Обычное донское казачье право.

Обычное, говоря языком юридическим, прецедентное право. То есть, когда правосудие вершится не по принятым и записанным в кодекс законам, а по тому, как велит судить в таких случаях, обычай. Так,как уже судили прежде.

Писанных законов казаки не имели. Это означало, что законы помнят все, они общеприняты и общеупотребимы. Попробуем из всех прецедентов известных нам по истории, выбрать наиболее характерные случаи нарушения казачьих законов, и разобраться, как и какие решения принимались.

Все преступления можно разделить на две категории, преступления против Войска и преступления против казаков, то есть против общества и против личности.

К тяжким преступлениям относилось «перемена веры», то есть измена Православию, оскорбление, не только действием, но и «поносными словесы», Войска и непочтение к войсковым святыням. Наказание, безусловно, смертная казнь, через повешание или утопление «позорные казни» без покояния и погребения…

К первой категории, прежде всего, относилось предательство-измена. За измену всегда следовала смертная позорная казнь и обвинение в измене было самым тяжким. Ежели измена не доказывалась, народный гнев,(а все суды прилюдны и открыты), мог обернуться на клеветника. Изменой считался не только переход на сторону врага, но и даже разговоры против принятого на Кругу решения.

Ни о какой выдачи иностранца, совершившего преступление на территории Казачьего Присуда, не могло быть и речи и дипломатическая неприкосновенность не действовала.

Так сразу же после обвинения в шпионаже, на Кругу зарублен саблями турецкий разведчик - грек Фама Кантакузен и с ним 30 человек, бывших в его посольстве. За оскобление Войска на судебном кругу убит запорожский атаман Матьяш и выброшен в воду.

Казнь потоплением, когда виновного сажали в мешок набитый песком и грузом, зашивали и выкидывали в реку или в море, имела ритуальный смысл. Утопленник и повешенный не могли быть похоронены на «освящеенной земле», то-есть на кладбише.Эта смерть считалась позорной, грязной (особенно повешание), недостойной мужчины. Над повешанными не ставили крестов и при похоронах не отпевали. Мистический смысл потопления в том, что такой казнью преступник выбрасывался из священной формулы: «из праха восстав, в прах отыдеши», а стало быть, не мог «за гробом приложитися к народу своему и к колену отечу», то есть он выкидывался из рода и из памяти, равно как и повешенный, что приравнивался к самоубийце, «не приемлюща Царствия Небесного».

Той же позорной казнью казнили и воров. Казаки жестко различали понятия «добыча» и «кража». Военная добыча, грабеж во время боевых действий считался не преступлением, а нормой бытия и добычей средств существования. «Поток и разграбление» были строго ограничены во времени: от сигнала выстрелом до сигнала. Однако, при воинском грабеже, казак ничего не мог присвоить себе лично. Все трофеи, включая ясырь, собирались вместе и «дуванились», то есть делились прилюдно, при общем согласии. Утаивший хоть малую монету считался укравшим, и подлежал казни расстрелянием. Его привязывали на майдане к столбу и расстреливали из луков.

В отношениях между собою и в обычной жизни на Дону казаки были абсолютно честны и никогда не присваивали чужого. В казачьих городках, станицах и ватагах царила безукаризненная честность. Потерянный кошель с золотом мог лежать несколько лет на самом людном месте, где его обронили, пока на нем не истлевала кожа, тогда золото относили в храм и оно сохранялось неприкосновенным.

К тяжким преступления приравнивалось оставление в беде или не оказание помощи. (Надо полагать, что эта норма - наследие Ясы Чингисхана). Преступлением считалась супружеская измена - считалась прелюбодеянием и женщину побивали камнями, а казака сажали «на позорище» прикованным. Такие позорные цепи можно видеть на стене Старочеркасского собора, про них ходит легенда, что это цепи Степана Разина. (Не исключается, что при его темпераменте и дородстве (красоте), мог он посидеть в ошейнике на цепи, скажем, за приставание к казачке).

Суды, за серьезные преступления, происходили в городке Стыдное имя. Само название городка говорит о том как резко сменился этнический состав казачества в 16 веке. Тюркское название этого городка «Эбке», что скорее всего, (по тюркски) означает Бабушкин. И стыдного, на слух казака-тюрка, в этом названии ничего нет. Но новопришлому населению это название стало непонятно, хотя не исключено, что городок получил свое новое название оттого, что там происходили позорные казни. Возможно у тюрок, во времена матриархата здесь находилось какое-то ритуальное место, где происходили судилища. За мелкие преступления судили в городках и, позднее, в станицах и даже в хуторах..

