Технология чуда и чудо технологии. Интеллект как демон максвелла

Каждое чудо имеет свою технологию. И всякая технология есть чудо.
В. Гарун

Разум - это способность при мини-мальных расходах собственной энергии орга-низовать и запустить процесс с вовлечением в него... практически неограниченного количе-ства энергии окружающего Космоса.
М.И. Веллер

В 60-е годы ХХ века ученые обнаружили в пустынном районе Австралии незнакомое племя и смогли уговорить аборигенов прие-хать с ними в город. Гости с удивлением и испугом смотрели на вы-сокие здания, автомобили, корабли, радиоприемник и телевизор, но по-настоящему потрясающее впечатление произвела на них... спич-ка, которую, закуривая, зажег один из ученых [Беркинблит М.Б., Петровский А.В., 1968].
Такие забавные случаи, часто приводимые этнографами, пси-хологически и философски весьма поучительны. Для первобытного человека спичка оказывается бoльшим чудом, чем автомобиль или телевизор. Она "непонятна" ровно настолько, чтобы вызвать актив-ное любопытство, удивление и интерес, тогда как телевизор - меха-низм чересчур далекий от понимания, так что туземец, попав в го-родскую среду, скорее привыкает к нему, чем успевает по-настоящему удивиться. Статусом чуда в его глазах не обладают и привычные явления природы. Они либо давно объяснены в системе магического знания, либо не интересны. Соответственно, на вопрос о причинах (например: почему Солнце ежедневно поднимается на вос-токе и опускается на западе?) туземцы либо дают исчерпывающий ответ, либо безразлично отвечают "мы не знаем", "это происходит само собой", либо проявляют раздражение: "Только очень глупый человек может спрашивать об этом. Так было всегда" [Анисимов А.Ф., 1966], [Шахнович М.И.,1971].
Сильно ли отличаются от этого типичные реакции современно-го горожанина? В самолете или телевизоре нет ничего чудесного, так как механизм этих явлений, якобы, понятен (хотя немногие готовы его основательно объяснить). Компьютер пока еще поражает взрос-лого человека в первые недели работы, но с освоением сотни эле-ментарных операций наступает иллюзия понятности. Растущий цве-ток и поющая птица с детства так же привычны, как автомобиль, а школьные учителя успели убедить нас, что механизмы всех этих яв-лений хорошо известны "науке". Иногда удивляют фокусы выдаю-щихся циркачей, но мы уверены, что за ними кроется всего лишь "ловкость рук". Некоторые из наших современников в тоске по чу-десам обращаются к чему-нибудь вроде плачущей иконы или изле-чения через молитву, но другие резво растолковывают и механизм таких явлений, и причину их необычности.
Архаическое сознание оценивает некоторое явление как чудо, если оно в меру необычно и в меру непонятно. Современное обы-денное мышление расслоилось на два типа, которые назовем "чудо-творным" и "технологическим". Носитель первого типа мышления, поверхностно образованный и удрученный кажущимся всезнанием "науки", озабочен поиском экзотических явлений будто бы недос-тупных науке - это способствует психологическому самоутвержде-нию. Его идейный антипод немедленно находит "механизм" любого явления, а неудачу объясняет временным недостатком знания (лично своего или "современной науки").
Но опытный ученый, обладающий навыком методологической рефлексии, сознает, что всякое исчерпывающее объяснение является таковым только в рамках определенной модели, и до тех пор, пока несущие конструкции (аксиомы) последней не сделались предметом критики; поскольку же постнеклассическая наука предполагает мно-жественность моделей, она остается принципиально незавершенной и открытой для чуда.
Классическая научная картина мира, напротив, всегда претен-довала на потенциальную завершенность, и в ней имеется недву-смысленное определение чуда как события, противоречащего зако-нам природы. Отсюда вытекает и обратный логический вывод - ин-тердиктивный подход: закон природы (и вообще истинное знание) есть теоретическое обобщение необходимого и достаточного опыта, исключающее возможность определенных событий. При этом счита-ется само собой разумеющимся, что "техника никогда не отменит законов природы" [Качановский Ю.В., 1983, с.57].
