Три вектора эволюции: эмпирические обобщения 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Три вектора эволюции: эмпирические обобщения



Эволюция - это изменение от неоп-ределенной бессвязной однородности к оп-ределенной взаимосвязанной разнородно-сти путем... дифференциации и интеграции.
Г. Спенсер

С тех пор, как понятие прогресса было, по сути, дискредитировано, никто не осмеливается спросить, что же такое чело-веческая история в целом.
В. МакНейл

Существует только одна культурная реальность, которая не сконструирована произвольно, - общечеловеческая культура, охватывающая все периоды и регионы.
Р. Лоуи


Американский социолог Р. Карнейро, упрекая своего коллегу Дж. Стюарта в чрезмерной робости эволюционных обобщений, сравнил его с человеком, который замечает, что каждая отдельная река течет сверху вниз, но не осмеливается заключить, что все реки текут именно в таком направлении [Carneiro R.L., 1974].
Это остроумное сравнение, добавим от себя, страдает только од-ним недостатком. То, что вода естественным образом устремляется вниз, признать нетрудно, поскольку это отвечает нашему обыденному опыту и производной от него физической интуиции. Гораздо труднее согласить-ся, что река истории, в каком-то смысле, направлена противоположно - это входит в видимое противоречие и с повседневными наблюдениями, и с известными со школьных лет законами физики. Тем более что и исто-рические факты в данном отношении довольно противоречивы.
Попытки прогрессистов представить человеческую историю как последовательное восхождение "от худшего к лучшему" чаще всего ока-зывались неудачными спекуляциями. Как мы уже видели, нет вразуми-тельных доказательств того, что люди от эпохи к эпохе становились бо-лее счастливыми. Кто же полагает, будто они становились все богаче, физически и психически здоровее, все дольше жили и т.д., тот просто за-блуждается, безосновательно перенося тенденции последних двух веков европейской истории на другие эпохи и регионы.
По убеждению известного историка М. Коэна, специально иссле-довавшего этот вопрос, до середины XIX века не прослеживается чего-либо похожего на прогресс в качестве жизни, питания, в показателях фи-зического здоровья или продолжительности жизни. Тенденция была, скорее, обратной, так что, например, европейские горожане XIV - XVIII веков "относятся к числу самых бедных, голодных, болезненных и ко-роткоживущих людей за всю историю человечества" [Cohen M., 1989, p.141].
Но если индустриальная революция в целом изменила положение к лучшему, то далеко не все эпохальные перевороты прошлого давали столь же явный эффект. Коэн привел убедительные доказательства того, что охотники и собиратели палеолита были здоровее и даже выше рос-том, чем их потомки после неолитической революции и вплоть до ХХ века; у них была выше и ожидаемая продолжительность жизни. Серьез-ные потери, связанные с переходом от присваивающего к производяще-му хозяйству, подробно описаны историками и антропологами.
Превосходство кочевников палеолита объясняется оптимальной структурой физической активности и питания, а главное, несравненно меньшей распространенностью инфекционных эпидемий. И дело не только в отсутствии скученности характерной для последующих эпох. В палеолите еще не существовало большинства знакомых нам вирусов, бактерий и микробов - побочных продуктов оседлого скотоводства (в результате мутации микроорганизмов, паразитировавших на животных), которые терроризируют человечество в последние десять тысяч лет [Cohen M., 1989], [Karlen A., 1995], [Diamond J., 1999].
Как тут не усмотреть в естественной первобытной жизни библей-скую идиллию, а в неолитической революции - изгнание из рая. Как не возмутиться грехопадением предков, позволивших Дьяволу заманить се-бя в ловушку оседлости, а затем государства и прочих прелестей совре-менного мира. Может быть, река истории действительно течет, как вся-кая нормальная река, по наклонной, и историческая эволюция по суще-ству аналогична "эволюции" реки от истока к устью?
Такие вопросы мы далее внимательно рассмотрим. Пока же, во из-бежание недоразумений, отмечу только, что упомянутая выше ожидае-мая продолжительность жизни не тождественна ее реальной продолжи-тельности. Коэн, которого можно отнести к когорте ученых певцов пер-вобытности, старательно обходит проблему насилия. Но и он, изредка переходя от данных археологии к данным этнографии, вынужден при-знать, что даже в мирных племенах "обычное количество убийств на душу населения удивительно велико" [Cohen M., 1989, p.131].