Суды, происходили на судебных кругах, где все равны и каждый мог обвинять или защищать обвиняемого. У казаков запорожских судебная процедура была еще более выверена и в Войсковой старшине был чин Войскового судьи, которому был подсуден даже Гетман.

Но и запорожцы судили по прециденту, то есть вспоминали решения подобных судебных дел и принимали свое по аналогии.

На суде применялся «правеж» т.е. пытка или кнутобитие. Показания, полученные под пыткой считались достоверными. (по легенде, кнут, каким били, назывался «длинник» - отсюда слово «подлинник»). Поскольку правеж творился прилюдно, то никакой подтасовки показаний быть не могло. А информация выколачивалась. Так армянин Манаилишко (Эммануил) на правеже, куда оказался поставлен за то, что приехавши на Дон в Азов в 1641 году «учал на кабакех пить и зернью играть, и ясырь с собою на постель покупать… и как.. свое проворовал, и стал у наших казаков денги заимовать, а не платить…», кнутобития не выдержал, и выдал грамоты от польского короля Владислава - «семь листов за глухими печатями», учитывая его признание и то, что он уроженец Астрахани, казаки его не казнили, а отправили под арестом в Москву. Несмотря на суровость суда, смертные приговоры были достаточно редки.

Проштрафившихся казаков, или как бы мы сейчас сказали «судимых», называли «пенными» (пеня- штраф), и они подвергались не только общественному порицанию, становясь людьми второго сорта, но ущемлялись экономически. Получали меньшую долю при дележе, и не всякий атаман брал пенного в свой отряд. Дурная слава имела у казаков очень большое значение. Порою, казак бывал опозорен навсегда.

Однако оставалась возможность избавиться о звания «пенного». В случае опасности нависавшей над Доном, объявлялась «амнистия». Так в войсковой грамоте от 1638 года говорилось, чтобы все в Азов «ехали к Войску, всякие люди, пенные и не пенные, а вина им отдана». То есть, в случае похода на смертельно опасное дело, вины прощались.

Хозяйственные дела или имущественные разборки были нечасты, и хотя среди казаков шло имущественное расслоение, отношение к богатству оставалось, традиционно, презрительно-наплевательское. И если бы казак стал что-нибудь требовать и вымогать, ему, безусловно, отдали просимое со словами «На! Задавись!», после чего он, безусловно, был бы казачьим обществом исторгнут. В отношениях между собой казаки, как люди искренне верующие, горячие и вооружены,е вели себя подчекнуто достойно, честно, доброжелательно и порядочно.

Казаки очень гордились своими судебными порядками и подчеркивали, что «казаки без вин не виноватят!» Во-всяком случае, эта иллюзия держалась среди казаков, пока они не утратили сначала независимость, а потом и автономию, хотя до 1917 года отголоски старинного демократического права в казачьих землях сохранялись. И станичные суды часть дел, в том числе мелкие уголовные, решали самостоятельно.

Но после вхождения казаков в состав России судебная практика разделилась. Государственные суды, взявшие на себя право судить и пириговаривать к наказанию, у казаков доверием не пользовались. Более того, подать жалобу в суд для казак считал личным позором. Разбирались «по домашности». Судьей - атаман, официально обозначенные – почетные судьи – старики. И все казачье станичное общество. Где, конечно же, всегда знали правду, и маскируя приведение приговора под несчастные случаи, всегда разбирались с преступниками скоро и жестоко. Если преступником оказывался казак, наказание - на порядок жестче, чем инородцу, а позор падал на всех близких и на весь род, на несколько поколений. Обычное казачье право сохранялось в народной памяти в мельчайших подробностях, хотя письменных судебных дел и не велось.

Казачий домострой.

Боевое искусство.

В первую очередь это, конечно, искусство рукопашного боя, что и в средневековье, и много позже, (пожалуй, до расформирования кавалерии), определяло исход сражений и не утратило своего значения сейчас. Как ни удивительно, в век развития оружия массового уничтожения, когда огромную опасность представляет собою терроризм, для успешной борьбы с ним необходимо воскресить многое из казачьего опыта, в том числе и искусство рукопашного боя.

