Тильзитский мир в восприятии современников и в оценке российских историков

В статье решаются две задачи: а) показать различия в восприятии Тильзитского мира французскими и российскими современниками; б) сопоставить оценки Тильзитских договоренностей между Россией и Францией в советской и современной российской историографии.

 

Восприятие современниками крупных исторических событий представляет для историков несомненный интерес в контексте изучения общественного мнения той или иной страны. Кроме того, это восприятие вольно или невольно влияет на их оценки и выводы.

В первой части данной статьи представлено отношение современников к Тильзитским соглашениям между Россией и Францией. Необходимо сразу оговориться, что эта тема не относится к категории редких или малоизученных в нашей отечественной историографии. К ней в разной мере, чаще попутно, обращались все авторы книг и статей об Александре I и Наполеоне, истории внешней политики России и Франции начала XIX века. Это – А.З. Манфред, В.Н. Виноградов, В.Г. Сироткин, Н.А. Троицкий и многие другие. И все же на сегодня в российской историографии нет целостной и полной картины того, как были восприняты во Франции и в России результаты Тильзитской встречи двух императоров, имеются разногласия в ее оценке. Они представлены во второй части статьи.

Отношение французской стороны и, прежде всего самого Наполеона Бонапарта к Тильзитским договорам, разумеется, было единодушно одобрительным. Еще 14 марта 1807 г. император писал министру иностранных дел Талейрану: «Я убежден, что союз с Россией был бы нам очень выгоден»[258]. В Тильзите он демонстрировал эту заинтересованность Александру. По мнению французского посла в России А. де Коленкура, «Наполеон очень далеко пошел навстречу императору Александру …гораздо дальше, чем хотел идти в политике»[259]. Несколько иначе оценил действия своего императора Талейран: «Наполеон покинул Тильзит, развязал себе руки для осуществления в будущем других своих замыслов. Он сам сохранил свободу, в то время как императора Александра он оплел всевозможными обещаниями и, кроме того, поставил его относительно Турции в двусмысленное положение…»[260]. Как бы то ни было, Тильзит был воспринят во Франции как несомненный и крупный успех французского оружия и дипломатии. Он явился вершиной могущества империи и славы императора. Падчерица Наполеона Гортензия Богарне радовалась тому, что «Тильзит установил спокойствие и счастье. Казалось, все желания были исполнены»[261].

Вполне доволен итогами встречи с Наполеоном I в Тильзите и достигнутыми с ним договоренностями был и император Александр I. По крайней мере, он неоднократно высказывал свое удовлетворение в беседах с ближайшими сановниками и в переписке с матерью вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Так, князь А.Б. Куракин 18 июня 1807 г. свидетельствовал о следующих словах самодержца: «Россия выходит из этой борьбы с неожиданной славой и счастием. Государство, с которым она боролось, ищет ее расположения в то время, когда на его стороне было решительное превосходство сил»[262]. При этом Александр постоянно напоминал, что союз с наполеоновской Францией является вынужденной и временной мерой. «Бывают обстоятельства, - писал он - в которых нужно думать преимущественно о самосохранении и не руководствоваться никакими правилами, кроме мысли о благе государства»[263]. Подписание союзного договора с французским императором рассматривалось царем как тактическая мера. «Союз с Наполеоном – лишь изменение способов борьбы против него, - писал он матери. Он нужен России для того, чтобы иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение столь драгоценного времени наши средства и силы»[264]. Осознавая, что едва ли русское общество сможет разделить его оценки Тильзитского мира, царь проявлял особую заинтересованность в том, чтобы постепенно добиться этого. Он писал послу Франции в Петербурге А. де Коленкуру о том, что нужно «доказать народу, что наш союз несет выгоду не только для вас. В ваших же интересах придать ему национальный характер. Скажу Вам откровенно, - добавлял Александр, - это было услугой мне лично»[265].

