Подходцев самый умный. Идиллия

 

Сумерки…

Подходцев лежал на кровати, заложив руки за голову, и мечтал бог его знает о чем. Изредка хмурился, сжимал голову руками, но потом, испустив легкий вздох, снова опадал, как внезапно ослабевшая пружина…

Громов безмолвно сидел на подоконнике, устремив упорный взгляд на улицу – «изучал кипучее уличное движение», как он вяло объяснил друзьям, заинтересованным его странным поведением.

Валя сидела на коленях у Клинкова и, по своему обыкновению, рассматривая в упор лицо своего взрослого собеседника, несколько раз тоскливо спрашивала:

– Где мама?

– Мама ушла по делу, – неизменно отвечал Клинков, разглаживая ее кудри. – Скоро вернется.

– Да она уже давно ушла.

– Тем больше резонов ей скорее вернуться.

– Чего?

– Резонов.

– Каких?

– Ты знаешь, что такое резон?

– Н… нет.

– Это такой человек, который детей режет, когда они пристают к нему с расспросами.

– А где он живет?

– На углу Московской и Безымянного…

– Он ходит по улицам?

– Да, уж такое его поведение, – рассеянно отвечал Клинков, прислушиваясь к чьим-то шагам на лестнице.

– А он маму не возьмет?

– Кажется, что мы все этого серьезно опасаемся, – с грустной насмешливостью ответил за Клинкова Подходцев…

– Не говори глупостей, – оборвал его Громов. – Раз Марья Николаевна говорит, что идет по делу, значит, дело существует.

– Конечно, существует, – как-то странно неестественно хрипло рассмеялся Подходцев. – А если бы вы слышали, как это «дело» звякает шпорами! Прямо малиновый звон.

Кубарем скатился с подоконника Громов и, подступив к холодно глядевшему на него Подходцеву, спросил дрожащим голосом:

– Что это значит?

– Шпоры-то? Да ведь шпоры были не сами по себе… Они были прикреплены к ногам… В темноте мне еще удалось рассмотреть живот, грудь, руки и голову. Все вместе составляло одного весьма недурного собой офицера… Он довозил ее до нашего подъезда.

– Может быть, это какой-нибудь родственник? – неуверенно предположил Клинков.

– Ну, да, – с некоторой надеждой подхватил Громов. – Она, вероятно, была у него по делу о разводе с мужем, и он довез ее потом до дому.

– Дескать, вечером одной опасно, – проговорил, призадумавшись, Клинков, – он ее и довез.

Громов добавил, ловя подтверждающий взгляд Подходцева:

– Обыкновенная вежливость.

– А не сыграть ли нам в карты? – вдруг ни с того ни с сего предложил Подходцев.

– Почему в карты? Во что именно?

– В «дураки». Конечно, игра эта ничего нового не прибавит к вашим характеристикам, но она лишний раз подтвердит то мнение о вас, которое я себе составил…

Громов и Клинков засмеялись, но ничего не возразили.

Громов стал тасовать карты, а Клинков повел Валю укладывать спать…

– Ну вот, Валя… Давай, я тебе сниму чулочки, башмачки и платьице, ты и ложись спать… Умыть тебя?

– Да ты всегда заливаешь мне воду за шею!..

– Это новый, открытый мной способ, на который я думаю взять привилегию. Иначе не умею.

– Мама лучше умывает.

– Ну, что там мама! У нее, брат, дел и без тебя много.

– Ну, вот видишь – опять всю облил.

– А ты сохни скорей, вот и будет хорошо.

– Ой, мыло в рот попало!..

– А я думал, ты взбесилась. Смотрю – изо рта пена. Выплюнь.

Долго возился заботливый, но крайне неуклюжий Клинков (с некоторых пор он заменил совсем павшего духом Громова) около девочки, пока не уложил ее в постель.

– Ну, спи, звереныш.

– Послушай, а Богу молиться… Почему ты меня не помолил?

– Ну, молись.

Девочка стала на колени.

– Ну? – обернулась она к нему.

– Что тебе еще?

– Говори же слова. Я ж так же не могу, когда мне не говорят слова.

– Ну, повторяй: «Господи, прости мою маму, Клинкова, Громова и Подходцева…» Они, брат, совсем, кажется, закрутились.

–…«Они, брат, совсем, кажется, закрутились», – благоговейно произнесла девочка.

– Нет, это не надо! Это не для молитвы, а так. Ну, теперь говори: «Спаси их и помилуй».

– А папу? – вдруг спросила Валя, глядя на него сбоку удивленным черным глазом.

