Имущественные права и ценные бумаги как объекты обязательств

Имущественные права согласно ст. 128 ГК РФ признаются объектами гражданских прав. Однако ни в законе, ни в гражданско-правовой литературе нет четких критериев отнесения субъективных прав именно к имущественным. Представляется, что имущественными можно считать: 1) субъективные права, которые дают возможность владеть, пользоваться или распоряжаться вещью (вещные права[340]); 2) права, которые позволяют несобственнику присвоить у определенного лица вещь или пользоваться ею (права требования); 3) исключительные права. При этом вряд ли можно представить себе вещное право в качестве объекта обязательства, это будет сама вещь. Все остальные вполне могут быть объектом обязательства[341]. Как мы отмечали, в договоре банковского счета плата за услуги, которые должен оплачивать клиент банку может выражаться не только в вознаграждении (ст. 851 ГК РФ), но и в праве банка пользоваться денежными средствами на счете клиента (п.2 ст. 845 ГК РФ). В данном случае становится более очевидным обязательственный, а не вещный характер безналичных денег. Итак, даже потенциальную возможность пользоваться каким-либо имуществом следует считать имущественным правом.

По одному из конкретных дел Верховный Суд РФ, ссылаясь на Европейский Суд по правам человека, указал, что понятие собственности может включать в себя как существующее имущество, так и права требования, в силу которых заявитель может претендовать на «законное ожидание» получения эффективного пользования правом собственности[342]. Верховный Суд РФ в данном случае шла о праве на приватизации, которое было выражено гражданином не в соответствующем заявлении, а в доверенности на подбор документов на нее, выданную работникам ОАО «Мосжилрегистрация». Высшая судебная инстанция удовлетворила исковые требования наследника М. о включении квартиры в наследственную массу и признании права собственности в порядке наследования по завещанию.

Обратим внимание на вопросы, заданные В.А. Лапачом: «Если в ст. 128 ГК РФ перечисление имущественных объектов завершается фразой «иное имущество, в том числе имущественные права», мы не можем не задаться в свою очередь вопросом: что же включает в себя иное имущество, помимо имущественных прав? Как это понятие связано с другими имущественными правоотношениями, которые составляют предмет гражданского права?»[343] И.В. Архипов в связи с этим даже задался вопросом: если в предмет гражданского права включаются имущественные отношения, а понятие имущества до сих пор вызывает вопросы, то насколько правомерно вообще ставить вопрос об отрасли гражданского права? Ученый верно утверждает, что только объект может являться тем признаком, который позволяет охарактеризовать право, а следовательно, и правоотношение, и общественное отношение как имущественное или неимущественное. На основе своих рассуждений цивилист справедливо называет концепцию «права на право» примером легкомыслия, в котором изначально заложена возможность экономических кризисов. Далее автор утверждает, что объект права всегда реален, а право – идеально. Поэтому оборачиваемость права – это абстрактное понятие, а в известном смысле – фикция. Ученый делает весьма примечательный вывод относительно соотношения вещей и некоторых результатов творческой деятельности: «Очень скоро достижения в области генетики (клонирование) и нанотехнологий (копировании объектов на основе атомно-молекулярной структуры) сотрут различия в правовом регулировании оборота того, что сегодня именуется вещами и результатами творческой деятельности. Доступность копирования любого объекта неизбежно ставит вопрос о том, что любой объект имеет вещественное и идейно-структурное содержание»[344].

Не всеми признается возможность имущественных прав самим выступать в качестве объекта прав. В литературе понятия «объект права» и «объект оборота» разделяют[345]. Так, Л.А. Новоселова, анализируя институт цессии, называет права требования объектом оборота, а не права или правоотношения. Она указывает, что «наиболее важным в подобных сделках является определение самого субъективного обязательственного права, которое подлежит передаче. Для этого, как правило, достаточно указать кредитора и должника в обязательстве, основание возникновения требования, предмет (выделено мной – В.К.) и содержание права требования»[346]. Вслед за Л.А. Новоселовой эту мысль повторяет В.А. Белов. Ученый не допускает ситуации, когда субъективные права мыслятся как объекты правоотношения, но считает, что объектами гражданского оборота они быть могут. Ученый указывает, что «оборот объектов того или иного рода и правовая форма организации этого оборота – не одно и тоже»[347]. Обратим внимание на правило, закрепленное в п. 4 ст. 454 ГК РФ, представляющей пример фикции: «положения, предусмотренные настоящим параграфом[348], применяются к продаже имущественных прав, если иное не вытекает из содержания или характера этих прав». Имущественные права приравнены к товару, что подводит их под понятие «бестелесные вещи».

