Последствия для информационной экономики

Отношения заменяют вещи.

Для меня бесконечно удивительно то, что людям так трудно «дематериализовать» свои суждения о коммерции, выходя за рамки представлений о торговле материальными предметами, когда такая большая часть коммерции в постиндустриальном хозяйстве уже основана на неосязаемых отношениях.

Предприятия обслуживания, будь то медицинские учреждения, юридические фирмы, посреднические конторы, рок-н-ролль-ные группы или ателье по дизайну веб-страниц, продают отношения между кем-то, имеющим определенную точку зрения, талант, подготовку и образование, и другими, чьи знания, преимущества или удовольствия возрастут от этих отношений.

Что здесь действительно любопытно, так это то, что мы продолжаем исчислять эти отношения, как если бы они состояли из вещей — в основном единицами времени. В большинстве случаев время не имеет существенного значения для фактической обмениваемой стоимости, которая чаще всего создается знанием или мастерством. Но, конечно, исчислить каким-то образом знание очень трудно.

В отличие от вещей, отношения не растут в цене от дефицита. Действительно, так как отношения — это активный поток информации, чем больше поток, тем более ценны отношения, если предположить, что градиент этого потока создается напряжением релевантности.

Верно и то, что мы держимся за модель экономики, которая придает большое значение «собственности» на идеи и их плоды, как если бы они были вещами. Я немало написал о том, что бесполезно пытаться владеть тем, что не проявлено физически, но для наглядности позвольте мне сказать, что пытаться владеть своими идеями — это все равно, что пытаться владеть своими дружескими отношениями.

Можно было бы заявлять права собственности на чью-либо дружбу (и многие люди определенно пытаются это делать, когда дружба имеет любовную подоплеку), однако практическая ценность этого негативна. Отношения, будь то дружба или то, что происходит между провайдером сервиса и клиентом, — это процесс, а не факт. Как только кто-то пытается ею владеть, она сразу же становится менее живой и свободно текущей: «Птичка в клетке не поет».

Контекст важнее контента.

Я также озадачен широко распространившимся с недавних пор употреблением слова «контент» для обозначения основной единицы коммерции в информационной экономике. Но что такое контент, когда нет контейнера?

Разговор за обедом — это «контент»? Или он становится таковым, только если записывается на диктофон? Речи, которые я произношу в силу своей профессии, являются ли «контентом», даже если не записываются на видео? Являются ли эссе, которые я помещаю в Сети для воспроизведения, «контентом»?

Не думаю. Опять-таки, мы держимся за стандарт прошлых методов передачи мысли. А почему бы нам этого и не делать? С тех пор как мы начали расписывать стены своих пещер, единственным методом передачи невидимого для перехода содержимого одного ума другому, кроме ученичества, было облачение этого невидимого в физическую форму. Мазня на стенах пещер трансформировалась в клинопись на застывшей глине, затем в свитки папируса, затем в печать, затем в компакт-диски — все они были призваны стать твердыми физическими «контейнерами» для неудержимой «мягкости» мысли.

Но нет. Они были переносными транспортными механизмами для сжатых презентаций мысли, позволяющими ей по крайней мере преодолевать пространство в чем-то, похожем на ее естественную среду обитания — пространство человеческого мозга.

А сейчас речь пойдет о транспорте для мысли, очень похожем на саму мысль — электричестве. С момента, когда Морзе впервые отстучал первую фразу, начался процесс, который даже такой древний свидетель, как Натаниел Хоторн, смог осмыслить, когда написал: «Это на самом деле или мне приснилось, что посредством электричества мир материи превратился в великий нерв, вибрирующий на тысячи миль в мгновение, когда мир затаил дыхание? Скорее, земной шар — это громадная голова, мозг, разумный инстинкт!»

Как ни странно, мы не знаем ни что такое мысль, ни что такое электричество, ни даже разум, но мы можем быть уверены, что это не вещи. Также не следует их путать с материальными объектами, с помощью которых мы традиционно распространяем их в пространстве.

Нежданно-негаданно мы оказались способны передавать мысль в пространстве без этих объектов. На самом деле мы, возможно, быстро движемся по направлению к тому моменту, который докажет правоту Хоторна: пугающее и восхитительное состояние, когда наконец каждый синапс на планете будет постоянно на связи с другими, составляя не один гигантский контейнер, а скорее один гигантский контекст — дом всех мыслей. Наш Разум.

До тех пор было бы лучше, если бы мы думали об этом контексте, киберпространстве как о среде, а не как о носителе. И определенно было бы лучше, если бы мы перестали основываться на транзакциях информационной экономики как на тех объектах, которыми предпринимаются жалкие попытки вместить содержание в форму.