То, что дошло до наших дней, представляет даже не обломки, а тень от обломков, когда- то мощной системы индивидуальной подготовки бойца. Невероятное засилие всевозможных школ восточных единоборств, значительная часть коих вымышлена, никогда не существовала в реальной жизни, и имеют к настоящему бою, отношение как балет к маршу-броску. Чрезмерное увлечение, даже подлинными, древними восточными приемами борьбы, как-то заставляют забыть,что русские и, в первую очередь, казаки, били мастеров всевозможных «ушу и откушу» везде и всегда., а во-вторых, искусство боя так же национально, как народное пение и танец. И нельзя европейца механически обучать приемам боя, который не расчитан ни на его анатомию, ни на его пластику, ни более всего, на его мировосприятие, поскольку рукопашный бой, прежде всего это состояние духа.

Обучение технике борьбы, подготовку и развитие физических способностей бойца начинали, едва ребенок старновился на ножки. К трем пяти годам, он бывал уже «растянут», «гибок», «хваток», «сметлив», «увертлив», «вынослив», «крепок», и «боек».

Эти семь физических качеств опирались на три душевных: «послушлив», «терпелив» и «храбр».

Вершиной этой пирамиды был синтез всех качеств – «ДОБР» (Не только в совремнном понимании добрый, но и «годный», «человек», личность, не случайно слово «худой» - синоним слова «злой»)

Вся пирамида могла сущестовать только, если она базировалась, окормлялась и питалась Православной Верой.

Веру рассматривали как совершенно особое духовное состояние, стоящее выше сознания и эмоции, ни с чем не сравнивая, только говоря: «Либо вера есть, либо ее нет.»

Две категории внедрялись в ум и сердце ребенка всем воспитанием, обучением и всей жизнью, как только он начинал что-то понимать: увереность – (крепость в вере) – в том,что Господь его никогда не оставит, Господь всегда с ним и что судьба ему дана свыше и ежели он не будет отклоняться от пути (тюркс. «кисмет»), предначертанного Богом, а, отринув страх, все земное и суетное, неукоснительно будет следовать предначертанию,УВЕРОВАВ, то путь его будет радостен и увенчен славою в Царствии Небесном. Всякое уклонение от предначертанного пути ведет к страданию в земном мире и потере Царствия Небесного в будущем. Страх потерять Господа признавался единственным не позорным, а даже почетным – Страхом Божием - для казака.

С человеком, не имеющим Страха Божия или бессовестным, о котором шла дурная слава, старались не общаться, поскольку считали душевные изъяны заразными болезнями и боялись, что душевная порча перейдет, как чума или холера, на здорового. Носителей зла, скажем, предателя, уничтожали вместе со всем его родом, имуществом и даже домашним скотом включая кошек и собак, так как считали их всех зараженными, и в данном случае это не было ни актом мести, ни наказанием, а формой санации, оздоровления, племени или общины.

Страх Божий, жажда пребывать в Господней Воле, поддреживалась ежедневной длительной молитвой. Когда ребенок, постоянно тренируемый физически, но еще без обучения боевым приемам, начинал «умно молитися», то-есть умел сосредотачиваться в молитвенном состоянии, его начинали учить «ловить зрачок», то-есть смотреть в глаза противнику, внушая ему свою волю и подавляя сознание противника. Настоящий рукопашник казак смотрел только в глаза поединщику, «не сморгнув», (поэтому, в частности, понять куда он нанесет удар и что предпримет – невозможно). Поединок всегда был борьбою не столько рукопашных приемов, а борьбою характеров, силы воли, «чья перевышет». После того, как противник попадался «на глазок», молниеносно применялся какой-либо совершенно «не картинный», а, зачастую, и вовсе неуловимый для зрителей прием, и побежденный падал.

Но искусство поединка считалось забавой и потому, настоящие «матерые» бойцы, как правило, в них не участововали. Они всегда сражались против нескольких противников и никогда для состязания, а только для того, чтобы уничтожить врага, то есть изувечить и либо убить. Воинам запрещалось драться «понарошку или вполсилы». Недаром на кинжалах и клинках писали: «Обнажил – руби», «Без нужды не вынимай, без славы не вкладывай».

