Гибель генерал-майора Мориса Роуза в бою

 

По мере развития наступления на Падерборн концентрация как американских, так и немецких войск в районе этого городка все увеличивалась. Наши колонны поминутно сталкивались с немецкими, а временами — мешали друг другу.

Во время одного из таких инцидентов генерал Роуз пытался добраться до бронемашины командующего оперативной группой, когда в его колонну врезалась немецкая танковая колонна. Водитель генерала ударил по тормозам, когда его джип едва не врезался в корму «Королевского Тигра». Командир танка, молодой немец, высунулся из распахнувшегося люка и заорал что-то нашему генералу, угрожая автоматом. Генерал Роуз, его адъютант и водитель выбрались из машины, подняв руки. Немец отчего-то страшно встревожился: он поминутно тыкал пальцем в сторону Роуза, указывая на генеральский пистолет, и орал. Офицеры танковых войск носили личное оружие в наплечной кобуре, но говорили, что у Роуза было два пистолета: второй находился в кобуре на поясе. Что случилось дальше, остается только гадать. Полагают, будто генерал решил, что от него требуют сдать оружие. Но, когда он опустил руки, чтобы расстегнуть портупею, немецкий танкист подумал, что Роуз готов выхватить оружие, и, взвыв, открыл огонь. Автоматная пуля попала генералу в голову, убив на месте. Тело генерала еще не коснулось земли, когда его адъютант, майор Беллинджер, и водитель, механик пятого класса Шонч, бросились бежать. Под покровом темноты им удалось скрыться в лесу.

Генерал-майор Морис Роуз оказался первым и единственным командующим американской дивизией, погибшим на европейском театре военных действий в ходе Второй мировой. Рассказывают, будто в начале февраля, когда сражение в Арденнах только-только завершилось, Роуз беседовал с генералом Паттоном, под началом которого он прежде служил во 2‑й бронетанковой дивизии. Паттон заметил, что, когда придет его черед, он хотел бы погибнуть в бою, ведя в атаку своих солдат. Роуз же ответил, что самому ему столь славная судьба едва ли суждена и умрет он, скорей всего, в автокатастрофе, когда война уже закончится. Два месяца спустя генерал Роуз погиб, ведя в бой своих солдат. А через несколько месяцев после конца войны в автомобильной аварии погиб генерал Паттон. Такова жестокая ирония судьбы…

Весть о смерти генерала Роуза потрясла бойцов. Хотя немногие из нас были знакомы с ним лично, репутация командующего была знакома всем, кто выжил со времен высадки в Нормандии, когда генерал возглавил дивизию. Сам я видел его, когда имел честь получить из его рук «Бронзовую Звезду»[79]в церемонии награждения, прошедшей в бельгийском Вербомоне после окончания Битвы в Арденнах. Мы стояли по стойке «смирно», покуда генерал проходил вдоль строя. Когда подошла моя очередь, генерал шагнул ко мне, приколол медаль к моей полевой куртке и, отступив, промолвил:

— Поздравляю, лейтенант.

— Благодарю, сэр! — отчеканил я и по-курсантски четко отдал честь.

Генерал ответно откозырял мне и перешел к следующему. На миг наши взгляды встретились, и мне показалось, что это как будто король только что посвятил меня в рыцари.

В глазах простого солдата генералов окружает аура тайны. Хотя по временам рядовому и кажется, что сверху к нему поступают идиотские приказы, солдат должен верить, что в конечном итоге генерал заботится о нем и примет верное решение. Здоровое доверие к командиру поддерживает честь мундира, на которую опирается, в свою очередь, боевой дух. Чем выше боевой дух, тем лучше шансы части на выживание — и генерал Роуз ко дню своей смерти был ключом к выживанию всей дивизии.

 

Гибель оперативной группы

 

После гибели генерала Роуза в наших передовых подразделениях царило смятение. Генерал был убит, когда пытался с помощью оперативной группы Доуна укрепить наш левый фланг. Немецкие танково-пехотные группы переходили в контратаку при каждом удобном случае. Один из крупных боев, произошедший к югу от аэродрома в Падерборне, подчеркнул боевую несостоятельность наших танков.

