар,

В гробнице сей, что сам воздвиг себе,

Мое заклятье – людям и царям:

 

Да не откроешь ты дверей ко мне.

Да не расхитишь ты богатств моих.

Да не встревожишь ты мой тихий прах.

 

Не то тебя отвергнет рафаим.

Не то твой прах вовек не ляжет в гроб.

Не то не будет у тебя детей.

 

Ты будешь продан мощному царю.

Ты утеряешь корень, как и плод.

Ты не познаешь от людей любви.

 

Зане здесь сплю я, царь Эшмунизар.

Был мой отец – Сидона царь, Табнит,

И мать моя – была Эмашторен, —

 

Служительница Ашпорен,

Богини, сила чья

Меня оборонит;

 

Прохожий, не тревожь гробницы

Сына царя, Эшмунизара!

 

<1915>

 

Псалом Давида

 

 

Меж братьями я меньший был;

В дому отца был самый юный.

Овец я в поле выводил,

Перстам моим привычны были струны.

 

Кто б господу о мне сказал?

Он, сильный, сам о мне услышал!

Меня иноплеменник клял,

Но я с пращой ему навстречу вышел.

 

Семь братьев – все сильней меня,

Но бог не их призвал из кущи.

Предстал мне ангел в свете дня,

Святил меня елеем всемогущий.

 

Смеялся грозный Голиаф,

Глумился посредине стана.

Но, у него же меч отняв,

Я голову отсек у великана!

 

1912

 

* * *

 

 

Старик шел мимо башни;

Там девушка сидела,

Держа в руке цветок:

Подарок жениха.

 

Старик шел мимо башни;

Там женщина рыдала:

Лежал на ложе с ней

Ее младенец – мертв.

 

Старик шел мимо башни;

Там дряхлая старуха,

Держа в руке цветок,

Шептала: «Вновь весна!»

 

1913

 

Китайские стихи

 

 

 

Твой ум – глубок, что море!

Твой дух – высок, что горы!

 

 

 

 

Пусть этот чайник ясный,

В час нежный, отразит

Лик женщины прекрасной

И алый цвет ланит.

 

 

 

 

Ты мне дороже, чем злато,

Чем добрый взгляд государя;

Будь любви моей рада,

Как кормщик, к брегу причаля.

 

 

 

 

Все дни – друг на друга похожи;

Так муравьи – одинаково серы.

Знай заветы – работать, чтить старших

и голос божий,

Завяжи узел – труда, почтенья, веры.

 

 

 

 

Глупец восклицает: «Ломок

Стебель памяти о заслугах!»

Мудрый говорит: «Буду скромен,

И меня прославят речи друга!»

 

16 декабря 1914

Варшава

 

 

Японские танки и ута

 

 

 

Роса ложится, но солнце всходит,

И в росах тают все отраженья,

Но дни, и ночи, и годы проходят, —

В душе моей все те же любви мученья.

 

 

 

 

По небу тучи ходят, крутятся,

Потом исчезают.

На том же месте неподвижные горы.

 

Над жизнью дни проходят, крутятся,

Как небесные тучи.

В сердце на том же месте единое гору.

 

 

 

 

Не весенний снег

Убелил весь горный скат:

Это вишни цвет!

Ах, когда б моя любовь

Дожила и до плодов!

 

 

 

 

Как золотые

Дождя упадания, —

Слезы немые, —

Будут в печальной судьбе

Думы мои о тебе.

 

 

 

 

Цветики вишни,

Обрадуйте, падайте!

В городе лишний,

Ветром, как вы, я гоним

К волнам Икуто седым...

 

<1913—1915>

 

 

* * *

 

 

Под бананом, под бананом

Хорошо с тобой лежать вдвоем.

Словно в беге быстром, пьяном,

В поле уносимы мы слоном, —

Под бананом, под бананом

Жарким днем.

 

У тебя так смуглы груди,

Нежным медом пахнут волоса.

Слышат боги, но не слышат люди

Наши хриплые от счастья голоса.

У тебя так смуглы груди,

Как леса.

 

В быстром беге, в быстром беге

К милой цели мы спешим вдвоем,

Тонем в озере любовной неги,

Море сомы несказанной пьем.

В быстром беге, в быстром беге

Мы умрем.