Разумеется, казачат учили бороться, показывали всевозможные броски и подножки, удары и блоки, но это, так сказать, техническая сторона боя. Старики говорили, что «Такому-то и любого дурака научить можно. Если зайца по пяткам колотить, он спички зажигать выучится, ума в этом нет…»

Учили не столько приемам, сколько вводили будущего воина в ощущение схватки, в эмоциональное осознание борьбы. Поэтому тренировки, так совсем не назывались, а считались выламыванием бойца, поскольку обучение всегда было болезненным, всегда сопряжено с физическим страданием и воспитанием терпеливости. Обучая, не увечили, но обламывали. Тренировки всегда проходили под музыку и в танцах. Музыкой служилл либо барабан, либо песня либо ритмичные хлопки в ладоши. В танце отрабатывались всевозможные ползунцы, подножки, перебросы и т.д., но главное, отрабатывался расслабленный шаг, «запинки» – смена ноги, переход с одной опоры на другую и неожиданные выпады в любую сторону или прыжки.

В танце отрабатывалось понимание пространства боя. По смутным рассказам стариков, я запомнил только, что казак под пространством боя понимал некую полусферу в центре которой он сам находился. Ось полусферы проходила через него. Вся полусфера делилась на сектора и коридоры, они шли и чередовались в определенном порядке. Этот порядок зависел от того кто дерется рядом (чтоб своих не побить). По коридорам боец двигался в секторах все «выметывал». Причем, как я понял, «выметывал со всего плеча» все равно вооруженными руками или открытой ладонью. Как свидетельствуют современные инструктора рукопашного боя в спецназе, наличие или отстуствие холодного оружия в руках, в этом случае, на прием не влияет. Мне кажется, что этот прием «выметывания» сохранился в боевом танце с шашками при вращение двух клинков. Что же касается, даже не знаю как назвать, географии боя, то есть было ли это поле, тесный окоп, мост над пропастью, значения не имело, как не имело значения и время суток. Хотя предпочиталось для нападения время от 2 часов ночи до 6 утра. Как выясняется, в это время у людей мозг дремлет, даже если тело бодрствует.

В книге посвященной теории рукопашной, я прочитал оброненную автором фразу, что все восточные школы единоборств опираются на интеллект бойца, а казачья - на рефлексы. И поэтому казачья рукопашная в несколько раз эффективнее, но требует большей физической выносливости. Все приемы рукопашного боя, в каком участвуют руки применялись и в конном бою, включая приемы владения пикой, шашкой кинжалом и нагайкой. К сожалению, знания степных боевых искусств почти полностью утрачены, исключая только азиатскую борьбу на поясах, а она, на самом деле, не борьба, а тренировка всадника единоборца в пешем строю, без коня. Борьба на поясах это половина состязания, половина конной борьбы «саис».

Кагда я распрашивал одного интеллигентного старика (как выяснилось впоследствии иснтруктора рукопашного боя НКВД в Великую Отечественную), как владели казаки кинжалом и шашкой. Он только засмеялся и сказал, что объяснить это невозможно, как невозможно человеку знающему только вкус вареной картошки объяснить, что такое букет в благородном вине или вкус авокадо.

- Вслушивайтесь в слова. – посоветовал он мне, - в театрах кинжалами «закалаются», а в бою режут. То есть это совершенно разные приемы владения. Еще говорят «исполосован» ножами., испластан ножами…

Я притащил ему хроникальную видеозапись, где показывал приемы владения крисом – ножем, с так называемым, «пламенеющим» клинком, не то малаец, не то знаменитый «гурка». И он согласился, что похоже. «Видите ли само оружие предполагает сходство приемов, но конечно, то что вы мне демонстрируете – клоунада. В смысле, в настоящем бою ножей не видно. Раз, и все…»

- А сохранилось ли что-то у нас в стране сегодня?

Он только улыбнулся:

- У нас все по инструкции. Отменяют или возрождают… Оставим без комментариев.

Большинство родовых казаков умело кидать в цель кинжалы и шашки. Шашка кидалась двумя приемами: ее либо метали как копье, (указательный палец на головке рукояти..), либо с коня, с широким замахом. Говорят, шашка на расстоянии от 20 до 50 метров попадала в полуфигуру. И естественно прошивала человека насквозь.

Казачий рукопашный бой не театрален, фактически, не годится для спортивных состязаний и очень жесток.

В каждой родовитой коренной казачьей семье сохранялись свои приемы боя. Они передавались, из поколения в поколение, вместе с родовой иконой и родовой песней.

