Принципы законодательных дефиниций

Существование любого объекта реальной действительности основано на отправных, руководящих началах, которые являются своеобразной системой координат для его перманентного развития. Наличие принципов для различных сфер правовой действительности – это также объективное, обусловленное очевидной необходимостью бытия, явление.

На определенных принципах должны основываться и законодательные дефиниции, которые являются частью правовой материи и облачены в форму особых нормативных предписаний.

Система принципов законодательных дефиниций включает:

1. Принцип правовой безупречности.

2. Принцип адекватного отражения сути понятия (термина).

3. Принцип системности.

4. Принцип краткости формы и полноты содержания.

5. Принцип логичного изложения.

6. Принцип лингвистической грамотности.

Краткая характеристика каждого из принципов.

1. Принцип правовой безупречности.

Это общий принцип, вытекающий из идеального, философского понимания закона как объекта, изначально предназначенного регулировать отношения в обществе, которые в своей совокупности являются основой существования человечества. Следовательно, закон обязан быть безупречным во всех аспектах, и в первую очередь – в правовом аспекте. Дефиниции в своем проявлении являются частью закона, поэтому на них также распространяется это идеальное свойство закона. В связи с этим, законодательные определения терминов не имеют права быть коллизионными, то есть они не должны противоречить уже имеющимся в законах дефинициям, а также существующим правовым нормам.

2. Принцип адекватного отражения сути понятия (термина).

Архитектоника законодательной дефиниции должна позволять каждому заинтересованному пользователю увидеть все то, что ему необходимо для последовательной и эффективной работы с определяемым термином. Поэтому в дефиниции должно быть адекватно и наиболее полно отражено содержание соответствующего понятия.

При реализации данного принципа зачастую встает проблема неоднозначного видения сути понятия различными субъектами законотворческого процесса. Например, разработчик законопроекта, включая конкретный термин в текст своего «детища», реализует его с помощью одной дефиниции, эксперт же при оценке данного законопроекта может увидеть в этом определении совершенно иной смысл, депутаты соответствующего законодательного органа вполне могут акцентировать внимание на незамеченных предыдущими субъектами содержательных аспектах исследуемой законодательной дефиниции. Кроме этого, не исключено появление индивидуальных мнений и в юридическом научном мире, и среди правоприменителей. Кроме этого, существует очевидная проблема лоббирования дефиниций, когда термины трактуются исходя из интересов наиболее заинтересованных субъектов. Но, при этом, истинность сути понятия определяется временем, поэтому именно со временем каждая трактовка того или иного термина все-таки приближается к идеальной.

3. Принцип системности.

Данный принцип подразумевает объективное и полноценное функционирование каждой законодательной дефиниции в единой системе. Это обусловлено тождественными свойствами определений, их общей логической структурой. Система законодательных дефиниций проявляет себя точно так же, как и юридическая терминологическая система, ведь в большинстве случаев дефиниции следуют за терминами, являются их тенью. Поэтому и в данной системе присутствуют, к примеру, свои взаимосвязанные и взаимозависимые дефинитивные ряды, характеризующиеся определенной иерархией. Особенно важным аспектом в данном случае является согласованность дефиниций между собой, их непротиворечивость. Как показывает исследование современного российского законодательства, проблемы в данном отношении есть, причем некоторые из них имеют довольно существенный характер, негативно сказывающийся на процессе реализации юридических норм. В этой связи, в настоящее время действительно назрела необходимость инвентаризации законодательных дефиниций, нужен их системный анализ, который позволил бы внимательно и вдумчиво оценить все существующие варианты трактовки понятия в различных законодательных источниках, выявить несоответствия, мешающие эффективному правовому регулированию, и устранить их.

4. Принцип краткости формы и полноты содержания.

Выделение этого принципа, также как и в первом случае, основано на корреляционной связи права и философии. Форма и содержание – это две неотделимые друг от друга категории, которые одинаково важны для любого объекта правовой действительности. Законодательные дефиниции следует облачать в краткую форму, которая способствует объективной экономии языковых средств и служит удобным элементом восприятия нормативного предписания. Вместе с тем, акцентируем внимание на том, что краткость в формулировании дефиниции обязана иметь разумные границы, ни в коем случае не деформировать содержание понятия, отражать его сущностные аспекты, которые позволяют идентифицировать данное понятие в понятийной системе, что необходимо для стабильного и эффективного функционирования каждой дефиниции в тексте закона.

