Законодательство Солона об упорядочении погребальной обрядности

 

Самое раннее сохранившееся письменное свидетельство о погребальном законодательстве Солона мы находим у Демосфена[97] в одной из его речей на частном процессе о спорном наследстве, произнесенной в середине IV в. до н.: «Умершего выставлять внутри дома, как захотят родные. Вынести умершего на следующий день после этого до восхода солнца. Когда будут нести, мужчинам идти спереди, женщинам сзади. Женщинам не разрешается входить в дом умершего и сопровождать его до могилы, кроме тех, кто превысил шестидесятилетний возраст, и родственниц, включая двоюродных племянниц. И после выноса трупа женщинам не разрешается входить в дом умершего, кроме родственниц, включая двоюродных племянниц».

О погребальном законодательстве Солона также говорится в трактате Цицерона «О законах»[98], где упоминалось, что «предписания Двенадцати Таблиц, ограничивавшие расходы на погребение и оплакивание умершего, в общем были перенесены из законов Солона». Далее Цицерон использует авторитетный источник, высказывание афинского философа-перипатетика: «Когда впоследствии начали устраивать похороны, стоившие дорого и сопровождавшиеся громким плачем, то это было запрещено законом Солона; этот закон наши децемвиры почти в тех же выражениях включили в десятую таблицу своих законов. Ведь указания относительно трех головных покрывал и многих мелочей принадлежат Солону. О сетованиях говорится его подлинными словами: «Женщины не должны по случаю похорон ни царапать себе щек, ни испускать воплей». О гробницах у Солона говорится только следующее: «Никто не должен разрушать их, ни хоронить в них сторонних людей». И устанавливается кара: «Если кто-нибудь, - гласит закон, - осквернит, опрокинет, сломает гробницу, или памятник, или колонну…» Но по истечении некоторого времени, ввиду великолепия гробниц, которое можно видеть на Керамике, законом было определено, что «никто не должен ни сооружать гробницу, которую потребовала бы труда большего, чем труд десяти человек в течение трех дней», ни покрывать ее штукатуркой, ни устанавливать на ней так называемые гермы; произносить речь о заслугах умершего разрешалось только при государственных похоронах и только тому лицу, которому это было поручено властями; дабы уменьшить сетования, было запрещено собираться множеству мужчин и женщин: ведь стечение людей усиливает горе».

Плутарх свел вместе все упоминания о различных законах Солона[99], имевшие отношение к умершим. Закон, запрещавший дурно говорить о покойниках, закон о завещаниях и закон, ограничивавший проявления неумеренной скорби на похоронах: «Также и относительно выезда женщин из города, их траурных одежд, их праздников Солон издал закон, запрещавший беспорядок и неумеренность… Он запретил женщинам царапать себе лицо, бить себя в грудь, употреблять сочиненные причитания, провожать с воплями постороннего им покойника. Он не позволил приносить вола в жертву покойнику, класть с ним больше трех гиматиев, ходить на чужие могилы, кроме как в день похорон». Из процитированных выше отрывков, а, прежде всего в частности из Плутарха видно, что нововведения Солона в области погребального культа были самыми первыми его мероприятиями, осуществленными еще до его вступления в должность архонта, в 596 г до н.э., во время визита Эпименида в Афины.

Свидетельства Демосфена, Цицерона и Плутарха, разделенные между собой значительными хронологическими отрезками не противоречат друг другу, а отчасти дублируют и дополняют друг друга. Это является аргументом в пользу достоверности всех анализируемых свидетельств. Демосфен непосредственно работал с корпусом законов Солона. Плутарх добросовестно относился к документальным источникам. Цицерон имел посредника между законами и собой, но в высшей степени компетентного – Деметрия Фалерского. При этом именно аутентичность законов, действительно разработанных самим Солоном в начале VI в. до н.э., а не позднейшие наслоения в законодательном корпусе Афин, позволяют выдвинуть следующие обстоятельства.

Во-первых, погребальные законы имели выраженный реформаторский характер, и вносили изменения в существовавшее положение вещей.

Во-вторых, Солон проявил заинтересованность в погребальных обрядах, когда в связи со спорным вопросом о принадлежности Саламина, он провел специальное расследование саламинских некрополей, где, судя по всему, ему покровительствовало дельфийское жречество.

