Половецкие страницы казачьей истории

 

Вообще-то половцы звались кыпчаками. Половцами их на­звали киевские летописцы, вечные недоброжелатели всех степ­няков. Они-то и изобразили половцев лютыми врагами Руси. А позднее молва отождествила половцев с монголами, к которым они не имели никакого родственного отношения. Наоборот, от монголов половцы пострадали гораздо больше, чем жители Ки­евской Руси.

Но обратимся сначала к далеким временам, когда кыпчаки спустились с гор Алтая и долгое время входили в племенной союз с кимаками, которые жили по берегам Иртыша. Но однажды, уже в Х веке, большая часть кыпчаков вдруг вышла из этого союза и двинулась на запад. Пройдя сквозь многие земли, в том числе землю гузов, кыпчаки обрели новую родину: это были низовья Днепра, Днестра и Дон.

Присмотревшись к этому новому народу, славяне отметили, что кыпчаки отличаются от своих южных соседей тюрок цветом глаз и волос. Волосы их, отметил летописец, цвета половы (мяканы). Вот от этого крестьянского слова и возникло знаме­нитое — половцы. И китайцы, в свое время описывая половцев, подчеркивали, что они народ светловолосый и голубоглазый.

А в более позднем свидетельстве арабский географ рассказывает о них так: “Кыпчаки отличаются от других тюрков (а не от монголов!) своей религиозностью, храбростью, быстротой движений, правильностью черт и благородством”.

То, что половцы даже отдаленно не напоминали монголов, подчеркивает тот ужас, который вызывала у славян внешность монгольских татар: до 1223 года на Руси никто ничего подобного не видывал. Ведь половцы были народом европейской внешности и, как выясняется, не очень-то для Руси опасным.

Половцы пришли в южные степи на излете своей истории.

Власть внутри племен ослабла: половецкий хан остался только вождем добровольцев, а при мобилизации мог поставить в строй войско небольшое — три, пять тысяч воинов. Растекшись по огромному пространству, половцы еще больше ослабили соци­альные связи внутри своего этноса и потому половецкий пле­менной союз, с одной стороны, был очень непрочным, но бла­годаря этому же, с другой стороны, половцы легко уживались с соседями — со всеми народами, с которыми соприкасались в районах своих кочевий.

Не тронули половцы и живших на Дону и Днепре потомков хазар и славян. Те, скорее всего, даже вошли в половецкий племенной союз: соседи половцев не заключали с ними никаких договоров, просто жили, ничего не меняя ни в привычках, ни в образе жизни.

А быди ли у половцев враги? Были! И враги злейшие. В степи лютыми врагами половцев были печенеги! Но о них речь впереди, когда мы станем говорить о запорожцах.

Однако соседство с половцами было весьма неприятным, и если говорить о них честно, то нельзя не отметить одну из сквернейших сторон в их жизни: пышным цветом цвела у по­ловцев работорговля. Правда, больших походов половцы организовать не могли, при сопротивлении противника сразу отходили, добычей их становились отдельные “странники”, мел­кие кочевья, а то и — частенько!— собственные соплеменники.

Сами половцы рабов почти не держали: при кочевом ското­водстве для них мало работы, 'да и кормить их нечем. Развитое рабовладение — особенность мощных государств.

Тогда зачем же понадобились половцам рабы? Половцы были в процессе работорговли, как бы мы сказали сегодня, посредниками.

Замечали ли вы, как интересно взглянуть на знакомые с детства, примелькавшиеся тексты сказки или песни с новой точки зрения? С позиции новых знаний?

Помните русскую народную сказку “Гуси-лебеди”? О том, как украли гуси-лебеди братца Иванушку, да и отнесли его к Бабе Яге.

Откуда же прилетели Гуси-лебеди? По тюркски “кыз” — гусь, “ак” — белый. Стало быть гусь-лебедь — ак кыз. А где жили-поживали эти ак кызы, белые лебеди? А поживали они на реке Хопер — название, которое в переводе с тюркского означает “гнездовице лебедей”. Конечно же, речь идет не о птицах, а о племени, у которого белый лебедь — знак, божество, тотем, мистический общий предок- бог.

Половецкое общество, сообщают историки, делилось на три класса: привилегированное сословие — ханы, уздени; низшее сословие— кулы (невольники, рабы), а среднее — свободные общинники. И знаете, как эти свободные общинники назывались? Казаки!

Ак- кыз - казак...

То, что в языке другого народа (скорее всего у бродников) чужое, непонятное слово как бы перевернулось и из “аккыз” получился “казак”, или наоборот, совершенно допустимо. Говорят же у нас, на Верхнем Дону, в тех самых местах, где проживали “гуси-лебеди”, не магазин, а “гамазин”. До сегодняшнего дня говорят.