В логике есть действенное правило, в соответствии с которым термин и дефиниция взаимозаменяемы в любом контексте, поэтому они должны быть взаимозаменяемы и в контексте законодательного акта. Поэтому существенные признаки определяемого понятия следует выражать как можно четче, систематизируя и упорядочивая слова и словосочетания. Сочетание краткости формы и полноты содержания законодательных дефиниций является основой для их эффективного использования.

5. Принцип логичного изложения.

Данный принцип отражается в установлении и укреплении логических связей внутри самого определения, он основывается на последовательности его изложения. В содержании законодательной дефиниции нет места для логических противоречий, а значит, - каждое последующее должно быть продолжением предыдущего, вытекать из его сути, существовать во взаимосвязи с ним, а не отрицая его. Поэтому следует выстраивать логичные словесные ряды, в которых каждое слово находится на своем месте, помогая реализоваться другому слову, определяя тем самым общую суть фразы, предложения. В законодательном определении недопустима тавтология, которая выражается в определении понятия через самого же себя.

6. Принцип лингвистической грамотности.

Сформулированная в окончательной форме законодательная дефиниция должна характеризоваться грамотностью в своем изложении, а значит, соответствовать всем нормам современного русского языка. В данном случае важно соблюдение, прежде всего, общих требований к современной терминологии. Законодательную дефиницию следует выстраивать таким образом, чтобы задействованные в ее текстовой основе термины преимущественно употреблялись в том смысле, в котором они известны потенциальному пользователю, без дополнительных пояснений к ним.

В итоге, законодательная дефиниция, сформулированная на основе данной системы принципов, должна восприниматься как объект, существующий во внутренней и внешней гармонии, действительно способствующий выражению законодательной мысли и отражающий основные свойства интерпретируемого понятия, востребованного правом. Только тогда определение понятия, представленное в тексте закона, будет являться действительным катализатором процесса укрепления качественных характеристик законодательного акта, опорой его юридической стабильности и основой для эффективности.

5.3. Место дефиниций и наименование объекта определения в тексте закона

Каждый потенциальный пользователь на уровне своего первичного восприятия оценивает любой законодательный акт исходя, прежде всего, из двух аспектов: его названия, а также содержания основных юридических терминов, используемых в тексте данного акта.

Этот факт является еще одним доказательством особой значимости законодательных дефиниций, он фиксирует высшую степень их влияния на все ступени познания и применения юридических норм.

Важность законодательных дефиниций для права предопределяет необходимость рассмотрения следующих вопросов:

1. Где оптимальное место дефиниций в тексте закона?

2. Какое единое наименование объекта законодательного определения?

При ответе на первый вопрос, следует отметить, что в современном законотворческом процессе дефиниции могут быть помещены:

а) в отдельной статье-словнике, традиционно вынесенной в начало законодательного акта (статья 1 Градостроительного кодекса Российской Федерации, статья 2 Федерального закона «Об опеке и попечительстве» и др.);

б) непосредственно по тексту закона (Гражданский кодекс Российской Федерации, Федеральный закон «Об автономных учреждениях» и др.);

в) в преамбуле закона (Закон Российской Федерации «Об образовании», Закон Российской Федерации «О защите прав потребителей»);

г) комплексно, - в отдельной статье-словнике и непосредственно по тексту закона (Федеральный закон «О рынке ценных бумаг», Федеральный закон «О морских портах в Российской Федерации и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» и др.);

д) комплексно, - непосредственно по тексту закона и в примечаниях (Уголовный кодекс Российской Федерации).

Чаще всего законодательные определения сконцентрированы в отдельной статье-словнике.

При этом в законах некодифицированного толка, статья, которая расставляет понятийно-концептуальные акценты, действительно востребована и необходима. Объясняется это тем, что она способствует концентрации внимания потенциального пользователя, предоставляет ему возможность получить первичную информацию о законодательном акте, оценить его системный терминологический потенциал и определить путь дальнейшего исследования. Однако и здесь есть существенная проблема, связанная с определением совокупности тех терминов, которую следует включать в статью-словник, то есть с формулированием критерия подразделения используемых в законе терминов на основные и второстепенные.

На практике выделение основной дефинитивной группы - это достаточно сложная задача, которая, к сожалению, не всегда находит свое адекватное решение.

