Понятие и виды сложных обязательств

 

Юриспруденция оперирует понятием «сложное» применительно к различным категориям (сложные правоотношения, сложные объекты, осложнения субъектного состава и т.д.), однако не всегда ясно, что понимается под таким определением отдельных явлений правовой действительности. Отрицать наличие сложных юридических категорий, или, как писал Рудольф Гмюр – «правообразований»[172], нельзя. Прилагательные «сложный», «сложная», «сложное» употребляются в нормативных правовых и правоприменительных актах, доктрине относительно к разноотраслевым правовым явлениям. Обсуждается в науке и проблема так называемых сложных обязательств.

Простейшая модель обязательства закреплена в ст. 307 ГК РФ. Она не предполагает ни взаимности прав и обязанностей сторон, ни множественности лиц. Но таких обязательств немного. Обязательственные правоотношения имеют, как правило, более сложную структуру. Существует множество вариантов ее усложнения, позволяющего сторонам более эффективно достичь своих целей в обязательстве: увеличение числа должников, предоставление дополнительных прав и др.

Следует отметить, что еще дореволюционные ученые, приводя в учебной или научной цивилистической литературе многочисленные классификации обязательств, упоминают о наличии так называемых «сложных» обязательств [173]. Таковыми называли взаимные обязательства, в которых право должника на действие кредитора находится в неразрывной связи с тем действием, которое должник обязан совершить в пользу кредитора. Однако, как правило, синаллагмой изучение сложных обязательств и ограничивалось. Немецкий юрист Л. Энекцерус также указывал на то, что правоотношение с множеством правомочий (и правовых последствий), является сложным[174]. Заметим, что и в современных источниках авторы, признающие сложные правоотношения, относят к ним взаимные обязательства[175].

Взгляд К.П. Победоносцева на сложные обязательства был более широким[176]. В своем «Курсе гражданского права» ученый отнес к ним не только обязательства с несколькими требованиями, но и обязательства с множественностью лиц, а также обеспеченное обязательство. Однако критериев объединения обязательств в единое ученым названо не было. Также, ограничившись констатацией сложных обязательств, цивилист углубился далее в изучение природы обязательства о процентах, который он также считал примером сложного обязательства.

Пожалуй, первым из отечественных цивилистов, кто сделал оригинальную попытку обосновать сущность сложных обязательств, был И.Н. Трепицын. При этом ученый отграничивал их от так называемых разделительных и альтернативных обязательств. Сложными он называл такие обязательства, содержанием которых являются не одно, а несколько действий, однако только тогда, когда «вся совокупность действий является объектом одного обязательства», в противном случае наблюдается лишь совокупность простых обязательств[177]. Критерием объединения обязательств в одно сложное ученый называл взаимную волю сторон.

Таким образом, из суждений И.Н. Трепицына получается, что сложное обязательство вытекает из договора, которым предусмотрено исполнение должником нескольких обязанностей, предполагающих передачу нескольких объектов, представляющих интерес для кредитора в совокупности, и не образующих при этом имущественного комплекса (сложной вещи, главной вещи и принадлежности и др.). Сам ученый как пример сложного обязательства приводит договор продажи дома с пустым местом (незастроенным земельным участком), передача которых вместе является непременным условием надлежащего исполнения. Ученый особо отмечает, что действия, составляющие содержание сложного обязательства должны быть однородными, то есть направлены, к примеру, либо на передачу имущества в собственность, либо в наем и т.д. В противном случае будет некая, как писал цивилист, «комбинация», совокупность разнородных обязательств[178]. Важным последствием признания обязательства сложным является применение правила о частичном исполнении обязательства, то есть кредитор вправе не принимать только часть из такого «совокупного» предмета исполнения.