Свой родовой знак имели не только казаки, но и другие степные половецкие племена. Об этом написал замечательную работу один из исследователей “Слова о полку Игореве”— биолог по профессии.

В силу своих профессиональных знаний он обратил внимание на то, что поведение животных в “Слове” не совпадает с их природным поведением. Исследователь пришел к выводу, что в “Слове” “не волки воют, не лисицы лают, не вороны граяхуть”, а происходит нечто иное, разные половецкие племена выясняют отношения с русичами.

Когда ученый наложил свою карту, составленную им по тотемным знакам, упоминаемым в “Слове”, на карту половецких кочевий, карты совпали.

Кстати, а как ведут себя в “Слове” гуси-лебеди? Они молчат. Племя лебедей либо поддерживает князя Игоря, либо держит нейтралитет. В “ Слове” половцы – лебеди называюься славянами “ковуи” это и означает по-славянски лебеди. Ковуи поддерживают со славянами дружественные отношения. Они живут около границ киевской Руси, в районах нынешней Воронежской и Волгоградской областей.

А южнее жили половцы – лукоморцы. По берегам Черного и Азовского морей. Так, что лукоморье, где дуб зеленый и златая цепь на дубе том, – это Причерноморские и Азовские степи.

Вопреки расхожему мнению и “Слову”, отношения между половцами и Русью складывались мирные. Во-первых, потому, что жители Киевской Руси и половцы оказались народами “комплиментарными”, то есть друг другу симпатич­ными. Во-вторых, Русь была значительно сильнее Половецкого поля: около пяти миллионов славян против 300 тысяч половцев, да еще при плохой государственной организации...

Кроме того, поселившись в европейской степи, половцы ока­зались в непривычных для себя условиях хозяйствования. Зимой здесь выпадало много снега и заниматься отгонным скотоводством было невозможно. На период обильного снега скот приходилось собирать в загоны и кормить заготовленным сеном.

Кстати, по-тюркски такие загоны вместе с поселением пастухов назывались “кош”. У нас, казаков, загон для овец и сегодня называется “кошара”. Кош — это большое хозяйство. Отсюда — кошевой атаман.

В зимний период половецкие становища, сильно напоминав­шие маленькие городки с глинобитными стенами, были легко уязвимы...

“И пошли князья в степь и пожгли вежи”. “Вежи” в неправильном переводе — палатки, становища. А на самом де­ле — сенные склады, которые княжеские дружины так любили предавать огню.

Пережив погром, половцы, разумеется, наносили ответные удары, хотя были они меньшей силы, затрагивали самые окраины славянских земель. Почему же летописцы все время пишут про половецкие набеги и про половцев “поганых”? Кстати, слово “паган” означает “другой веры” и во времена Киевской Руси оскорбительного значения не имело.

Здесь скрыта еще одна загадка, сегодня уже раскрытая. Кочевое скотовоство дает возможность высвободить значитель­ную часть мужчин, которые собираются в небольшие воинские отряды. Вот их-то и использовали русские князья (!) в своих междоусобных войнах. Это они, князья, наводили половцев вме­сте со своими дружинами на города своих соплеменников, на родных своих князей. Это они, в основном, поставляли половцам рабов для заморской торговли. Не половцы, а междоусобица и крамола губила Русь.

А половцы, как всякие наемники, сами не нападали, но, в силу договора или родственных связей, помогали воевать то одним князьям, то другим. Те половцы, что перешли Дон — помогали Киеву, а те, что Дон не перешли, — суздальским и Владимирским князьям. О том, насколько были близки славя­но-половецкие отношения, говорит, например, то обстоятельство, что хан Кончак и князь Игорь разговаривали без переводчика. Игорь знал кыпчакский язык, у него мать была половчанка. Он и сына на половчанке женил! Брат Кончака принял православие. А вообще половцы и на Русь пришли частично христианами - несторианами, хотя в массе своей были тенгрианцами-язычниками. Половчанкой была и мать Александра Невского...

Если же говорить о нынешних русских, то в каждом из нас четверть, если не больше, половецкой крови, которую невоз­можно отделить от славянской, финской и балтийской, как невозможно разделить в нас кровь наших бабушек и дедушек.

А в нашем языке? Судите сами: кушак, башмак, штаны, каравай, собака... — это все половецко-тюркские русские слова.

