Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Зловещие признаки, страшное признание
Громов сказал толстому Клинкову: – Меня беспокоит Подходцев. – Да уж… успокоительного в этом молодце маловато. – Клинков! Я тебе говорю серьезно: меня очень беспокоит Подходцев! – Хорошо. Завтра я перережу ему горло, и все твои беспокойства кончатся. – Какие вы оба странные, право, – печально прошептал Громов. – Ты все время остришь с самым холодным, неласковым видом, Подходцев замкнулся и только и делает, что беспокоит меня. Вот уже шесть лет, как мы неразлучно бок о бок живем все вместе, а еще не было более гнусного, более холодного времени. Тон Громова поразил заплывшее жиром сердце Клинкова. – Деточка, – сказал он, целуя его где-то между ухом и затылком, – может быть, мы оба и мерзавцы с Подходцевым, но зачем ты так безжалостно освещаешь это прожектором твоего анализа?.. В самом деле – что ты подметил в Подходцеве? Опрокинув голову на подушку и заложив руки за голову, Громов угрюмо проворчал: – Так-таки ты ничего и не замечаешь? Гм!.. Знаешь ли ты, что Подходцев последнее время каждый день меняет воротнички, вчера разбранил Митьку за то, что тот якобы плохо вычистил ему платье, а нынче… Знаешь ли, что он выкинул нынче? – И знать нечего, – ухмыльнулся Клинков, втайне серьезно обеспокоенный. – Наверное, выкинул какую-нибудь глупость. От него только этого и ожидаешь. – Да, брат… это уже верх! Нынче утром подходит он ко мне, стал этак вполоборота, рожа красная, как бурак, и говорит этаким псевдонебрежным тоном, будто кстати, мол, пришлось: «А что, стариканушка Громов, нет ли у тебя лилового шелкового платочка для пиджачного кармана?» А когда я тут же, как сноп, свалился с постели и пытался укусить его за его глупую ногу, он вдруг этак по-балетному приподнимает свои брючишки и лепечет там, наверху: «Видишь ли, Громов, у меня чулки нынче лиловые, так нужно, чтобы и платочек в пиджачном кармане был в тон». Тут уж я не выдержал: завыл, зарычал, схватил сапожную щетку, чтобы почистить его лиловые чулочки, но он испугался, вырвался и куда-то убежал. До сих пор его нет. – Черт возьми! – пролепетал ошеломленный этим страшным рассказом Клинков. – Черт возьми… Повеяло каким-то нехорошим ветром. Мы, кажется, вступили в период пассатов и муссонов. Громов… Что ты думаешь об этом?
– Думаю я, братец ты мой, так: из вычищенного платья, лиловых чулков и шелкового платочка слагается совершенно определенная грозная вещь – баба! – Что ты говоришь?! Настоящая баба из приличного общества?! – Да, братец ты мой. Из того общества, куда нас с тобой и на порог не пустят, – Кого не пустят, а кого и пустят, – хвастливо подмигнул Клинков. – Меня, брат, однажды целое лето принимали в семье одного статского советника. – Ну да, но как принимали? Как пилюлю: сморщившись. Мне, конечно, в былое время приходилось вращаться в обществе… – Ну, много ли ты вращался? Как только приходил куда – сейчас же тебе придавали вращательное движение с лестницы. – Потому что разнюхивали о моей с тобой дружбе. – Дружба со мной – это было единственное, что спасло тебя от побоев в приличном обществе. «Это какой Громов? – спрашивает какой-нибудь граф. – Не тот ли, до дружбы с которым снисходит знаменитый Клинков? О, в таком случае не бейте его, господа. Выгоните его просто из дому». Что касается меня, то я в каком угодно салоне вызову восхищение и зависть. – Например, в «салоне для стрижки и бритья», – раздался у дверей новый голос. Прислонившись к косяку, стоял оживленный, со сверкающими глазами Подходцев. Громов и Клинков принялись глядеть на него долго и пронзительно. Переваливаясь, Громов подошел к новоприбывшему, поглядел на кончик лилового шелкового платочка, выглядывавший из бокового кармана, и, засунув этот кончик глубоко в карман, сказал: – Смотри, у тебя платок вылез из кармана. Подходцев пожал плечами, подошел к зеркалу, снова аккуратно вытянул уголок лилового платочка и с искусственной развязностью обернулся к друзьям. – Что это вам пришло в голову рассуждать о светской жизни? – Потому что мы в духовной ничего не понимаем, – резко отвечал Клинков, снова сваливаясь на кровать. Лег и Громов (это, как известно, было обычное положение друзей под родным кровом). И только Подходцев крупными шагами носился по громадной «общей» комнате. – Подойди-ка сюда, Подходцев, – странным голосом сказал Клинков. – Чего тебе? – Опять уголочек платка вылез. Постой, я поправлю… Э, э! Позволь-ка, брат… А ну-ка, нагнись. Так и есть! От него пахнет духами!!! Как это тебе нравится, Громов?