Одна из наших колонн двигалась по прямой дороге, вверх по пологому склону. Она состояла из роты танков М4 «Шерман» и следовавшей за ними мотопехотной роты на бронетранспортерах, а также нескольких грузовиков, джипов и трех истребителей танков М36. По правую руку от дороги возвышались поросшие густым лесом холмы, налево до самой опушки леса, почти на триста метров, простиралось ровное голое поле.

Внезапно из-за гребня холма впереди, над полем, показались семь «Королевских Тигров». Приближаясь к нашей колонне, они одновременно развернулись вправо, выстраиваясь в шеренгу, и сразу же открыли огонь. Для маневров у нас не было ни времени, ни места, а воспользоваться преимуществами гиростабилизаторов «Шерманы» не успевали. Еще три «Королевских Тигра» показались на лесистом холме справа. Перед нашими солдатами предстал худший их кошмар: они оказались застигнуты немецкими танками на открытой местности, на малой дистанции, лишенные возможности как увернуться, так и найти укрытие.

Семь «Королевских Тигров» по левую сторону дороги прошли вдоль всего строя колонны, развернулись и двинулись обратно, не переставая поражать ее огнем с минимальной дистанции, составлявшей менее ста метров. Кое-кто из выживших заметил потом, что это походило скорее на морскую баталию, нежели на танковый бой.

Пехота немедленно укрылась в придорожных канавах. Один из «Шерманов», оснащенный 76‑мм орудием, вырвался из колонны и нашел укрытие за небольшим домиком слева, у самого края дороги, — примерно напротив того места, где атака застала середину колонны. Когда «Тигры» завершили свой первый галс, экипаж «Шермана» развернул башню на 180 градусов и почти в упор произвел выстрел из 76‑мм пушки. Тонкая броня над моторным отделением «Тигра» была пробита, и танк загорелся. Однако торжество отважного танкового экипажа оказалось недолгим: на обратном галсе их машину подбил другой «Тигр».

Хотя в ловушке оказалась вся колонна, более опытные экипажи сохранили присутствие духа и воспользовались своими преимуществами. Один из «Шерманов», вооруженных короткоствольной 75‑мм пушкой М2, находился в середине колонны, когда справа показались три «Королевских Тигра». Командир танка сразу же осознал два момента. Первое — что «Королевские Тигры» оснащались ручным механизмом поворота башни и немецкому наводчику потребуется потратить силы и время, чтобы развернуть башню и навести орудие на цель. И второе — что бронебойный снаряд 75‑мм американской пушки (имевшей низкую начальную скорость снаряда) от брони «Тигра» попросту отскочит.

Командир тут же скомандовал стрелку заряжать дымовым. Начиненный белым фосфором снаряд ударил в лобовую броню «Тигра» прямо над водительским отделением. Вспыхнуло пламя, и повалил дым. Пробить броню снаряд, конечно, не мог, но его удар, должно быть, здорово сотряс машину. Вся носовая часть машины и часть бортов были залеплены горящими кусочками белого фосфора. Танк окутало облако дыма, а вентиляторы в моторном отделении засасывали его в боевое. Экипаж немецкого танка, должно быть, решил, что танк горит, и повыскакивал наружу. Хотя машина почти не пострадала, экипаж задохнулся бы в ядовитом дыму, если бы не покинул ее немедленно. «Шерман» тут же навел орудие на следующий немецкий танк и снова выстрелил дымовым — с тем же результатом. Но хотя изобретательный танкист вывел из строя два «Королевских Тигра» (даже не поцарапав при этом их броню), его машина оказалась затем подбита следующим «Тигром».

«Королевские Тигры» на левой стороне дороги проследовали до самого конца колонны и подбили замыкающую машину, один из наших истребителей танков М36, перекрыв колонне путь отхода. Головная машина уже горела, и теперь вся колонна оказалась в ловушке. Возвращаясь к началу колонны, «Тигры» развернули башни на другой борт, выцеливая уцелевшие танки и бронетранспортеры, словно били уток в пруду! Затем уцелевшие «Королевские Тигры» отступили, оставив разгромленную колонну догорать[80].

Когда наша ремонтная бригада прибыла на место, мы увидали результаты трагедии. Немцы подбили 17 танков М4 «Шерман», 17 бронетранспортеров, 3 грузовика, 2 джипа и 1 истребитель танков М36. Колонна была уничтожена. К счастью, потери личного состава были не так велики, как можно было подумать при взгляде на весь этот разгром. Немецкие танки прошли так близко, что стволы установленных в их башнях пулеметов невозможно было опустить настолько, чтобы поразить укрывшихся в кюветах пехотинцев. Мы немедленно взялись за эвакуацию менее пострадавших машин. Выгоревшие напрочь мы оттаскивали на обочину и там бросали.