Что же касается донских казаков, то они — прямые потомки половцев. Об этом говорит и родство культур тех древних степ­няков и нас нынешних: сходный быт, схожие понятия, а до недавнего прошлого сходное устройство станиц... И, наконец, то обстоятельство, что до середины XVIII века Нижний и Средний Дон были двуязычными — кыпчакский язык соседствовал с русским.

— Так вы что, братцы-казаки, не русские?

Вот это — не просто глупость, а очень вредная глупость! Она не просто от малограмотности, она от преднамеренного сознательного отупения!

Нет сегодня на земле ни одного половца! Как нет ни одного дреговича, кривича, сорба, вятича, полянина — современников, союзником или противником которых были половцы. А есть русские, украинцы, белорусы, казаки, в которых течет кровь этих народов, бывших до нас... Народы, как и люди, рождаются и умирают... Но люди остаются. Правда, очень часто они и не помнят, потомками каких народов являются.

От громадных когда-то народов остаются малые группы, маленькие народы. Так считается, что гагаузы потомки печене­гов, кумыки — половцев... Только ведь кумыки — это современный народ, а половцы — это другое время, равно как и печенеги...

Куда же ушли половцы, где их размыло?

Ну, во-первых, половцы не больно собой дорожили. Громадный вал половцев и славян пополнял все невольничьи рынки мира. Особый ход был в Египет. Именно туда столетиями вывозили рабов с Дона и Днепра. Оттуда, из наших степей, шли с петлей раба на шее грозные мамелюки, “потрясатели вселенной”, покорившие всю Северную Африку, часть Испании, Аравийский полуостров, доходившие в набегах до реки Суб-ан. (Сладкая вода — Кубань /араб./). Их имя наводило ужас на все народы. Они были свирепы и безупречно честны. Постоянный корпус в две­надцать тысяч гулямов - мамелюков проходил, как нож сквозь масло, через любую армию и любую пустыню. Но суров был их устав. Мамелюком мог стать только бывший невольник. Ни сын, ни внук его в гвардейский корпус хода не имели. Какая тоска была в глубине их светлых глаз?.. Что помнили они? Какие степи взрастили эту судьбу? Какие песни пели они в своих роскошных казармах с фонтанами и райскими птицами, на каком языке? Известно, что с народами покоренных стран они говорили только через переводчиков, и даже когда овладевали местными наречиями, никогда сами не обращались к ним...

Иногда вдруг попадается в документах “Мамелюк Евграф сын Филиппов вывез свою семью в Египет из Рязани” — XIII век, на Руси и в степи монголы...

Половцы появились в Великой степи в начале XI века. Впервые столкнулись с Русью в 1050 году, когда широким потоком рассекли самое большое княжество Тмутараканское. А в 1223 году совершили страшнейший по степным меркам поступок, которые монголы им не простили: половцы казнили монгольских послов. По Европейским понятиям того времени, а половцы были уже народом Европы, проступок хотя и скверный, но простительный (можно было покаяться, откупиться, как говорится, “замять”), по законам Азиатской степи, такое каралось только смертью. Причем, за проступок вождя отвечало все племя. Степняки считали предателдьство болезнью вроде чумы холеры или проказы и уничтожали всех родственников предателоя,как зараженных бациллоносителей,как бы мы сказали сегодня. Такое понимание предателтсво живет до сегодняшняго дня и среди казаков и срелди кавказских горцев.

Половцы поставили под удар не только себя, но и своих, если не родственников, то уж во всяком случае близких свой­ственников — славянских князей.

Монголы пришли в степь наказать половцев. И сделали это по всем правилам, несмотря на отчаянное сопротивление кыпчаков.

Монголы были народом молодым, а главное, совсем по-другому организованным: это был не родо-племенной союз, а железная орда. Орда означала –порядок, отсюда европейское слво орден – первоночально военная организация. (Впоследствии это слово переведут,как слово “войско”, вот и станут казаки называться Донским войском, войском Яицким, Терским, Волгским... Хотя еще Булавин будет обращаться “ко всем казачьим ордам”).

Куда же в конце концов подевались половцы? Да никуда! Где были, там и остались, только влились в новые народы.

Монголы мало что внесли в генетику степи, а вот госу­дарственное устройство сильно изменили. Завоеватели быстро растворились в многочисленных улусах покоренных. Они успели вырезать или изгнать узденей, продать в рабство кулов, а свободных общинников казаков сделали татарской гвардией. Так половцы впервые превратились из народа в сословие.