Как и опасался император Александр, его Тильзитская политика не получила в стране оюобрения и вызвала недовольство. Императрица Мария Федоровна встретила сына словами, что ей «неприятно целовать друга Бонапарта». Граф С.Р. Воронцов предлагал, «чтобы сановники, подписавшие Тильзитский мир, совершили въезд в столицу на ослах»[266]. Граф П.А. Толстой воспринял союз с Французской империей как личную трагедию и отказался принять Орден Почетного легиона, пожалованный ему Наполеоном. А. Чарторыйский в письмах к С.Р. Воронцову называл Тильзитские соглашения «гибельными». С ним соглашался Н.Н. Новосильцев. В.П. Кочубей в знак несогласия с политикой Александра I в четвертый раз подал прошение об отставке с поста министра внутренних дел. Со стороны С. Волконского, М. Лунина, Ф. Ростопчина были предприняты патриотические демонстрации. В 1807 г. в списках по столице распространялся «Проект обращения дворянства к императору» с советами проявить твердость во внешнеполитических вопросах. О настроении в столицах вспоминал Ф.Ф. Вигель: «На Петербург, даже на Москву и на все те места в России, коих просвещение более коснулось, Тильзитский мир произвел самое грустное впечатление: там знали, что союз с Наполеоном не что иное может быть как порабощение ему…»[267]

Против условий Тильзитского мира роптало также российское купечество, недовольное присоединением России к континентальной блокаде. «Вообще неудовольствие против императора более и более возрастает, и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать», - сообщал в Стокгольм шведский посол Стединг. Ему вторил французский дипломат герцог Савари: «Видна оппозиция решительно против всего, что делает император»[268].

Провинциальное дворянство иначе восприняло известие о прекращении войны с Францией. Вигель приводит рассуждение помещиков Пензенской губернии: «Ну что ж была война, мы побили неприятелей, потом они нас побили, а так обыкновенно, как водится, мир, и, слава богу, не будет нового рекрутского набора»[269]

В восприятии результатов встречи Александра и Наполеона в Тильзите преобладали эмоциональные оценки. Кроме того российской аристократии претила дружба царя с узурпатором. Такие настроения в России всячески поддерживались британской дипломатией. По воспоминаниям одной придворной дамы, английский кабинет тайно работал для возбуждения всеобщего неудовольствия. Двадцать первого декабря 1807 г., перед отъездом из Лондона, русский дипломатический представитель М.М. Алопеус беседовал с министром иностранных дел Англии Дж. Каннингом о готовящихся заговорах против Александра I[270].

Более взвешенная оценка тильзитских договоренностей была предложена М.М. Сперанским в «Записке о вероятностях войны с Францией», написанной в конце 1811 г или в начале 1812 г.[271]. В ней выделяются следующие основные тезисы: 1. Союз с Францией явился вынужденной мерой – «должно было по необходимости предпочесть слабый мир опасной войне»; 2. Для Франции Тильзитский мир был мир вооруженный; 3. Мир привел к торговым потерям, так как для России было невозможно отказаться от торговли с Англией; 4. Мирный и союзный договоры содержали в себе все элементы войны, и поэтому вероятность новой войны между Россией и Францией возникла сразу после 1807 г.

Прогноз М.М. Сперанского относительно неизбежности новой русско-французской войны оказался верным. Разгром великой наполеоновской армии на полях Отечественной войны 1812 г. позволил преодолеть чувство национальной обиды в русском обществе. «Тильзит! При звуке сем обидном теперь не побледнеет росс!», - написал А.С.Пушкин в 1821 г.

В советской и современной российской историографии имеются разные оценки Тильзитских соглашений 1807 г. По мнению А.З. Манфреда, «Тильзит был не только успехом Наполеона, но и успехом русской дипломатии», «успешным политическим ходом», так как «союз с могущественной буржуазной империей Запада усиливал позиции России, оказывался для нее выгодным». «Политические преимущества союза с наполеоновской Францией, - утверждал Манфред в книге «Наполеон Бонапарт», - превышали экономический ущерб от антианглийской торговой политики»[272]. С такой оценкой согласен А. Солженицын. В статье «Русский вопрос» к концу ХХ века» он называет Тильзитский мир «наивыгоднейшим в то время для России» и продолжает: «…держаться бы этой линии нейтрально-благоприятственных отношений, презрев ворчание петербургских высших салонов (впрочем, способных и на новый проанглийский заговор) и помещиков, лишившихся вывоза хлеба из-за континентальной блокады (больше бы оставалось для России)»[273]

Совершенно иначе, в прямо противоположном смысле оценивает Тильзитский мир Л.Г. Бескровный, видя в нем глубокие противоречия, «которые неизбежно должны были привести к новой войне с Францией». «Самое главное, - считает Л.Г. Бескровный, - заключалось в том, что участие в континентальной блокаде несло России разорение»[274]. На это же обстоятельство сделан акцент в «Истории дипломатии», подготовленной под редакцией В.А. Зорина: «Разрыв с Англией и присоединение к континентальной блокаде отрицательно сказывались на русской экономике»[275].