 

1913

 

Подражание труверам

 

 

Нет, никогда не мог Амур в сем мире

Так сердце мучить, как меня она!

Я из-за той, кто всех прекрасней в мире,

Не знаю отдыха, не знаю сна.

Увы! не знает жалости она,

И мне укрыться некуда в сем мире, —

Затем, что всюду мне она видна!

 

Лети, о песня, и скажи прекрасной,

Что чрез нее покой утратил я!

Что сердцем я страдаю по прекрасной,

Затем, что зло покинут ею я!

Ах, заслужила ль то любовь моя!

Но если я умру, пускай прекрасной

Все песня скажет, правды не тая!

 

3 марта 1908

 

Песнь прокаженного

 

 

Сторонитесь!

Прокаженный идет,

Сторонитесь!

 

Проклят мой род,

Согрешил мой отец,

За грехи карает господь,

Где же мукам конец?

Сторонитесь!

 

Тело мое – что плеснь,

Зловонен мой рот,

Ноги покрыты корой,

Десны съела болезнь,

Крючья – пальцы мои,

Где лежу я – там гной.

Сойди с пути:

Прокаженный идет!

 

Сторонитесь,

Прохожие, женщины, левиты, купцы!

Расходитесь

Во все концы.

Невеста с молодым женихом,

Юноша, что поет на псалтире,

Мальчик с своим кубарем,

Вы все, что веселы в мире, —

Сторонитесь,

Разбегитесь:

Прокаженный идет!

 

Дайте дорогу мне,

Шире дорогу мне!

Я в голые горы уйду,

Туда, где нет ни цветов, ни травы.

Я глухую пещеру найду,

Где есть глоток воды,

Мытари, сторонитесь меня!

Цари, страшитесь меня!

Пророки, берегитесь меня!

Я иду, в колокольчик звеня;

Прокаженный идет,

Сторонитесь.

 

Я иду, хохоча

Ртом без губ.

Я иду, крича;

Я страшней, чем труп!

Страшно карает господь,

Берегитесь!

Трепещи пред господом всякая плоть,

Страшитесь!

Кто, сильный, может меня побороть,

И кто устоит против меня?

 

Иду, звеня;

Сторонитесь,

Прокаженный идет,

Сторонитесь.

 

10 марта 1912

 

Испанская песенка

 

 

В темном поле, в темном поле

Бродит Альма без дороги;

В темном поле, в темном поле

Видит вход в шалаш убогий.

 

Альма входит, Альма входит,

Видит – бедно там и тесно.

Альма входит, Альма входит,

Видит – рыцарь неизвестный.

 

Говорит: «Я заблудилась,

В стужу ноги онемели!»

Говорит: «Я заблудилась,

Ах, довериться тебе ли!»

 

Рыцарь ей в ответ: «Сеньора,

Знаю, вам я неизвестен,

Но, клянусь крестом, сеньора,

Благороден я и честен.

 

Вот вам ложа половина,

Я свой меч кладу меж нами.

Вот вам ложа половина!

Не коснусь я вас устами».

 

Ночь проходит, ночь проходит,

Свет дневной румяно льется.

Альма в поле вновь выходит,

И смеется, и смеется.

 

Рыцарь спрашивает Альму

С грустью пламенного взора,

Рыцарь спрашивает Альму:

«Что смеетесь вы, сеньора?»

 

«Я смеюсь тому, мой рыцарь,

Что здесь было ночью темной,

Что могли всю ночь, мой рыцарь,

Вы со мной лежать так скромно!»

 

1920

 

Сонет в манере Петрарки

 

 

Как всякий, кто Любви застенок ведал,

Где Страсть пытает, ласковый палач, —

Освобожден, я дух бесстрастью предал,

И смех стал чуждым мне, безвестным – плач.

 

Но в лабиринте тусклых снов, как Дедал,

Предстала ты, тоски волшебный врач,

Взманила к крыльям... Я ответа не дал,

Отвыкший верить Гению удач.

 

И вновь влача по миру цепь бессилья,

Вновь одинок, как скорбный Филоктет,

Я грустно помню радужные крылья

 

И страсти новой за тобой просвет.

Мне горько жаль, что, с юношеским жаром,

Я не взлетел, чтоб в море пасть Икаром.