Некоторые авторы даже умышленно строят дефиниции таким образом, чтобы исключить запрещенное техническое решение. На-пример, вечный двигатель - это механизм, нарушающий второе на-чало термодинамики. Додумайся кто-нибудь в свое время опреде-лить самолет как аппарат, нарушающий закон тяготения, - и, вероят-но, студенты все еще рассказывали бы на экзаменах, почему такой аппарат в принципе невозможен…
Правда, в теоретической науке подчас возникают задачи, за-ставляющие круто изменить ход мысли. Например, И.С. Шкловский [1977] предложил искать противоестественные явления в космосе как признаки активности цивилизаций. Но в последующем и он сам, и особенно его сотрудники [Гиндилис Л.М., 1996] подвергли эту идею сомнению: явления, вызванные "ударной волной интеллекта", побудили бы выстраивать концептуальную конструкцию таким обра-зом, чтобы они объяснялись как естественные в рамках физической модели. С аналогичной проблемой ("презумпция естественности") физики сталкиваются при обсуждении Большого Взрыва, феноменов типа черных дыр и т.д.
Еще раньше эта презумпция была спародирована М.А. Булга-ковым в "Мастере и Маргарите" [1984]. Целую неделю в Москве резвились Воланд и его свита, но в милицейском отчете все странные факты нашли стройные естественные объяснения, и "в свете таких объяснений решительно все понятно" (с.360). Из общей схемы выпал только один факт - исчезнувшая голова Берлиоза. Но с этим при-шлось смириться.
Методологи хорошо знают, что даже самая стройная научная концепция имеет свою "исчезнувшую голову", в поисках которой и приходится изобретать гипотезы ad hoc или уповать на будущее ре-шение проблемы. Типичный сценарий сводится к тому, что накапли-вающиеся вспомогательные гипотезы и (или) вопросы без ответов расшатывают концептуальную конструкцию, она теряет конкуренто-устойчивость и рушится под натиском новых парадигм [Кун Т., 1977].
Все это превращает интердиктивный подход, сам по себе дос-таточно остроумный, в чистую абстракцию. Попытавшись его кон-кретизировать, мы обнаруживаем, что теоретическое знание раз за разом оказывается посрамлено техническими находками.
Действительно, большинство элементов, составляющих техно-логическую среду в начале ХХI века, отвечают критериям чуда с точки зрения науки середины ХIХ века, многие - с точки зрения нау-ки начала ХХ века, а некоторые - даже с точки зрения науки середи-ны ХХ века. Они "нарушили законы природы" в том смысле, что преодолели абсолютные ограничения, логически вытекающие из них и фиксировавшиеся учеными, причем такие нарушения чаще всего происходили без дисквалификации тех законов, из которых запреты выведены.
Многотонные лайнеры бороздят воздушное пространство, а космические корабли уносят за пределы атмосферы аэробные организмы, не дискредитируя ни законов гравитации, ни законов химии или биологии. Миллионы телезрителей в Европе наблюдают прямые репортажи из Америки, не сомневаясь на этом основании в шарообразности Земли или в свойствах светового луча. Принципиальную неосуществимость множества привычных на ру-беже тысячелетий технических эффектов убедительно доказал бы любой солидный ученый сотней лет ранее.
И такие доказательства неоднократно приводились. Из истории известно, сколь фундаментальные расчеты демонстрировали, что ап-парат тяжелее воздуха непременно упадет на землю, каким насмеш-кам подвергались Г. Маркони, заявивший, что передаст радиосигнал из Европы в Америку (этот неуч не знает о шарообразности Земли!) или К.Э. Циолковский, предрекавший выход человека в космос…
Подобные примеры можно приводить очень долго. В основном они касались бы XIX-XX веков, поскольку, во-первых, прежде наука с ее строжайшими запретами не была достаточно развита, а во-вторых, эти века отличаются от прежних сотен, тысяч и миллионов лет интенсивностью событий. Между тем каждая кардинальная инновация и в истории социальных технологий, и в истории "технологий", выработанных живой природой, может быть представлена как преодоление запретов, налагаемых теми или иными физическими законами, без малейшего нарушения последних. Если бы такие законы и запреты формулировал какой-то воображаемый естествоиспытатель (подобный "палеолитическому экологу", обра-зом которого мы воспользовались в Очерке II), он бы измучился от недоумения по поводу происходящего. Нашего бессмертного физика поражали бы теперь телевизоры, космические корабли и компьюте-ры, а сотни миллионов лет назад - освоение живыми организмами суши и воздушного пространства, перестройка ими энергетических потоков атмосферы и т.д. и т.п.