– Проклятый подлец! – донеслось с другой кровати звериное рычание. И снова все замолчали. Снова зашагал смущенный Подходцев по комнате, и снова четыре инквизиторских сверкающих глаза принялись сверлить спину, грудь и лицо Подходцева. – Ффу! – фыркнул наконец Подходцев. – Какая, братцы, тяжелая атмосфера… В чем дело? Я вас, наконец, спрашиваю: в чем же дело?! Молчали. И, прожигаемый четырьмя горящими глазами, снова заметался Подходцев по комнате. Наконец не вытерпел. Сложив руки на груди, повернулся лицом к лежащим и нетерпеливо сказал: – Ну да, хорошо! Если угодно, я вам могу все и сообщить, – мне стесняться и скрытничать нечего… Хотите знать? Я женюсь! Довольно? Нате вам, получайте! Оглушительный удар грома бабахнул в открытое окно, и белые ослепительные молнии заметались по комнате. А между тем небо за окном было совершенно чистое, без единого облачка. И мрачная, жуткая тишина воцарилась… надолго. – Что ж… женись, женись, – пробормотал Клинков, тщетно стараясь придать нормальный вид искривленным губам. – Женись! Это будет достойное завершение всей твоей подлой жизни. – А что, Подходцев, – спросил Громов, разглядывая потолок. – У вас, наверное, когда ты женишься, к чаю будут вышитые салфеточки? – Что за странный вопрос! – смутился Подходцев. – Может, будут, а может, и нет. – И дубовая передняя у вас будет, – вставил Клинков. – И гостиная с этакой высокой лампой? – А на лампе будет красный абажур из гофрированной бумаги, – подхватил Громов. Клинков не захотел от него отстать: – И тигровая шкура будет в гостиной. На окнах будут висеть прозрачные гардины, а на столе раскинется пухлый альбом в плюшевом переплете с семейными фотографиями. – А мы придем с Клинковым и начнем сморкаться в кисейные гардины. – А в альбом будем засовывать окурки. – И вступим в связь с твоей горничной! – А я буду драть твоих детей, как сидоровых коз. Как только ты или твоя жена (madame Подходцева, ха, ха – скажите, пожалуйста!), как только вы отвернетесь, я, сейчас же твоему ребенку по морде – хлоп! – Небось и елку будешь устраивать?.. – криво усмехнулся Клинков. – Я твоим детям на елочку принесу и подарочки: медвежий капкан и динамитный патрон – пусть себе дитенок играет. – А ты думаешь, Громов, что у него дети будут долговечны? Едва ли. Появится на свет Божий младенчик да как глянет, кто его на свет произвел, так сразу посинеет, поднимет кверху скрюченные лапки, да и дух вон. – Да нет, не бывать этому браку! – с гневом воскликнул Громов. – Начать с того, что я расстрою всю свадьбу! Переоденусь в женское платье, приеду в церковь да, как пойдете вы к венцу, так и закачу истерику: «Подлец ты», скажу, «соблазнил меня, да и бросил с ребенком!» – А я буду ребенком, – некстати подсказал огромный толстый Клинков. – Буду хвататься ручонками за твои брюки и буду лепетать: «Папоцка, папоцка, я хоцу кусать». – Попробуй, – засмеялся Подходцев. – Я тебя накормлю так, что ног не потянешь. И опять нервно зашагал Подходцев, и снова долго молчали лежащие…
Глава 10. Подходцев уходит. Элегия
Где-то между двумя подушками, где лежала голова Громова, послышался тихий стон:
– Подходцев, серьезно женишься? – Серьезно, братцы… Ей-Богу. Надо же. – Подходцев! Не женись, пожалуйста. – Вот, ей-Богу, какие вы странные! Как же так можно не жениться?.. – Подумай ты только, – подхватил Клинков. – С нами ты живешь – что хочешь делай. Затеял ты легкую интрижку – пожалуйста! Мы тебе поможем. Напился ты пьян – сделай одолжение! И мы от тебя не отстанем. – Пожалуй, и перегоним, – подтвердил Громов. – Ну, вот видишь! А жена! Ты думаешь, это шутка – жена? Да вы лучше меня спросите, братцы, что такое жена! – Ты-то откуда знаешь? – Я-то? Я, братцы, все этакое знаю. – Разве ты был женат? – Собственно говоря… как на это взглянуть. Если хотите, то… Да уж, что там говорить – знаю! Пришел пьян – бац лампой по голове! Завел интрижку – бац тарелкой по спине. Сидишь дома – нервы, вышел из дому – истерика. А в промежутках – то у нее любовник сидит, то она платье переодевает, то ей какое-нибудь там кесарево сечение нужно делать. – Странное у тебя представление о семейной жизни. – Да уж поверь, брат, настоящее! – Постой, Клинков, не трещи, – остановил его солидный Громов. – А не приходило тебе в голову, Подходцев, такое: просыпаешься ты утром после свадьбы – глядь, а сбоку чужая женщина лежит. И сам ты не заметил, как она завелась. То да се – хочешь ты к нам удрать – «нет-с, говорит, постойте! Я твоя мужняя жена, и ты из моих лап не вырвешься». Ты в кабинет – она за тобой; ты на улицу – она за тобой. Ночью пошел в какой-нибудь чуланчик, где грязное белье складывается, – чтобы хоть на полчаса одному побыть – не тут-то было! Открывается дверь, и чей-то голос пищит: «Ты тут, Жанчик? Что же ты от меня ушел? Ну, я тут с тобой посижу! Зачем ты меня одну бросил, Жанчик?» Ну, конечно, ты ей возразишь: «Да ведь двадцать-то пять лет ты жила же без меня, дрянь ты этакая?! Почему же сейчас без меня минутки не можешь?» – «Нет, Жанчик, – скажет она, – надо было бы тебе на мне не жениться… Раз женился – так тебе и надо!» Повеситься захочешь, и то не даст – из петли вынет, да еще поколотит оставшейся свободной веревкой: «Как, дескать, смел, паршивец, вдову без прокормления оставлять!» Пауза. – Подходцев! – Ну? – приостановился Подходцев. – Не женишься? – робко спросил Громов, считая почву достаточно подготовленной. – Женюсь! – вздохнул Подходцев. – Жалко мне вас, но что же делать… женюсь! А который теперь час?.. Ой-ой… Пять! А мы в половине шестого должны кататься. Друзья! До свиданья! Целую вас мысленно.
– Подавись ты своими поцелуями. – Громов! Можно надеть твой серый жилет? – Нельзя. Он мне сейчас будет нужен. – Для чего? – Чернилами буду обливать. – Гм!.. Ну, прощайте, братцы. Бог с вами. Клинков поманил его пальцем. – А подойди-ка… Видишь, какой ты неаккуратный: кончик платка опять вылез. – Осел ты пиренейский, – завопил Подходцев. – Да ведь так же и нужно, чтобы он торчал. А ты его уже в третий раз засовываешь. Клинков уткнулся в подушки, и плечи его запрыгали: неизвестно было – смеялся он или оплакивал гибнущего друга?.. Стараясь не встречаться взглядом с оставшимися, Подходцев вышел в двери как-то боком, виновато.