Масштаб разрушений потряс меня. Было очевидно, что наши танкисты не имели ни единого шанса в бою с немецкими «Тиграми». К несчастью, в составе колонны не было ни единого «Першинга». Меня не оставляла мысль, что с ними исход боя мог оказаться совершенно иным.

Мы переписали серийные номера всех машин, которые уже не подлежали ремонту, — эти номера, да еще координаты на карте, требовались мне для составления отчета о боевых потерях, чтобы получить пополнение. Пока механики работали, я осмотрел три выведенных из строя «Королевских Тигра». Один получил попадание в верхний левый угол кормового бронелиста. Пробив его, 76‑мм снаряд угодил прямо в бензобак, и машина загорелась, но попадание пришлось под таким углом, что, пробив бак, снаряд прошел дальше в боевое отделение и ударил в 150‑мм лобовую броню изнутри. Поскольку энергии на то, чтобы пробить ее, ему не хватило, снаряд рикошетировал внутри, кромсая экипаж. Танк выгорел напрочь, и трудно сказать, какая смерть была для танкистов предпочтительней.

Меня всегда интересовала реальная пробивная способность панцерфаустов и прочность брони «Королевского Тигра», и я решил, что сейчас самое время испытать и то и другое. Я попросил Рэйфорда принести мне «стометровый» панцерфауст [81]и выбрал позицию для стрельбы примерно в 25—30 метров перед сгоревшей машиной и на те же 25 метров установил прицел. В качестве мишени я выбрал имевшую 25‑сантиметровую ширину заплатку на лобовой броне башни, чуть в сторону от орудийного навеса. Прицелившись прямо в нее, я выстрелил, и граната ударила точно в цель. Грянул страшный взрыв, и нас осыпало цементной крошкой (немцы для защиты от магнитных мин покрывали свои танки тонким слоем цемента)[82].

Точка попадания находилась на десяток сантиметров правее пулеметной амбразуры. При ближайшем рассмотрении я увидал явную пробоину, наружный диаметр которой составлял полтора-два сантиметра, а внутренний — чуть меньше. Канал насквозь проходил через 215 миллиметров лобовой брони башни. Если бы кто-то из экипажа находился внутри, его убило бы на месте ливнем осколков.

Я осмотрел также два «Тигра», пораженных дымовыми снарядами. Немцы для экономии времени применяли необычный метод крепления 165‑мм лобовой брони к 88‑мм броне верхних спонсонов. Обычно по краям лобового и бортовых броневых листов оставляли клиновидные пазы глубиной около 75 мм, которые при сварке заливали наплавленным металлом. Сварку проводили дважды, изнутри и снаружи, так что наплавленные валики сливались внутри паза, образуя сплошной шов на всем протяжении стыка. Но такая сварка отнимала массу времени, и немцы начали хитрить. Края обоих листов они с высокой точностью протачивали таким образом, что прямоугольные выступы с обеих сторон сходились друг с другом, как переплетенные пальцы. Контакт обеих плит оказывался очень тесным, а поверх стыка листы изнутри и снаружи сваривали зигзагообразным швом на глубину не более полутора сантиметров, завершая соединение.

Оба «Тигра» получили попадание дымовым снарядом в одну и ту же точку: в правый верхний угол лобового бронелиста, в полуметре от его края. Водитель, должно быть, оглох от грохота, но главное — под действием взрыва сварной шов разошелся[83]. Сквозь трещины внутрь танка просочилось еще больше фосфорного дыма, отчего паника экипажа еще усилилась. Других видимых повреждений ни одна, ни другая машины не имели.

 

Три роты ремонтного батальона организовали сборный пункт аварийных машин к югу от Корбаха, и там начали скапливаться подбитые танки и прочая бронетехника. Мне пришлось одолеть почти 80 километров, пробираясь на юг, к штабу батальона, разместившемуся под самым Марбургом. Дивизии пришлось обходить множество окопавшихся частей, немцы постоянно перерезали наши линии связи. Автоколонны снабжения передвигались только с конвоем бронетехники; нашего связного офицера с 1‑й пехотной на левом фланге приходилось сопровождать легким танкам. Я наконец осознал, что выражение «пройти сквозь строй» приобрело новое значение, и мне придется двигаться с особой осторожностью.