 

10 марта 1912

 

* * *

 

 

Артуру ехать в далекий путь!

Вот громко трубят трубы!

Джиневру целует он нежно в грудь,

Целует и в лоб и в губы!

«Прощай, Джиневра, моя жена.

Не долог разлуки год!»

Она – в слезах, в слезах она,

Смотрит смеясь Ланцелот!

 

Вот едет Артур через ясный луг,

И слышны близко трубы,

Но страстно Джиневра и милый друг,

Целуясь, сблизили губы.

«Тебе служил я, любил тебя

И ждал за годом год.

Теперь блаженство узнаю я!»

Смотрит смеясь Ланцелот.

 

Артуру ехать в обратный путь,

Поют в его славу трубы!

Он девушек в замках целует в грудь,

Целует и в алые губы.

С Артуром нежно вдвоем жена:

«Я верен тебе был весь год!»

«А мужу я была верна!»

Смотрит смеясь Ланцелот.

 

<1916>

 

Последние мечты

1917—1919

 

Душа истаивает...

 

В горнем свете

 

 

Я сознаю, что постепенно

Душа истаивает. Мгла

Ложится в ней. Но, неизменно,

Мечта свободная – светла!

 

Бывало, жизнь мутили страсти,

Как черный вихрь морскую гладь;

Я, у враждебных чувств во власти,

То жаждал мстить, то мог рыдать.

 

Но, как орел в горах Кавказа,

За кругом круг, уходит ввысь,

Чтоб скрыться от людского глаза, —

Желанья выше вознеслись!

 

Я больше дольних смут не вижу,

Ничьих восторгов не делю;

Я никого не ненавижу

И – страшно мыслить – не люблю!

 

Но, с высоты полета, бездны

Открыты мне – былых веков:

Судьбы мне внятен ход железный

И вопль умолкших голосов.

 

Прошедшее, как дно морское,

Узором стелется вдали;

Там баснословных дней герои

Идут, как строем корабли.

 

Вникая в смысл тысячелетий,

В заветы презренных наук,

Я словно слышу, в горнем свете,

Планетных сфер певучий звук;

 

И, прежнему призванью верен,

Тот звук переливаю в стих,

Чтоб он, отчетлив и размерен,

Пел правду новых снов моих!

 

Июль 1918

 

Пророчества весны

 

 

В дни отрочества, я пророчествам

Весны восторженно внимал:

За первым праздничным подснежником,

Блажен пьянящим одиночеством,

В лесу, еще сыром, блуждал.

 

Как арка, небо над мятежником

Синело майской глубиной,

И в каждом шорохе и шелесте,

Ступая вольно по валежникам,

Я слышал голос над собой:

 

Все пело, полно вешней прелести;

«Живи! люби! иди вперед!

Ищи борьбы, душа крылатая,

И, как Самсон из львиной челюсти,

Добудь из грозной жизни – мед!»

 

И вновь весна, но – сорок пятая...

Все тот же вешний блеск вокруг:

Все так же глубь небес – божественна;

Все та ж листва, никем не смятая;

Как прежде, свеж и зелен луг!

 

Весна во всем осталась девственной;

Что для земли десятки лет!

Лишь я принес тоску случайную

На праздник радости естественной, —

Лишь я – иной, под гнетом лет!

 

Что ж! Пусть не мед, а горечь тайную

Собрал я в чашу бытия!

Сквозь боль души весну приветствую

И на призыв земли ответствую,

Как прежде, светлой песней я!

 

1918

 

При свете луны

 

 

Как всплывает алый щит над морем,

Издавна знакомый лунный щит, —

Юность жизни, с радостью и горем

Давних лет, над памятью стоит.

 

Море – змеи светов гибких жалят

И, сплетясь, уходят вглубь, на дно.

Память снова нежат и печалят

Дни и сны, изжитые давно.

 

Сколько ликов манят зноем ласки,

Сколько сцен, томящих вздохом грудь!

Словно взор склонен к страницам сказки,

И мечта с Синдбадом держит путь.

 

Жжет еще огонь былой отравы.

Мучит стыд неосторожных слов...

Улыбаюсь детской жажде славы,

Клеветам забытых мной врагов...