Само по себе имущественное право не может удовлетворить реальных, естественных потребностей человека, однако с его помощью можно этого блага добиться от другого лица. В этом случае оно приобретает реальную экономическую ценность, которую можно оценить в деньгах. И хотя формально право требования составляет содержание правоотношения, оно вполне может выступать объектом, но другого обязательства. Абстрактный характер права позволяет считать имущественные права в виде прав требования в качестве объекта иного обязательственного правоотношения, то есть они способны к обороту.[349]. Это порождает необходимость урегулирования этого оборота, что в первую очередь и осуществляется нормами обязательственного права. Такой вывод распространим и на ценные бумаги, поскольку они являются лишь способом фиксации права [350].

Отрицать тот факт, что сделок по уступке, продаже ценных бумаг совершается очень много, нельзя. Отношения, возникающие при этом, требуют правового урегулирования. Однако это сделано, по сути, только с помощью юридической фикции. Законодатель ценным бумагам искусственно придал свойства вещи[351].

Применение фикций, история которых ведется со времен римского права, оказало огромное, и при этом неоднозначное влияние на развитие континентального гражданского права, особенно на обязательственное[352]. Рудольф фон Иеринг считал юридические фикции необходимыми в праве, поскольку юриспруденция еще неразвита. Общеизвестно его сравнение фикций с клюшками, на которые вынуждена опираться не умеющая ходить на своих ногах наука, вызывающее естественное желание скорее стать на ноги и показать всем, что клюшки уже излишни[353].

Широкое использование ценных бумаг, в том числе и в бездокументарной форме, вызывает необходимость оценки обоснованности распространения на них режима вещей. Так, в литературе ведется активная дискуссия о справедливости такового в отношении бездокументарных ценных бумаг. Сторонники документарной концепции ценных бумаг (Е.А. Суханов, В.А. Белов, Е.А Крашенинников и др.), подвергли резкой критике их конструкцию. В частности Е.А. Суханов утверждает: «закон и здравый смысл исключают возможность создания предъявительских «бездокументарных ценных бумаг», а выпуск в «бездокументарной форме» ордерных бумаг, хотя и не исключается законом (п. 1 ст. 149 ГК РФ), тем не менее, едва ли может получить широкое распространение» [354]. Сторонники бездокументарной концепции не считают такие ценные бумаги способами фиксации имущественного права, а видят ее, по сути, как бестелесную вещь[355]. Как удачно заметил Д. Григорьев: «Даже в период становления института ценных бумаг, признавая значение презентации, классики цивилистической теории ценных бумаг не абсолютизировали этот признак, как порой это делается в современной юридической литературе сторонниками документарной концепции, приходящими к категорическому выводу: ценные бумаги – это документы; бездокументарные ценные бумаги – это не документы, следовательно, бездокументарные ценные бумаги – это не ценные бумаги»[356].

Как отмечает Е.А. Суханов, бездокументарные ценные бумаги появились не так давно, пионером такой «дематериализации» в европейском праве стала Франция, законодательство которой (ст. 94-II Закона о ценных бумагах) прямо закрепило такую возможность применительно к акциям и облигациям. В Германии Закон о хранении и приобретении ценных бумаг разрешил выпуск «глобальных сертификатов» взамен эмиссии множества ценных бумаг одного вида, например облигаций федерального займа[357]. Отметим, однако, что в литературе, посвященной происхождению акционерных обществ, отмечается, что и самые первые акции были выпущены путем записи в книгах компании[358]. Таким образом, очевидно, что удобство именно бездокументарного закрепления прав замечено достаточно давно.

На наш взгляд, способ фиксации имущественных прав существенно не влияет на их содержание, достоверность и осуществимость, поэтому деление ценных бумаг на документарные и бездокументарные непринципиально. Бездокументарный способ фиксации прав отражает современный этап развития информатизации и лишь по традиции назван бумагой. На раннем этапе, когда почти все фиксировалось именно на бумаге, получили распространение некие суррогаты имущественного права, получившие название по своему носителю: ценные бумаги[359]. Сейчас распространяется компьютерный способ фиксации (причем во всех сферах нашей жизни, вспомним банковские карты). Главным является достоверность права, что вполне подтверждается и выпиской из соответствующего реестра, и возможностью это право реализовать. Большинству бездокументарных ценных бумаг трудно отказать в этом, тем более что их эмиссия контролируется государством.

Сама бумага как материальное благо удобна для литеральной фиксации прав и обязанностей, поэтому говорить о праве собственности на ценную бумагу можно с очень большой степенью условности, равно как говорить о праве собственности на имущественное право (бестелесную вещь). Фигурально выражаясь, ценная бумага является «транспортным средством» для имущественного права. Ее назначение нужно не для того чтобы облегчить исполнение обязательства между сторонами, а чтобы заменить кредитора, то есть «транспортировать» имущественное право. Поэтому очевидно, что к этому «транспортному средству» нельзя применять правила о вещах. Некоторые авторы более категоричны, в чем возможно и правы. Так, Р. Бевзенко называя бестелесные вещи «правовыми уродцами», утверждает, «что право собственности – вещное право и потому не может описывать режима принадлежности чего-то, что не является вещью»[360].