Внимательнее анализируют эту сторону дела профессиональные этнографы и антропологи. Во вводном очерке цитировались слова Дж. Даймонда о том, что большинство людей в палеолите умирают не есте-ственной смертью, а в результате преднамеренных убийств. К фактиче-ским данным и выводам этой книги [Diamond J., 1999], посвященной сравнительной истории обществ за последние тринадцать тысяч лет и ставшей научным бестселлером, мы еще будем возвращаться.
Ее автор, ученый с большим опытом полевых и теоретических ис-следований, поставил во главу угла вопрос о том, почему общества на разных континентах развивались неравномерно и пребывают в настоя-щее время на различных исторических стадиях. При этом он удивитель-ным образом игнорировал вопросы, которые, по логике вещей, должны бы этому предшествовать: почему общества развивались различными темпами в одном и том же направлении, и действительно ли дело обсто-ит именно так? Судя по всему, наличие единого вектора изменений для автора настолько очевидно, что причины данного обстоятельства обсуж-даются лишь спорадически и вскользь.
Между тем, как мы видели, далеко не все коллеги Даймонда разде-ляют его уверенность в наличии единых исторических тенденций. Осо-бенно изобилуют противники эволюционного взгляда именно среди эт-нографов, которые, увлеченно работая внутри самобытных культурных миров, более других склонны к релятивизму и "постмодернизму" и нега-тивно относятся ко всякой эволюционной иерархии.
Затянувшийся спор о реальности или иллюзорности общечелове-ческой истории может быть переведен в новое содержательное русло за счет выделения и систематизации конкретных векторов. Если наличие хотя бы одного "сквозного" вектора будет доказано, то придется при-знать единство и преемственность истории, а чтобы дискредитировать эволюционно-исторический подход, необходимо доказать, что таких единых векторов не существует.
Я ни в коей мере не настаиваю на том, что выделенные ниже пара-метры последовательных изменений исчерпывают их реальный спектр. Не исключаю и возможность дальнейшей детализации, как предлагал, например, А.В. Коротаев [1999]. Но начну обсуждение конкретных век-торов с принципиального замечания.
На крупномасштабной карте малого участка поверхность Земли не обнаруживает свойства кривизны. Чтобы их зафиксировать, необходимо существенно уменьшить масштаб и расширить обозреваемую площадь. Об этом приходится напоминать в спорах с историками, указывающими на факты попятного движения по любому из выделенных параметров. Векторность, о которой далее пойдет речь, заметна только при очень мелком масштабе и предельном по охвату обзоре исторических процес-сов. С укрупнением масштаба все линии неизбежно изламываются, об-щая картина размывается, и остаются лишь частные врeменные тенден-ции, экстраполяция которых в прошлое или в будущее чревата недора-зумениями.
Более того, чередуя широкоугольный и телескопический объекти-вы с микроскопом, мы то и дело убеждаемся, что имеем дело вообще не с линией (хотя бы и ломаной), а с ветвистым деревом и даже с кустом. Полвека назад каждый археолог, нашедший останки человекоподобного существа, претендовал на открытие искомой "переходной ступени" к со-временному человеку. Сегодня исследователи антропогенеза уже выну-ждены отказаться от красивого образа мраморной лестницы. Под давле-нием многочисленных фактов признано, что одновременно существова-ли очень близкие виды, которые постепенно удалялись друг от друга, и большая часть из них, попадая в "эволюционные тупики", не выдержи-вала конкуренции с более удачливыми соперниками.
С социальными организмами в истории происходило нечто похо-жее [Коротаев А.В., Бондаренко Д.М., 1999], хотя судьба составляющих их родов и индивидов не всегда была столь же фатальна, как судьба от-стававших в развитии ранних гоминид. В современном мире можно на-блюдать все многообразие социальных, хозяйственных укладов и соот-ветствующих им культурно-психологических типов, от палеолита до по-стиндустриализма. А также - все формы эксплуатации исторически от-ставших регионов, и искренние попытки уберечь первобытные племена с их образом жизни, и стремление фундаменталистов отторгнуть чуждое влияние, и усилия целых стран, отдельных семей и личностей прорваться в новую эпоху путем миграции и образования.