Следует признать плодотворность предложенного И.Н. Трепицыным подхода к пониманию сложных обязательств. При этом самым ценным в нем представляется указание на критерий объединения правоотношений в единое – волю его участников. Однако в качестве сложных он не рассматривал синаллагматические обязательства. К примеру, ученый, утверждает, что нельзя считать сложным такое договорное обязательство, где стороны взаимно обязуются продать друг другу что-либо, так как оно хотя и содержит однородные действия, но они распределены между сторонами. Вместе с тем вопрос отграничения от сложных синаллагматических обязательств остался нераскрытым, но выявления общей воли в них является весьма трудным и требующим исследования.

В юридической литературе конца 50-х – начала 70-х годов ХХ в. встречается употребление термина «структурно-сложное обязательство»[179]. С.С. Алексеев заявляет, ссылаясь при этом на М.М. Агаркова, Н.Г. Александрова и М.А. Гурвича[180], что существование «таких структурно-сложных обязательств уже признано в нашей литературе»[181]. Речь идет о так называемых хозяйственных (планово-договорных) обязательствах. Некоторые ученые усматривали их межотраслевой характер[182]. Данная теория предполагает наличие некого обязательства, объединяющего частноправовые и публично-правовые относительные правоотношения.

По этому поводу имела место дискуссия, предметом которой было определение юридической природы отношений между исполнителями планового задания, то есть административного акта. Как известно, хозяйственные договоры между социалистическими предприятиями заключались по исполнение так называемых плановых заданий, и при этом возникали сложные хозяйственные связи. С.С. Алексеев высказал весьма интересное предположение: плановый акт может играть лишь роль «завязки» в появлении обязательства, что имеется ряд правопорождающих фактов (например, в обязательстве по перевозке принятие перевозчиком груза в свое ведение, а грузоотправителем и грузополучателем — подвижного состава под погрузку и выгрузку и др.). Ученый в частности пишет, что каждый из этих юридических фактов вызывает относительно самостоятельное обязательственное отношение, которое является частью единого структурно-сложного обязательства.

А.К. Кравцов, являвшийся сторонником теории единого хозяйственного обязательства, еще меньше места оставил самостоятельности отдельных обязательств и главную роль уделил плану: «договор лишь уточняет и конкретизирует права и обязанности, вытекающие из планового задания…». Как утверждал ученый, вернее рассматривать отношения из планового задания и в соответствии с ним заключаемые договоры в качестве единого, но структурно-сложного обязательства, возникающего из сложного юридического состава[183].

Идея объединения в одно обязательство разноотраслевых правоотношений на основе некого экономического единства нашла поддержку и развитие и в современной юридической литературе. Так, В.С. Елисеев обосновывает концепцию так называемых экономических обязательств[184]. По его мнению, существуют некие сложные обязательства, которые могут быть построены не только на основе сочетания договорных обязательств, но и созданные путем сочетания договорного обязательства и обязательства государственной поддержки, договорного и фискального обязательств, а также фискального обязательства и обязательств государственной поддержки[185]. По тексту своей монографии В.С. Елисеев обосновывает идею, что институт экономических обязательств – это обобщенная межотраслевая правовая категория, в общем случае представляющая модель отношений имущественного характера между самостоятельными экономическими единицами и отражающая наиболее общие закономерности закрепления, правовой регламентации и защиты в ней имущественного (экономического) интереса. Обосновывает он также и наличие так называемого «экономического права»[186].

С критикой теории «хозяйственных» обязательств выступили многие ученые. Даже во время, когда идея «хозяйственного» обязательства имела достаточно много сторонников, З.И. Шкундин[187], В.П. Грибанов[188] в противовес С.С. Алексееву рассматривали отношения из перевозки как самостоятельные гражданско-правовые. По мнению Е.А. Суханова, использование категории «обязательство» в управленческих, финансовых, внутрихозяйственных (внутрифирменных) и иных отношениях, находящихся за пределами предмета гражданского права, связано с попытками обосновать применение в данных областях в том или ином виде богатого и тщательно отработанного инструментария обязательственного права, созданного для нужд гражданского оборота, то есть для частноправовой сферы, а потому в той или иной мере игнорируют отраслевое различие правоотношений, особенности частноправового и публично-правового регулирования[189]. Н.Д. Егоров утверждает, что обязательство как научное понятие, имеет смысл и значение только тогда, когда оно рассматривается в качестве специфической правовой формы опосредования товарно-денежных отношений. В противном случае обязательство становится тождественным понятию «относительное правоотношение», которое и является межотраслевым понятием[190].