Основу "парадокса интердиктивности" составляет психофизи-ческая проблема - одна из самых глубоких загадок современной нау-ки. Ее формулировка в версии В.И. Вернадского приведена в эпи-графе к разделу 3.2.
Рука, подчиняясь мысли и воле, выводит строки на бумаге, подъемный кран перемещает тонны грузов, электростанция направ-ляет в нужный канал миллиарды киловатт энергии, искусственно из-меняются русла рек, перестраиваются ландшафты… Нейрофизиолог может подробно описать, как последовательное возбуждение нейро-нов приводит к сокращению мышц, инженер расскажет, как движе-ние руки приводит в действие мощный механизм, а эколог - как на-рушение ландшафта ведет к антропогенному кризису. Но как и по-чему идеальный образ (мысль, воля) способен регулировать матери-альное движение? И каким образом "нематериальный" интеллект способен вторгаться в систему физических взаимодействий, пере-страивая их и образуя качественно новые механизмы и закономерно-сти?
Эти вопросы до сих пор не имеют ясного ответа. Приблизить-ся к нему, осмыслить психофизическую проблему и "парадокс интердиктивности" помогает анализ технического творчества на стыке термодинамики, кибернетической теории систем и гештальтпсихологии. Исходной моделью для такого анализа послужил мысленный эксперимент, предложенный в 1871 году Дж. Г. Максвеллом [1888].
Великий физик, обсуждая закон возрастания энтропии и его возможные ограничения, представил наглухо закупоренный сосуд с газом, разделенный на две половины почти непроницаемой стеной. В стене имеется единственное отверстие, защищенное подвижной заслонкой, которой распоряжается разумное "существо" (названное впоследствии Демоном Максвелла). Если Демон станет пропускать из одной части сосуда в другую быстро летящие молекулы, а медленно летящие задерживать, то постепенно энтропия газа снизится: образовавшаяся разность температур создаст "из ничего" отсутствовавший энергетический потенциал.
Многолетние дискуссии привели к выводу, что нарушения закона здесь не происходит, так как на манипуляции заслонкой Демон должен затрачивать энергию, привнесенную извне сосуда, который, следовательно, не является закрытой системой [Бриллюэн Л., 1960]. Но при этом не сразу удалось оценить по-настоящему оригинальный результат рассуждения Максвелла. А именно, он впервые сформулировал на физическом языке идею управления (ср. [Поплавский Р.П., 1981]) и показал, как целеустремленный субъект, нимало не ущемляя законы природы, но используя наличную информацию, в принципе (при неограниченной когнитивной слож-ности) способен получать полезный энергетически выраженный эффект, сколь угодно превышающий сумму затрат.
Способность информационной модели увеличивать энергети-чески полезный эффект на единицу входящего ресурса тождественна способности моделирующего субъекта перекачивать энергию от более равновесных к менее равновесным зонам. Это почти мистическое ("максвелловское") свойство является настолько существенным эволюционным фактором, что может служить исходным определением интеллектуальности, если интеллект, соответственно, рассматривать как инструмент устойчивого неравновесия.
В теории систем показано, что антиэнтропийный потенциал пропорционален богатству информационной модели; по мнению В.В. Дружинина и Д.С. Конторова [1976, с.105], "эта зависимость выражает один из основных законов природы". Психологами же исследован когнитивный механизм, посредством которого облада-тель более сложной информационной модели преодолевает ограни-чения, накладываемые законами природы и остающиеся непреодо-лимыми для обладателя более простой модели [Дункер К., 1981].
Дело в том, что каждое объективное ограничение абсолютно в рамках более или менее замкнутой системы зависимостей, которая на поверку всегда оказывается фрагментом более общих причинных сетей бесконечно сложного мира. Решение любой инженерной зада-чи состоит в том, чтобы найти более объемную модель - "метаси-стему" по отношению к исходной.