Имея в виду указанные обстоятельства, прежде всего, выделю те векторы последовательных глобальных изменений, которые эмпириче-ски прослеживаются на протяжении социальной истории и предыстории и без особого труда могут быть выражены количественно.
Рост технологической мощи. Если мускульная сила человека ос-тавалась в пределах одного порядка, то способность концентрировать и целенаправленно использовать энергию увеличилась (от каменного то-пора до ядерной боеголовки) на 12-13 порядков [Дружинин В.В., Конто-ров Д.С., 1983].
Демографический рост. Несмотря на усиливавшуюся мощь ору-дий, в том числе (и прежде всего) боевых, и периодически обострявшие-ся антропогенные кризисы (см. далее), в долгосрочном плане население Земли умножалось. Это происходило настолько последовательно (хотя также с временными отступлениями), что группой математиков разрабо-тана модель, отражающая рост населения на протяжении миллиона лет [Капица С.П. и др., 1997]. Как отмечено в разделе 1.2 со ссылкой на рас-четы тех же авторов, сегодня численность людей превышает числен-ность диких животных, сравнимых с человеком по размерам тела и по типу питания, на 5 порядков (в 100 тыс. раз!).
Что соответственно увеличивалась плотность населения, можно было бы и не добавлять. Но, поскольку для нас это будет в дальнейшем особенно важно, приведу наглядный расчет. В местах расселения охот-ников-собирателей-рыболовов их средняя численность составляла 0,5 человек на квадратную милю (1 миля - 1609 м.), у ранних земледельцев - 30 человек, у более развитых земледельцев - 117 человек, а в зонах ир-ригационного земледелия - 522 человека [Коротаев А.В., 1991]. В совре-менном мегаполисе плотность может "зашкаливать" за 5 тыс. человек на квадратный километр.
Рост организационной сложности. Стадо ранних гоминид, пле-мя верхнего палеолита, племенной союз ("вождество") неолита, город-государство древности, империя колониальной эпохи, континентальные политико-экономические структуры и зачатки мирового сообщества - вехи на том пути, который Ф. Хайек [1992] обозначил как расширяю-щийся порядок человеческого сотрудничества. Первый метод количест-венного расчета сложности был предложен почти полвека назад Р. На-роллом [Naroll R., 1956], и с тех пор совершенствовался [Carneiro R., 1974], [Chick G., 1998]. Разработана также математическая модель, отра-жающая положительную зависимость между численностью населения и сложностью организации [Carneiro R., 2000].
Из социологии известно, что численность группы сильно коррели-рует со сложностью: крупные образования, не обеспеченные достаточно сложной структурой, становятся неустойчивыми. Поэтому, если в палео-лите существовали только группы числом от 5 до 80 человек, то в 1500 году уже 20% людей жили в государствах, а сегодня вне государствен-ных образований остается мизерный процент людей [Diamond J., 1999]. С усложнением социальных структур (которое, как всякое эффективное усложнение, сопряжено с фазами "вторичного упрощения" [Сухотин А.К., 1971] - унификацией несущих подструктур) увеличивались мас-штаб группового самоопределения, количество формальных и нефор-мальных связей, богатство ролевого репертуара, разнообразие деятель-ностей, образов мира и прочих индивидуальных особенностей.
Расширение и усложнение "человеческой сети" как общий вектор социальной истории на протяжении тысячелетий - лейтмотив новой мо-нографии двух крупных американских историков [McNeill J.R., McNeill W., 2003]. В ней показано, как эта тенденция обусловила последователь-ный рост энергетической мощи общества и превращение человеческой деятельности в планетарный фактор.
Рост внутреннего разнообразия дополнялся ростом внешнего, межкультурного разнообразия. Археологи и антропологи обращают внимание на то, что, например, культуры шелльской эпохи в Европе, Южной Африке и Индостане технологически идентичны, тогда как культура Мустье представлена множеством локальных вариаций, а куль-туры верхнего палеолита в еще большей степени отличны друг от друга, чем культуры среднего палеолита. В неолите и после него разделение труда и нарастающее внутреннее разнообразие социумов последователь-но сокращали вероятность сходства между культурами [Кларк Дж., 1977], [Клягин Н.В., 1987], [Лобок А.М., 1997], [Дерягина М.А., 1999]. Иначе говоря, по мере удаления в прошлое мы обнаруживаем все боль-шее сходство региональных культур - как по материальным орудиям, так и по характеру мышления, деятельности и организации, - хотя ана-томически их носители могли различаться между собой (особенно в среднем и нижнем палеолите) сильнее, чем современные человеческие расы.