В самом деле, объединение правоотношений воедино лишь на основе совокупности юридических фактов, пусть и объединенных неким технологическим единством экономического процесса без учета требований закона не находит достаточных аргументов. Следует согласиться с критикой «хозяйственных» обязательств и распространить ее на концепцию экономических обязательств В.С. Елисеева, поскольку это противоречит выработанным критериям деления права на отрасли и может привести к применению несвойственных методов правового регулирования к тем или иным правоотношениям. В основе их выделения положена в первую очередь экономическая, но не правовая целесообразность. Нельзя усложнять правовые отношения до бесконечности, присоединяя к ним правоотношения иной правовой природы, хотя лежащие в их основе общественные отношения могут быть связаны каким-то общим экономическим смыслом, вроде ведения бизнеса, когда учитывается сделка, обязательство из нее и налоговые правоотношения в связи этой сделкой. На наш взгляд, связь между такими правоотношениями здесь слишком отдаленная, если учитывать ее, то в состав обязательства можно включить и фискальные органы, и обязанности по уплате налогов, что не представляется разумным. Здесь отграничение элементов, не относящихся к обязательству, должно проводиться по критерию правовому, тому, который лежит в основе деления отраслей права. Короче говоря, правоотношения, основанные не на гражданско-правовом методе правового регулирования, не могут относиться не только к сложным, но и обязательствам вообще. Вместе с тем, следует заметить, что интересы общества не могут быть игнорированы частными лицами, невзирая на «свободу договора», «автономию личности». Е.В. Богданов в связи с этим справедлив, когда пишет, что гражданское законодательство не может не включать норм, направленных на учет и обеспечение публичных интересов. Поэтому говорить только о частном характере гражданского права представляется ошибочным[191].

Исходя из сказанного, можно констатировать, что в науке существуют два основных подхода к определению сложных обязательств:

1) Сложными являются синаллагматические обязательства, то есть обязательства со сложным содержанием (Д.И. Мейер, В.И. Синайский, Е.А. Суханов и др.);

2) Сложными являются обязательства, возникающие из сложного фактического состава, включающего не только юридические факты гражданского права, но и иных отраслей права (хозяйственные обязательства) (С.С. Алексеев, А.К. Кравцов, В.С. Елисеев и др.)

Вместе с тем существуют и точки зрения о сложных правоотношениях, из которых трудно выделить хоть какой-то четкий критерий их выделения. Так, в современных источниках авторы, признающие сложные правоотношения, относят к ним не только взаимные обязательства, но и многосубъектные правоотношения[192]. Порой, сложными правоотношениями называют произвольные наборы разнородных правоотношений. Например, С.С. Желонкин предполагает существование некого сложного правоотношения, в состав которого входят правоотношения, связанные с совершением сделки и с приобретением права собственности[193]. Другие авторы сложным правоотношением назвали управление портфелями ценных бумаг, поскольку оно содержит признаки нескольких гражданско-правовых договоров и, помимо комиссии, хранения и поручения, включают в себя ведение бухгалтерского учета и отчетности по ценным бумагам, аналитическое, информационное или правовое обслуживание[194].

Достаточно много внимания усложнению обязательства уделил в своей монографии М.М. Агарков[195]. Ученый назвал семь случаев усложнения обязательства:

1) множественность лиц на стороне кредитора или должника.

2) взаимность договора.

3) наличие в правоотношении дополнительных требований, непосредственно направленных на достижение того же результата, на который направлено и основное требование[196].

4) наличие дополнительных отношений, обеспечивающих кредитору некоторый плюс по сравнению с результатом, который обеспечен ему основным требованием. К ним М.М. Агарков относил обязанность уплаты процентов по денежному обязательству, например, возмездному договору займа[197].