Примеры.

В Федеральном законе «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности» само системообразующее понятие, выраженное термином «профсоюз», определяется не в статье 3, содержащей дефиниции основных терминов, а в статье 2 «Право на объединение в профсоюзы».

Юридический термин «обращение ценных бумаг», используемый в Федеральном законе «О рынке ценных бумаг» относится к основным и определяется в статье-словнике (ст.2), а такие важнейшие термины, как «депозит», «депозитарий», «фондовая биржа» к основным не относятся и определяются при первом их упоминании.

Критерий выделения терминов, которые следует определять в статье-словнике, должен основываться на двух принципах, не связанных между собой:

1) значимость термина для данного законодательного акта;

2) частотность употребления термина в законодательном тексте.

Должны включаться в статью-словник термины, задействованные во многих языковых конструкциях, с помощью которых определяются другие термины. Однако не менее важным представляется определение в нормативном тезаурусе и тех терминов, которые, может быть, не так часто встречаются в тексте, но играют особую, ключевую роль для данного закона.

Пример.

В Основах законодательства Российской Федерации о культуре не содержится определения самого термина «культура», который используется в законодательном тексте всего в двух статьях. При этом знаковый характер данного термина аксиоматичен.

Кроме этого, с точки зрения качественного состава терминологии, подлежащей определению, отметим, что в статье-словнике преимущественно должен быть представлен специальный терминологический блок, то есть:

а) собственно юридические термины, которые могут создаваться усилиями представителей науки и практики, а также путем терминологизации и транстерминологизации;

б) специальные термины других областей знания, используемые в юридическом языке.

Существующая в настоящее время неопределенность при «сортировке» терминов особенно проявляется при формировании нормативного тезауруса кодифицированных законодательных актов.

Статья-словник в любом кодифицированном, а значит, достаточно крупном по объему законодательном акте, характеризующимся наличием множества терминов, с нашей точки зрения, лишь отягощает его текст. Поэтому в данном случае в наличии такой статьи нет необходимости, гораздо выгоднее будет восприниматься определение ключевых терминов непосредственно по тексту закона (по месту их первого употребления). Однако, в настоящее время, статьи-словники всё чаще используются именно в кодифицированных законодательных актах.

Примеры.

Такое расположение законодательных дефиниций характерно для Бюджетного кодекса Российской Федерации, Налогового кодекса Российской Федерации, Таможенного кодекса Российской Федерации и Градостроительного кодекса Российской Федерации. Тем острее встает вопрос об обеспеченности данного действия соответствующим обоснованием, о формулировании единой позиции субъектов российского законотворческого процесса, касающейся места дефиниций в законодательном тексте.

Все существующие варианты помещения дефиниций в законодательный текст должны быть приведены к двуединому началу: в кодифицированном законе дефиниции следует располагать непосредственно по тексту (по месту первого употребления соответствующего термина), а в некодифицированном законе – в статье-словнике, расположенной в начале каждого закона.

Кроме этого нуждается в унификации и название статьи-словника, используемой в законодательном тексте. В российском законодательстве нет единства в решении и этой проблемы.

Примеры.

В Федеральных законах «О коммерческой тайне», «О кредитных историях» статьи-словники называются «Основные понятия, используемые в настоящем Федеральном законе» (статьи 3), в Федеральных законах «О сельскохозяйственной кооперации» и «О рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов» - «Основные понятия» (статьи 1). В Бюджетном кодексе Российской Федерации название статьи-словника сформулировано как «Понятия и термины, применяемые в настоящем Кодексе» (статья 6), а статья 3 Федерального закона «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности» именуется «Основные термины». Еще одним примером здесь является статья 3 Основ законодательства Российской Федерации о культуре, которая носит название «Основные понятия» с последующим пояснением, сформулированным как «Используемые в настоящих Основах термины означают…».

Что же в действительности определяется законодателем – понятия, термины, либо понятия и термины? При исследовании российского законодательства поставленный вопрос необходимо напрямую связывать с процессом унификации словесного материала, используемого в языке законов. Единство языковых средств российских законов должно начинаться с одинакового названия объектов, подлежащих определению в их текстах, и общего для всех законов названия статьи-словника.