После того как ребенок осваивал минимум приемов и навыков рукопашной, его начинали учить драться стенкой, спина к спине, то есть взаимодейстовать со своими в бою. И эта часть обучения неразрывна связана с музыкой и танцами. Теперь танцевали стенкой и стенкой же отрабатывали приемы ударов ногами, держа друг друга за плечи.

Однажды, старик в хуторе Яминском Волгоградской области, рассказал, что мальчиком он видел как казаков учили терпеть боль и не злиться. Потому что разозлившийся или впавший в ярость, теряет контроль над окружающем и, значит, обречен. Он видел как выстроившиеся друг против друга двумя стенками казаки малолетки. Танцевали, двигаясь из стороны в сторону и глядя друг другу в глаза. По команде старших они хлестали друг друга короткими камчами (вид ременной плети) про обнаженным спинам. Просле чего, клянялись друг другу и по команде стариков, обнимали и целовали противников., благодаря за науку. Спины у них - исхлестаны до крови. Они пели и улыбались…. Особым шиком считалось, в беседе, после «хождения с сечением», перед тем как выпить чарку, со смехом, сыпануть себе на спину соли. Вот это и называлось «насыпать черту соли на хвост»…

Кстати, это соль - не только демонстрация презрения к боли, но и старинным обеззараживающее средство.

Меня учила драться мама. Два наших семейных приема она помнила, и, однажды, их приминение спасло мне жизнь.

" Все мы Разина, порода…"

Эта строка из казачьей строевой песни: "Все мы Разина порода - ермаковская семья» То есть казаки не разделяли, не разводили по разные стороны баррикады бунтовщика и верного слугу паря. Еще в детстве меня смущало такое, на первый взгляд, противоречие, Было и другое, в массе своей верущие и набожные, казаки о Разине отзывались с уважением, унаследованном от предков, хотя Разин был официально отлучен от церкви и предан "анафеме" - проклят.

Но когда я, в разговоре со стариками, указал на это несоотвествие, они рассердились, распыхтелись, но не знали что возразить.

И долго тогда потом кричали друг на друга, махали руками, сидя на скамье у церкви. Недели через две, как бы мимоходом сказали мне:

- Ты надысь тут про Разина пытал, так вот мы, старички, так понимаем не знаить про него нихто и нечего! Врут все. Княжну он эту персиянскую утопил - другого дела у яго не було! Это брехня кацапская собачья – вот, мол, вы каки казаки-разбойники. А Разин Степан -от Тимофеевич - атаманского рода! Он, кажись, шесть языков знал...Стал бы он энту персиянку топить! Нужна она больно!

Так кончались все рассуждения и разговоры: стоило поговорить с русским человеком или с украинцем – выходило, что Разин - разбойник, а казаки упорно дежались за свое: хороший! Все про него вранье и сплетни. Стоило, еще совсем недавно, обратиться к официальной историографии Разина превозносили до небес как революционера, вождя трудовых масс, что заставляло всех моих знакомых казаков с досады плеваться: слово «революционер», несмотря на всю многолетнюю пропаганду, среди коренных казаков оставалось ругательством. Я ждал выхода романа Василия Макаровича. Шукшина о Разине надеясь, этот, глубоко уважаемой мною, писатель скажет о донском атамане правду, но не дождался. Вероятно, народный русский талант Василия Макаровича Шукшина, тот, что и делает его национальным, любимым~ русским писателем, в данном случае не позволил стать выше предания, выше легенд и народных песен. Герой его романа все из того же теста. "И за борт ее бросает в набежавшую волну."

А ведь все легенды о Разине, все скудные сведения о нем не казачьего производства. И теперь, с годами, я понимаю, что исторические сведения, документы царства Московского, это мнение о нем его врагов, народная молва, отраженная в песнях, мнение русского человека, жившего и в другое время, и в совершенно других условиях, и, который, безусловно, не понимал ни атамана, ни тех задач, что он перед собою ставил, создавая привычный образ атамана-молодца, казака-разбойника, двойника Васьки Буслаева из новгородских былин. Об этом, как мне кажется свидетельствует совершенно разная ориентация казакав разинцев и крестьян рсусских и поволжских народов, примкнувших, первоначально, исключительно только к казачьему, восстанию, и совершенно изменивших его характер.