В более мощной информационной модели те параметры ситуации, которые прежде выступали в качестве неуправляемых констант, превращаются в управляемые переменные. Это и позво-ляет интеллектуальному субъекту упорядочивать хаотические (с точки зрения данной задачи) природные силы, ограничивать степени свободы вещественно-энергетических потоков ("превращать энер-гию многих степеней свободы… в энергию одной степени свободы" [Хакен Г., 1980, с.21]) и тем самым произвольно перестраивать объ-ективный мир.
Таким образом, субъект, обладающий интеллектом, который превосходит по информационной мощности интеллект остальных элементов системы, выступает по отношению к ней как аналог мак-свелловского Демона. С появлением такого субъекта образуется система с Демоном: в ней причинные зависимости кардинально ус-ложняются.
Живое вещество по отношению к физическому миру Земли, а затем культура по отношению к биосфере выступают в роли Демо-нов, отбирая полезные для себя процессы и состояния, ограничивая вредные и тем самым формируя качественно новые типы систем. С выделением более развитых культур "пирамида Демонов" продол-жала надстраиваться, образуя усложняющуюся иерархию управле-ний. Энергия и вещество в таких системах последовательно перека-чивались от сравнительно более равновесных к менее равновесным составляющим (ведь степени свободы естественных потоков ограни-чивались!), и уровень неравновесности всей социоприродной систе-мы повышался, в противоположность тому, что должно происходить в "системе без Демонов".
В социально-исторической развертке роль Демонов играли племенные союзы неолита по отношению к палеолитическому окру-жению, городские цивилизации по отношению к архаическим обще-ствам, осевые культуры по отношению к доосевым, индустриальные страны по отношению к колониям и т.д. И по мере того, как склады-валась эволюционная необходимость, сначала биота, а затем социум находили средства преодолевать объективные ограничения, бывшие прежде абсолютными, не нарушая сложившихся ранее законов при-роды, но создавая оригинальные структуры и "технологии".
Каждый скачок придавал новые свойства интеллекту, над-страивая блоки в иерархии управлений. Подсистема с более емкой и динамичной информационной моделью (со временем информация стала кодироваться товарными эквивалентами типа золота, ассигна-ций и т.д.) ориентировала потоки энергии на себя, повышая уровень разнообразия и неравновесности совокупной системы. И почти неиз-бежно наращивала управленческие притязания по отношению к "об-крадываемым" подсистемам.
При этом каждый Демон оказывался жизнеспособным по-стольку, поскольку ему удавалось внутренне уравновешивать свои управленческие притязания; в противном случае он со временем раз-рушал управляемую систему и погибал под ее обломками. Через этот жестокий селективный механизм (который на социальной стадии кристаллизовался в закон техно-гуманитарного баланса) происходи-ло и происходит эволюционное созревание интеллектуальности.
Поэтому не совсем случайно то, что "Демон" Максвелла и "даймон" Сократа (напомню: одно из ранних обозначений совести как высшего звена в иерархии нравственного самоконтроля) получи-ли одинаковое наименование. Отсюда вырисовывается определение, предложенное В.А. Лефевром [1996]: разум - это космический субъ-ект с совестью.
Отмеченные обстоятельства вносят решающие коррективы в методологию анализа системы с Демонами (каковой, несомненно, является антропосфера). Как ранее отмечалось, достоверность нату-ралистических моделей, часто используемых экологами и футуроло-гами, применительно к такой системе весьма ограничена. Прогноз ее поведения настоятельно требует других моделей, учитывающих субъективные свойства Демонов, и особенно того, который находит-ся на вершине иерархической пирамиды - его цели, ценности, акту-ально и перспективно доступные средства. В нашем случае речь идет, конечно, о человеческом разуме, хотя как адекватно выстроить цивилизационную пирамиду - большой вопрос.
Мы вернемся к этому и другим вопросам прогностики в Очер-ке IV, но для этого необходим ряд дополнительных обобщений.

3.3. О механизмах, движущих силах и "законах" истории. Новое обобщение синергетической модели

То, что историки так и не смогли сфор-мулировать чего-либо подобного научным за-конам, не удивительно, это обусловлено гос-подствующей концепцией партикуляризма.