Фактически не отражают действительной реалии такие языковые конструкции, в которых содержится указание на понятия или термины, а также на понятия и термины, без упоминания того, что вместе с ними в законодательном тексте представлены и их определения. Кроме этого однозначно недопустима в тесте закона такая формулировка, как «понятия и термины, используемые в настоящем законе». В данном случае у каждого заинтересованного лица может возникнуть вопрос, касающийся разграничения этих двух категорий, как в тексте статьи-словника, так и в тексте всего законодательного акта.

Любое понятие может определяться лишь на бессловесном уровне, а точнее на уроне чувств и ощущений, определение же, содержащееся в законодательном тексте, относится к термину. Оно непосредственно связано с термином с помощью слов (наглядно). Поэтому в качестве объектов определения в законодательном тексте следует воспринимать именно термины (видимые объекты), а не понятия (абстракции).

В статью-словник включаются только термины, несмотря на присутствие в тексте закона и слов, которые терминами не являются. Последние, в основном, имеют вспомогательное значение, являются в своей совокупности связующим звеном, использующимся в юридическом языке для наиболее точного раскрытия содержания понятий, выраженных соответствующими терминами.

В этой связи статья-словник должна называться «термины, используемые в настоящем законе, и их определения».

Очевидно, что решение проблемы, связанной с поиском оптимального места для дефиниций в законодательном тексте, а также унификация наименования самого объекта определения и использование единого названия статьи-словника в российском законодательстве позволят существенно повысить качество формальной стороны законотворческого процесса, добавят логичности и грамотности в использовании его субъектами языковых средств.

6.1. Дефиниции в федеральном законодательстве

Особое внимание необходимо обратить на следующие проблемы содержания и формы дефиниций, используемых в федеральном законодательстве:

1) содержательная неточность дефиниции;

2) тавтология в тексте дефиниции;

3) несоответствие дефиниции современной сути понятия (термина);

4) неоправданная многословность дефиниции;

5) наличие разных определений одного и того же термина в нескольких законодательных актах (отсутствие единства федеральных законодательных дефиниций).

Это своеобразные проблемы-маяки, наиболее крупные концептуально-исследовательские объекты, побуждающие к формированию различных позиций и мнений. В некоторых нормативных ситуациях они существуют индивидуально, в некоторых же – в комплексе, взаимодействуя друг с другом. При этом каждая из выделенных проблем, так или иначе, идет вразрез с определенной системой принципов законодательных дефиниций.

1. Содержательная неточность дефиниции.

Данная проблема основана на правовых, логических или лингвистических заблуждениях, допущенных при определении того или иного термина.

Примеры.

В статье 3 Федерального закона «О розничных рынках и внесении изменений в Трудовой кодекс Российской Федерации», такой термин, как «деятельность по продаже товаров (выполнению работ, оказанию услуг) на розничном рынке» трактуется как «продажа товаров, выполнение работ, оказание услуг, осуществляемые соответственно по договору розничной купли-продажи и договору бытового подряда». При этом очевидно (и это следует из содержания глав 30 и 37 ГК РФ), что продажа товаров возможна только по договору розничной купли-продажи, и, соответственно, невозможна по договору бытового подряда. Так же, как и выполнение работ (оказание услуг) возможно только по договору бытового подряда и невозможно по договору розничной купли-продажи. Соответственно, в тексте определения термина «деятельность по продаже товаров (выполнению работ, оказанию услуг) на розничном рынке» допущено правовое заблуждение. Для его устранения в дефиниции вместо соединительного союза «и» необходимо использовать разделительный союз «или»: «продажа товаров, выполнение работ, оказание услуг, осуществляемые соответственно по договору розничной купли-продажи или договору бытового подряда».

Правовые заблуждения в определении терминов создают и внутреннюю терминологическую антиномию в тексте закона. Так, в статье 2 Федерального закона «О почтовой связи» услуги почтовой связи определяются как «действия или деятельность по приему, обработке, перевозке, доставке (вручению) почтовых отправлений, а также по осуществлению почтовых переводов денежных средств». В свою очередь, исходя из содержания законодательной дефиниции термина «адресат», закрепленной в этой же статье, данным лицом является «гражданин или организация, которым адресованы почтовое отправление, почтовый перевод денежных средств, телеграфное или иное сообщение». Отсюда закономерен вывод о конфронтации содержания этих двух терминов, поскольку, если исходить из императивного перечня услуг почтовой связи, то отправка телеграфных или иных сообщений в него не входит, соответственно, в данной ситуации не может быть ни адресанта, ни адресата.

