Пронзительный свист из окна второго этажа прервал путаные богатырские воспоминания.

— Ва-аня, — протяжно прошептали сверху. — Ваня! Он дерется, мне помощь нужна.

— Бестолковка! — ругнулся увалень, но устремился на призыв, будто пришпоренная лошадь. — Говорил же — вместе идти, для надежности…

— Ш-ш-ш… — Лутоня нешироко отворила дверь, только чтоб протиснуться, и сразу же захлопнула створку, едва друг оказался внутри. — Надо было всем вместе в засаде сидеть или ди Сааведру на стреме оставить.

Коридорчик был узкий и захламленный. Видно не было ни зги, только мягким зеленым светом мерцали Лутонины кошачьи глаза.

— На чем оставить? — также шепотом переспросил Ваня.

— В дозоре, значит, на страже. Слово не запоминай, вряд ли пригодится, его лихие людишки пользуют.

Иван не послушался, повторив про себя: «на стреме». Свое разбойничье прошлое под предводительством дядюшки Колоба парень помнил прекрасно и мог бы вернуться к нему в любой момент. Ибо мужчины от таких вещей не зарекаются, так же, как от сумы и тюрьмы. Никто же не предскажет, как карга судьбы ляжет, в какой причудливый клубок сплетет твои волю и долю богиня судеб.

— Прости, дружище, на меня личина эта так действует, — виновато прошептала Лутоня, прокладывая путь в кромешной темноте.

— Это ты сейчас того самого Изиидо изображаешь?

— Его, родимого. Он у нас кабальеро веселый да обходительный, дамочки его любят. Ты же сам требовал строжайшей конспирации.

Ветреница визгливо хихикнула каким-то своим мыслям, и Иван понял, что Лутеция Ягг, бесшабашная ветреница, умница, красавица и внучка бабы Яги… боится. И что колотит ее сейчас мелкая дрожь вовсе не от азарта, а от накрывающего с головой ужаса.

— Что там?

— Плохо, все плохо, — тоненько всхлипнула девушка и зашуршала, вставляя ключ в невидимый Ивану замок. — Шею береги и помни: мне он живой нужен и по возможности невредимый.

Дверь распахнулась, залив коридор ярким холодным светом. Ваня зажмурился и ступил за порог, позволяя спутнице разбираться с запорами.

— Какое до боли знакомое лицо! — протянул некто хриплым, будто от крика сорванным голосом. — К такому лицу соболья шапка полагается — слышь, дурак, а ты корыто какое-то напялил.

Иван неторопливо снял шляпу, поискал глазами, куда бы ее пристроить, и просто отбросил подальше. Потому что из мебели в комнате была только большая кровать, на которой восседал изрядно потрепанный, но бодрый Зигфрид фон Кляйнерманн. А этому господину Иван свое имущество доверять не собирался.

Зигфрид хмыкнул и запахнул на груди алый шелковый халат.

— Чего молчишь, чучело?

— Ди Сааведра где? — через плечо спросил Ваня.

— В соседней комнате, с девушкой, — ответила Лутоня. — Я их там заперла, прежде чем за помощью бежать. От греха. Альфонсо ранен.

— Наша общая подруга опасалась, что я возжелаю человечины! — расхохотался Зигфрид. — Она же у нас заботливая, любого обогреет, обласкает, надежду подарит. А понадобится — шлюху швабскую подошлет. Я прав, скажи, фрау Ягг?

— Прав, прав, — рассеянно пробормотала девушка. — А то, что ты к этой барышне уже год будто на лекции ходишь, это мелочь, которую и в расчет принимать не стоит. Это я, интриганка такая, поспособствовала.

— Ты! Что тебе стоило хоть немножко, хоть капельку…

Иван не вслушивался, о чувствах Зигфрида к юной ветренице он и так знал. Давно, еще с той памятной встречи на постоялом дворе заснеженного Рутенского тракта. Да все об этом знали. Пожалуй, кроме самой девушки. Лутоня, она же все в своего парня сыграть норовит — в друзей до гробовой доски, в бой плечо к плечу да в победную пирушку по его окончании. Не замечает она нежной страсти, сквозящей в каждом взгляде серых глаз швабского кабальеро. И в общении очень уж проста, двойного дна ни в беседах, ни во встречах под луной не видит. И ни кокетства в ней никакого нет, ни ужимок, мужскому глазу приятных. И даже странно, что поклонники за ветреницей косяками ходят, как прилипалы при крупной рыбе.

Воспользовавшись тем, что внимание барона сосредоточено на собеседнице, Иван осторожно наклонился. В голенище ботфорта был припрятан добрый нож. Нападать на Зигфрида богатырь не собирался, так и до смертоубийства недалеко. Но если метнуть оружие поверх белесой бароновой головы, туда, где у самого потолка болтается на канатах зеркало — большой лист посеребренной меди, тогда…

— Замри, болван! — взвизгнул Зигфрид. — Без шуточек! Лутоня, я его на лоскутки порву! Вели ему… Вели остановиться!