Р.Л. Карнейро

Трансдисциплинарная единая теория, которая непременно возникнет, будет описы-вать различные фазы и грани эволюционного процесса с инвариантными общими законами.
Э. Ласло

В разделе, завершающем первые три очерка, систематизируем ряд принципиальных выводов, которые позволят во всеоружии вер-нуться к обсуждению сценариев будущего. Некоторые из этих выво-дов сформулированы ранее и здесь будут выстроены и уточнены, другие подготовлены предыдущим материалом, который требует обобщения.
Как мы убедились, историю человечества, живой природы и физической Вселенной пронизывают сквозные эволюционные век-торы, причем их направление достаточно парадоксально для класси-ческой картины мира. А именно, на протяжении всего периода, дос-тупного ретроспективному обзору, мир последовательно изменялся от более вероятных к менее вероятным процессам и состояниям. Эта тенденция и была выше гротескно обозначена как "удаление от естества".
Отказ от априорных телеологических допущений (эволюция ориентирована изначальной целевой программой) делает неизбеж-ным вопрос о причинах или движущих силах такой странной на-правленности событий. Мы видели, что синергетика позволяет час-тично ответить на этот вопрос.
Во-первых, раскрыты механизмы, посредством которых спон-танные флуктуации способны образовывать системы далекие от равновесия с окружающей средой. Во-вторых, показано, что с нако-плением спровоцированных неустойчивостей (эндо-экзогенный кри-зис) неравновесная система должна либо мигрировать в новую сре-ду, либо приблизиться к равновесию, т.е. разрушиться, либо еще бо-лее удалиться от него, усовершенствовав механизмы антиэнтропий-ной работы. Напомню (см. раздел 2.8), что на языке синергетики сценарий приближения к равновесию со средой назван простым аттрактором, а сценарий прогрессирующего удаления от равнове-сия - странным аттрактором.
Таким образом, "прогрессивные" изменения в синергетической модели представляются не как цель, а как средство сохранения, в целом же поступательная эволюция - как цепь успешных адаптаций к последствиям собственной активности неравновесных систем (на фоне преобладающих разрушительных эффектов неустойчивости), т.е. реализация множества странных аттракторов.
Есть, однако, еще более фундаментальная сторона вопроса, пе-ред которой "классическая" синергетика, оторвавшая свой предмет - самоорганизацию - от процессов управления (предмета киберне-тики), оказывается беспомощной.
Понятно, что о последовательной эволюции не могло бы быть речи, если бы высокоорганизованные системы не осуществляли це-ленаправленную работу против равновесия, не боролись столь изо-щренно за свое сохранение, добывая свободную энергию, избегая опасностей, выборочно и "пристрастно" отражая (классифицируя, оценивая) события внешнего мира. Но почему, скажем, живому ор-ганизму не безразлично собственное состояние или судьба популя-ции? Каковы генетические истоки целенаправленного поведения, отчетливо наблюдающегося на определенных стадиях эволюции?
Эти вопросы, без решения которых апостериорная (нетелеоло-гическая) модель эволюции в любом случае остается ущербной, подробно исследованы в книге [Назаретян А.П., 1991] с привлечени-ем естественнонаучных данных и кибернетической теории систем. Здесь кратко изложу содержание предлагаемого ответа в той мере, в какой это необходимо для дальнейшего исследования.
Ответ строится на сочетании двух фундаментальных обобще-ний современного естествознания и философии, каковыми являются законы сохранения и имманентная активность материи. Эти диа-лектически противоречивые качества материального мира необхо-димы и достаточны для того, чтобы на всех уровнях взаимодействий реализовались отношения управления и конкуренции за сохранение (внутренней и внешней структуры, состояний движения и т.д.) каж-дой из взаимодействующих систем.
Целый ряд естественнонаучных моделей (вариационные прин-ципы, принцип Ле Шателье - Брауна, закон Онсагера и др.) орга-нично встраиваются в системно-кибернетическую метафору управ-ления, целевой причинности и конкуренции. Известный физик и ма-тематик Н.Н. Моисеев [1986, с.70] указал на возможность интерпре-тировать все законы природы как механизмы "отбора реальных движений"
В свою очередь, конкуренция управлений обусловливает непре-рывную "игру" природы, в которой каждая организационная форма есть временный "компромисс принуждений" (принуждение - фун-даментальная категория теоретической механики, составляющая ос-нову для определения связи [Голицын Г.А., 1972]), своего рода "сед-ловая точка". Равновесные же состояния - только идеализированные моменты фундаментально неравновесного процесса, вроде идеаль-ного газа или геометрической точки.