Когда я сообщил майору Аррингтону о гибели оперативной группы под Падерборном, тот был потрясен. Новости о смерти генерала Роуза уже просочились в тыл, все были на взводе. Противотанковые батареи и охрана внешнего периметра были соответственно усилены, все готовы были сию же минуту столкнуться с отрядом блуждающих по нашим тылам немцев. Майор Аррингтон поручил мне проводить обратно в роту «Си» несколько присланных в пополнение средних танков и бронетранспортеров.

— Купер, — гаркнул он мне в спину, когда я уходил, — береги свою задницу, понапрасну не рискуй!

Я напомнил экипажам танков и бронемашин, чтобы те были предельно бдительны, и мы без дальнейших приключений возвратились в расположение ремроты «Си». Когда мы прибыли, видно было, что работы в роте «Си» выше головы. Танковое пополнение немедленно разошлось по частям.

Один из поступивших в ремроту «Си» танков лишился почти двух метров орудийного ствола. Вначале мы заподозрили, что немецкий снаряд по несчастной случайности срезал его поперечным ударом, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что иззубренный, рваный скол никак не мог образоваться от единственного удара бронебойным. Было похоже на то, что повреждение вызвано взрывом внутри ствола. Но если бы танкисты стреляли 76‑мм фугасным снарядом и тот разорвался при выстреле, он не покинул бы ствола, а ствол, в свою очередь, не отошел бы силой отдачи до конца, позволяя открыть затвор! Здесь же затвор был открыт, и взрывная волна вызвала серьезные повреждения внутри башни. Мы заключили, что случилось почти невероятное. Американские танкисты только что произвели выстрел, ствол орудия отошел назад, затвор был открыт, и вылетела отстрелянная гильза. В тот же момент точно в просвет ствола попал немецкий фугасный снаряд и прошел по нему в глубину почти два метра, прежде чем взорваться. Конец ствола оторвало взрывом, головную же часть немецкого снаряда швырнуло дальше, в казенник, и через открытый затвор — внутрь танка. Двое членов экипажа погибли.

Тела оставшихся в машине танкистов были разорваны взрывом. Двое механиков забрались в башню, чтобы извлечь трупы, но не смогли вынести вида крови и растерзанных тел. Сержант Фокс тут же заявил, что ему нужны добровольцы, чтобы достать тела. В бою часто случаются моменты, которые отделяют мужчин от юнцов, — это оказался один из них. Среди механиков было несколько здоровых, суровых мужиков — буянов, пьяниц, сквернословов, вечно пытавшихся произвести впечатление настоящих самцов. Можно было ожидать, что вызовется хоть один из них, однако воцарилось гробовое молчание. Все переглядывались, и ни один не сдвинулся с места.

— Я готов, сержант, — послышался пронзительный голос из-за спин.

Вперед вышел высокий юноша, такой тощий и бледный, что казался дистрофиком, я удивился еще, как он прошел медкомиссию, чтобы попасть в армию. Звали его Смит, и он служил механиком пятого разряда, наладчиком механизмов управления огнем в штабном отделении. Парень он был усердный и незаметный, но всегда держался наособицу. На гражданке он был толковым часовщиком; пальцы у него были длинные, хрупкие. Работал он обычно в хорошо натопленной, крытой автомастерской; помощников у него было немного, поскольку умелые механики были в дефиците. Собственно говоря, на длительную и тяжелую работу по выносу растерзанных тел следовало бы назначить менее квалифицированного работника.

Вслед за Смитом вызвалось еще двое. Следовало проследить, чтобы личные бирки соответствовали телам, а части тел — друг другу. Изувеченные тела выкладывали на полотнища брезента, а собрав принадлежащие к ним конечности, заворачивали в них же и помечали, чтобы их забрала похоронная служба. Потом внутренности танка приходилось тщательно обрабатывать дезраствором. Механики-артиллеристы заменили ствол, электрики починили разорванную проводку. Напоследок маляры покрыли внутренние стенки танка толстым слоем свинцовых белил, замазав все царапины и щербины и перебив неистребимым запахом сохнущей краски острый запах, оставленный изувеченными телами. Кое-кто поговаривал, что эта вонь не выветривается никогда; но обычно к тому времени, когда новый экипаж ее замечает, он успевает уже привыкнуть к машине.