 

Но не жаль всех пережитых бредней,

Дерзких дум и гибельных страстей:

Все мечты приемлю до последней, —

Каждый стон и стих, как мать – детей.

 

Лучший жребий взял я в мире этом:

Тайн искать в познаньи и любви,

Быть мечтателем и быть поэтом,

Признавать один завет: «Живи!»

 

И, начнись все вновь, я вновь прошел бы

Те ж дороги, жизнь – за мигом миг:

Верил бы улыбкам, бросив колбы,

Рвался б из объятий к пыли книг!

 

Шел бы к мукам вновь, большим и малым,

Чтоб всегда лишь дрожью дорожить,

Чтоб стоять, как здесь я жду, – усталым,

Но готовым вновь – страдать и жить!

 

3 января 1918

 

Ученик Орфея

 

 

Я всюду цепи строф лелеял,

Я ветру вслух твердил стихи,

Чтоб он в степи их, взвив, развеял,

Где спят, снам веря, пастухи;

 

Просил у эхо рифм ответных,

В ущельях гор, в тиши яйлы;

Искал черед венков сонетных

В прибое, бьющем в мол валы;

 

Ловил в немолчном шуме моря

Метр тех своих живых баллад,

Где ласку счастья, жгучесть горя

Вложить в античный миф был рад;

 

В столичном грозном гуле тоже,

Когда, гремя, звеня, стуча,

Играет Город в жизнь, – прохожий,

Я брел, напев стихов шепча;

 

Гудки авто, звонки трамвая,

Стук, топот, ропот, бег колес, —

В поэмы страсти, в песни мая

Вливали смутный лепет грез.

 

Все звуки жизни и природы

Я облекать в размер привык:

Плеск речек, гром, свист непогоды,

Треск ружей, баррикадный крик.

 

Везде я шел, незримо лиру

Держа, и властью струн храним,

Свой новый гимн готовя миру,

Но сам богат и счастлив им.

 

Орфей, сын бога, мой учитель,

Меж тигров так когда-то пел...

Я с песней в адову обитель,

Как он, сошел бы, горд и смел.

 

Но диким криком гимн Менады

Покрыли, сбили лавр венца;

Взвив тирсы, рвали без пощады

Грудь в ад сходившего певца.

 

Так мне ль осилить взвизг трамвайный.

Моторов вопль, рев толп людских?

Жду, на какой строфе случайной

Я, с жизнью, оборву свой стих.

 

20/7 февраля 1918

 

Сорок пятый раз

 

 

Весенней ночью встречу звон пасхальный

Я сорок пятый раз...

И вот мечта, вскрывая сумрак дальний,

Лепечет свой рассказ.

 

Об том, как в детстве золотились нежно

Все праздничные дни;

Как в юности огнем любви мятежно

Томили дух они;

 

Как позже, злобно нападали змеи

Безумства и страстей,

В весенний праздник выползая злее

Со всех моих путей...

 

Вновь вижу: двое, в звоне колокольном,

Укрылись в темноту,

А на окне, пред взором богомольным,

Ветвь яблони в цвету...

 

Вновь вижу поле дальнее... ракета,

Взлетя, прожгла эфир...

И с перезвоном робким слился где-то

Рёв пушек и мортир.

 

Вновь вижу ночь семнадцатого года.

Прекрасна и светла;

Толпу пасхальную ведет Свобода,

Раскинув два крыла...

 

Что ж принесет мне праздник сорок пятый?

О если б глубь небес

Родному краю крикнула трикраты:

«Воистину воскрес!»

 

1918

 

 

Жить на воле...

 

Зов автомобиля

 

 

Призыв протяжный и двухнотный

Автомобильного гудка...

И снова манит безотчетно

К далеким странствиям – тоска.

 

То лесом, то в полях открытых

Лететь, бросая версты вспять;

У станций старых, позабытых,

Раскинув лагерь, отдыхать!

 

Когда в дороге лопнет шина,

Стоять в таинственном лесу,

Где сосны, да кусты, да глина,

А солнце серебрит росу.

 

А в холод в поле незнакомом,

От ветра кроясь за стеклом,

Смотреть, как вихрь над буреломом

Бросает новый бурелом.

 

Иль ночью, в дерзостном разбеге,

Прорезывая мглу полей,

Без мысли об ином ночлеге,

Дремать под трепет фонарей!