До тех пор, пока все участники взаимодействия обладают со-поставимыми возможностями отражения и реагирования, стабили-зация и эффективное поддержание неравновесных состояний недос-тижимы. Но при некотором значении внутренней сложности система оказывается способна, используя энергию среды, противостоять ее уравновешивающему давлению. Выделение таких "успешных" ор-ганизационных форм (например, системы высшего химизма; хотя уже образование сложных ядер происходило с привлечением энер-гии извне) образует новый уровень конкурентных отношений, обу-словливающих последовательное восхождение к устойчиво нерав-новесным процессам.
Таким образом, предпосылки сохраняющей целенаправленно-сти, а значит, и субъектности, присутствуют в самом основании ма-териальных взаимодействий и на высших уровнях организации не возникают "из ничего", а только приобретают новое качество. От-сюда понятнее, почему состояние выделенности из среды является ценным для организма и активно отстаивается.
Выделение устойчивых систем все более далеких от равновесия с внешней средой обеспечивалось усложнением внутренних струк-тур, а также образованием динамичных информационных моделей, способствующих управлению и адаптации. Эти три сопряженные линии: удаление от равновесия, усложнение организации и динами-зация отражательных процессов - составляют лейтмотив универ-сальной эволюции.
По меньшей мере, 3,8 млрд. лет назад во Вселенной появились системы с таким высоким уровнем организации и качеством опере-жающего отражения, что они стали играть роль максвелловского Демона, организуя вещественно-энергетические потоки в направле-нии полезном для себя и противоположном тому, какой естествен для равновесных областей (эквилибросфер). Вокруг Земли начала формироваться биосфера - зона устойчивого неравновесия.
Столь же глубокие корни, как субъектность и целенаправлен-ность, имеет присущая живому веществу агрессивность - исконное стремление захватывать и перестраивать под свои потребности дос-тупные пространства и разрушать объекты, служащие источником свободной энергии. Как показано ранее (разделы 2.6, 2.7), природа выстраивала балансы и противовесы, ограничивавшие межвидовую и внутривидовую агрессию, которые, однако, периодически наруша-лись. Далеко не всегда это связано с прагматической "жизненной необходимостью". Противоречивое единство сохранения и активно-сти воплощается в живых организмах единством стабилизирующих и функциональных потребностей, и чем выше уровень устойчивого неравновесия, тем сильнее выражено стремление к "бескорыстно-му" провоцированию неустойчивостей. Это служило одной из при-чин умножения эндо-экзогенных кризисов и, соответственно, уско-рения эволюционного процесса.
С развитием биотической организации и качества информаци-онных моделей возрастал удельный вес субъективной реальности в совокупной детерминации планетарных событий. Надстраивающая-ся "пирамида Демонов" усложняла причинные связи, причем на ка-ждом следующем уровне конкуренции складывались свои механиз-мы ограничений, обеспечивавшие устойчивое функционирование системы. До тех пор, пока возросшие инструментальные возможно-сти не превосходили эффективность ограничителей, требуя более совершенных механизмов сдерживания агрессии, а при недостаточ-ной эффективности последних кризис завершался катастрофическим разрушением.
В социальной истории эти эволюционные зависимости вы-строились в закон техно-гуманитарного баланса - специфический механизм селектогенеза, посредством которого человечество драма-тически адаптировалось к растущему инструментальному могуще-ству. В системно-кибернетических терминах данный закон выражает зависимость между потенциалом внешнего управления, потенциа-лом внутреннего управления (самоконтроля) и устойчивостью.
Обратим особое внимание на разнообразностный параметр эво-люции, неоднозначность которого отмечалась ранее.