По уходе его Клинков тяжело встал с кровати, подошел к зеркалу и с плаксивой миной стал разглядывать себя. – Клиночек! Что с тобой? Охота тебе всякую дрянь разглядывать! Уже не думаешь ли и ты жениться?.. – Знаешь, что я сейчас почувствовал, Громов? – обернулся к нему Клинков, и углы губ его передернулись. – Ну? – Стареем, брат, мы… Подходцев женится, а у меня уже седые волосы на висках появились. – А с ребрами благополучно? – С какими ребрами? – Беса в ребре не ощущаешь? – Какого беса? – Ну, говорят же: седина в бороду, а бес… и так далее. Клинков кротко, печально улыбнулся. – Не острится нынче что-то… – Голова не тем наполнена. – Ну, в отношении себя ты преувеличиваешь. – Почему? – Она у тебя ничем не наполнена. – Нет, Клинков, – улыбнулся Громов еще печальнее, чем давеча Клинков. – И у тебя ничего не получается. Не остри, брат. – Плохо вышло? – Чрезвычайно. – Да, действительно. Что-то не то… И долго сидели так, осиротевшие, каждый на своей постели, пока не окутали их синие сумерки…
Глава 11. Вести оттуда
В большой комнате, в которой жили раньше трое, а теперь, после женитьбы Подходцева, только двое, было тихо… Даже мышь не скреблась под полом – вероятно, издохла от бескормицы. В комнате находился один толстый Клинков. Конечно, он лежал на кровати. Его дела, как и дела Громова, пришли в упадок: доходов не было, а расходы требовались колоссальные: на одну еду уходило не меньше рубля в день. Да квартира, на оплату которой расходовалось вместо денег чрезвычайно много нервов (при объяснениях с хозяйкой), да папиросы, да то и се… Беззвучные вздохи раздирали массивную грудь Клинкова. «А тут еще Громов исчез, – думал Клинков. – Наверное, попал в компанию меценатов и забыл и думать обо мне». Но в этот самый момент в виде наглядного, фактического опровержения в комнату влетел запыхавшийся Громов. – Что это ты, брат?! – спросил Клинков, скосив на него глаза. – Будто бы только что из церкви вырвался? – Почему… из церкви? – Да ведь ты принадлежишь к тому незадачливому разряду людей, которых и в церкви бьют. Вот я и думал… – Ты? Думал?! Может ли с тобой это случиться? – Тебя это удивляет? Очень просто: я думаю бесшумно, поэтому снаружи ничего не заметно, а ты, когда над чем-нибудь задумаешься, то в твоей голове слышно легкое потрескивание. Будто чугунная печка постепенно накаливается.
– Хочешь, я тебя сейчас водой оболью? – Если ты этим докажешь высокое состояние твоих умственных способностей – обливай. – Просто оболью. Чтоб ты не приставал. – Не надо. Я предпочитаю сухое обращение. – Недурно сказано. Запишу. Может быть, в редакции «Скворца» за это нам заплатят рублишку. Кстати! Сейчас швейцар передал мне письмо с адресом, написанным женским почерком… – Тебе письмо? – Нет. – Мне?! – Нет. – А кому же?! – Нам обоим. – Странный вы народ, ей-Богу. Сколько вас по всем церквам ни бьют, все вы не умнеете. От кого письмо? – Недоумеваю. Наверное, какая-нибудь графиня, увидя меня на прогулке, пишет, что я поразил ее до глубины души. – Возможно. Если она гуляла на огороде, а ты стоял в своей обычной позе – растопыря руки и скривившись на бок для наведения ужаса на пернатых… Не слушая его, Громов разорвал письмо и вдруг вскричал в неописуемом удивлении: – Не сон ли?! Знаешь, кто нам пишет? Madame Подходцева! – Уже? – Что уже? – Собирается изменить Подходцеву? – Кретин! – Первый раз слышу. Что она там пишет? Не просит ли развести ее? – «Многоуважаемые Клинков и Громов»… – Видишь, меня первого написала, – съязвил Клинков. – А тебя приписала так уж… из жалости. – «Я знаю, что, выйдя замуж за Боба [[1]], я похитила у вас любимого друга, но, надеюсь, вы на меня не сердитесь. Чтобы доказать это, приходите нынче вечером пить чай. Познакомимся и, думаю, будем друзьями». – Ишь ты, пролаза, – проворчал Клинков. – Сколько