 

Скользя, как метеор, деревней,

Миг жизни видеть невзначай,

И встречным прогудеть напевней,

Чем голос девушки: «Прощай!»

 

И, смелые виражи в поле

Срезая, вновь взлетать на склон,

И вновь гудеть, и жить на воле

Кентавром сказочных времен!

 

Сентябрь 1917

 

Лунная ночь

 

– Банально, как лунная ночь...

Juvenilia

 

 

Смотрю, дыша травой и мятой,

Как стали тени туч белей,

Как льется свет, чуть синеватый,

В лиловый мрак ночных полей.

 

Закат погас в бесцветной вспышке,

И, прежде алый, шар луны,

Как бледный страж небесной вышки,

Стоит, лучом лелея сны.

 

Былинки живы свежим блеском,

Лес ожил, и живет ручей,

Бросая искры каждым всплеском, —

Змей – лента водяных лучей.

 

Час волшебством мечты пропитан, —

Луга, деревья, воздух, даль...

Сердца томит он, мысль пьянит он:

Везде – восторг, во всем – печаль!

 

И, лунной ночи полня чары,

Вливает песню в тишь ветвей

(Банальный гимн, как зов гитары!)

Друг всех влюбленных, соловей.

 

1917

 

Солнцеворот

 

 

Была зима; лежали плотно

Снега над взрытостью полей.

Над зыбкой глубиной болотной

Скользили, выводя изгибы,

Полозья ровные саней.

 

Была зима; и спали рыбы

Под твердым, неподвижным льдом.

И даже вихри не смогли бы,

В зерне замерзшем и холодном,

Жизнь пробудить своим бичом!

 

Час пробил; Чудом очередным,

Сквозь смерть, о мае вспомнил год.

Над миром белым и бесплодным

Шепнул какой-то нежный голос;

«Опять пришел солнцеворот!»

 

И под землею, зерна, чуя

Грядущей жизни благодать,

Очнулись, нежась и тоскуя,

И вновь готов безвестный колос

Расти, цвести и умирать!

 

17 октября 1917

 

Благовесть весеннего утра

 

 

Утро. Душа умиленно

Благовесть солнечный слышит,

Звоны весенних лучей,

Всё отвечает созвонно:

Липы, что ветер колышет,

Луг, что ромашками вышит,

Звучно-журчащий ручей...

Воздух отзвучьями дышит

Где-то стучащих мечей.

 

Гулко зовя богомольца,

Звоны со звонами спорят.

Солнце гудит, как набат,

В травах бренчат колокольца.

Им колокольчики вторят,

Тучки, что небо узорят,

В сто бубенцов говорят.

Зов звонари то ускорят,

То, замедляя, звонят.

 

Солнце восходит все выше.

Ярче, ясней, полновесней

Голос наставшего дня.

Гулы набата все тише,

Бой перезвонов чудесней:

Скрыты серебряной песней

Медные гуды огня.

Небо взывает: «Воскресни»,

Миру лазурью звеня.

 

1918

 

Апрельский хмель

 

 

Лиловые тени легли по последнему снегу,

Журча, по наклонам сбежали ручьями сугробы,

Развеял по воздуху вечер истому и негу,

Апрель над зимой торжествует без гнева и злобы.

Апрель! Но вокруг все объято предчувствием мая,

И ночь обещает быть ясной, и теплой, и звездной...

Ах, тысячи юношей, нежно подругу сжимая,

Свой взор наклоняют теперь над обманчивой бездной.

Весна их пьянит, как пьянила и в глубях столетий,

В жестокие темные годы пещерного века,

Когда первобытные люди играли, как дети,

И мамонт бродячий был грозным врагом человека.

Быть может, вот здесь, где длинеют лиловые тени,

Наш пращур суровый, в любовном восторженном хмеле,

На тающий снег преклоняя нагие колени,

К возлюбленной девушке ник, в тихий вечер, в апреле!

Вот солнце краснеет, скользя за черту кругозора,

Под ласковым ветром дрожат заалевшие ветки...

Вы, девы и юноши! май нас обрадует скоро:

Дышите весной, как дышали далекие предки.