В 1312 году Золотая Орда официально приняла ислам. С этого момента сразу и навсегда прекращаются караваны рабов-мамелюков из Степи. Гулямов теперь набирают на Кавказе. Очень скоро от их былой славы не остается и следа, хотя корпус мамелюков дожил до Наполеона. Однако Степь была в значи­тельной части христианской, существовала даже Подонская и Сарская Православные епархии. Половцы-казаки хлынули тол­пами на Русь, на Север, в Москву, в Литву и Польшу. Годуновы, Юсуповы, Кутузовы, Аксаковы, Тимирязевы, Боташевы... 300 дворянских родов, самых именитых, так называемых “татар русской службы” дали половцы будущему русскому государству. Исход был массовым, особенно после 1347 года, когда началась, после смерти хана Узбека, “татарская замятня” — гражданская война в Золотой Орде. Исход довершил набег Темир-Аксака (“Железного хромца” Тамерлана). Тогда степняки, именовавшие себя казаками, хлынули в отступ и наводнили обозами Русь. Они дошли до Ледовитого океана, где составляя иногда пятую часть населения таких городов, как Архангельск, или Великий Устюг. Это они принесли сюда навыки мореплавания, унаследованные с античных времен. Это они превратились в “городовые станицы” городовых казаков московской службы. И отсюда начали свое шествие к Тихому океану в партиях и дружинах землепроходцев.

Но даже само слово “казак” здесь, на Севере, приобретает другой смысл: “казак” — поденщик, работник за харчи. Самый последний бедняк-беженец.

Размываясь в окрестных народах, кыпчаки все же сохраняли память о прошлом. Правда, пополняясь местными жителями, забывали язык и все чаще именовали себя казаками. Никогда, правда, не отождествляя себя с войском, а считаясь народом.

Последние казаки с Севера были переселены Екатериной II на Кубань, в станицы Старо-Ладожскую, Тульскую и др.

Память об исламизации Дона сохранилась в ка­зачьих родах коренного казачьего населения, так называемой, “тумы прикоренной”. Вероятно, к этому реликтовому населению относился Степан Разин (его дед, казак, был мусульманином), Богдан Хмельницкий утверждал, что “по закону от отца он мусульманин”...

Да в фамилиях, которые среди казачества держатся целыми гнездами,— Сатаровы, Мангутовы, Боташевы, Бадановы, Алмазовы, Машлыкины, Кубраковы, Курдюмовы, Кизимовы, Алимовы, Айдаровы,.. Да в названиях станиц по именам ханов — Кумылженская, Букановская, Бузулукская, Егорлыкская, Каргинская, Кундрюченская,Еланская, Кумшацкая, Кагальницкая, Арчадинская…. История половцев как самостоятельного этноса заканчивается битвой на Калке. Однако в XV веке имя половцы вдруг возникло вновь. Но возникло с новым, измененным наполнением. Вот что пишет Л.Н.Гумилев: “Так стали называть, и вполне правильно, степняков Причерноморья, вставших в оппозицию к татарам Поволжья”.

Вожди Причерноморских улусов — в XII веке Ногай, опиравшийся на Тверь, Москву и Переяславль, а в XIV веке Мамай, опиравшийся на Литву и генуэзскую колонию Кафу — боролись против Золотой орды и Ростово-Суздальской земли.

В 1377 году, при подготовке русского общественного мнения к Куликовской битве, осуждение “половцев” означало антипатию к Мамаю. И, видимо, летописец Лаврентий перенес близкую ему ситуацию на прошлое, уже потерявшее актуальность. Од­нако, будучи добросовестным историком, он не исказил хода событий, чем сделал очевидной дисгармонию между фактами и своими личными эмоциями.

По свидетельству иностранных авторов, русские называли мусульманских кочевников “половцами” до 1630 года. Войдя в стихию иного, чуждого для Руси суперэтноса, эти “половцы” — татары, ногайцы — воевали со своими давно обрусевшими сопле­менниками до конца XVIII века. Так этноним, пережив этнос, вводит в заблуждение историков, придерживающихся букваль­ного восприятия текстов, а вслед за ним и читающую публику.

Для примера расскажем историю Мамая. Того самого хана, потерпевшего поражение 8 сентября 1380 г. на поле Куликовом. После поражения он бежал в свой улус, кочевавший за порогами (в Запорожьи). Там, по поверию, которое живо у казаков до сегодняшнего дня, как человек, принесший несчастье, он, чтобы отвести беду от соплеменников, ушел из рода. Был пленен, продан в рабство и задушен на галере недалеко от Кафы (Фе­одосии). Его сын — это тот самый казак Мамай, который изображен на всех народных украинских картинках с неизменной кобзой, люлькой, шаблюкой и оследцем...хохлом (хохол по кыпчакски — “сын неба”, знак особой божественной печати и слу­жения богу Тенгри), занесенный в Европу самодийским племенем “северян” или севрюков, жителей Северного Донца, Северщины и среднего Дона (к ним принадлежал Булавин). Казак Мамай откочевал в Литву, где получил титул князя Глинского. Его сын, князь Глинский, прибыл в Москву, которая принимала в те поры казаков с распростертыми объятиями — нужны были служилые люди, — и выдал свою дочь Елену за Василия III. Таким образом хан Мамай — прадед Ивана Грозного... А Мамаев и Ногаев полно на Кубани и Днепре, на Дону Мамаевы и Ногаевы... — это их потомки.