И еще одно характерное обстоятельство подмечено исследовате-лями. Чем примитивнее культуры и чем менее существенно различие между ними, тем выше чувствительность к минимальным различиям. В первобытном обществе минимальная деталь раскраски тела способна вызвать смертельную вражду.
В Новое время люди, прежде всего европейцы, стали замечать и осознавать наличие глобальных взаимосвязей, сами связи углубились и расширились, и возобладала иллюзия, будто только теперь человечество превращается в единую систему. Но факты свидетельствуют об ином: культура представляла собой планетарную систему изначально, а расхо-ждение культур - типичный процесс эволюционной дифференциации.
В пользу этого тезиса историки-глобалисты приводят и другие до-воды, например, совокупность данных, доказывающих наличие общече-ловеческого праязыка, который дивергировал в возрастающее множество национальных языков и диалектов [Рулен М., 1991], [Мельничук А.С., 1991], [Алаев Л.Б., 1999-а]. Сильным аргументом служит последователь-ное сжатие исторического времени, интервалы которого укорачиваются в геометрической прогрессии [Дьяконов И.М., 1994], [Яковец Ю.В., 1997], [Капица С.П., 1999].
По всей вероятности, интенсификация процессов сопряжена с воз-растающей сложностью системных связей, но последнее не тождествен-но возрастанию порядка (как полагали О. Конт и другие социологи).
С усложнением структуры образуются новые параметры порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, причем из теории сис-тем следует, что их оптимальное соотношение (с точки зрения эффек-тивного функционирования) более или менее постоянно.
Еще на один факт стоит обратить внимание, чтобы заранее отвести упреки в гипертрофировании современных западных тенденций.
Лидерство в развитии технологий, которое a posteriori выстраива-ется в единую линию, многократно переходило от одного региона Земли к другому. 50 тыс. лет назад оно принадлежало Восточной Африке. От 40 до 25 тыс. лет назад в Австралии впервые изобрели каменные орудия с полированным лезвием и рукояткой (что в других регионах считается признаком неолита), а также средства передвижения по воде. Передняя Азия и Закавказье стали инициаторами неолитической революции и, ты-сячелетия спустя, производства железа. В Северной Африке и в Месопо-тамии появились гончарное дело, стеклоделие и ткачество. Долгое время ведущим производителем технологий был Китай. В первой половине II тысячелетия глобальное значение имели производственные, военные и интеллектуальные технологии арабов… Только Америка никогда раньше не играла лидирующей роли, но и эта "несправедливость" устранена в ХХ веке.
Даймонд отмечает, что с 8500 года до н.э. по 1450 год н.э. Европа оставалась наименее развитой частью Евразии (за исключением госу-дарств античности). Это подтверждают и историко-экономические рас-четы. В первые века 2 тысячелетия н.э. обитатели стран Востока вдвое превосходили европейских современников по доходам на душу населе-ния и еще более - по уровню грамотности [Мельянцев В.А., 1996].
Бесспорно, "не будь (европейской) колониальной экспансии, все страны Востока находились бы сегодня практически на уровне едва ли не XV века" [Васильев Л.С., 2000, с.107]. Но напрашивается встречный вопрос: в какой эпохе пребывала бы теперь Западная Европа, если бы в VIII - XIV веках она не стала объектом арабских завоеваний? Напомним, именно арабы принесли с собой элементы того самого мышления, кото-рое принято называть "западным", и спасали от католической церкви ан-тичные реликвии, более близкие им, чем средневековым европейцам, а предки нынешних испанцев, итальянцев, французов и немцев самоот-верженно отстаивали свой традиционный (не "азиатский" ли?) образ жизни.