Давайте же поробуем глянутъ на Степана Тимофеевича не с Кремлевских башен, и не из крестьянской курной избы, а глазами степняка, какой в ХУ11 веке хотя уже и говорил по-русски, но все еще сильно отличался не только от нас нынешних, но и от своих соседей - поданных Блистательной Порты, Крымского хана. Речи Посполитой и Московского царства. И ничьим подданым себя не считал.

Степан Тимофеевич Разин родился приблизительно около 1632 года, происходил из потомственных казаков станицы Зимовейской то-есть, по тогдашнему казачьему раскладу, знатного происхождения. Был он и образован. Только нужно отказаться от нашего представления о получении образования. Так, в средневековой Европе дворяне отдавали своих детей в пажи ко двору знатных рыцарей, где они и получали, соотвествующее времени и своему сословию, образование. Образование "навычное". Это не умозрительные знания, а навыки управления войском, поведения при дворе и т. д.

Можно не сомневаться, что Разин получил прекрасное навычное, но не дворянское и не европейское, а казачье образование, какое выделяло его не только в казачьей среде, но и даже в среде-современников вообще. Он, и по роду своему и по способностям, не рядовой человек.

Все предания говорят, что с детства он был отмечен яркими талантами и смелостью. Ему прочили значительную роль в казачьем обществе.

В соотвествиями. с казачьми представлениями о жизненном предназначении: о служении казака Богу оружием, его и готовили к этой рыцарской, жертвенной роли. Домашний достаток позволил ему совершить два ритуальных паломничества на Соловки, к мощам святых Савватия, Зосимы и Германа - молитвенников казачьих. Такие паломничества, совершались казаками до самой революции. Казаки по бедней,-шли в Киев, к Печорским мощам, в частности, к мощам Святого Ильи /Муромца/, побогаче -в Соловки.

Семейный достаток являлся важным обстаятельством не потому, что такие паломничества дорого стоили. Казак паломник шел обязательно пешком, не имел ни копейки денег, и кормился исключительно милостыней. Только не подумайте, что он побирался. Милостыню готовили в каждом русском доме для прокормления, странников. Шли их тысячи.. Потому Русь и именовалась Святой, что можно было пройти ее из конца в конец, не зная горя и нужды.

Соблюдались неписанные законы паломничества. Не принять странника не могли, не могли и не накормить…Но он не мог задерживаться, в принявшем его доме, более одного дня. Иначе, он должен работать, помогая хозяину. Однако, совершить долгое паломничество мог только зажиточный казак, потому что отрывался от собственного хозяйства и именно это обстаятельство было решающим. Разин мог себе позволить долгую отлучку и потому совершил целых два странствия на Соловки.

Паломничество на. Соловки являлось одновременно актом религиозным и, в какой-то степени, историческим. Поскольку при путешествии обязательно вспоминались устные страницы казачьей истории и татарская "замятня" и откочевка станиц на Север, и возвращение. Безусловно, все полученные сведения, о каких мы можем только догадываться, увиденное в Московской Руси, укрепляло Разина в казачьем патриотизме, в самобытности своего строя, в оригинальном, отличном от Руси, пути развития. Казачество не желало отказываться от традиций орды в пользу монархии...

Безусловно, Разин, категорически, не принимал имперские установления Москвы.Не принимал он государственные установления и других монархий, а знал о них не понаслышке.

В силу происхождения, знаний и блестяших способностей, в частности, дипломатических, Степан Тимофеевич был участником нескольких посольских Зимовых станиц, что регулярно отправлялись с Дона в Москву.

Собственно, его первоначальная карьера - это карьера дипломата: он по решению Донского Круга, в 1661 году дважды ездил послом к Калмыкам, где, умело ведя переговоры, смог получить их помощь и союзничество в борьбе с Ногайскими ордами.

Как человек хорошо известный Московским царям, как особо доверенненое лицо и прекрасный знаток не только местных языков, но и всех тонких хитросплетений степной дипломатии, как липо пользующееся особым доверием москвы, Разин сопровождает русское посольство к калмыкам. Две его поездки весьма результативны. Каждый раз он бывал награжден, и личные его дела шли блестяще.

Прирожденный воин, Разин, стал прекрасным командиром, и в 1663 году в сражении с крымскими татарами под Молочными водами, командуя одним из казачьих отрядов, сильно способствовал победе казаков.