сахару! Больше там про меня ничего нет? – Есть. Вот: если Клинков, благодаря своей толщине, не пролезет в квартиру, мы ему вышлем чаю на улицу, к воротам… Впрочем, может быть, он сидит в лечебнице для умалишенных, и потому… – Брось, надоел. Как она подписалась? – «Ненавистная вам Ната Подходцева». – Правильно. Так что же мы… пойдем? – Противно все это. А? – Тошнехонько. Вышитые салфеточки, на чайнике вязаный гарусный петух… – Верно. А Подходцев лежит в халате на диване, курит трубку и заказывает кухарке на завтра обед. – А сбоку полотеры ерзают по полу, стекольщики вставляют стекла, а в углу мамка полощет пеленки. – С ума ты сошел? Они всего два месяца как поженились! – Ну да, – скептически покривился Клинков. – Будто ты не знаешь Подходцева. Так пойдем? – Черт их знает. Правда, что там накормят. А я с утра ничего не ел. – Красивая она, по крайней мере? – Клинков! – И о чем с ними говорить, спрашивается? – Сейчас видно, что ты не бывал в хорошем обществе. Ну вот, предположим, приходим мы… «Здравствуйте, как поживаете?» – «Ничего себе, спасибо. Садитесь». Сели. Оглядываемся. «Хорошая у вас квартирка. Не дует?» – «Что вы, что вы!» – «С дровами?» – «Без дров. А за дрова теперь так дерут, что сил нет». – «Да, уж эти дрова». – «Можно вам чаю стаканчик?» – «Пожалуй». Понимаешь? Этакая нерешительность: «пожалуй». Могу, мол, и не пить. А то ведь я тебя знаю… Предложишь тебе чаю, а ты хлопнешь себя по животу, да еще подмигнешь, пожалуй: «Ежели с ветчиной да с семгой, то я и полдюжины пропущу». – Гм… да. Может, там речи какие-нибудь за столом нужно говорить? – Какие речи? – Ну там по поводу брака; «ум, мол, хорошо, а два лучше». – Там будет видно. Только ты уж не забудь, когда войдем, ручку у нее поцеловать. – На этот счет я ходок. – Еще бы. Сколько побоев принял – пора научиться. Кстати… могу тебе дать три совета: на ковер не плюй, в самовар окурки не бросай и, если будешь есть крылышко цыпленка, – руки потом об волосы не вытирай. – О свои не буду. А об твои готов хоть сейчас. Переругиваясь, эти странные друзья принялись за свой туалет.
Глава 12. В гостях у Подходцева
Подходцев, видимо, немного конфузился своего нового положения. В передней встретил Клинкова преувеличенно шумно. – А-а!! Клинище-голенище… Здравствуй, старый развратник! Давно пора… А где же Громов? – Он там… на площадке. – Почему? – Стесняется, что ли. Капризничает. Не хочет идти. Подходцев выглянул из дверей и увидел Громова, с громадным интересом и вниманием читавшего дверную доску, на которой было ровным счетом написано три слова. Затратив на чтение время, достаточное для просмотра газетной передовицы среднего размера, Громов обернулся и увидел Подходцева. – Чего ж ты остановился тут, на площадке, чудак?! – Я сейчас. Отдохну только тут немного… Почитаю. – Иди, иди. Нечего там. Вот, господа, позвольте вас познакомить с моей женой: Наталья Ильинишна. Клинков прищелкнул лихо каблуком и стремительно клюнул красным носом узкую душистую ручку. Громов томно поднес другую ручку к губам и с некоторой натугой проворчал: – Хорошенькая у вас квартирка… – Осел, – толкнул его тихонько в бок Клинков. – Мы же еще в передней. Перешли в гостиную. – А, действительно, прекрасная квартирка, – воскликнул Громов с преувеличенным восторгом. – И много, скажите, платите? – Сто десять. – С дровами? Подходцев не удержался. – До вашего прихода квартира была без дров; теперь – с дровами. – А была, ты говоришь, без дров, – спросил Клинков. – Можно подумать, что ты никогда не бываешь дома… – Пойдемте пить чай, – сказала хозяйка, выглядывая из столовой. – Что ты говоришь! – ахнул Подходцев. – Неужели это правда? Откуда ты это взял? Неужели сам придумал? Наверное, кто-нибудь сообщил? – Ну, покажи же нам свою квартиру, – подтолкнул Клинков Подходцева. – Я