Таким образом, с помощью этого умозаключения можно снять споры по поводу природы бездокументарных ценных бумаг. Это лишь новый, отвечающий современному уровню развития техники, способ фиксации имущественных прав. Здесь вполне уместно привести такую аналогию: деньги – безналичные деньги; ценные бумаги – бездокументарные ценные бумаги. Безналичные деньги сейчас распространены в силу экономических причин гораздо больше, чем наличные деньги. Однако от этого их природа не изменилась. Они выполняют функцию платежа, эквивалента, являясь с родовыми вещами лишь в силу фикции (ст. 128 ГК РФ), так как иной правовой режим к ним подходит менее. То же можно сказать в отношении бездокументарных ценных бумаг. В силу фикции, закрепленной в указанной выше статье, они отнесены к вещам. С экономической точки зрения, и документарные, и бездокументарные ценные бумаги выполняют одну функцию – фиксации права. В связи с этим, изменения в ст. 128 ГК РФ, предложенные авторами Концепции развития гражданского законодательства РФ следующего содержания: «К безналичным денежным средствам и бездокументарным ценным бумагам применяются правила об обязательствах, если иное не установлено законом, иными правовыми актами или не вытекает из существа названных объектов гражданских прав» представляется не вполне обоснованными.

Вместе с тем уступка права требования или продажа ценной бумаги через другого субъекта (должника) опосредуют связь управомоченного (кредитора) с имущественным благом. По словам А.А. Маковской, ценная бумага является, с одной стороны, самостоятельным объектом гражданских прав, с другой – формой удостоверения другого объекта – имущественного права[361]. И при уступке права требования, и при продаже ценной бумаги это благо должно быть четко определено в содержании сделки. Если этого не произойдет, то и сделки не будет, поскольку не будет определен предмет – то, по поводу чего она совершается. Видимо, поэтому существует правило, что ценные бумаги должны быть предусмотрены в законе с указанием их реквизитов, в том числе указанием на право, а при уступке права требования необходимо совершить действия по уведомлению должника. Не зря выдачу ценной бумаги называют абстрактной сделкой, она потому и абстрактная, так как в силу юридической фикции ее искусственно оторвали от действительности.

На наш взгляд, современное гражданское право во многом построено на формализованных традициях, заложенных в римском праве. Эти древние, во многом первобытные традиции видны и в мелких деталях. К примеру, напоминают стипуляцию процедуры оферты и акцепта, необходимость печати на доверенности при одновременной ненужности ее на договоре и т.д.

Очевидно, что причиной возникновения многих интересных правовых форм, занявших значительное место в реальной жизни, являются потребности экономики. Влияние экономики на право невозможно переоценить. Примером фикции можно назвать юридические лица, которые стали неотъемлемыми участниками гражданских правоотношений[362]. Эволюция экономики и права, очевидно, породит и другие сложные правовые явления, такие как признание в качестве субъекта права холдинговых объединений. Несмотря на то, что такой организационно-правовой формы не предусмотрено гражданским законодательством всех государств, группу компаний, связанных отношениями зависимости, уже воспринимают как консолидированного налогоплательщика[363], взаимоотношения между компаниями, входящими в холдинг не могут не влиять на динамику обязательственных правоотношений.

Отметим, что многие юридические конструкции, построенные на древних традициях, во многом не учитывали и не учитывают развития общества и экономики. Если в англо-американском праве необходимость урегулирования новых общественно-экономических отношений достигается с помощью правового обычая и прецедента, то в континентальной правовой семье «на выручку» пришла юридическая фикция. Причем как говорилось, не всегда успешно. Представляется, можно усмотреть даже тенденцию в этом. В юридической литературе начинают обсуждать вопросы залога денег, виндикации бездокументарных ценных бумаг и долей в уставных капиталах, продажи права требования по частям (как делимой вещи) и т.д. Безусловно, эти вопросы требуют разрешения, так как все они возникли в результате судебной деятельности. Но решаются они с помощью схоластических приемов, основанных на тех же фикциях. В результате выносятся вроде бы верные, но несправедливые судебные решения.