Согласитесь, как все это не совпадает с образом разгульного "Стеньки". Кстати, и не сопвадает описание его внешности сделанное голландцем Яном Стрейсем, видившим его в Астрахани в 1670 году «Это был высокий и степенный мужнина, крепкого сложения с регулярными /правильными Б.А/ чертами гордого лица." А ведь это самый разгар Разинского похода, именно про это время поются русские песни о том, как Разин в платье нараспашку перед воеводами похаживает. Как непохож "степенный к гордый" Разин на рябого головореза в расхристанном зипуне...

Набор официальных приемов описания его внешности должен был служить одной цели: казаки - беглые холопы, уголовники, а их атаманы нечто вроде «паханов камерных» из блатных песен.

Разин был горячим патриотом казачества и цели. которые ставил он, поднимая казаков, касались, прежде всего, жизни казачьей на Дону, это была война Дона с московской монархией, за независимость...

Московским же властям выгодно это представить как бунт черни против законных властей, тем более, что огромное число русских мужиков, примкнувших к казачьему войску и совершенно изменивших его облик, этому вполне способствовало.Нужно четко определить чем вызвано отчаянное выступление казаков под руководством Разина.

Самостоятельность казачьей республики до ХУ11 века обуславливалась ее положением. Находясь между тремя империями: польско-литовской, русской и турецкой, казаки, умело лавировали в водоворотах политики, сохраняя свою независимость.

С ними вынужждены считаться поляки и турки, а московские власти вынуждены вступать с Доном союзнические отношения, хотя постоянно, во всеи внешней дипломатии подчеркивали, что Дон – украина(окраина) московского Царства. Чем на самом деле казачья республика не была. Казакам приходилось платить страшную цену за свою независимость. Практически, они жили либо на - фронте, либо в прифоронтовой полосе, говоря языком современным. Но именно это положение позволяло им уцелеть и, достаточно долго, сохранять свои порядки.

Стоит ли говорить, как разыгрывали казачью карту все их ненадежные союзники. Московское правительство, в зависимости от обстаятельств и политической конъюнктуры, то объявляло казаков своими подданными, то беглыми преступниками и холопами, то заявляло, что знать казаков не знает...Отголоски тех дружественно-враждебных-союзнических отношений остались в казачьей истории и мало понятны нашим современникам.

Например, от времен Золотой Орды, у казаков символ войска и атаманской власти - бунчук. Именно его несли впереди войска. Именно бунчуки, в зависимости от конструкции, /однохвостый, двухвостий, трехвостый, с навершием и тп./ означали разную степень власти и чин атамана. Второй, ныне общепринятый знак, - знамя, был исполнен для казаков совсем другого смысла. Знамя - символ договора на выполнение каких-то обязательств. Например: государь московский посылал на Дон казакам знамя для похода на ногаев. Казаки принимали знамя, а вместе с ним и обязательство отбить набег. Вернувшись из похода, где это знамя, как знак договора, возили впереди войска, знамя относили в войсковой собор и больше им не пользовались, выносили только в торжественных случаях как память о добросовестно выполненном союзническом договоре. Бывали случаи, когда казаки, посланное царем знамя не принимали - то есть договор считался не заключенным.

Бывало, что легкая или зимовая станица, после похода с жалованным знаменем ехала в Москву, чтобы напомнить парю о его обязательствах о присылке жалования / не путайте с зарплатой!/ боевого припаса, оружия сукна и хлеба., / поскольку население сильно ассимилировалось со славянами и от еды кочевников и охотников, постепенно, переходило к еде землепашцев и крестьян/

Неоднократно, цари изменяли договору и предавали казаков, причем вероломству не было предела. Так неоднократно казачьи посольства «легковые и зимовые станицы" казнились, царями по политическим соображениям: скажем,чтобы смягчить персидского посла. Брались в залог и т. п. Соотвественно, и казакя, в ответ на такое вероломство, снимали с себя обязанности по охране волжского пути и переволоки на Дон, и сами грабили московских купцов и послов.

Таково время и мы, нынешние, не вправе осуждать ту или иную сторону, в конфликтах наших предков. Худой ли, добрый ли мир, а он был таким и такими были люди, населявшие его. И во многом наши мерки добра и зла, не применимы для средневековья. Нужно не нас и наши представления переносить в прошлое, нас там не было, а тени этого прошлого найти в себе и в нашей времени. Вот они то, как раз в нас, и во многом, без нашей воли влияют на современную нашу жизнь.