Имеются многочисленные примеры того, как технологии, а также формы мышления и социальной организации возникали более или менее независимо в различных регионах, причем это могло происходить почти одновременно или со значительной отсрочкой. Считается, например, что неолитическая революция произошла более или менее независимо в се-ми регионах Земли; города появились самостоятельно в шести точках Старого Света и в двух точках Америки по довольно схожим сценариям. Последнее, в свою очередь, также сопровождалось совершенно новыми реалиями, включая письменность, нормативные регламентации, диффе-ренциацию деятельностей, расширение групповой идентификации, "ли-нейное" мышление и "книжные" религиозные учения. В религиозных текстах появлялись личные местоимения, которые первоначально отно-сились к богам, но стимулировали индивидуальное человеческое само-сознание.
Когда европейцы вплотную столкнулись с американскими цивили-зациями, все увиденное так мало походило на прежние сообщения путе-шественников (из Китая, Индии или Ближнего Востока), что завязался долгий спор о том, являются ли коренные жители Нового Света челове-ческими существами. Только в 1537 году папской буллой было зафикси-ровано, что индейцы - люди и среди них можно распространять Христо-ву веру [Егорова А.В., 1994], [Каспэ С.И., 1994]. Но, как показывает ис-торический анализ, даже при таком несходстве форм социальные про-цессы на обоих континентах Америки развивались по тем же векторам, что в Евразии и в Северной Африке; коренные американцы пережили с отсрочкой во времени неолитическую революцию и революцию городов и приближались к Осевому времени (см. раздел 2.6). Археологические открытия 40-х годов ХХ века в Мезоамерике и в Перу продемонстриро-вали такую удивительную параллельность макроисторических тенден-ций в Старом и в Новом Свете, что, по свидетельству Р. Карнейро, имен-но они стимулировали очередной всплеск интереса к социальному эво-люционизму.
Прежние летописцы - "великие провинциалы" (А.Я. Гуревич) - были склонны отождествлять историю своего народа со всемирной исто-рией, что и характеризует их мотивацию. Истории же отдельных стран и наций, появившиеся во множестве за последние два века, почти всегда представляют собой идеологические конструкты, подчиненные опреде-ленным политическим задачам. Как правило, это образцы той историче-ской науки, которая, по известному выражению М.Н. Покровского, есть "политика, опрокинутая в прошлое".
Выстраивая истории России, Украины, Армении, Франции, США, или Уганды, ученый обязан понимать, что он более или менее произ-вольно вычленяет из реального процесса всемирной истории совокуп-ность фактов в соответствии с актуальной геополитической конъюнкту-рой. Эту позицию "исторического экстремизма" следует понимать не как призыв отказаться от пострановых изложений истории, а как рекоменда-цию сохранять при этом чувство юмора.
Чрезвычайно условным в этом плане представляется и выделение особого класса "техногенных" обществ [Степин В.С., 2000]. Сколь бы ни было однобоким франклиновское определение человека как "животного, производящего орудия" (tool making animal), именно наличие техноло-гий служит эмпирическим критерием отличия социума от стада. За ред-ким исключением, все социумы изменялись во времени от меньшей к большей опосредованности отношений с природой, часто заново переот-крывая технологии, давно известные в других регионах. Более того, как мы далее увидим (если для кого-то это все еще новость), техногенные катастрофы - вовсе не "изобретение" Западной цивилизации: они проис-ходили и становились мощным историческим фактором уже тогда, когда не существовало не только машин, бомб и атомных станций, но и метал-лических орудий.
Реальность трех выделенных векторов подтверждается таким объ-емом фактического материала, что разночтения возможны только по по-воду деталей, формулировок или способов спецификации параметров. Радикальные же возражения оппонентов носят исключительно оценоч-ной характер: "хорошо" или "плохо" то, что технологический потенци-ал, численность человеческого населения Земли и сложность социаль-ных систем исторически последовательно возрастали? Но это возраже-ния не по существу, так как до сих пор мы ограничивались констатацией.
Следующие два вектора менее очевидны, а потому требуют более детальных обоснований, и вместе с тем их анализ дает повод для осто-рожных оценочных суждений. Сопоставив их с векторами, выделенными ранее, мы убедимся, что бесспорный, в общем-то, факт роста инструмен-тальных возможностей, количества (и плотности) населения и социаль-ной сложности не столь этически нейтрален, как кажется на первый взгляд.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-30; просмотров: 145; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.235.154.65 (0.005 с.)