5) установление обеспечения исполнения обязательства в известном смысле (залог, поручительство и др.)

6) обязанность кредитора принять исполнение (называемая сейчас «кредиторской обязанностью»).

7) наличие особого отношения, в силу которого одна из сторон имеет право односторонним волеизъявлением изменить или прекратить обязательственное правоотношение.

Предложенные М.М. Агарковым случаи осложнений обязательства нельзя считать их полноценной классификацией, поскольку они были выделены случайным образом, из эмпирического наблюдения. Однако сама констатация факта, что усложнения обязательства связаны со структурой обязательства, представляется весьма важной. Мы в таком случае наблюдаем возможность оценки обязательства как совокупности элементов, связанных особыми структурными связями, что дает возможность применения системного и структурно-функционального подходов.

Итак, четких, ясных критериев выделения сложных обязательств, на наш взгляд, сторонниками всех вышеуказанных подходов так и не было названо, что явно не способствует построению стройного учения о них, и на руку его противникам. Можно понять В.А. Белова, который достаточно жестко высказался по этому поводу: «несчетное количество пресловутых «сложных обязательств» подобно тому бесконечному числу литературных произведений, которые можно записать, используя всего … лишь 33 буквы русского алфавита»[198].

Противники же идеи сложного обязательства в науке были всегда[199]. Они считают, что существуют лишь простые обязательства с одним действием в своем содержании и, соответственно, с простым субъектным составом. Аргументация, подтверждающая такой подход, как правило, проста – ст.307 ГК РФ предусматривает только простую модель обязательственного правоотношения. В обоснование своих взглядов эти ученые обращаются и к известным корифеям юридической науки, таким, как Г.Ф. Шершеневич, О.А. Красавчиков, которых записывают в свои сторонники.

Действительно, Г.Ф. Шершеневич писал о двусторонних договорах, как о двух отношениях, из которых каждое имеет своего активного и пассивного субъекта, однако далее профессор недвусмысленно указывает, что «эти отношения тесно срастаются и не могут быть произвольно разъединяемы» [200].

О.А. Красавчиков также указывал, что «какой бы сложной ни была структура того или другого гражданского правоотношения, насколько бы сложным ни было переплетение прав и обязанностей сторон, всегда существует возможность провести последовательное расчленение сложного на его элементарные составные части, уяснив которые можно разобраться во всем механизме гражданского правоотношения»[201]. Однако ученый никогда не исключал существования гражданских правоотношений со сложной структурой, «в которых каждая из сторон обладает определенным комплексом прав и обязанностей, где происходит увеличением числа участников той или другой правовой связи, равно как и возникновением дополнительных (придаточных) к основному правоотношений»[202]. Из слов профессора следует, что дробление сложного правоотношения возможно лишь в познавательных целях, что отнюдь не превращает его в набор из простых правоотношений[203].

Таким образом, противникам сложных обязательств искать поддержки у названных авторов вряд ли стоит.

На наш взгляд, такой упрощенный подход к пониманию взаимных обязательств может быть весьма опасным. Если признать существование исключительно простых обязательств, то следует вообще исключить существование синаллагмы. Тогда получается, что кредитор во взаимном обязательстве может уступить свое право требования без согласия должника, хотя сам как должник не исполнил своей обязанности; сторона, выполнившая свою обязанность по договору, лишается права на его расторжение, не дождавшись встречного исполнения от контрагента и т.д. Идентичными следует признать все обязательства, где должник обязан передать имущество кредитору: и в купле-продаже, и в мене, и аренде, и ссуде, и подряде, и в обещании дарения, и доверительном управлении и т.д. Одинаковыми будут и все обязательства по оплате. Исходя из позиции существования только таких простых обязательств, следует отрицать и альтернативные обязательства, и обязательства с множественностью лиц.