Неизвестно с какого времени, в степи складывался скотоводческий, охотничье- рыбацккй быт казачества. В условиях все возросающего населения, этими промыслами уже не прокормиться. Голутва, хлынувшая в степь от закрепощения в Московском государстве, ставила коренных казаков в зависимое от русских царей положение - она требовала хлеба, припасов, и казаки едва сдержавали этот пришлый народ, а пришлых становилось уже не­чем кормить...

Спасением, в сложившимся положении, мог бы стать переход от скотоводства и

охоты, к земледелию, но казаки оставались еще во многом народом степной полукочевой культуры и пахать в массе своей не умели, да и не могли сразу перейти сразу перейти на путь русской хлебной провинции. На Дону и в других казачьих землях еще действовал старый обычный закон, запрещавший казакам заниматься хлебопашеством. Вероятно, это наследие Золотой Орды, где сохранялось жесткое деление на пахарей –рабов и свободных воинов. Вспомним, что монголы, как и другие степняки, ели, в основном, мясо и молоко. Хлеб не был основным продуктом питания, как у славян.

Чуть отвлекаясь от темы скажу, что мы не вправе осуждать то чего не понимаем, тем более решения наших предков. Мы должны стараться понять почему они поступали так,а не иначе, и в большинстве случаев, убеждаемся в правильности решений. Так, современная наука, подтверждает, что во времена Разина, самым выгодным методом хозяйствования служила охота, потому что влажная степь представляла собою тогда нечто вроде африканской саванны, по обилию животных и рыбы в реках. Постепенно преврашаясь в сухую степь (не без влияния человека. Землепашца, в том числе, в первую очередь), она вынуждала население переходить к другим способам хозяйстовования, например, к хлебопашеству. Этот переход для казаков, вероятно, был мучителен, и припал как раз на эпоху Разина. «Старые казаки» - коренное тюркское население степи - насмерть стояли, отстаивая традиционный полукочевой охотничий образ жизни, а новоприходцы мечтали о распашке коренных черноземов, с этой же целью вольные степи со всех сторон давили помещичьи хозяйства, неумолимо двигавшиеся в степь все дальше.

Был второй путь привычньй – война. Именно, она могла оттянуть избыточное население, а в случае, победы дать средства для жизни большому количеству "голутвенных новоприходцев". Но самой страшной и реальной угрозой вставало подчинение русским начальным людям и превращение из народа в служилое сословие и поглощение Казачьего присуда и Старого поля Московским царством.

Эта угроза надвигалась неотвратимо и с каждым днем ощущалась все острее. Для верхнедонских казаков она уже стала реальностью - стрелецкие крепости со старой Засечной линии двигались все дальше и дальше в степь, Волга уже полностью контролировалась московскими войсками, имевшихся две крепости Астрахань и Царицин. Не случайно, казаки кричали на всех кругах: «Московские начальные люди нас во всех сторон обложили...»

Разин принадлежал к той части казачества, какая верила в сохранение самостоятельности казачьей земли - Старого поля. А для этого, на начальном этапе, необходимо поставить твердые пределы царским устремлениям.

Сложность заключалась в том,что московские гарнизоны обкладывали казачество крепостями, постепенно, не явно. И для.международного мнения, а оно и тогда существовало, это, действительно, выглядело как укрепление границ, Московии. Но границы ползли, казаки отступали в степь все дальше, и отступать становилось уже некуда. Казаков в меньшей степени страшило вхождение в русское государство, чем скажем завоевание Турцией, поскольку себя они, безусловно, считали частью русского народа, но страшила угроза закрепощения, потеря воли, то есть права выбора властей и всего того, что давало казачеству некое подобие республиканского устройства.

Поток голутвенных казаков на Дон был не однороден. Среди них, действительно, встречались казаки, когда-то откочевавшие с Дона и теперь бегущие обратно, поскольку в Московском государстве для них не стало ни места, ни службы.Но, захваченным этим общим движением «возвращения из отступа», хлынули на Дон и все деклассированные элементы, все, кого исторгали города, и деревенские общины.

Приходили они в составе казачьих ватаг, а иначе прорваться через стелецкие заставы и степи на Дон было невозможно. И хотя казаки, по возможности, отцеживали казаков от неказаков, приток иногородних становился угрожающим, и отсылать их обратно в Московию становилось все труднее. Кроме того, этим нарушался старый степной постулат гостеприимства и защиты:" С Дона выдачи нет!"