Логически неточно сформулирована дефиниция юридического термина «коммерческая тайна» в статье 3 Федерального закона «О коммерческой тайне». Один из основных терминов определяется как «режим конфиденциальности информации, позволяющий ее обладателю при существующих или возможных обстоятельствах увеличить доходы, избежать неоправданных расходов, сохранить положение на рынке товаров, работ, услуг или получить иную коммерческую выгоду». Ключевая связка: «коммерческая тайна – это режим конфиденциальности информации». Иными словами, получается, что коммерческая тайна представляет собой не саму информацию, потенциально являющуюся конфиденциальной, как то по сути устанавливает статья 139 ГК РФ, а порядок или условия, при которых информация является конфиденциальной, что отражает суть формулировки «режим конфиденциальности информации». Однако не режим конфиденциальности информации позволяет ее обладателю при существующих или возможных обстоятельствах увеличить доходы, избежать неоправданных расходов и т.д., а знание данной информации, владение ею.

Поэтому при определении термина «коммерческая тайна» следует сделать логический акцент не на режиме конфиденциальности, а на самой информации, указав при этом в тексте закона, что «коммерческая тайна – это конфиденциальная информация, знание которой позволяет ее обладателю при существующих или возможных обстоятельствах увеличить доходы, избежать неоправданных расходов, сохранить положение на рынке товаров, работ, услуг или получить иную коммерческую выгоду».

Существенная лингвистическая неточность допущена при разъяснении смысла одного из ключевых терминов в Федеральном законе «Об инвестиционной деятельности в Российской Федерации, осуществляемой в форме капитальных вложений». Так, в статье 1 указанного закона термин «инвестиции» определяется как «денежные средства, ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права, иные права, имеющие денежную оценку, вкладываемые в объекты предпринимательской и (или) иной деятельности в целях получения прибыли и (или) достижения иного полезного эффекта». Как следует из данной законодательной дефиниции, инвестиции необходимо понимать как отдельные объекты гражданских прав, вкладываемые в определенную деятельность (прежде всего, предпринимательскую) в целях получения прибыли и (или) достижения иного полезного эффекта. Однако если исходить из сущности инвестиций, опираться на известные лингвистические корни данного термина, можно сделать вывод о том, что инвестиции – это не то, что вкладывается, это сам процесс вложения.

2. Тавтология в тексте дефиниции.

Тавтологическое определение термина может быть как результатом недостаточно высокой квалификации разработчиков законопроекта и лиц, отвечающих за его итоговое качество, так и примером воплощения ошибочного мнения данных лиц о невозможности раскрытия содержания того или иного понятия иначе как с помощью его определения через самого себя.

Примеры.

В части 3 статьи 5 Земельного кодекса Российской Федерации термин «собственники земельных участков» определяется как «лица, являющиеся собственниками земельных участков». Очевидно, что представленная дефиниция основана на тавтологии, не позволяющей выявить существенные признаки определяемого понятия. Она не несет необходимой правовой нагрузки, а лишь «уточняет» термин с помощью не подкрепленных правовым смыслом (а, следовательно, лишних) слов.

Похожая по своему содержанию ситуация наблюдается и при определении термина «субъекты профессиональной деятельности» в Федеральном законе «О саморегулируемых организациях». В части 3 статьи 2 данного законодательного акта закрепляется, в частности, что субъекты профессиональной деятельности – это «физические лица, осуществляющие профессиональную деятельность, регулируемую в соответствии с федеральными законами». Здесь следовало раскрыть сущность определяемого понятия, то есть указать, что именно должно являться профессиональной деятельностью в ее законодательном понимании.

Важно оптимальное сочетание правовой насыщенности закона и его безошибочного словесного выражения. В каждом конкретном случае следует скрупулёзно оценивать влияние языковых средств на итоговый смысл излагаемого с их помощью нормативного предписания, не допускать неоправданных словесных повторов, создавая тем самым благоприятные условия для ясного понимания пользователем содержания законодательного акта.

Кроме этого, при формулировании законодательной дефиниции нужно как можно шире использовать возможности русского языка, не останавливаясь лишь на словесных «штампах», сложившихся в юридической науке и практике. Здесь применимы такие приемы, как использование синонимов, детализирование определяемого понятия или, наоборот, устранение лишних слов.