Этот подход не учитывает не только все сложности реальной экономики и хозяйства, но и содержание гражданско-правовых норм. Закон же устанавливает разные требования по исполнению обязательств, пусть и связанных с передачей имущества. Например, в силу правила ст. 396 ГК РФ даже при неисполнении обязательства по передаче имущества возмещение убытков или уплата неустойки не освобождает должника от обязанности по передаче вещи в отношении потребителей в отличие от остальных участников оборота. Несмотря на схожесть договоров аренды и ссуды только некоторые требования к арендодателю распространены законодателем на ссудодателя (п.2 ст. 689 ГК РФ). В случае неравноценности товаров в договоре мены на одну из сторон возлагается не только обязанность передать товар, но и доплатить разницу в цене (п.2 ст. 568 ГК РФ). В разных обязательствах неодинакова и степень взаимодействия сторон. Например, в подряде заказчику в силу ст.718, 750 ГК РФ предъявляются гораздо более жесткие требования по оказанию содействия, нежели к покупателю. Перечислять такие особенности можно долго.

Отрицая идею сложного обязательства, ученые не учитывают согласованную ранее взаимную волю сторон, что может внести дестабилизацию в нормальный ход гражданского оборота. Мало того, будучи правоприменителями, они могут способствовать развитию соответствующей судебной практики. Далее возникающие прецеденты используются ими как соответствующие аргументы[204], хотя и это, на наш взгляд, непоказательно, так как позиция того же Высшего Арбитражного Суда РФ по ряду категорий дел уже не раз кардинально менялась. А если разобраться, и судебная практика отнюдь не доказывает доводов таких ученых. Так, наиболее часто в подтверждение существования исключительно простых обязательств приводятся последние судебные решения по делам, связанным с уступкой прав требования из длящихся договоров, как правило, поставки товаров через присоединенную сеть или энергоснабжения.

Как известно, Высший Арбитражный Суд РФ ранее отрицательно относился к такого рода уступкам, равно как к уступкам частичным, по причине того, что основное обязательство еще не прекратилось[205]. Однако впоследствии высшая судебная инстанция свою позицию изменила. Приведем типичный пример. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ при рассмотрении дела в порядке надзора отметил, что, «как видно из материалов дела, предметом цессии является не весь комплекс двусторонних обязательств по газоснабжению (длящееся обязательство), а конкретное требование поставщиком оплаты поставленного газа за определенный расчетный период»[206].

На наш взгляд, приведенный вывод суда, на самом деле отнюдь не опровергает существование сложных обязательств. Из подобных договоров, в которых предусмотрена периодичная оплата товара, поставляемого через присоединенную сеть, на самом деле вытекает не одно сложное, а несколько простых обязательств, однако при этом взаимных, предметами которых выступают объемы товара за расчетный период и соответствующая оплата. Объединяет их лишь одинаковый круг субъектов и один договор-документ, в котором закрепляются условия соответствующих обязательств. Отдельные партии товаров здесь никак не связаны между собой. Таким образом, судебная практика не так уж и созвучна сторонникам простых обязательств.

Заключение договора поставки газа в данном случае носит характер рамочного, порождающего длящееся правоотношение и имеющее целью упорядочить отношения контрагентов. Передача же отдельных партий газа через присоединенную сеть и их оплата представляют собой самостоятельные возмездные, взаимные обязательства, система которых и выстраивается благодаря существованию организационного договора поставки газа. Таким образом, логика судов, позволяющих уступать права требования из некоторых правоотношений, но не из всего договора поставки газа, никак не влияет на возможность выделения в науке гражданского права категории сложных обязательств. В связи с этим следует одобрить планируемое авторами Концепции развития гражданского законодательства включение в ГК РФ специальной статьи (429.1) о рамочном договоре (договоре с открытыми условиями), под которым следует понимать договор, определяющий общие условия обязательственных взаимоотношений сторон, которые могут быть конкретизированы и уточнены сторонами при заключении отдельных договоров на основании или во исполнение рамочного договора.