– Папу? Ну можно и папу, – решил щедрый Клинков. – Бог его простит, твоего папу,

– Готово? – спросила девочка.

Клинков неуверенно согласился:

– Пожалуй, готово.

– А теперь сказку, – скомандовала Валя, ныряя под одеяло.

– Еще чего! Спи.

– Ну, скажи сказку, ну, пожалуйста.

– Да я все страшные знаю.

– Расскажи страшную!

– Ну, слушай: в одном доме разбойники убили старуху, отрезали ей голову и унесли, а туловище бросили в запертой квартире. Пришли домой, голову съели и легли спать. Вдруг ночью слышат, кто-то ходит по ихней комнате. Зажгли свет: глядь, а это старуха без головы ходит, растопыря руки, и ловит их: «Отдайте, дескать, мою голову»…

Неизвестно, до чего дошла бы эта леденящая кровь история, если бы из соседней комнаты не раздался окрик Подходцева:

– Клинков! Иди, я тебя в Громовых оставлю.

– В каких Громовых?

– Ну в дураках, не все ли равно.

Несмотря на все задирания Подходцева, друзья не парировали его шуток.

Слышались только краткие возгласы: «Тебе сдавать! Тройка! Ты остался!»

 

Глава 7.

Клинков снова уезжает

 

Громов предъявил Подходцеву «тройку», состоящую из семерки, восьмерки и короля, и заметил:

– Сколько она у нас уже живет? Вторую неделю?

– Да, – подтвердил Подходцев, рассеянно покрывая короля валетом и принимая семерку с восьмеркой. – Девятый день.

– Первые два дня она тебя с собой брала, когда ездила по делам, а теперь все сама да сама…

– Может, она боится затруднять Подходцева, – задумчиво предположил Громов, набирая из колоды сразу семь карт.

– Не симптоматично ли, – криво усмехнулся Подходцев, – что ты, Громов, как раз в эту минуту остался в дураках.

– Ты предполагаешь, что в эту минуту? – злобно подхватил Клинков. – Я думаю – раньше.

Громов бросил карты на пол и вскочил с места.

– Ну, так я же вам скажу, что вы оба свиньи и самые грязные лицемеры. Как?! Вы меня упорно называете глупцом, упорно смеетесь надо мной… А вы?!! Ты, Подходцев, разве ты не пробродил от семи до девяти часов вечера по нашей улице?!

– Я папиросы покупал!

– Два часа? За это время можно купить целую табачную фабрику!! А Клинков?! Раньше он сравнивал детей с клопами, говорил, что они «заводятся» и что их нужно шпарить кипятком – что заставляет его теперь возиться с девочкой, как нянька? Откуда этот неожиданный прилив любви к детям?!!

– Я всегда любил ухаживать за детьми, – попробовал вставить свое слово Клинков в этот шумный водопад.

– Да! Когда им было больше восемнадцати лет! Разве я не вижу, что Подходцев все смотрит в потолок да свистит какую-то дрянь, а когда она приходит, он расцветает и прыгает около нее, как молодой орангутанг. Разве не заметно, что Клинков, под видом сочувствия к ее горю, то и дело просит «ручку» и фиксирует поцелуй так, что всех тошнит… И вот, оказывается, что вы оба правы, вы в стороне, а я – неудачный ухаживатель, предмет общих насмешек… и… и…

– Выпей воды! – холодно посоветовал Подходцев.

– К черту воду!!

– Мне эта истерика надоела, – сверкнув глазами, заявил Подходцев. – Я сейчас ложусь спать, и, если кто-нибудь еще вздумает оглашать воздух воплями, я заткну тому глотку своим пиджаком.

– Вся эта история чрезвычайно мне не нравится, – заявил вдруг тихо сидевший на своей кровати Клинков. – В воздухе пахнет серой и испорченными отношениями. Эта атмосфера не по мне. Вы как хотите, а я уеду. Сыт я по горло. Завтра сообщу свой адрес, а сегодня – прощайте.

Подходцев язвительно улыбнулся…

– Ага! Опять к дяде?

Клинков, не обращая на эти слова никакого внимания, сказал с озабоченным видом:

– Если девчонка вдруг проснется, пока мать не пришла, и начнет плакать, заткните ей рот мармеладом – у меня тут на шкапу для нее припасена коробка… Заверьте ее, что мать вернется с минуты на минуту. А то терпеть не могу этого визга.

– Да ведь тебя тогда все равно уже не будет!

– Ну, знаете, если такое сокровище раскричится, так и через три улицы слышно!.. Ну, вот и готово. Ничего, Громов, я сам. Чемодан не тяжелый.