Новые экипажи всегда с неохотой принимали машину, в которой погибли танкисты из прежнего. Мы часто перекрашивали номера на трансмиссии и меняли батальонные и ротные значки. После этого танк уходил в другую роту, чтобы новый экипаж не знал его истории. А мы никому не рассказывали…

Когда Смит закончил свой труд, кто-то из офицеров спросил его, почему он вызвался добровольцем.

— Решил, что кому-то придется это делать, — ответил тот. — У меня младший брат служит стрелком в 1‑й пехотной, где-то ближе к передовой. Если он погибнет, я бы хотел, чтобы кто-нибудь вытащил его тело к нашим, чтобы похоронить по-христиански. Хоть такой малости заслуживает каждый солдат.

Истинная доблесть встречается не только на передовой, порою ее находишь в неожиданных, непритязательных местах.

 

После разгрома у падерборнского аэродрома остатки БгА подтянулись к городу, и положение несколько исправилось. Уцелевшие части оперативной группы Уэлборна перегруппировались и повели наступление на север. Боевая группа А заняла центральную позицию, группа Р прикрывала ее слева. Теперь VII корпус и возглавлявшая его наступление 3‑я бронетанковая дивизия были готовы к завершающему штурму Падерборна.

Рейдерские группы «Пантер» и «Тигров» отступали от города, стягиваясь к аэродрому и в районе севернее его. Выдвинувшись к аэродрому, наши оперативные группы натолкнулись на шквальный огонь 88‑мм универсальных пушек. Хотя эти орудия легко можно было перевести из вертикального положения в горизонтальное и использовать как противотанковые, высокий силуэт делал их уязвимыми. Немцы окружали каждое орудие бруствером из мешков с песком высотой чуть ниже человеческого роста, но сверху пушки оставались без защиты и были крайне уязвимы для навесного огня. Спешно развернув наши самоходки М7, мы выпустили по каждой из вражеских позиций по нескольку снарядов с дистанционными взрывателями. Направленный вниз конус осколков убивал артиллеристов и выводил из строя орудия. Когда зенитки были нейтрализованы, наши танковые колонны взяли аэродром в «клещи» и вошли в город.

Юношеское рвение кадетов, которые с таким успехом вели на «Тиграх» и «Пантерах» бои против наших танковых колонн, было заразительно и передавалось вплоть до нижних рядов детского гитлерюгенда. Некоторые мальчишки взаправду брались за оружие. Один восьмилетний мальчуган из гитлерюгенда вышел с панцерфаустом навстречу «Шерману» и подбил машину. Командир танка тут же расстрелял его. Трагедия войны не разбирает лет…

 

Вокруг взлетного поля размещалось множество ангаров, и просторная бетонированная площадка показалась нам хорошим местом для размещения передового СПАМ. При осмотре местности я заметил рядом с ангаром три немецких самолета. Мне стало любопытно рассмотреть их поближе — от нас требовалось постоянно следить, не появились ли у противника новые типы оружия. Пилотская кабина приземистой, обтекаемой двухмоторной машины была рассчитана на двух человек. Низко подвешенные, длинные моторные гондолы заканчивались вытяжными трубами, но пропеллеров не было видно. Подойдя поближе, я осознал, что передо мной реактивные самолеты — те самые Ме‑262, что так успешно бомбили нас, пока мы пересекали мост под Дюреном. Самолеты оказались в отличном состоянии, если не считать следов неудачной попытки разбить приборные панели. Я сделал несколько заметок, вкратце описав тип и состояние машин, а также заметив координаты, и сдал эти заметки вместе с отчетом от боевых потерях тем же вечером. Насколько мне известно, это был первый случай, когда в руки службы технического снабжения попал неповрежденный Ме‑262.

 

Замыкая Рурский котел

 

В ночь с 31 марта на 1 апреля по приказу штаба VII корпуса дивизия сменила позиции. Нам было приказано, не прерывая штурма Падерборна, направить оперативную группу в лежащий тридцатью километрами западнее Липпштадт.