 

Емшан-трава или ладанки

В русских летописях есть одно сказание, которое резко отличается от всех остальных: оно о половцах. И написано не только с пониманием всего, что происходило казалось бы с врагами, но и с нескрываемым сочувствием.

Когда славяне вторглись в Половецкое поле и разорили все городища и кочевья, хан Гзак отправил своего малолетнего сына Кончака из сожженной степи в благоденствующее Надтеречье, а, может, в Предкавказье. Одним словом, в чудный благополучный и мирный край прекрасной природы, добрых людей, сытой и спокойной жизни. Прошло время, старый хан занемог и послал гонцов за своим повзрослевшим сыном, но выросший в чужих краях Кончак почти ничего не помнил из своего опаленного войною детства. Возвращаться в дикую степь он отказался. Ни с чем вернулись послы и передали слова Кончака Гзаку:

— Здесь, — сказал Кончак послам, — моя Родина. Здесь, где мне хорошо. В земле высоких гор, плодородных полей, садов и многоводных прохладных рек...

— Вернитесь к нему, — сказал послам умирающий хан.— Пойте ему наши песни и дайте ему понюхать Емшан-траву... Он опомнится.

И вновь поскакали послы к Кончаку, но в этот раз не взывали к его совести, не уговаривали... Чем можно было прельстить изнеженного Кончака в неоправившейся после разорения степи?

Послы стали петь старые песни. И к удивлению челяди, Кончак не приказал гнать их, а все слушал, может быть, даже не все понимая в полузабытом родном языке. А когда достали послы из переметной сумы Емшан—траву и поднесли к лицу молодого хана, тот вздохнул степной запах и заплакал.

И бросил хан все: дворцы, сады, ковры и наложниц...шелковые одежды и украшения, все, к чему привык... И не узнать стало в нем, натянувшем нагольный полушубок и надвинувшем на брови мохнатую папаху, прежнего горожанина... Только пыль осела за умчавшимися в степи всадниками.

Это тот самый Кончак, что пожег Черниговское княжество. Это тот самый Кончак, что пленил князя Игоря... Это тот самый, которого изображают на всех оперных сценах мира со всеми ужимками степного дикаря в каком-то немыслимом монголо китайском наряде. Тот самый Кончак был другим. Совсем другим. Светловолосым и голубоглазым...

А говорили они с князем Игорем на одном языке, который русскому князю был с детства знаком — у него мать была половчанка. И не в юрте монгольской, а в деревянном доме сидели они, который по-половецки и по славянски назывался "изба". По-монгольски это сооружение называлось 'курень'', о нем тоже еще речь впереди. Стал хан Кончак князю Игорю свояком, а княжичу Владимиру — тестем, поскольку сын Игоря женился на дочери Кончака. Препятствий к браку не было: Кончак ведь тоже был христианин. А Емшан—трава — это полынь... Та самая, что хранится у нес за иконами в ладанках. Та самая, которую дают в руку мертвому казаку за неимением погребальной свечи. На ее запах слетаются души предков, ее аромат восходит к Богу не хуже ладана... Полынь степная, что лечит от сорока болезней, полынь-трава, которая всегда есть в казачьем доме как оберег от нечистой силы и как средство от блох... Полынушка горькая, будто казачья судьба...И какой-то невероятной крепости — иной раз коровы

наедятся, тек и молоко пить нельзя — горькое. Много видов этой травы.

Увидел я полынь и в Италии — обрадовался как земляку — кинулся, растер в ладонях... А она не пахнет! Совсем не пахнет... Так, вид один, чужая трава, не наша...

Есть старинному сказанию и научное объяснение. Самая прочная память у человека на запахи. Запах детства он помнит всю жизнь. Да что тут говорить, каждый из нас помнит, как пахли бабушкины пирожки или ее сундук со старинной одеждой и картинками на внутренней стороне крышки, как пахнет сухая помидорная ботва по осени в казачьих огородах, как пахнет кизячный дым... и, конечно же, половецкая трава Емшан—трава — наша казачья полынушка.

С ней мы рождаемся, с ней живем, с ней ложимся в землю.