Выявление скрытого подтекста.

 

Продемонстрируем пример, в котором даже самый поверх- ностный учет «германского монитора» позволяет реконструи- ровать «прозаический» подтекст поэтического образа у Ман- дельштама.

Рассмотрим строфу из знаменитого «Волка», стих. 1931–

1935 гг. «За гремучую доблесть грядущих веков…» [I, с.172]:

 

Мне на плечи28 кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей: / Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей / Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды до- стает, / Потому что не волк я по крови своей / И меня только равный убъет.29

 

Покажем, что в подтексте здесь образ казачьего сотника, пахнущего собакой и волком, в бурке (наброшенной на плечи!) из главы «Бармы закона» в очерке «Феодосия» (1923): «…по улицам ходили циклопы в черных бурках, сотники, пахнущие собакой и волком <…> заряженные лисьим электричеством здоровья и молодости. На иных людей возможность безнака- занного убийства действует как свежая нарзанная ванна…».

Дело в том, что СОТНИК суггестирует понятие ‘сотня’, ко- торое, в свою очередь, при включенном «германском мониторе» суггестирует слова «языка-посредника», т.е. немецкое Hundert

‘сто’ и фонетически и семантически идентичное ему идишское

Y[hundert].

Эти «германские» слова, в свою очередь, суггестируют Jahr- hundert ‘век’ и равное ему идишское Y[yorhundert] ‘век’. Тем самым, образ сотника имплицирует образ «века» и слово ВЕК. Но слова Hundert и Y[hundert], кроме того, паронимически суг- гестируют Hund, т.е. немецкую ‘собаку’, равную идишской ‘со- баке’ Y[hund].

Тем самым, и ВЕК имплицирует «собаку»30.

 

28 Вариант: «Мне на шею» – [I, с. 509].

29 Вариант: «И во мне человек не умрет».

30 Здесь еще следует отметить, что, кроме «собаки», в суггестируемой сло- вом Jahrhundert картинке возникает и «ягуар» (Jaguar Å Jahr), архетип гибкого,

 

Но феодосийский «сотник» пахнет «собакой + волком». Собака + волк в языке-посреднике – это Wolf + Hund или Y[volf+hund]. Немецкое же Wolfshund и идишское Y[volfhund] – это ‘ВОЛКОДАВ’!

Тем самым, «сотник, пахнущий собакой и волком» – это

«ВЕК-ВОЛКОДАВ».

Но даже бурка этого сотника тоже работает. Ведь она на- кидывается на плечи – в точности как ВЕК-ВОЛКОДАВ (или век-ягуар!) кидается на плечи героя стихотворения «Волк».

Наконец, накидываемая ЧЕРНАЯ БУРКА суггестирует

«чернобурку», т.е. лисью шубу («лисье электричество») и далее

«ЖАРКУЮ ШУБУ сибирских степей».

Тем самым, мы получаем полное соответствие между про- заическим отрезком из «Феодосии» и строфой из «Волка».

Это соответствие подсказывает другой, может быть, более

«правильный», смысл этой строфы: ВЕК-ВОЛКОДАВ, как БУР- КА на СОТНИКА, накидывается не с целью убить, загрызть и т.п., но с целью «дружить», как на своего, обладающего иден- тичным запахом, как кидаются своему на плечи (или на шею: см. вариант). Но автор не хочет «дружить» с веком-собакой- сотником-убийцей31, хочет избежать этой дружбы: «запихай меня лучше как шапку в рукав…»32.

 

прыгучего опасного зверя – частотный образ века у М. Ср. в предисловии к роману «Тудиш» (Л., 1925): «…последнего прыжка, когда-то гибкого, восемнад- цатого века, который, как зверь с раздробленными лапами, упал на подмостки новой эры» [I, с. 496].

31 Не хочет даже касаться его – любой физический контакт с собакой был М неприятен. А. Ахматова говорила Л. Чуковской в 1940: «Он ведь был странный: не мог дотронуться ни до кошки, ни до собаки…», цит. по [94, с. 104].

32 О. Лекманов приходит, кажется, к тому же пониманию смысла этой стро- фы, опираясь на последующую строку «Потому что не волк я по крови своей» и на самосравнение М с Маугли в «Путешествии в Армению»: «…обучит меня, как мальчика Маугли из джунглей Киплинга…» [II, с. 116]. Лекманов пишет: «В стихотворении “За гремучую доблесть грядущих веков…” он [М], обыгрывая ключевую фразу киплинговской сказки (“Мы с тобой одной крови – ты и я”), по- добно Маугли, отказывается от своего “волчьего” прошлого ради “человечьего” настоящего <…>. Но современникам было легче представить себе Мандельшта- ма как раз в образе загнанного в угол зверя» [94, с. 138]. Мне все же представ- ляется, что лингвистические рассмотрения типа приведенных выше надежнее обосновывают «смысловые» выводы как в этом случае, так и в ряде других.

 

Этот пример показывает, как предлагаемый нами допол- нительный комментарий к текстам Мандельштама (исполь- зующий феномены «германского монитора» и СИ-функций) коррелирует со ставшим уже традиционным подтекстным комментарием, реализуемым и обосновываемым, в частности, в специальной серии работ М. Гаспарова.