В три часа ночи оперативная группа Кейна двинулась на Липпштадт. В то же самое время 2‑я бронетанковая дивизия вырвалась с плацдарма к северу от Везеля на Рейне, в сотне километрах к западу, и теперь стремительно наступала вдоль северной границы Рура на Липпштадт. Встретившись там, наши силы должны были замкнуть кольцо вокруг Рура.

На протяжении нескольких дней до этого оперативная группа Кейна из нашей дивизии и еще одна оперативная группа из состава 2‑й бронетанковой непрерывно наступали, преодолевая минные поля и заграждения на дорогах и постоянно теряя головные машины. Их задачей было рваться вперед, обходя очаги сопротивления и оставляя фланги обнаженными в надежде, что скорость и маневренность уберегут их. Если позволяла погода, в дневное время прикрывать их отправляли авиацию.

Колонны сближались с изрядной опаской. Бойцы были настолько изнурены физически и душевно и настолько взведены, что готовы были вначале стрелять, а уже потом задавать вопросы. Командование обеих групп располагало частотами для связи друг с другом и постоянно пыталось наладить радиоконтакт. Однако пересеченная местность сокращала и без того небольшой радиус действия полевых раций. Чтобы разрешить эту проблему, оба командира отправили для выхода на связь свои самолеты-разведчики L5. Хотя летчикам приходилось избегать зенитного огня, в 15.20 они сумели наладить связь. Десять минут спустя оперативные группы встретились под Липпштадтом.

Военные историки редко осознают, что ключ к успешному обеспечению быстро продвигающихся бронетанковых сил лежит в способности ремонтных частей передовой бронетанковой дивизии оказывать поддержку передовым частям моторизованной пехоты. Когда VII корпус был переброшен за 320 километров, чтобы замкнуть котел, для перевозки и снабжения мотопехотных дивизий пришлось задействовать 10 000 автомашин в дополнение к 4200 штатным грузовикам 3‑й бронетанковой дивизии. Оперативная группа из 50 танков, одолев за день 50—65 километров, потеряет 15—20 машин только из-за поломок. А необходимый ремонт может включать в себя что угодно: от замены свечей и приводных ремней до полной замены трансмиссии или элемента подвески. В ходе рутинных, каждодневных действий танки, бронемашины и другая техника подвергались сильнейшему износу.

Техническое обслуживание парка двух‑ и трехосных колесных машин также требовало больших усилий. Шины требовались постоянно — их все время прокалывали осколки снарядов и шрапнель, разбросанная по дорогам взрывами. Грузовик «Дженерал Моторс» требовал замены двигателя примерно через каждые 16 000 километров, если накручивать их на полном приводе вперемешку по шоссе и пересеченной местности. И хотя номинальная грузоподъемность машины составляла две с половиной тонны, их средняя загрузка колебалась между пятью и восемью.

Перед немцами проблема технического обслуживания танков и бронетехники стояла еще острее. Металлические шарниры на гусеницах их танков быстро снашивались. Наши резинометаллические траки и резиновые муфты увеличивали срок службы гусениц впятеро по сравнению с немецкими. Лишенные технической поддержки, немецкие части оказывались в крайне неблагоприятных условиях.

Встреча 2‑й и 3‑й бронетанковых дивизий в Липпштадте привела к тому, что ловушка вокруг немецких войск в Рурском котле захлопнулась. Разведка катастрофически недооценила число попавших в котел пленников. Предполагалось, что основная масса вражеских войск отступила и присоединится к новой группе армий в горах Гарц. По первоначальным оценкам, во всем Руре оставалось 35—40 тысяч немецких солдат. В действительности же в котел угодила основная масса войск германских 5‑й и 15‑й армий, включая штаб группы армий «Б» под командованием фельдмаршала Моделя. Когда Модель затребовал разрешения отступить, Гитлер приказал держаться до последнего под страхом смерти.

Верный прусской традиции, требовавшей от фельдмаршалов не сдаваться, Модель принял решение сохранить хотя бы честь. Заехав в лес, он вышел из «Фольксвагена», отошел на пару шагов и застрелился. Рассыпающаяся немецкая армия в конце концов сдалась. В плену оказалось 380 000 человек — самая большая группа пленных, когда-либо захваченная единовременно. Позднее эти места станут известны как котел Роуза в память о командующем нашей дивизией.