 

26 апреля 1919

 

Веснянка

 

 

Лишь на севере мы ценим

Весь восторг весны, —

Вешней неги не обменим

На иные сны.

 

После долгой ночи зимней

Нежен вешний день,

Ткани мглы гостеприимней

Расстилает тень.

 

Там, где землю крыл по склонам

Одноцветный снег,

Жжет глаза в лесу, зеленый

Молодой побег!

 

В душу к нам глядит подснежник

Взором голубым;

Даже, старый хлам, валежник

Кажется живым!

 

Мы весной живем, как дети,

Словно бредим вслух;

В свежих красках, в ясном свете

Оживает дух!

 

Каждый маю стал союзник

И врагом зимы,

Каждый счастлив, словно узник,

Выйдя из тюрьмы!

 

1918

 

Перед маем

 

 

Под землей, под слоем снега,

Верит сонное зерно,

Что весной воде, с разбега,

Разбудить поля дано;

 

Что рассветной песней птицы

Снова станут славить лес;

И, в ночной игре, зарницы

Раскрывать узор небес;

 

Что зеленых трав изгибы

Запах мяты разольют,

И, хвостом виляя, рыбы

Заколышут ближний пруд!

 

Спит зерно и грезит маем,

В мертвой мгле и в тишине...

Разве так же мы не знаем,

Что зима ведет к весне?

 

Так чего ж еще нам надо, —

Если всех любовно ждет

Майских радостей награда

За тоску и белый гнет!

 

Как же может ночь печалить,

Будь она черна, долга,

Если утром нежно жалить

Должен алый луч снега.

 

Зерна верят. Будем верить

Златоцветным дням и мы!

И к чему бесплодно мерить

Сроки ночи и зимы?

 

Пусть во мраке, – ты ли, я ли, —

Но дождется кто-то дня:

Все мы видели, все знали

Шар свободного огня!

 

Трепет жизни, жажда воли

Им незримо в нас влита.

В миг конца не все равно ли

Май иль майская мечта!

 

16 января. 1918

 

Тропическая ночь

 

 

В снежной мгле угрюмы вопли вьюги,

Всем сулят, с проклятьем, час возмездий...

Та же ль ночь, в иных краях, на юге,

Вся дрожит, надев убор созвездий?

 

Там, лучистым сферам дружно вторя,

Снизу воды белым блеском светят;

Легкой тенью режа фосфор моря,

Челны след чертой огнистой метят.

 

Жарким ветром с пальм уснувших веет,

Свежей дрожью с далей водных тянет...

В звездных снах душа мечтать не смеет,

Мыслей нет, но ум чудесно занят.

 

Вот – летят, сверкнув как пламя, рыбы,

Вот – плеск весел пылью искр осыпан;

Берег – ярок, в искрах – все изгибы,

Ясный мрак игрой лучей пропитан.

 

В небе, в море, в сердце – всюду вспышки,

Мир – в огне не жгучем жив; воочыо

Люди чудо видят... Там, в излишке

Счастья, смерть – желанна этой ночью!

 

Челн застыл, горя в волшебном круге;

Южный Крест царит в ряду созвездий...

Чу! вблизи глухие вопли вьюги,

Всем сулят, с проклятьем, час возмездий.

 

17 января 1918

 

 

Единое счастье – работа!

 

Работа

 

 

Единое счастье – работа,

В полях, за станком, за столом, —

Работа до жаркого пота,

Работа без лишнего счета, —

Часы за упорным трудом!

 

Иди неуклонно за плугом,

Рассчитывай взмахи косы,

Клонись к лошадиным подпругам,

Доколь не заблещут над лугом

Алмазы вечерней росы!

 

На фабрике в шуме стозвонном

Машин, и колес, и ремней

Заполни с лицом непреклонным

Свой день, в череду миллионном,

Рабочих, преемственных дней!

 

Иль – согнут над белой страницей, —

Что сердце диктует, пиши;

Пусть небо зажжется денницей, —

Всю ночь выводи вереницей

Заветные мысли души!

 

Посеянный хлеб разойдется

По миру; с гудящих станков

Поток животворный польется;

Печатная мысль отзовется

Во глуби бессчетных умов.

 

Работай! Незримо, чудесно

Работа, как сев, прорастет:

Что станет с плодами, – безвестно,

Но благостно, влагой небесной,

Труд всякий падет на народ!