В.Г. Сироткин в монографии «Наполеон и Александр I: Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801-1812 гг.», изданной в 2003 г., не склонен к столь категорической и односторонней оценке Тильзитских соглашений. Он не отрицает, что их подписание «было, безусловно, крупнейшей победой наполеоновской дипломатии, значительно укрепившей позиции Франции на международной арене и усилившей ее ставки в борьбе против Англии». «Конечно, - продолжает автор, - если сравнить итоги Тильзита с планами русских вдохновителей III и IV антинаполеоновских коалиций, намеревавшихся установить господство России в Европе, то это было явным поражением»[276]. Главную уступку царя Наполеону он видит в том, что «Россия брала на себя очень тяжелое обязательство присоединиться к континентальной блокаде»[277]. Вместе с тем В.Г. Сироткин успех российской дипломатии связывает с отказом Александра I «принять на себя четкие обязательства по борьбе с Англией». Исходя из этого, историк делает следующий вывод: «…если бы Россия действительно стала совместно с Францией бороться против Англии, Наполеон мог бы праздновать победу. Но этого не случилось»[278].

В.Н. Виноградов в статье «Странная» русско-турецкая война (1806-1812 гг.) и Бухарестский мир», отмечая, что «в Тильзите произошел крутой поворот в российской внешней политике», все же не считает его чем-то случайным и неожиданным. Появление «новой внешнеполитической конструкции» Российской империи он связывает с существованием в правящих кругах профранцузской группировки[279].

Дифференцированный подход к Тильзитским соглашениям Александра I c Наполеоном содержится в главе Г.А. Кузнецовой «Дипломатический дебют Александра I. Тильзитский мир» в коллективной работе «Российская дипломатия в портретах». Мирный договор она оценивает как весьма выгодный для России. В союзном же договоре, по ее мнению, «содержались серьезные уступки Наполеону». И все же, в целом Г.А. Кузнецова считает, что подписание Тильзитских договоров стало успехом российской дипломатии, так как «союз с могущественной наполеоновский Францией усиливал позиции России в Европе»[280]. Этот ее тезис перекликается с выводом А.З. Манфреда.

Н.А. Троицкий в книге «Александр I и Наполеон» предлагает другое разграничение подходов к результатам Тильзитской встречи двух императоров и их оценок – с точки зрения защиты экономических интересов России, с одной стороны, и политических, с другой. Относительно первых он приходит к негативным выводам: «Учитывая, какую роль играла торговля с Англией в экономической жизни России, можно сказать, что континентальная блокада означала нож в сердце русской экономики…»[281] Политическую же составляющую Тильзитских соглашений Троицкий называет «не только триумфом Наполеона, но и успехом Александра», доказывая это тем, что «Россия не потеряла ни пяди своей территории», что она приобрела «в лице Франции могущественного союзника» и получила «свободу действий против Швеции»[282].

Совершенно в противоположном плане по сравнению с большинством советских и российских историков характеризует экономические последствия Тильзитской системы для России Е.Н. Понасенков. В своей статье он критикует отечественную историографию за абсолютизирование, односторонность и контрфактичность в подходе к континентальной блокаде как к гибельной для экономики России. По его мнению, «подавляющая часть населения, крестьянство, только выиграло от присоединения к блокаде. На провинциальном дворянстве это практически не отразилось …можно назвать «пострадавшими» только лиц высокого достатка, обитающих в крупных городах портового региона (Петербург и Рига) и отчасти москвичей»[283] Более того, Е.Н. Понасенков полагает, что «макропоказатели свидетельствуют о положительном влиянии экономической блокады Англии» на экономику России[284]. Недовольство в стране соглашениями царя с Наполеоном имело «более политический характер, особенно против Тильзитского мира, который считали позорным и на который позже стали валить все финансовые затруднения»[285].

 

 

Д.Г. Целорунго