В-третьих, Цицерон проводил четкую границу солоновских законов о погребениях от последующих афинских законодательных мер по этому вопросу, а именно закона, ограничивавшего размеры гробниц, во времена Клисфена; а также от законодательства Деметрия Фалерского. Существуют прослеживающиеся как по нарративным, так и по эпиграфическим данным достаточно ранние аналогии солоновским мерам по регулированию погребальных обрядов, происходящие из других полисов, и принадлежащих к позднему по времени, нежели законы Солона.

К V в. до н.э относятся законы Гелона в Сиракузах[100], закон из кеосской Юлиды[101], а также культовые предписания фратрии Лабиадов в Дельфах[102], связанных с деятельностью Солона. IV веком до н.э. датируются реформы, связанные с погребением, проводившиеся в Афинах Деметрием Фалерским.[103] Целый комплекс законов о погребении содержится в трактате Платона «Законы», где философ опирался на реально существовавшую традицию погребальных законодательств в различных греческих государствах. Цицерон в трактате «О законах»[104] говорил, что «Питтак вообще запрещает присутствовать на похоронах чужим людям». Деятельность Питтака в Митилене в качестве эсимнета и законодателя относилась на конец VII в. до н.э., то есть на более раннее время, чем законодательство Солона в Афинах. Законы Солона, регулировавшие различные аспекты погребального ритуала, укладывались в русло общей тенденции, характерной для греческого мира архаической и классической эпохи. Суть этой тенденции можно определить как ограничительную[105].

Древнегреческий обряд погребения уже с гомеровского периода состоял из двух основных элементов:

-во-первых, выставление тела умершего для прощания – протесис (πρόθεσις) – на парадном ложе, после Солона обычно во внутреннем перистиле ойкоса;

-во-вторых, вынос тела к месту погребения – экфора (ἐκφορά).

После придания земле или кремации участники похорон возвращались в его дом для участия в поминальной тризне. Солон в своих законах налагал ограничения на обе эти части погребального ритуала. Протесис должен был продолжаться не более одного дня; на нем разрешалось присутствовать женщинам, за исключением близких родственниц, а также старух, превысивших шестидесятилетний возраст (имеются в виду плакальщицы). Не меньше ограничений предписывались в связи с экфорой, которую проводили до восхода солнца; запрещалось жертвоприношение крупного рогатого скота и вообще проявление роскоши при похоронах. Относительно участия женщин вводились те же ограничения, что и при протесисе; кроме того, они должны были идти позади мужчин. Запрещались экспрессивные погребальные плачи женщин. Специально оговаривалось, что не следует ходить на чужие могилы.

С. Хамфрис предпринимает попытку реконструирования погребальных ритуалов в досолоновскую эпоху[106]. Когда хоронили аристократа или видного в городе человека протесис продолжался настолько долго, насколько физически было возможно. Экфора проходила днем, у всех на виду. Во время этой процессии похоронные носилки были покрыты богатыми тканями. Их сопровождали многочисленные друзья и сторонники умершего, шли лица обоих полов, присутствовали музыканты и профессиональные плакальщицы. Мужчины могли идти в воинских доспехах или ехать в колесницах, и сохраняли самоконтроль. Женщины должны были, согласно старинным обычаям, проявлять дикое горе, испускать громкие вопли, до крови царапать себе щеки. Погребальный кортеж двигался медленно, часто останавливался на перекрестках и привлекая всеобщее внимание громкими рыданиями. Непосредственно на погребальном костре (кремация была распространена в аристократических кругах) в память покойного сжигалось большое количество дорогостоящих вещей, приносились в жертву животные. Участники похорон долго оставались у огня, пока он не догорал, а тем временем ходили на соседние могилы, воспевали славу лежащих в них предков и родственников умершего. Затем направлялись на поминальный пир в дом наследника, а то и на погребальные игры.