думаю, изнываешь от желания похвастаться благополучием… – Да что ж вам показывать… Вот это столовая. – И верно. Столовая. Все в аккурате. А где гарусный петух, который на чайник нахлобучивают? – Петуха нет. – Упущение. А гардиночки славные. Прямо сердце радуется. И салфеточки вышитые. – Ты, кажется, грозил мне, что будешь в них сморкаться… Клинков вспыхнул и отвернулся от Натальи Ильинишны. – Не выдумывай, Подходцев. – Да уж ладно. Это вот мой кабинет. Громов похлопал ладонью по спинке кресла: – Кожа? – Она самая. – Здорово пущено. А чернильница-то! Когда я помру – поставь ее над моей могилой. Совсем как памятник. А книг-то, книг-то! Каждая небось с переплетом рубля по три… – И все десять заплатишь, – подхватил Клинков с непроницаемым выражением лица. – А ковер-то! Фу-ты ну-ты… От яркого ли света или от чего другого, но тени на скулах Громова сделались резче и обозначились двумя темными впадинами. И голос, несмотря на наружный восторг, изредка вздрагивал и срывался. – Ты похудел, Громов, – мягко заметил Подходцев. – Как дела? – Дела? Замечательны. Денег так много, что мы стали вести с Клинковым грешный образ жизни, что, как известно, ведет к похудению. Перешли в гостиную. – Это вот гостиная, – отрекомендовал Подходцев. – Как ты не спутаешься, – удивился Клинков. – Каждую комнату узнаешь сразу. Наталья Ильинишна окинула хозяйским взглядом преддиванный столик и удивленно спросила: – А куда же задевался альбом? Подходцев смутился. – Да я его… тово… положил на этажерку. – С чего это тебе вздумалось? Всегда лежал на столе, а ты вдруг… И безжалостная жена извлекла откуда-то и положила на стол пухлый плюшевый альбом, точно такого вида, как описывал его ядовитый Клинков перед женитьбой Подходцева. Чтобы замаскировать смущение. Подходцев отвернулся от стола. – А вот, господа, рояль. Громов добросовестно осмотрел и рояль, приблизив глаза к самой полированной крышке, будто бы он рассматривал не рояль, а маленькое диковинное насекомое… – А теперь к столу, господа, к столу! Было все… Сверкающий самовар. Бутылка коньяку. Бутылка белого вина. Графинчик рому. Свежая икра. Семга. Ветчина. Сардины. Холодные телячьи котлетки. Сверкающая белизной посуда. Чудесно вымытые салфетки. Около икры – лопаточка! Около сардин – другая! Около семги – двузубая фигурная вилочка! Подходцев не знал, куда девать глаза. А Клинков сидел, ел за троих и жег Подходцева горячим взглядом. После третьей рюмки Громов вдруг застучал ножом по тарелке. Бедняга сделал это машинально, просто по привычке к ресторану, где таким образом подзывается официант для перемены тарелок или для чего другого. Но тут же опомнился и с ужасом поглядел на хозяев. – Браво, – не понял его Подходцев. – Громов хочет сказать речь. Говори, дружище, не бойся. Это все-таки был выход. – Господа! – начал Громов, запинаясь. – Русская пословица говорит: «Одна голова не бедна, а если и бедна, так одна»… Гм! То есть не то! Я хотел сказать другое. Впрочем… Зачем слова, господа? Главное – поступки! Гм!.. И совершил поступок: сел и обжег себе губы чаем. Домой возвращались угрюмые. – Насколько я понял твой стук ножом по тарелке, – сердито сказал Клинков, – ты просто звал официанта? – Понимаешь… Я совсем машинально. Привычка… – Знаешь, чего я боялся? – Ну? – робко взглянул на него измученными глазами Громов. – Что ты, когда поужинаешь, вдруг застучишь по тарелке и скажешь: «Человек, счет!» – Ты психолог. Оба остановились, обернули лица к лунному небу, и Клинков сказал тихо: – Нет… Нам с тобой в приличных домах нельзя бывать. Громов серьезно добавил: – Кто знает. Может быть, в этом тоже наше счастье. – Аминь.
Глава 13.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2017-01-26; просмотров: 90; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.221.110.87 (0.142 с.) |