С древних времен в философии, а затем и в различных областях социальной науки то и дело возобновлялись споры о том, является ли показателем развития (прогресса) увеличение или, наоборот, уменьшение "разнородности" систем (см. подробнее [Назаретян А.П., 1991]). После того, как У.Р. Эшби [1959] был сформулирован основополагающий закон кибернетической теории систем - закон необходимого разнообразия, - многие сочли вопрос окончательно решенным.
Между тем специалисты в области социологии, культурологии, юриспруденции, этики и т.д. продолжали сталкиваться с логически-ми несуразностями. С одной стороны, гипертрофия разнообразност-ного критерия дала импульс "разгулу постмодернизма": все культу-ры и субкультуры равноценны, а правовые, этические и прочие ог-раничения ущемляют человеческую самобытность. С другой сторо-ны, она стала подспорьем для элитаристских теорий, отождествив-ших равенство с "тепловой смертью" общества.
Действительно, признав разнообразие самодостаточной ценно-стью, да еще придав этому статус естественнонаучного закона, трудно объяснить необходимость таких ограничителей, как уголов-ный кодекс, международное право, мораль, правила уличного дви-жения и даже грамматическая норма. Ведь еще Лао-цзы заметил, что социальные нормы - "это средства вытягивать ноги уткам и обру-бать журавлям" (цит. по [Вигасин А.А., 1994, с.189]), т.е. механизм унификации.
Очевидная неполнота закона Эшби побудила к поиску сораз-мерного по мощности теоретического обобщения, которое было впервые предложено Е.А. Седовым [1988, 1993] и после кончины ученого обозначено нами как закон иерархических компенсаций, или закон Седова.
Краткая формулировка закона такова: в сложной иерархически организованной системе рост разнообразия на верхнем уровне обес-печивается ограничением разнообразия на предыдущих уровнях, и наоборот, рост разнообразия на нижнем уровне разрушает верхний уровень организации (т.е. система как таковая гибнет). Унификация несущих подсистем как условие совокупной диверсификации со-ставляет существо "вторичного упрощения", бесчисленные примеры которого дает не только социальная действительность, но и биоло-гическая, и космофизическая история. Они по различным поводам упоминались в предыдущих разделах, и здесь сконцентрируем их в цельную картину.

Если гипотеза о фазовом переходе от многомерного пространства ранней Вселенной к четырехмерному пространственно-временному континууму (см. раздел 3.1) подтвердится, то это был, возможно, исторически первый акт огра-ничения, обеспечивший рост разнообразия структурных форм. Еще одним при-мером, относящимся к космофизической стадии эволюции, может служить то, что при образовании галактик из хаотической среды уменьшение вероятности пространственного распределения частиц сопровождалось ростом "скоростной" вероятности [Зельдович Я.Б., Новиков И.Д., 1975].
Факты такого рода умножаются с ускорением и разветвлением эволюци-онных процессов. Так, ограничение разнообразия на субклеточном и молеку-лярном уровнях живого вещества обеспечило рост разнообразия форм на над-клеточном уровне. Рост разнообразия эукариот потребовал унификации типов метаболизма по сравнению с прокариотами. Ранее отмечалось, что общей пред-посылкой растущего биоразнообразия служила унификация физических усло-вий планеты, а в последующем унификация биологической среды сделалась столь же необходимым условием роста социокультурного разнообразия.
Проявления той же закономерной связи обнаруживаются во всех сферах человеческой деятельности. Скажем, в языке ограничение допустимых фонем-ных комбинаций совершенно необходимо для построения слов, ограничение синтаксических сочетаний - для построения фраз и т.д. Исторически это вело к укрупнению и обобщению языковых правил. Дж. Даймонд утверждает, что, на-пример, языки Новой Гвинеи (среди туземцев которой ему приходилось много работать) грамматически сложнее, чем современный английский или китайский [Diamond J., 1997].