Весьма упрощенный подход к пониманию взаимообусловленности условий взаимного обязательства проявил в свое время Президиум Верховного Суда РФ по одному весьма примечательному делу.

В июне 1996 г. Р. обратилась в Преображенский районный суд г. Москвы с иском к Д. о признании договора купли-продажи квартиры с условием пожизненного содержания продавца недействительным. Затем, изменив предмет иска, потребовала (в апреле 1997 г.) расторгнуть данный договор на том основании, что ответчик не выполняет взятые на себя по договору обязательства. 11 июля 1997 г. Р. умерла. Рассмотрение дела было приостановлено, но 28 декабря 1997 г. определением того же суда в дело в качестве правопреемника допущена наследница, в связи, с чем производство по делу было возобновлено. Итогом судебного разбирательства стало решение о расторжении указанного договора.

Данное решение суда было неоднократно опротестовано. Так, в протесте заместителя Генерального прокурора РФ утверждалось, что судебные инстанции исходили из ошибочного суждения о том, что спорные правоотношения допускают правопреемство. В протесте говорилось, что, поскольку обязательства покупателя квартиры Д. по обеспечению ухода и содержанию продавца Р. подлежали исполнению непосредственно в пользу последней, то есть неразрывно были связаны с личностью Р., они прекратились вследствие ее смерти. Поэтому к наследнице Р. не могли перейти ее право требования к Д. по предоставлению содержания и ухода, вытекающее из договора от 29 января 1996 г., и, соответственно, право требовать расторжения данного договора ввиду существенного нарушения его условий.

Однако вслед за нижестоящими судами, 10 января 2001 г. своим Постановлением Президиум Верховного Суда РФ оставил без удовлетворения протест заместителя Генерального прокурора. При этом Президиум сделал ключевой вывод, что предметом спора по делу являлась не защита права требования по предоставлению содержания, а требование получателя ренты о возврате недвижимого имущества (квартиры) ввиду существенного нарушения плательщиком ренты своих обязательств, то есть требование о расторжении договора купли-продажи квартиры (п. 2 ст. 605 ГК РФ). Это требование было заявлено первоначально самой Р. и затем поддержано после ее смерти наследницей. В заключение Президиум отметил, что в правоотношениях по возврату квартиры правопреемство являлось допустимым, поэтому суд правомерно допустил к участию в деле правопреемника истицы[207]. Как видим, Президиум Верховного Суда РФ из обязательства пожизненного содержания с иждивением произвольно вычленил некое обязательство по возврату квартиры, допустив в последнем возможность правопреемства.

Итак, при упрощенном подходе к пониманию обязательства теряется связь между правом и экономикой. На это обращал внимание В.А. Тархов, который, будучи сторонником выделения «сложных» правоотношений, объяснял различного рода усложнения простотой либо сложностью регулируемого общественного отношения и особенностями правового регулирования[208]. В угоду упрощения квалификации отношений сторонники существования исключительно простых обязательств не учитывают реальных потребностей участников общественных отношений и их волю на возникновение правовых последствий. Вряд ли продавец, передавая имущество покупателю, преследовал те же цели, что и даритель, арендодатель или учредитель управления. Кауза сделки как типовой юридический результат, закрепленный в правовой норме о том или ином типе обязательства[209], производна от конкретных целей участников соответствующего отношения, а эти цели весьма разнообразны. Такой правовой примитивизм следует признать порочным.

Попутно обратим внимание на одну весьма важную теоретическую проблему. Представляется, усложнения каких-либо правовых явлений предполагают отклонение от некого «стандарта», заданного базисной нормой права, в которой закрепляется легальное определение таких явлений, например, появление новых субъектов, прав и обязанностей в правоотношении, юридических фактов в юридическом составе. В этом смысле появление новых правовых категорий отвечает идее так называемых «правовых исключений», имеющей место в теории права. Ее представители утверждают, что присутствие исключений в праве позволяет последнему, как государственно-властному регулятору быть высокочувствительным к природе регулируемых им объектов. Посредством исключений достигается соответствие между правом и реальными условиями социальной среды. Право, с одной стороны, устанавливает модель, меру, образец должного поведения людей, с другой, будучи результатом отражения реального мира, предусматривает определенные возможности отступления от общеобязательного эталона[210].