3. Несоответствие дефиниции современной сути понятия (термина).

Содержание понятия, а, следовательно, и термина, являет собой довольно изменчивую материю, реагирующую на трансформацию общественного сознания. Поэтому следует говорить именно о выражении современной сути понятия, то есть того его вектора, который, исходя из существующих реалий жизненного процесса, наиболее точно передает смысл данной конкретной понятийной субстанции. Несоответствие же законодательной дефиниции заданному понятием (термином) направлению, безусловно, является отрицательно действенной предпосылкой для адекватного понимания того или иного законодательного установления каждым заинтересованным лицом.

Примеры.

Трактовка такого термина, как «средство массовой информации», закрепленная в Законе Российской Федерации «О средствах массовой информации» и не подвергавшаяся изменению с момента его принятия (то есть с 1991 года), в настоящее время значительно устарела. В соответствии со статьей 2 данного закона, «под средством массовой информации понимается периодическое печатное издание, радио-, теле-, видеопрограмма, кинохроникальная программа, иная форма периодического распространения массовой информации». В данном случае возникает вопрос о месте информационных веб-сайтов, использующихся в глобальной сети Интернет, в системе СМИ. Они созданы на базе новых электронных технологий, которые основаны не на принципе периодичности распространения информации, как того требует действующий закон для признания информационного источника в качестве средства массовой информации, а на принципе периодичности обновления информации. В определении термина «средство массовой информации» на этот факт не указывается.

Термин «митинг» в статье 2 Федерального закона «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» определяется как «массовое присутствие граждан в определенном месте для публичного выражения общественного мнения по поводу актуальных проблем преимущественно общественно-политического характера», термин «демонстрация» определяется как «организованное публичное выражение общественных настроений группой граждан с использованием во время передвижения плакатов, транспарантов и иных средств наглядной агитации».

Критически следует оценивать нормативные установления, связанные с тем, что общественное мнение или общественные настроения, то есть мнение или настроения, бытующие во всем обществе, могут выражаться определенной группой граждан, участвующих в митинге или демонстрации. Митинг, также как и демонстрация, – это массовые, но, в то же время, четко организованные и спланированные мероприятия, в которых в большинстве своем участвуют лица, поддерживающие и разделяющие те или иные взгляды, отражающие интересы лишь определенной части общества. Представители данной части социума как раз и координируют соответствующие действия, определяют их направление. Поэтому здесь можно говорить скорее о трансляции отдельных групповых интересов и настроений, чем о выражении мнения или настроений всего общества в целом. Отсюда, митинг может восприниматься лишь как «массовое присутствие граждан в определенном месте для публичного выражения мнения конкретной общественной группы или нескольких общественных групп по поводу актуальных проблем преимущественно общественно-политического характера», а «демонстрация» как «организованное публичное выражение определенных настроений в обществе группой граждан с использованием во время передвижения плакатов, транспарантов и иных средств наглядной агитации».

4. Неоправданная многословность дефиниции.

Функциональные проблемы российского законодательства связаны и с неоправданной многословностью дефиниций, что создает условия для терминологической перегруженности законодательных текстов. Данное явление предопределеляется не всегда обоснованным желанием законодателя максимально конкретизировать то или иное положение. При этом неизбежно создается длинный и диспропорциональный словесный ряд, который из-за своего трудного восприятия значительно снижает КПД закона.

Пример.

В соответствии со статьей 2 Федерального закона «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации», под иностранным инвестором понимается «иностранное юридическое лицо, гражданская правоспособность которого определяется в соответствии с законодательством государства, в котором оно учреждено, и которое вправе в соответствии с законодательством указанного государства осуществлять инвестиции на территории Российской Федерации; иностранная организация, не являющаяся юридическим лицом, гражданская правоспособность которой определяется в соответствии с законодательством государства, в котором она учреждена, и которая вправе в соответствии с законодательством указанного государства осуществлять инвестиции на территории Российской Федерации; иностранный гражданин, гражданская правоспособность и дееспособность которого определяются в соответствии с законодательством государства его гражданства и который вправе в соответствии с законодательством указанного государства осуществлять инвестиции на территории Российской Федерации; лицо без гражданства, которое постоянно проживает за пределами Российской Федерации, гражданская правоспособность и дееспособность которого определяются в соответствии с законодательством государства его постоянного места жительства и которое вправе в соответствии с законодательством указанного государства осуществлять инвестиции на территории Российской Федерации; международная организация, которая вправе в соответствии с международным договором Российской Федерации осуществлять инвестиции на территории Российской Федерации; иностранные государства в соответствии с порядком, определяемым федеральными законами».