Аналогично, развитие рынка обеспечивалось появлением общепринятого товарного эквивалента - золота; затем еще более общего эквивалента, обеспеченной золотом бумажной ассигнации, затем кредитной карточки, замещающей ассигнации. Развитие науки требует упрощающих обобщений, в которых имплицитно содержится (и может быть дедуктивно выведено) множе-ство фактов, причинных связей, потенциальных суждений, прогнозов и реко-мендаций, но вместе с тем исключается множество других фактов, гипотез и т.д. Чем более развито и разнообразно дорожное движение, тем более общезначи-мые ограничения требуются для его поддержания. Вообще с усложнением со-циальной организации умножались моральные, правовые и прочие ограничения - законы, предписания, правила и т.д. "Как раз потому, что эти правила сужают выбор средств, которые каждый индивид вправе использовать для осуществле-ния своих намерений, они необычайно расширяют выбор целей, успеха в дос-тижении которых каждый волен добиваться" [Хайек Ф.А., 1992, с.88].
Легко вообразить, а можно и вспомнить, что происходит с обществом, ко-гда ограничения по какой-либо причине ослабевают и, таким образом, разнооб-разие на одном из несущих уровней растет. Не стану пересказывать истории мя-тежей и революций, приведу классический пример из Библии. Когда Господь решил воспрепятствовать строительству Вавилонской башни, Он диверсифици-ровал коммуникативные коды (языки) - и этого было достаточно, чтобы систе-ма взаимодействия обрушилась…
В общеэволюционном плане стоит указать на обстоятельство столь же очевидное, сколь и диалектически противоречивое. Относительная независи-мость от среды возрастала за счет не элиминации связей ("принуждений"), а, напротив, их последовательного наращивания; при этом образовывались все бо-лее многослойные комплексы ограничительных связей, каждая из которых смягчалась наличием других связей. Так, физические ограничения на актив-ность живого организма дополняются существенными биотическими ограниче-ниями, в пределах которых сохраняется его качественная определенность. Со-циальный субъект, оставаясь живым организмом, обрастает к тому же формаль-ными и неформальными ролевыми ограничениями, и чем больше богатство культурных связей и отношений, тем шире свобода выбора…

Здесь, правда, возникают серьезные вопросы о том, как можно определять иерархическое положение того или иного организацион-ного уровня и, соответственно, предсказать, в каком случае дивер-сификация (унификация) будет иметь конструктивные или деструк-тивные последствия. Или о том, каковы оптимальные объем и жест-кость ограничений, превышение которых делает систему громозд-кой и контрпродуктивной. Тем более, что исчисление совокупной сложности очень сильно зависит от произвольно выбранных усло-вий, и, по признанию Дж. фон Неймана [1971], само понятие "слож-ность" является, скорее, качественным, чем количественным.
Из прежних разделов нам известно, как синергетическая модель может способствовать поиску критериев такого рода. Показателями того, имеет место деградация или вторичное упрощение, однопло-скостное ("аддитивное") или конструктивное ("неаддитивное") ус-ложнение и т.д., способны служить уровни устойчивого неравнове-сия или динамика эффективности управления.
В целом же закономерная связь между ростом и ограничением разнообразия выглядит настолько общезначимой, что напрашивает-ся вывод о наличии еще одного универсального закона сохранения. Закон сохранения разнообразия мог бы оказаться прямым следстви-ем термодинамических законов (или наоборот?), но, чтобы его внят-но аргументировать, нужна хоть какая-то ясность по поводу изна-чального мирового ресурса: каков источник, носитель или несущий уровень, ограничение разнообразия которого обеспечивает наблю-даемый рост разнообразия Вселенной? Теоретически на роль уни-версального источника негэнтропии могли бы претендовать черные дыры, прочее темное вещество, связанное с квантовым вакуумом [Кардашев Н.С., 2002], или какие-то "дофизические" формы мате-рии [Хокинг С., 1990]. Но все это уже слишком специальные вопро-сы, вторгаться в которые я не рискну.
Эмпирический материал дает основания для другого обобще-ния, не столь амбициозного, но также касающегося едва ли не всех эволюционных стадий. Шанс на конструктивное преодоление кри-зиса система получает в том случае, если она успела накопить (со-хранить) достаточный внутренний ресурс слабо структурированного и актуально бесполезного разнообразия. Какие-то из "лишних" эле-ментов, сохранившихся на периферии системы, с изменением усло-вий становятся доминирующими и обеспечивают образование но-вой, иногда более высокоорганизованной системы-наследницы.
Это правило избыточного (нефункционального) разнообразия подтверждается сопоставлением пред- и послекризисных ситуаций в истории общества и природы и является достаточно поучительным.