Исходя из этого, исключения не просто существуют относительно правил, а являются результатом наличия последних, соответствуя, таким образом, «духу» права. Нормы, содержащие исключения, бывают двух видов: нормы-дополнения и нормы-изъятия. Нормы-дополнения призваны расширить содержание общего правила установления, повысить уровень его эффективности, создать дополнительные гарантии для субъектов соответствующих правоотношений. Однако непосредственно они не обусловливаются содержанием общей нормы, которая существует и применяется самостоятельно, независимо от функционирования специальной нормы-дополнения[211]. Нормы-изъятия, определяя исключения из общего правила, содержат некоторые отклонения от него. Отметим, что выделение таких исключений вполне можно применить и к обязательственному праву, которое содержит и нормы-дополнения (например, особые правила исполнения солидарных обязательств), и нормы изъятия (например, особые правила сделок с ценными бумагами). В любом случае исключения – это отклонения от достаточно устойчивых стандартов.

Такие наиболее важные «правовые стандарты» лежат в основе подотраслей гражданского права. В качестве примеров можно назвать статьи 209 и 307 ГК РФ, в которых соответственно закреплены понятия права собственности и обязательства. На наш взгляд, эталонами эти нормы стали в результате относительной неизменности своего содержания на протяжении длительного времени, так как рассчитаны они на устойчивые общественные отношения, к примеру, отношения собственности, отношения оборота. По этому поводу В.К. Андреев весьма метко заметил, что «в общественных явлениях есть категории, которые носят фундаментальный, непреходящий характер… Отношения собственности – одна из сфер наиболее общего характера»[212].

Очевидно, что формой норм-эталонов изначально были правовые обычаи, пусть впоследствии и закрепленные в нормативных правовых актах. Заметим, что такие категории, как «сделка», «договор» и «деликт» появились одновременно с зарождением права, поэтому их использование должно обязательно сопровождать как общий анализ обязательства, так и изучение отдельных его видов.

Следует выделять нормативные «стандарты», рассчитанные на меньший круг отношений, сформировавшиеся в результате развития экономики. Они лежат в основе институтов и подинститутов гражданского права, например отдельных видов обязательств: купля-продажа (ст. 454 ГК РФ), дарение (ст. 572 ГК РФ), доверительное управление (ст. 1012 ГК РФ) и т.д. Эталоны эти имеют разную историю, сравнить хотя бы мену и доверительное управление имуществом, неодинаково востребованы, некоторые из них становятся «мертвыми» и исключаются из законодательства (что планируется в отношении предприятия как имущественного комплекса).

Заметим, что отклонения от «стандартов» в силу объективно обусловленного усложнения общественных отношений также моделируются в сторону усложнения. Так, потребности экономики со временем «привнесли» в гражданское право такие категории, как «множественность лиц», «третье лицо», «имущественный комплекс», «альтернативное обязательство» и т.д. Усложнение категории «объект гражданских прав», в том числе расширение понятия имущества, имеет прямое отношение как к гражданско-правовым отношениям статики, так и динамики. Б о льшая же часть новых категорий относится к обязательственному праву, так как именно оно развивалось в последнее время наиболее динамично. Однако законодательство о вещных правах также не стоит на месте. Незыблемого и безграничного «священного» права частной собственности нет. В современных условиях реализация правомочий собственника может быть весьма серьезно осложнена, например, необходимостью соблюдения целевого использования вещи или совершения действий других лиц в виде согласия на совершение сделок.