Таким образом, Солон наносил удар своим законодательством по основным традициям. И.Моррис отмечал, что в ограничениях роскоши погребального ритуала нашли отражение эгалитарные тенденции, связанные со становлением полиса[107]. Такого рода ограничения имели в виду в первую очередь аристократов: именно они из жажды престижа устраивали демонстративно богатые похороны, превозносясь, таким образом, над массой рядового демоса. Но Солон не ввел никаких ограничений, которые касались бы размеров надгробных памятников и роскоши их исполнения – во всяком случае, так писал Цицерон. Археологические данные полностью подтверждают эти сведения. Действительно, на протяжении всего VI в. до н.э., то есть в послесолоновский период, в Аттике зафиксированы чрезвычайно монументальные и пышные надгробия, зачастую с использованием рельефной или круглой скульптуры (зачастую на могилах ставились статуи куросов). Аристократы, ущемленные в проявлениях своего богатства и великолепия непосредственно во время похорон, возводили на могилах своих умерших родственников настоящие произведения искусства, крайне дорогостоящие. Э. Снодграсс считал, что погребальное законодательство Солона фактически стимулировало строительство надгробных памятников как моральную компенсацию за запрет иного рода расходов на похороны[108]. Престижные траты играли важную роль во всем образе жизни аристократии. Они являлись неотъемлемым элементом так называемой престижной экономики, широко распространенной в архаических обществах. Перелом наступает на рубеже VI - V вв. до н.э. и вплоть до Пелопонесской войны роскошные надгробия практически совершенно исчезают, что, несомненно, связано с фактом установления афинской демократии при Клисфене, и вероятно с законом об ограничениях, о котором упоминалось выше. В V в. до н.э. этими ограничениями стали пренебрегать, и надгробные памятники вновь стали появляться в изобилии, достигнув невиданной художественной высоты. Деметрию Фалерскому удалось вновь пресечь эту возродившуюся традицию, возможно из-за общего обеднения афинского полиса в эллинистический период. Мыслитель Солон и практический деятель отнюдь не производил впечатления «эгалитариста», достаточно вспомнить, что он был решительным противником такой уравнительной акции, как передел земель, хотя демос и побуждал его к этому[109]. Солон не уравнивал граждан, а воздавал «каждому свое», выстраивал в полисе четкую градацию имущественных классов.

Были и другие причины регулятивных мероприятий афинского законодателя в области погребального культа, кроме эгалитарной тенденции чисто политического характера или стремления к экономии. Одна относилась к религиозной жизни и религиозному мировоззрению архаической эпохи, другая лежала на стыке религии и политики.

Прежде всего, это категория скверны, культовой, религиозной нечистоты, о которой говорилось в связи с законом Драконта. Скверну следует рассматривать не только в связи с проблемой убийства. Поводов для ее возникновения было более чем достаточно.

Скверна, имевшая самое прямое отношение к категории табу, неприкосновенности (неприкасаемости), фиксировала вступление человека в контакт с некими могущественными и непостижимыми силами: миром богов (особенно хтонических), миром смерти, миром тьмы[110] Присутствие трупа в доме, в полисе становилось мощным источником скверны, воспринимавшейся как заразная болезнь.

Участие в похоронах само по себе оскверняло человека. Период траура по покойному, присутствовавший в обычаях всех времен и народов, по своим корням, не что иное, как своеобразный срок «карантина». Многочисленные ограничения, налагавшиеся Солоном и другими законодателями, на погребальный ритуал, преследовали цель минимизировать возможность осквернения, «заражения» граждан полиса. Для этого сокращался срок протесиса, экфора проводилась до рассвета, когда на улицах еще относительно безлюдно.

Большинство солоновских погребальных предписаний касались участия женщин[111], исходя из сложившегося восприятия женщин в греческом полисе. В женщине греки, особенно в архаическую эпоху, видели средоточие сил хаоса, чуждое гармоничному порядку благоустроенного полиса. Женщина для них воплощала собой нечто стихийное, хтоническое, и соответственно, ее жизнь должна была подвергаться наибольшему количеству разнообразных ограничений и регуляций. Проявлялось это во многом, а частности, в ряде полисов создавались коллегии специальных должностных лиц – гинекономов, призванных следить за поведением женщин. В Афинах такую коллегию гинекономов ввел Деметрий Фалерский, который упорядочивал также и погребальные обряды. Две сферы: сфера женского бытия и сфера смерти – лежали в непосредственной близости друг от друга, почти соприкасались. Считалось, что женщина по самой своей природе более предрасположена к осквернению. Такое мнение связано с тем, что женщина действительно в течение своей жизни несравненно чаще, чем мужчина, находилась в состоянии осквернения.