 

Великая радость – работа,

В полях, за станком, за столом!

Работай до жаркого пота,

Работай без лишнего счета, —

Все счастье земли – за трудом!

 

18 сентября 1917

 

Пока есть небо

 

 

Пока есть небо, будь доволен!

Пока есть море, счастлив будь!

Пока простор полей раздолен,

Мир славить песней не забудь!

 

Пока есть горы, те, что к небу

Возносят пик над пеньем струй,

Восторга высшего не требуй

И радость жизни торжествуй!

 

В лазури облака белеют

Иль туча темная плывет;

И зыби то челнок лелеют,

То клонят мощный пакетбот;

 

И небеса по серым скатам

То золотом зари горят,

То блещут пурпурным закатом

И лед вершинный багрянят;

 

Под ветром зыблемые нивы

Бессчетных отсветов полны,

И знают дивные отливы

Снега под отблеском луны.

 

Везде – торжественно и чудно,

Везде – сиянья красоты,

Весной стоцветно-изумрудной,

Зимой – в раздольях пустоты;

 

Как в поле, в городе мятежном

Все те же краски без числа

Струятся с высоты, что нежным

Лучом ласкает купола;

 

А вечером еще чудесней

Даль улиц, в блеске фонарей,

Все – зовы грез, все – зовы к песне:

Лишь видеть и мечтать – умей.

 

Октябрь 1917

 

Пусть пред окном моим...

 

 

Пусть пред окном моим не взносит

Юнгфрау купол вековой,

И знаю, что закат не бросит

Змей на лагуны предо мной;

 

Пусть нынче с гондол не окликнут

Меня коварно, и в уют,

Где над палаткой пальмы никнут,

Под вечер не помчит верблюд;

 

Деревья чахлого бульвара

Да стены строгие домов, —

Вот сумрачно-немые чары

Всех наших дней, всех наших снов.

 

Но так же пламенны закаты,

И то же золото зари.

Там, где домами дали сжаты

И встали строем фонари;

 

И пляска радужных пылинок

В луче все та же – у окна;

И белые рои снежинок

Все так же серебрит луна;

 

Причудливо ползут туманы

Вдоль улиц, и ночная мгла

То множит странные обманы,

То, летом, призрачно бела.

 

Торжественно река струится,

Стучась в столицах о гранит,

И мир созвездий в ней глядится,

Храня величественный вид.

 

Над площадями полн величий

Колоколов ночной псалом,

А утром, в сквере, голос птичий

Так бодро-весел за окном.

 

1917

 

Голос иных миров

 

 

Пусть мучит жизнь, и день, что прожит,

Отзвучьем горьких дум тревожит,

И душу скорбь коварно гложет;

Взгляни в ночные небеса,

Где пала звездная роса,

Где Млечный Путь, как полоса,

Пролег и свет на светы множит;

Вглядись покорно в чудеса, —

И Вечность нежно уничтожит

В тебе земные голоса,

Бессонной памяти положит

Повязку мрака на глаза;

Застынет, не упав, слеза,

И миг в безбрежном изнеможет!

 

Целит священная безбрежность

Всю боль, всю алчность, всю мятежность,

Смиряя властно безнадежность

Мечтой иного бытия!

Ночь, тайн созданья не тая,

Бессчетных звезд лучи струя,

Гласит, что с нами рядом – смежность

Других миров, что там – края,

Где тоже есть любовь и нежность,

И смерть и жизнь, – кто знает, чья?

Что небо – только порубежность

Планетных сфер, даль – колея,

Что сонмы солнц и наше «я»

Влечет в пространстве – Неизбежность!

 

23 сентября 1917

 

 

Образы святые

 

Библия

 

 

О, книга книг! Кто не изведал,

В своей изменчивой судьбе,

Как ты целишь того, кто предал

Свой утомленный дух – тебе!

 

В чреде видений неизменных,

Как совершенна и чиста —

Твоих страниц проникновенных

Младенческая простота!

 

Не меркнут образы святые,

Однажды вызваны тобой:

Пред Евой – искушенье Змия,

С голубкой возвращенной – Ной!

 

Все, в страшный час, в горах, застыли

Отец и сын, костер сложив;