Итак, несомненно, что такие устойчивые правовые формы, как право собственности, обязательство, договор, деликт, сформировались под влиянием экономических условий жизни общества. Однако при изменении этих условий, при появлении новых устойчивых форм общественных отношений, когда до выработки в праве соответствующих моделей приходится пользоваться классическими средствами, приходится говорить о каких-либо правовых усложнениях. Но только до тех пор, когда не появятся новые правовые институты, а соответствующие формы общественных отношений станут устойчивыми. При этом следует иметь в виду, что введение новых правовых институтов должно быть со стороны правотворцев, государства не произвольным, догматическим, а объективно обусловленным, продиктованным потребностями экономики. Важную роль в этом должны играть юристы-ученые.

Анализируя историю и состояние законодательства о праве собственности, В.К. Андреев справедливо замечает, что «советская юридическая наука, будучи угодливой служанкой партийно-государственного аппарата, не проявляла принципиальности в отстаивании своих воззрений, ни принципиальности в возможном возникновении тех или иных вопросов… Здание социализма строили на века, а оно рухнуло через семьдесят лет, при этом ни власть, ни наука не задумывались о юридических путях выхода из такого положения…»[213].

Таким образом, в правотворчестве и правоприменительной практике всегда следует учитывать объективные потребности общества. Искусственно введенные в наше гражданское законодательство институты не будут востребованы и рано или поздно будут элиминированы. Например, если бы не было институтов права хозяйственного ведения и оперативного управления, права их субъектов на закрепленное за ними имущество, вполне можно было бы назвать неким отклонением от классической модели права собственности. Заметим, что до сих пор имеются споры о природе прав на распоряжение имуществом учреждения, приобретенного за счет разрешенной деятельности, приносящей доходы[214]. Некоторые ученые называют его правом собственности, прямо не обозначенным в законе таковым[215]. Если сравнивать такое право с правом собственности, то оно предстает в виде какого-то отклонения, однако сам факт закрепления его в законодательстве, причем не произвольный, а объективно обусловленный, заставляет признать, что институт права хозяйственного ведения и оперативного управления (умышленно объединяемых нами в один в связи с планируемыми изменениями в ГК РФ), является вполне самостоятельным, и с правом собственности имеет лишь общую историю.

Как отмечалось, наибольшее число примеров всевозможных правовых усложнений наблюдается в сфере обязательственного права, поскольку оно является отражением постоянно изменяющихся экономических отношений оборота, отличающихся от отношений собственности своим многообразием. Только за последнее столетие появилось много новых форм ведения бизнеса (франчайзинг, лизинг, факторинг, привлечение управляющих компаний и др.), что не могло не отразиться на развитии гражданского права. Однако право не всегда «успевает» за экономикой, что порождает определенные сложности в правоприменении, и не всегда такие «палочки-выручалочки» как «свобода договора» «непоименованный договор», «аналогия права и закона» приходят на помощь, да и при их использовании суды часто допускают ошибки.

Далее, возвращаясь к проблеме определения сложных обязательств, повторимся, что в цивилистической литературе какого-то четкого критерия их выделения мы не находим, хотя термин «сложное обязательство» уже встречается и в судебных актах. Например, в постановлении по одному из дел Федеральный арбитражный суд Уральского округа назвал сложным обязательство, вытекающее из мирового соглашения, согласно которому должник обязался погасить задолженность не только деньгами, но и частично производимой продукцией. В дальнейшем кредитор заключил с третьим лицом договор уступки права требования по указанному обязательству в части поставки готовой продукции. Судом данная уступка была признана незаконной, поскольку не произошло безусловной замены кредитора во всем сложном обязательстве[216]. Правда, в чем заключается «сложность» этого обязательства суд не показал, хотя, видимо, речь идет о неком «комплексном» объекте обязательства.

В связи с тем, что системы всегда состоят из множества элементов и связей, известно деление их на простые и сложные[217]. На первый взгляд, подразумевается, что простые системы содержат мало элементов, а сложные – много. Однако в науке существуют разные подходы к уяснению того, что есть сложное. Некоторые ученые сложность выражают по разнообразию связей и элементов, непознаваемости процессов и состояний, другие по степени предсказуемости поведения системы и др.[218]