Итак, законы Солона о погребениях служили решению задачи, как борьба со скверной, и выполняли очистительную функцию, вполне в русле дельфийской религиозной политики, где Аполлон Пифийский считался богом-очистителем, блюстителем культовой чистоты (ἐξοχὴν), а его храм в Дельфах – одним из главных пурификационных центров. Поэтому сам акт введения писаных законов рассматривался как очистительное мероприятие, которое должно было снять с граждан скверну междоусобной смуты. Своим погребальным законодательством Солон во многом продолжал меры Драконта по пресечению родовой кровной мести.

До солоновских упрощений и ограничений афинские погребальные ритуалы с ярко выраженным экспрессивно-эмоциональным характером должны были порождать прямую угрозу стабильности полисов. Ритуалы, как важное проявление общественной жизни, эксплуатировались аристократами в политических и пропагандистских целях[112]. Особенно часто это могло происходить, когда хоронили, не умершего своей смертью, а погибшего от рук согражданина. При таких обстоятельствах страстные причитания над могилой или у погребального костра не могли не ожесточить присутствующих и нередко выливались в призывы к мщению, которые могли перерасти в непосредственные действия (наглядно – эсхиловские «Хоэфор»). Поэтому, произошедшие события в Афинах и последствия мятежа Килона, могли послужить хорошим уроком. Оставшиеся в живых сторонники неудачливого претендента на тиранию начали мстить роду Алкмеонидов, сыгравшего главную роль в подавлении мятежа и резне его участников. Кровная месть в среде виднейших и наиболее влиятельных граждан потрясла основы формировавшего полиса и повлекла за собой перманентное состояние распри. Необходимым условием для проведения законодательных мероприятий было установление в Афинах внутреннего мира, то есть евномии. Не случайно, что одним из первых действий Солона 594 г. до н.э. был закон об амнистии[113]. Алкмеониды смогли по этой амнистии возвратиться на родину, сторонники Килона из нее были исключены. Не подпадали под амнистию осужденные за убийство (индивидуальных или массовых, чья оскверненность была несомненной), так как это могло привести к вспышке новой кровной мести, и никакие законы, никакие запреты не смогли бы остановить их. Упорядочение погребальных обрядов, во-первых, сводит к минимуму возможность распространения в полисе «скверны», культовой нечистоты; во-вторых, мешает использование погребений в качестве повода для кровной мести; в-третьих, тенденция воспрепятствования аристократам демонстрирования на похоронах своей силы и богатства.

Солоном был введен распространенный впоследствии в Афинах обычай произнесения надгробных речей. Надгробная речь должна была заменить собой рыдания и причитания над могилой. Солон задавался целью сделать весь погребальный ритуал более упорядоченным, стройным, чуждым хаотическим проявлениям скорби, придать ему полисный характер.

В архаической и классической эпохи участие в погребальном культе и право на наследование имущества умершего взаимообусловливали друг друга. В судебных речах аттических ораторов, относящихся к процессам о наследстве, фигурирует такой аргумент: если человек участвует в погребальном культе по отношению к лицу, чье наследство оспаривается, то он принадлежит к числу его близких родственников и имеет право на долю в этом наследстве (по поводу процесса о наследстве Гагния из рода Буселидов в связи с ХLIII речью Демосфена[114]. Наибольшее количество проблем возникало в связи с женщинами, которые не вносились в гражданские списки, что затрудняло получение достоверных сведений об их происхождении; примешивались сложности, порождаемые специфическим институтом эпиклерата. В законе о погребениях Солон особо оговорил, что в протесисе и экфоре имеют право участвовать лица женского пола лишь до определенной степени родства. Присутствие на похоронах становилось в какой-то степени критерием при установлении права на долю в наследстве.

Согласно правовым воззрениям греков, человек и после смерти продолжал обладать определенной совокупностью прав, которая оставалась незыблемой. Солон фактически «ограничил права» покойных, тем самым смело вторгся своими регулирующими мерами в сакральную сферу.