Очевидно, что подобная нормативная языковая конструкция представляет существенную трудность в своем восприятии, обусловленную повышенной сложностью структуры дефиниции. Помимо неоднократно (и необъективно) повторяющегося словесного ряда, присутствующего в данном определении, в нем содержатся и некоторые спорные моменты. Исходя из данного определения, непонятен статус российских граждан, постоянно проживающих за границей, занимающихся, например, предпринимательской деятельностью в стране их постоянного места жительства. Ведь они тоже являются обладателями иностранного капитала.

Представленная дефиниция подлежит дроблению и корректировке.

Во-первых, необходимо кратко и доступно сформулировать определение самого термина «иностранный инвестор», выразить его сущность. Например, «иностранный инвестор – это субъект, осуществляющий вложение иностранного капитала в объекты предпринимательской и (или) другой деятельности на территории Российской Федерации в целях получения прибыли и (или) достижения иного полезного эффекта».

Во-вторых, следует ввести в текст Федерального закона «Об иностранных инвестициях в Российской Федерации» специальную статью «Виды иностранных инвесторов», в которой дать четкое определение каждому из них.

5. Наличие разных определений одного и того же термина в нескольких законодательных актах (отсутствие единства федеральных законодательных дефиниций).

Данный вопрос не связан с многозначностью слова, являющегося юридическим термином, то есть с возможностью данного слова использоваться в различных значениях. Проблема возникает в том случае, если значение, в котором термин задействован в нескольких законах, одно, а словесная передача содержания выражаемого этим термином понятия различна, а значит различно и правовое содержание данного понятия в каждом конкретном случае.

Пример.

Термин «пассажир» трактуется в статье 177 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации при определении договора морской перевозки как «любое лицо, перевозка которого осуществляется на судне по договору морской перевозки пассажира либо с согласия перевозчика в целях сопровождения автомашины или животных по договору морской перевозки груза», в статье 2 Устава железнодорожного транспорта Российской Федерации он определяется как «лицо, совершающее поездку в поезде по действительному проездному документу (билету) либо имеющее проездной документ (билет) и находящееся на территории железнодорожной станции, железнодорожного вокзала или пассажирской платформы непосредственно перед указанной поездкой или непосредственно после нее», а в статье 2 Устава автомобильного транспорта и городского наземного электрического транспорта пассажир – это «физическое лицо, перевозка которого транспортным средством осуществляется на основании договора перевозки пассажира или договора фрахтования транспортного средства для перевозки пассажира». Очевидно, что если внимательно проанализировать все приведенные законодательные дефиниции, то можно заметить, что, несмотря на различное словесное обрамление и, соответственно, на различное правовое содержание исследуемого термина, значение, в котором используется слово «пассажир» в каждом из указанных контекстов одно – это «физическое лицо, подлежащее перевозке».

Почему же тогда данный термин определяется по-разному? В статье 2 Устава автомобильного транспорта и городского наземного электрического транспорта предлагается весьма распространенный в современном российском законодательстве ответ на этот вопрос: термин «пассажир», как и все остальные, определяемые в тексте данной статьи, используется «для целей настоящего Федерального закона». В двух других законах такого указания не содержится. Попытаемся проанализировать данную ситуацию.

Прежде всего, так ли необходим законотворческий прием, связанный с «приспособлением» содержания конкретного термина для каждого отдельно взятого закона? Очевидно, что при его использовании нивелируется такое свойство термина, как однозначность восприятия в юридическом языке, а также нарушаются принципы системности термина и соответствующей ему законодательной дефиниции. Термин не может использоваться «для целей» закона, тем более, что такие цели в самом законе зачастую и не указываются. Каждый юридический термин задействован для наиболее точного выражения смысла правовой нормы, адекватного донесения ее содержания до пользователя. Он существует в системе и может быть задействован и в одном, и в нескольких законодательных актах. Всё зависит от того, насколько тот или иной термин востребован для языкового обеспечения конкретной правовой нормы.