 

Глава 8.

Неожиданная развязка

 

В этот момент на площадке раздались шаги, и в дверь кто-то постучался.

– Она – пролепетал Клинков и, весь вспыхнув, без сил опустился на чемодан.

– Войдите!

В комнату вошел человек, по внешнему виду очень смахивавший на денщика.

– Первые его слова, – шепнул Подходцеву Громов, – будут: «Так что…»

– Так что, – сказал денщик, – барыня кланяются, и вот от них записка, сами же они в своем местонахождении, уехамши.

Подходцев, как человек с наибольшим самообладанием и авторитетом, прочел записку и засмеялся:

– Распаковывайся, Клинков!

– А что?!

– Дайте полковнику на чай и отпустите его. До свиданья, полковник!

– Вот, господа, ценный автограф: «Извините, что прощаюсь не лично, а письменно. Зайти к вам не могу. Почему? – секрет. Спасибо вам за хорошее отношение. За вещами пришлю, а Валю отведите к папе. Может быть, вы когда-нибудь меня поймете… Преданная вам М.».

– Та-а-ак… Заметь при этом, что вещи у нее поставлены на первое место, а Валя на второе, – скорбно заметил чадолюбивый Клинков.

Громов пожал плечами:

– Ну, это ничего не доказывает. Она, вероятно, была очень взволнована.

– Бедный ребенок, – прошептал Подходцев.

– Бедная мать, – сказал Громов.

«Бедный Клинков», – подумал про себя эгоист Клинков.

 

– Клинков! Ты заменял девочке мать, ты и веди ее к отцу!

– Да, но ведь я не знаком с ним, а вы знакомы.

– Знаешь?.. Такое знакомство, как у нас с ним, всегда проиграет перед незнакомством, – заметил, успокоившись раньше других, Подходцев, хотя губы его нее еще дрожали. – Ну, в таком случае пойдем втроем.

– Как, ты не спишь? – удивился Клинков, зайдя в маленькую комнатку.

– Да, ты мне рассказал такую страшную сказку, что я не могла заснуть.

– Все к лучшему, мой юный друг, – сентенциозно заметил Клинков, натягивая ей чулочки. – Страшная сказка пришлась кстати.

– Куда мы? – удивилась девочка.

– К папе. Видишь ли, там, собственно говоря, мама… то есть ее еще нет, но когда-нибудь она придет. Да! Наверное. Этим всегда кончается – верь мне, цыпленок, – так говорит мудрый Клинков…

 

Кандыбов уже собирался спать, когда раздался звонок в передней, и три друга, эскортировавшие крохотную девочку, предстали перед изумленным хозяином.

– Что это значит? – сурово спросил он.

– Прежде всего – уведите девочку. Глаша, или как вас там, извиняюсь, не знаю – возьмите ее, – распорядился Подходцев. – Вот… А что касается нас, то… простите, мужественный старик, что я о вас худо думал. Нас ввели в заблуждение, и первое наше впечатление в том и другом случае оказалось… гм! обманчивым. Ваша жена… да вот, лучше всего прочтите записку!

Мужественный старик прочел записку, нисколько не удивился и потом спросил:

– А чего, собственно, вы впутались в эту историю?

– Единственно из доброты, – угрюмо сказал Подходцев.

– Думали: страдающая мать, осиротевший ребенок, – сокрушенно подхватил Клинков.

– А дочка у вас чудесная, – похвалил Подходцев. – Как вы могли отдать нам ее, не понимаю! Повесить вас за это мало!

От похвалы дочери старик расцвел так, что даже пропустил мимо ушей неожиданный конец фразы.

– Славная девчонка, не правда ли?

– Очаровательная. Нам будет без нее скучно, – вдруг выступил вперед Клинков. – Вы будете иногда отпускать ее к нам? Кстати, – вспомнил он, вынимая из-за пазухи знаменитую громовскую корову. – Вот ее корова. Передайте ей. Молока не дает, но зато и сена не просит.

– Откуда эта корова?

– Громов подарил. Чудесная девочка!

Надо знать отцовское сердце, чтобы допустить, казалось бы, невероятный факт: через полчаса три приятеля сидели у гостеприимного хозяина в его столовой, чокаясь старой мадерой и запивая свое горе, каждый по-своему: Клинков с Подходцевым шумно, Громов – угрюмо, молчаливо.

– Что это он такой? – участливо спросил хозяин.

– У него большое горе, – неопределенно сказал Подходцев.

А Клинков прибавил:

– Такое же почти, как у вас, только больше.

 

Глава 9.