Например, в юридической литературе до последнего времени активно обсуждалась проблема виндикации бездокументарных ценных бумаг. Повод для этого дает судебная практика. Так, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в постановлении от 29 августа 2006 г. № 1877/06 разъяснил, что требование истца о восстановлении в реестре акционеров записи о принадлежности ему акций носит виндикационный характер. Поэтому, возвращая дело на новое рассмотрение, Президиум указал, что суду следует установить, у кого фактически находятся принадлежащие истцу акции, рассмотреть вопрос о привлечении указанных лиц к участию в деле и разрешить исковые требования с учетом правовых норм ст. 301 и 302 ГК РФ.[364]

В.А. Белов оправдывает такую практику отсутствием запрета на данную виндикацию: «была бы в ГК норма типа: «предметом виндикации может быть только вещь» - никаких проблем бы не было».[365] А.О. Рыбалов же считает, чтоиз ряда норм позитивного права можно сделать вывод, что бездокументарные ценные бумаги могут принадлежать их обладателям на праве собственности. Однако, если уж и согласиться с тем, что документарные и бездокументарные бумаги являются разными подвидами вещей, то из этого будет следовать лишь то, что институт виндикации применим лишь к первому подвиду. Виндикация является специфическим способом защиты правомочия владения, то есть «юридически обеспеченной возможности хозяйственного господства лица над (материальной) вещью». Требования о передаче бездокументарных бумаг, по сути, являются исками о признании, в то время как виндикационные иски относятся к искам о присуждении[366]. Однако все же вслед за В.А. Беловым констатируем отсутствие такого запрета.

В такой ситуации роль права в обществе нивелируется, равно, как и падает доверие к судебной системе. Дальше – больше. Не всегда удачные юридические конструкции права гражданского искусственно внедряются в право публичное, например, финансовое, приводя к еще большей путанице. Например, ч. 1 ст.256 НК РФ относит к амортизируемому имуществу объекты интеллектуальной собственности, хотя в соответствии со ст.38 НК РФ имуществом признаются виды объектов гражданских прав (за исключением имущественных прав), относящихся к имуществу. Как известно, ст. 128 ГК РФ объекты интеллектуальной собственности имуществом не считает. Такая несогласованность не способствует решению спорных ситуаций, которые достаточно часто возникают.

Вместе с тем хотелось бы отметить, что фикция как прием юридической техники полезен, но в его применении необходима разумность. Неосмысленное применение фикций может повлечь непрогнозируемые последствия в правоприменительной практике. Мы уже упоминали сомнительный судебный акт, когда Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ посчитал требование о восстановление записи в реестре акционеров виндикационным. Встречаются странные решения о виндикации доли в праве собственности.

Например, решением арбитражного суда Липецкой области от 13 августа 2008 г. по делу № А36-1023/2006 в пользу истца была истребована из незаконного владения ответчика 1/3 доли в праве собственности на административно-хозяйственный земельный участок. В резолютивной части суд по уже недоброй традиции обосновал решение не нормами материального, а процессуального права (ст. 167–170). Указанное решение пересматривалось в апелляционном и кассационном порядке, но было оставлено в силе[367].

Порочность фикций проявилась в нашумевшем ипотечном кризисе 2008 года, когда ипотечные ценные бумаги в полной мере показали свою оторванность от реальных материальных благ, что стало причиной кризиса всей мировой финансовой системы. Сходная ситуация была во время дефолта 1998 года в нашей стране. Безусловно, ценные бумаги – это значительное «изобретение» экономики и права, но они полезны лишь как способ фиксации имущественных прав. Однако законодатель проявил неосторожность в применение юридической фикции, когда допустил эмиссию ценных бумаг, не обеспеченных реальными активами. Не зря в экономической среде обсуждается и возможность возврата к золотому стандарту и в отношении денег.

Таким образом, можно сделать вывод, что и имущественные права и ценные бумаги имеют близкую юридическую природу. Ценные бумаги, независимо от материального носителя выполняют функцию фиксации имущественного права, что, несомненно, удобно для оборота имущественных прав, а точнее для перемены кредиторов в обязательствах. Таким образом, ценные бумаги лишь в силу юридической фикции отнесены к вещам. Разница же между обычными и бездокументарными ценными бумагами выражается лишь в способе фиксации.

Следует обратить внимание на следующее обстоятельство. При купле-продаже ценной бумаги (права требования) возникает обязательство между покупателем и продавцом, а также покупателем и должником по ценной бумаге (праву требования). Конечно, приобретатель ценной бумаги или права требования волен не требовать их исполнения, однако соответствующее обязательство следует считать уже возникшим, лишь кредитор будет иным. Такой вывод можно распространить и на корпоративные ценные бумаги. Исходя из этого, следует отметить, что обязательства, объектом которых выступают ценные бумаги или право требования, имеют сложную структуру, поскольку через эту бумагу (право) кредитор становится связанным с должником по ней (по праву). Ценная бумага и право требования выступает своего рода звеном между двумя имущественными обязательственными правоотношениями.